Медиум

Все внутри Гэвина сжимается в ожидании: он то ли ждет, что Коннор откроет, то ли надеется, что не откроет, и можно будет идти домой, ничего не решая и не рискуя всколыхнуть то, что стоило бы забыть и отпустить… Дверь открывается, и лицо у Коннора — будто он ждал этого визита, и это придает Гэвину какой-то безумной смелости. — Пойдем куда-нибудь выпьем? — выдавливает он, тут же чувствует, как к щекам приливает жар — получилось криво и косо, совсем не привлекательно. — Не хочешь куда-нибудь со мной сходить? У него чувство дежа вю: Коннор молчит и смотрит, совсем как утром, и ровно в тот самый момент, когда Гэвин готов провалиться под землю от неловкости, он кивает. — Подожди меня, — говорит он и закрывает дверь. И Гэвин ждет. Впрочем, всего несколько минут — Коннор переодевается быстро, и когда он снова выходит из квартиры, у Гэвина дух захватывает от происходящего: Коннор будто ожившая картинка, и они действительно куда-то идут. Куда-то… Он еще не знает куда. Ему приходится соображать с сумасшедшей скоростью: он на самом деле не придумал плана, это был порыв, а доставать телефон и гуглить ближайшие места кажется идиотизмом — а с другой стороны, везти Коннора на другой конец города, в знакомый Гэвину бар, кажется еще большим идиотизмом. — Тут есть одно место неподалеку, — говорит Коннор мягко, — можем дойти пешком. Словно читает мысли. Хотя нельзя сказать, что Гэвин никогда не думал о вероятности этого — Коннор мало говорит о себе. Говорил. Когда они были вместе. Бар оказывается довольно уютным местом, и Коннор уверенно идет к столику в углу, помахав бармену рукой — наверное, он бывает тут нередко. Смотрит спортивные состязания по телеку? Пьет? Ходит на свидания? Одно предположение ревнивей другого, Гэвин ловит себя на том, что скоро дофантазируется до оргий на столе в пылких объятиях бармена, и трясет головой, чтобы выкинуть бредовые мысли из головы. У всех есть любимый бар. Должен быть. Даже если для Коннора это кажется слишком… обычным? — Часто тут бываешь? — как бы небрежно спрашивает Гэвин, устраиваясь на диванчике. Коннор падает напротив, подпирает голову рукой — изучает Гэвина, и не пытаясь заглянуть в меню. Да, он и правда часто тут бывает, — думает Гэвин, когда соткавшийся из воздуха официант ставит перед Коннором стакан с виски и вопросительно улыбается Гэвину. — Мне то же самое, — бормочет тот. Он снова чувствует неловкость: о чем говорить? Любое начало разговора выглядит нелепым и опасным: встречается ли Коннор с кем-то? Почему согласился пойти с Гэвином на свидание (это же свидание? Это не просто «два приятеля и коллеги решили выпить после работы»?) Почему, ради всего святого, Коннор так охуенно выглядит в свете ламп? — Есть что-нибудь интересное по работе? — выдает Гэвин и готов едва ли не по лбу себя треснуть от глупости вопроса. Коннор, однако, не отвечает ничем язвительным или выставляющим Гэвина идиотом. Наоборот, он отпивает из своего стакана и наклоняется вперед, снова подпирая ладонью голову, и вид у него — будто он правда рад тут находиться. — Что именно тебе интересно? — улыбается он. — Злобные призраки, пропавшие из морга тела или оживление мертвых, за которое взялся один энтузиаст этого дела, а потом оказалось, что энтузиазма у него больше, чем мастерства? Гэвин невольно смеется, хотя описание больше похоже на анонс ужастиков в кинотеатре. Гэвин не особо любит ужастики, но от Коннора готов послушать даже самые кровавые подробности. Что ему на самом деле интересно — это с кем Коннор провел прошедший год. — Даже не знаю, что выбрать, — Гэвин салютует стаканом. Жидкость сначала обжигает, но тут же проваливается и приятно греет горло. — У меня все гораздо скучнее. Ну, знаешь, все эти бандитские разборки и поножовщина на фоне ревности, никакого оживления мертвых… Он осекается, потому что Коннор смотрит ему в глаза, не отрываясь, и выпитое горит у Гэвина в груди. Наверное, он совершил ошибку, что позвал Коннора — а может, еще вчера, когда согласился на этот кофе, а может, гораздо раньше… — Я мог бы, — Коннор глотает виски, словно это простая вода, — думаю, я мог бы убить кого-нибудь из ревности. Тебе пришлось бы меня арестовать, Гэвин. У Гэвина потеет спина. Ему слишком хочется искать и находить намеки в простом разговоре о работе. Так что он заглатывает алкоголь, машет рукой официанту, чтобы принес еще, и отпускает себя. У него так много накопилось рассказать: и про те самые бандитские разборки с ревнивой поножовщиной, и про серийного убийцу, которого удалось вычислить в самом начале карьеры, и про настоящее книжное расследование с трупом в закрытой комнате, от описания которого у Коннора задираются брови, и он смеется — на самом деле смеется, — и все, что только приходит в голову. — Это ты называешь скучной работой? — Коннор качает головой, — ну да, ну да. — Эй, зато никаких призраков… черт, — спохватывается Гэвин, — а как же мы его арестуем? Он же нематериальный. Вопрос внезапно кажется очень важным, и Гэвин все старается представить себе такие же призрачные наручники? Или призракам больше подходят ржавые цепи? Он никогда не видел у Коннора ржавые цепи, но — с другой стороны — он никогда и не проверял, что Коннор прячет под кроватью. Какое упущение. — Скажи честно, ты прячешь ржавые цепи под кроватью? — спрашивает он. — Что? Зачем?.. — Ну… — действительно, зачем? — чтобы арестовывать призраков? — Нельзя арестовать призрака, Гэв. Коннор улыбается, его глаза блестят. Он пьян, соображает Гэвин внезапно, он пьян и не очень контролирует себя. Гэвин тоже пьян. — В каком это смысле нельзя? — возмущается он, — а как мы его арестуем? — Ты не понимаешь, — говорит Коннор и наклоняется, словно рассказывает секрет, — это же полтергейст. — Ага, который вынимает людям глаза, — Гэвина передергивает от воспоминаний, и он допивает содержимое стакана (все равно его уже ожидает следующий) — алкоголь делает все не таким реальным. — И что? Ты говорил, его нельзя вот так просто… уничтожить. И как же мы прекратим это безобразие? Словечко смешное и чертовски не подходит к происходящим садистским убийствам. — Можно уничтожить, но только если мы найдем тело, — поясняет Коннор, будто разговаривает с пятиклассником, — чтобы изгнать полтергейст, нужно найти тело этого самого полтергейста… то есть труп, который у него был, — он сбивается, хмурит брови, однако тут же продолжает, — он буйствует, а значит, что-то случилось. Я бы предположил, что его убили и он не был правильно захоронен, но это не единственный вариант. Гэвин разочарованно откидывается на сиденье: «неправильно захоронен» слишком уж широкое понятие, вряд ли у них есть способ проверить каждую могилу на каждом кладбище в городе, даже если принять как гипотезу, что полтергейст местный — а уж найти неучтенный труп, раз его не нашли до сих пор, и вовсе задача нереальная. Тут остается только полагаться на везение, но скольких еще полтергейст успеет убить? — И что, всегда ждут, когда эта тварь успокоится? — спрашивает он, не скрывая досады, — мы так и будем сидеть и надеяться на чудо? Нет, он отказывается в это верить. Должен быть способ. — Рано или поздно он перестанет, — произносит Коннор не очень твердо. — Я не знаю. — А если нет? Если его сорвет с катушек — хотя можно подумать, еще не сорвало, — и он начнет убивать направо и налево? Он даже меня пытался убить, — осеняет Гэвина. — Я не дам тебя убить, — Коннор отпивает из стакана, он звучит ужасно уверенно — и уверенность в его голосе греет душу Гэвина. — Неужели тебе не пофиг, сожрет меня полтергейст или нет? — он смеется, но осекается под вспыхнувшим взглядом Коннора. Спешно отпивает виски, чтобы занять чем-то руки и рот — он чувствует себя придурком, и довольно злобным придурком, и совсем без причины. — Нет, мне не пофиг, Гэвин, — говорит Коннор тихо, но твердо, и его взгляд не становится ни на чуточку мягче. — Я не дам тебя сожрать, даже если мне придется его уничтожить. Мысли о том, что Коннор готов за него вписаться, греют несколько секунд, пока до Гэвина не доходит смысл слов. — В каком это смысле, не дашь? Ты можешь его уничтожить? О таком Коннор и не упоминал! — Это крайний вариант, — поясняет Коннор. Он покачивает стаканом, маслянистая тяжелая жидкость перекатывается. — Это очень сложно, никто не пойдет на такое без крайней необходимости. Ничего себе, а сейчас, выходит, не крайняя необходимость? Гэвин вскакивает, едва не опрокидывая свой стакан, голова кружится — тут душно, — но он полон решимости. Веселье выветривается, заменяясь раздражением, все романтические мысли отступают на второй план — наверное, он слишком пьян, чтобы думать две мысли одновременно. — И ты молчал? Нам надо сейчас же… Коннор хватает его за руку и дергает к себе, вынуждая снова упасть на сиденье. У него такие горячие пальцы, что Гэвин снова переключается: хочется облизать их, хочется… — Тихо, — шипит Коннор, зрачки расширены в полумраке, и Гэвину кажется, что на них все смотрят. — Молчи, если об этом кто-то узнает, то мне конец. Ты даже не представляешь, как это сложно, какой это риск. Если начальство узнает, что я могу, они заставят меня делать это все время! Гэвин действительно не представляет — не представляет, что в этом плохого. Если Коннор изгонит злобного призрака, то жертв больше не будет… — Да какого хрена, Коннор? — возмущается он, хотя и понижает голос автоматически, — ты представляешь, сколько может быть жертв? Тебе правда наплевать на живых или что? — он заводится и ничего не может с этим поделать. Или не хочет. — Ты можешь это остановить, и тебе типа что — насрать? В чем твоя проблема? В том, что он слишком холодный? — думает Гэвин. Слишком высокомерный? Что ему не интересны те, кого он не может использовать — да и эти, последние, только пока их полезность не кончается? — Моя проблема в том, что ты никогда не слушал, — произносит Коннор, и горечь в его голосе — как ушат холодной воды. Гэвин отказывается считать, что он прав. — Я слушаю, — выдавливает он, пальцы бездумно цепляются за стакан, — объясни. Коннор медленно выдыхает. — Нет, ты не слушаешь! — он наклоняется, заглядывая Гэвину в глаза, — я же сказал, что это опасно — думаешь, я имею в виду небольшую усталость и головную боль, что ли? Ты никогда не интересовался моей профессией, верно? Понятия не имеешь, что значит экзорцизм? И что он хочет этим сказать? Как это Гэвин не интересовался? — да Коннор сам ничего не рассказывал! Ни про работу, ни про призраков, ни про экзорцизм, Гэвин всегда был для него ничего не значащей интрижкой… — Я знаю, о чем ты думаешь, — смеется Коннор сухо, и для Гэвина это не выглядит как смех, — а ты, конечно, уверен, что этот призрак не на совести твоих убитых? Ты идеалист, Гэвин, но объясни мне, ради чего я должен рисковать жизнью? Гэвин переваривает «идеалиста», пока «жизнь» не вспыхивает перед ним, как фары подъезжающий машины. Захватывает врасплох, и он замирает. — Что, жизнью? — переспрашивает он. От резкого движения стакан выскальзывает, опрокидываясь. Гэвин торопливо ставит его, вытирает лужу салфеткой. Это просто разговор о работе, он не должен так бурно реагировать. Коннор, кажется, немного успокаивается, хотя и продолжает мерить Гэвина настороженным взглядом. — Я же сказал, что это опасно. Гораздо опаснее, чем найти тело. Будто найти тело в огромном городе так легко. Но нет, Гэвин стремительно трезвеет, и он не готов рисковать чьей-нибудь жизнью, и меньше всего — жизнью Коннора. — Почему? — все же спрашивает он, хотя не уверен, что хочет слышать ответ, — ты же прогнал призрака, когда он напал на меня? Да, Коннор выглядел уставшим, вымотанным даже — но совсем не как кто-то, готовый умереть в любой момент. — Прогнал — это совсем не то же, что уничтожил. Я прогнал, потому что он был активен, его было видно, его удалось ошеломить, в конце концов. Если мы найдем его тело, то я смогу призвать его. Но я же не могу буквально стоять возле каждого человека в радиусе десяти миль. — Почему десяти миль? — Потому что это обычный радиус обитания полтергейста, — поясняет Коннор терпеливо, — предположу, что тело тоже где-то внутри этого радиуса, но в действительности его могли и привезти, и еще куча вариантов… Гэвин напряженно думает. Это сужает поиски, но не намного — возможно, это было в отчете, но отчет был такой скучный и безликий, что Гэвин проматывал самые нудные места. Есть даже подозрение, что Коннор специально эти самые места добавил, чтобы позлить Гэвина… — А если тело не искать?.. — Тогда мне придется выманивать его, — Коннор сжимает стакан, — другим способом. И он допивает залпом. Стекло стучит об столешницу, а Гэвину внезапно не так уж и хочется узнать, что это за способ такой. Не хочется, но надо. — Вот этим самым опасным для жизни, да? Коннор кивает, наклоняется вперед, и его лицо из жесткого и требовательного становится вдруг открытым и почти уязвимым. — Я прошу тебя, не говори никому, Гэвин, — он явно очень жалеет о том, что разболтался, и Гэвину вдруг невыносимо обидно, что Коннор считает его таким треплом, да еще и способным подвергать его, Коннора, жизнь опасности. — Пожалуйста. Гэвин представить не может, что на всем белом свете заставило бы Коннора просить. Страх за свою жизнь? Внезапная откровенность с Гэвином, об отношениях с которым он явно уже успел позабыть? Минута слабости? Что бы это ни было, Гэвин не будет этим пользоваться, он не такой мудак. — Тогда попробуем найти тело, — говорит он решительно, но вспышка активности уже притупляется, гаснет под влиянием тягучего алкогольного тепла в венах, — и связь с убитыми — почему-то он выбрал именно этих парней? Коннор пожимает плечами, рассеянно проводит пальцем по ободку стакана — у Гэвина совершенно без причины пересыхает во рту, — поднимает взгляд. Его глаза сейчас не кажутся темными, они отдают золотом, как виски, и расследование отходит куда-то на второй план, или на третий, или Гэвин просто влюбленный дурак. Вполне рабочий вариант. — Хочешь еще поговорить о работе? — спрашивает Коннор. Гэвин мотает головой. Нет, он не хочет. Главное… главное они уже выяснили. — Поговорим о чем-нибудь другом? — предлагает он несмело. — Или мы можем пойти ко мне. Гэвин моргает, не сразу понимая, что именно слышит, но взгляд Коннора не меняется, и он даже не говорит «кофе», и никакие панические мысли вроде «он просто слишком пьян, и его надо проводить» или «он думает, что ты слишком пьян и не доберешься до дома» сейчас не настраивают Гэвина на целомудрие. На трезвую оценку реальности. К черту эту трезвую оценку. Если Коннор сам приглашает его домой. — Да, — говорит Гэвин, и язык как будто не его, — можем. ㅤ Они начинают целоваться в прихожей, на этот раз Гэвин не уступает инициативу, он прижимает Коннора к двери и жадно впивается ртом в его рот, руки шарят по одежде в поисках пуговиц. Язык Коннора горький от виски и невыносимо сладкий в то же время, и Гэвину никогда не было достаточно — никогда и уж тем более не сейчас, когда он так долго жил без этих поцелуев. — Рубашка, — задыхается Коннор, — осторожно… Но Гэвин нетерпеливо обрывает пуговицы, которые не желают слушаться его трясущихся в спешке пальцев. Он знает, что рубашки Коннора стоят дорого, но ему плевать — даже если порванная обойдется ему в половину зарплаты. Ему нужен Коннор обнаженным, немедленно. — Куплю тебе новую, — обещает он и тут же выкидывает одежду из головы — его ладони сжимаются на голых ягодицах Коннора, и это буквально лучшее, что происходило с ним за много месяцев. Он замирает на мгновение, смотрит Коннору в лицо: мимолетность происходящего накрывает его, и он хочет запомнить надолго и эти приоткрытые влажные губы, и румянец, и одурманенный взгляд, и спутанные волосы, это как наркотик… Но Коннор вжимает свои бедра в его пах, все еще прискорбно прикрытый штанами, и Гэвин теряет мысль. Ему хочется упасть на колени, рот наполняется слюной от одной только мысли довести Коннора до оргазма прямо здесь, в дверях, трахнуть, не сходя с места. Но секс в постели выглядит куда привлекательнее, и сделать можно куда больше… Коннор, видимо, тоже так считает — он толкает Гэвина, и тот пятится, пока они не минуют гостиную (не так-то быстро, если прерываться на поцелуи), надолго застревают в дверях спальни… Гэвин падает, его лопатки касаются покрывала, он тяжело дышит — пока Коннор смотрит на него с торжеством во взгляде и улыбкой на губах. — Иди сюда, — зовет Гэвин — он больше не может ждать. Он возбужден так, что боится прикоснуться к члену. — Скорее. Прикусив губу, Коннор забирается следом, прямо на Гэвина, и минутное помутнение показывает Гэвину картинку — слишком яркую, он едва не кончает, — как Коннор двигается на нем, им всегда нравилась эта поза — раньше, и… Он забывает, что «и». Коннор устраивается сверху — он тяжелый, — и теперь они оба совершенно голые, кожей к коже, а поцелуи вдруг становятся медленными и нежными, пока Гэвин не забывает, где находится и — немного — как его зовут… А потом Коннор скатывается и одним рывком переворачивает Гэвина на живот, тут же наваливаясь, принимаясь покрывать поцелуями и быстрыми почти болезненными укусами плечи и шею Гэвина. Его пальцы сжимают предплечья Гэвина с такой силой, что наверняка останутся следы от ногтей. Гэвин беззвучно смеется. У него внутри все горит — все горит. Зубы Коннора смыкаются на его шее — прямо под линией роста волос, и член Гэвина, сжатый между его телом и покрывалом, реагирует так живо, что у Гэвина совсем не остается крови в голове. Ни крови, ни мыслей, ни здравых размышлений. Ни-че-го. — В настроении для грубой игры? — выдыхает он последний оставшийся в легких воздух. И чувствует улыбку Коннора на своей коже. — Я никуда не спешу, — говорит тот ему на ухо, — а ты? И Гэвин тоже никуда не спешит. ㅤ Гэвин просыпается от странного звука. Несколько секунд он моргает в темноте, стараясь понять, сколько сейчас времени — но постепенно вокруг проступает обстановка спальни, и это не его спальня, и… Гэвин резко садится, соображая сразу три вещи: он переспал с Коннором — снова, и он заснул вместо того, чтобы попрощаться и уйти, а главное — с Коннором что-то не так. Потому что именно Коннор лежит рядом с Гэвином, и именно от него исходит странный звук. Как будто он задыхается. — Коннор? — шепчет Гэвин, не уверенный, стоит ли его будить. Коннор не особо любит, когда его будят ночью, и все же — насколько Гэвин помнит — он спит беззвучно (иногда слишком беззвучно), а сейчас эти звуки не кажутся нормальными… — Кон? Коннор переворачивается на спину, сжимает руками свое горло — все еще не просыпаясь — и нет, нихрена это не нормально, и Гэвин вдруг паникует. — Коннор! — рявкает он, хватая Коннора за плечи и встряхивая, — проснись! Коннор открывает глаза — зрачки огромные, и он явно видит что-то, что вызывает у него ужас, и это что-то не Гэвин. Отпустив шею, он прижимает ладони к лицу, царапает ногтями: зрелище настолько жуткое, что у Гэвина мороз по коже, но за Коннора ему страшнее, куда страшнее. Так что он берет Коннора за запястья и сжимает, вынуждая перестать, снова дергает, на этот раз сильнее. — Коннор!.. Коннор моргает. Мгновение, и он вырывает свои руки из хватки и упирается ладонями в грудь Гэвину, отталкивая. Гэвина сжимает внезапным холодом, воздух выдавливается из легких, в глазах темнеет — смертный ужас охватывает его… И все прекращается. Коннор садится, вид у него безумный. Он тяжело дышит, и Гэвин тоже тяжело дышит, и сна ни в одном глазу. — Прости, — говорит Коннор, — прости, я… Он выглядит перепуганным, потрясенным, будто не совсем понимающим, на каком он свете. Гэвин осторожно снова берет его за плечи, заглядывая в лицо. — Что это было? Коннор резко мотает головой, будто бы встряхивается — на его губах появляется напряженная и фальшивая улыбка. — Плохой сон, — объясняет он, — прости еще раз, я не хотел тебя пугать. Ну зашибись, конечно, объяснение. — Что за сон? — Я не помню, — тут же отвечает Коннор, — но все в порядке, честно. Честно, вот как? Да Гэвин в жизни такой брехни не слышал! — Коннор, — начинает он, но Коннор уже выбирается из-под одеяла, и его обнаженное тело сбивает Гэвина с мысли. Сразу вспоминаются все подробности: какая его кожа под пальцами, как пахнут его волосы, как он стонет, когда Гэвин оставляет ему засос на шее… Этот засос до сих пор там, темнеет, и от зрелища у Гэвина руки становятся ватные, а член оживает. Но Коннор исчезает в ванной, и Гэвин приходит в себя. О чем они говорили? А впрочем, о чем бы они ни говорили, Коннор этот разговор поддерживать явно не собирается и отвечать ни на какие вопросы не планирует. Минуту спустя он появляется из ванной все такой же голый, но на лице то самое нечитаемое выражение, которое всегда выводило Гэвина из себя. Будто мнение Гэвина по любому вопросу ему до лампочки. Ключевое в их отношениях. — Ты уверен, что все в порядке? — все же спрашивает Гэвин. У него странное желание — обнять Коннора, и не в качестве прелюдии к сексу, просто посидеть рядом, пока тот не придет в себя, потому что голос у него, может, и уверенный, но Гэвин все еще видит его расширенные зрачки и его бледность, слишком заметную даже в свете из ванной. — У тебя нет аллергии?.. Он спешно пытается припомнить, из-за чего человек может задыхаться, но ничего не идет на ум. — Да просто дурной сон, я же сказал, — отмахивается Коннор. Улыбка на его губах теперь куда натуральнее, почти способна обмануть. — Или ты просто не хочешь мне говорить, — угрюмо произносит Гэвин — и тут же корит себя за ненужную откровенность, но уже поздно. Коннор поднимает валяющееся на полу покрывало, заворачивается в него, парадоксально начиная выглядеть и более самоуверенным, и менее — у Гэвина мозги кипят от таких странностей. Так всегда было — всегда. Наверное, поэтому они и расстались. Ну, еще потому что Коннор его бросил. — Или не хочу, — неожиданно легко соглашается Коннор, — с чего бы вдруг тебе стало интересно? В его словах неприкрытый упрек, и Гэвин морщится от несправедливости: если бы ему было неинтересно, он бы не спрашивал, разве нет? Внезапная враждебность Коннора задевает за живое. Гэвин чувствует себя каким-то случайным любовником, которого Коннор подцепил в баре после пары шотов и достижения нужной степени неразборчивости. — Что, уже пожалел? — спрашивает он, тоже выбираясь из постели, и наслаждается растерянностью, которая появляется на лице Коннора. — И часто у тебя бывает такой порыв? Взглядом он ищет свою одежду, но брюки валяются на полу у Коннора за спиной, а Гэвин пока не решается отодвинуть его в сторону. — Какой такой? — в голосе у Коннора предостережение, дескать, не нужно продолжать. Можно подумать, Гэвин способен не продолжать! — Такой — это привести кого-то к себе домой. У Коннора округляются глаза, будто само предположение оскорбительно и шокирует его до глубины души. — Кого-то? Ты это кто-то? Нет, Гэвин не считает, что он это «кто-то», но мысли о предполагаемых любовниках Коннора — как если бы сам Гэвин имел право требовать ответа, но он может только злиться и злится совершенно непонятно почему, — эти мысли выбивают его из колеи. Вдруг забывается, что они обсуждали кошмар. Нет, они обсуждают не кошмар, он знает это и Коннор знает, и Гэвину внезапно хочется сбежать, а еще хочется поругаться, а еще хочется высказать, наконец, все, что накопилось за целый год. — Уже собираешься на работу? — спрашивает Коннор язвительно и отступает в сторону, открывая Гэвину доступ к штанам, — не буду тебя задерживать. Иногда он так бесит, что Гэвин не может дышать. Только что его хотелось обнять, а теперь хочется задушить, и Гэвин не готов сейчас анализировать природу своих контрастных чувств. Какая разница? — О, ну конечно, ты меня прогоняешь! — вспыхивает он. В памяти с жутковатой яркостью встает их последний (последний до всего этого, поправляет внутренний голос) разговор, только тогда Коннор не выгонял его, а сам ушел, но как будто от этого легче. Он ушел, а все свои слова оставил, и до сих пор Гэвин не способен выкинуть их из головы — или все дело в том, что не хочет выкидывать, ведь тогда исчезнет то последнее, что оставалось от их отношений… — Я никогда тебя не прогонял, — Коннор плотнее заворачивается в свое покрывало, и целую секунду он кажется Гэвину невероятно, болезненно беззащитным, но секунда проходит, и на его лице снова высокомерное и неприступное выражение. Хочется орать на него, пока эта оболочка не треснет. — Почему ты не хочешь просто поговорить со мной, Коннор? — спрашивает Гэвин безнадежно, внезапно чувствуя дикую усталость. Может, все дело в позднем часе, а может, в чем-то другом. — Почему отталкивал и тогда, и теперь? — Потому что ты не хотел быть рядом. И нет, Гэвин больше не в состоянии этого выносить. Он хватает штаны, с первого раза не попадая ногами в штанины, натягивает футболку, и все это время Коннор смотрит на него, не отрываясь, и под этим внимательным взглядом руки у Гэвина дрожат все сильнее. — Увидимся на работе, — роняет Коннор напоследок — совершенно спокойным тоном, словно ничего необычного не происходит, у него каждый день такие сцены. Гэвин даже не помнит, как выходит из его квартиры и добирается домой. Может, оно и к лучшему, думает он. Может, и к лучшему.