Медиум

Ночь у Гэвина — полный отстой. — Что ты тут делаешь? — говорит он, собственный голос звучит гулко, как в пустом помещении — как раздающийся в пустоте его головы. Так что он повторяет: — Что ты тут делаешь, Коннор? Коннор идет к нему сквозь мерцающий свет полицейских мигалок, его лицо раскрашивается то с синим, то красным, но Гэвину кажется — он окружен чернотой. В его глазах только ледяное равнодушие, его лицо совершенно безмятежно, но Гэвин делает шаг в сторону, загораживая труп. Он купается в страхе и не понимает, что происходит, а когда Гэвин не понимает — он предпочитает действовать, а не стоять. Возможно, именно так он вырыл себе яму. — Коннор, — говорит он, поднимая руку, и Коннор останавливается, не доходя считанные дюймы до его вытянутых вперед пальцев. Коннора не должно тут быть, паника нарастает с каждой секундой, облепляет Гэвина снаружи и изнутри. Он все сделал, чтобы Коннора тут не было! — и вот этот самый Коннор, стоит и смотрит на Гэвина как на пустое место. — Добрый вечер, детектив, — говорит он приветливо. Теперь Гэвин видит сквозь его притворство — но это не помогает понять ни на унцию, что на самом деле у него внутри. Он как кукла, как робот, запрограммированный быть красивым и лишенным эмоций, и сейчас Гэвину больно от одного взгляда на него. После того, что между ними было всего несколько часов назад, эта натянутая обратно скорлупа ощущается как окончательный конец. Гэвину кажется, невидимые холодные пальцы сжимают его горло — но руки Коннора на виду. — Ты не ответил на мой вопрос, — цедит он, стараясь за раздражением скрыть истинные чувства. Схватив Коннора за локоть, он поворачивает его, отводит в сторону — подальше от трупа и окружающих полицейских, — что ты тут делаешь? Коннор не сопротивляется — возможно, не хочет устраивать публичную сцену, или ему все равно, или ему не все равно — и Гэвин закапывает себя все глубже. Но сердце колотится как безумное, и сейчас Гэвин готов на все, чтобы не допустить Коннора к телу. Тот не должен здесь быть, он должен быть дома, в кровати, спокойно спать, пока Гэвин сам разбирается со всем дерьмом! — Работаю, — оказавшись вдали от любопытных глаз, Коннор высвобождается из хватки. Только вблизи Гэвину видно, как расширены его зрачки, как дрожат пальцы. Мгновение кажется, что это от страха — но нет. Это ярость. Ненависть. Она просачивается сквозь кожу, отравляет все вокруг, и Гэвин вдыхает ее — и его легкие горят. Осознание ошибки затапливает (он просчитался, просчитался), но Гэвин все еще цепляется за надежду. — Тебя не должны были звать, — говорит он, — тебя должны были отстранить! Отстранить от этого расследования, чтобы ты… чтобы… — Чтобы мне не пришлось проходить через это снова? — подсказывает Коннор. Его голос ледяной. Холодный, как земля с могилы. — Иди ты к черту, Рид. Как ты мог? — и целую долгую секунду Гэвин видит, как стекло крошится у него в глазах, и перегоревшая в угли влюбленность просвечивает. — Как ты мог использовать такое против меня? Как?.. Он умолкает, будто больше не находит слов… Это удар, и он оглушает Гэвина — бьет прямо по голове, и несколько мгновений реальность будто бы за толстой ватной стеной. Коннор не мог сказать то, что сказал. Гэвин сделал это чтобы защитить его… Гэвин сделал это, чтобы защитить его! Коннор медленно выдыхает: ядовитые цветы в его легких просвечивают через ребра, и Гэвин не способен понять, как он мог так смертельно ошибиться. — Никогда больше ко мне не приближайся, Гэвин Рид, — произносит Коннор. — Никогда не попадайся мне на глаза. Если я выживу сегодня, то это все, о чем я прошу. ㅤ *** Гэвин искренне не понимает, что пошло не так. Его будит телефонный звонок, настойчивая трель вкручивается в сон, тревожный набор хаотично сменяющих друг друга кадров, и первые несколько секунд Гэвин чувствует облегчение. Телефон подпрыгивает на тумбочке, заливая пространство мертвенно-тусклым светом. Коннор спит рядом: его будто совсем не беспокоит звук, и Гэвин вылезает из кровати осторожно, но быстро. В гостиной холодно, но Гэвин садится на диван и наконец отвечает. Это Фаулер. — Нашли еще одного, — отрывисто говорит он, голос хриплый, будто его тоже только что разбудили, — на кладбище Эвергрин, звони эксперту и выезжай. Кладбище Эвергрин расположено вплотную к Вудлон. — Я перезвоню через минуту, шеф, — отрывисто отвечает Гэвин и сбрасывает звонок. Телефон тут же вибрирует в руках, но Гэвин снова сбрасывает. Он не повезет Коннора с собой на Вудлон… Нет, он не повезет Коннора собой, точка. Этого не будет. Так что Гэвин возвращается в спальню — Коннор продолжает спать, очень крепко, не реагируя на его перемещения, — забирает одежду. Захватывает телефон Коннора и относит его в гостиную, кидая на сидение дивана. От волнения все тело деревянное, а колени дрожат — кошмар, он будто вернулся в прошлое, в ночь перед экзаменами в академии, когда казалось, что ничего более нервного с ним в жизни не произойдет. Через пару минут он закрывает за собой дверь, второй рукой набирая номер Фаулера. — Какого хрена, Рид? — кипятится тот. На улице темно и прохладно, в голове у Гэвина немного проясняется, но только немного. Мысли теснятся: что делать? Все, что Коннор рассказал ему — и то, чего не рассказал, — перемешивается с его собственными страхами, видениями безглазых трупов. Он не может позволить Коннору встретиться с этим вновь — и наплевать, что никаких других экспертов у них нет. Это убийство, и полицейские должны его расследовать, а не полагаться, что жертвы сделают за них всю работу. — Я не мог говорить, — отвечает он коротко, — что случилось, шеф? — А ты прослушал? — нет, Фаулер явно проснулся не в лучшем настроении, и Гэвин его понимает, — еще один покойник, сколько это будет продолжаться? Пресса скоро будет сходить с ума, и как мы будем выглядеть? Можно подумать, Гэвина волнует, как они будут выглядеть в прессе. Он и так не особо фотогеничный. — Я чудес не творю, — он забирается в машину, пальцы слишком непослушные, и завести получается не с первого раза, — прошло меньше трех дней, а жертвы по-прежнему не связаны. Это полтергейст, шеф, он не то чтобы оставлял следы протекторов или отпечатки пальцев. — А эксперт? — Фаулер немного остывает — он знает, что Гэвин прав, он сам полицейский и не ждет волшебства, — он что говорит? Он с тобой? — Нет, — машина наконец заводится, пока Гэвин лихорадочно соображает. Но все идеи кажутся одна бредовее другой. Сказать, что Коннор заболел? Вряд ли тот подтвердит историю, а легкое недомогание не избавит его от поездки. Если его принуждают работать на износ, то никакие байки не помогут. Гэвин как школьник, который придумывает отмазки для прогула, и выглядит это так же жалко. — Ну так съезди за ним, — снова бесится Фаулер. Он явно принимает ночную тупость Гэвина на свой счет. — Или я сам позвоню Андерсону… Гэвин без понятия, кто такой Андерсон. — Нет, — говорит он. — Что? Почему?.. — У него есть личная заинтересованность, — брякает Гэвин. Сердце сжимается, и Фаулер — похоже — тоже потрясен. Ну еще бы. — В каком это смысле? — отмирает тот. — Какая у него может быть заинтересованность в полтергейсте? Гэвин кусает губы, останавливаясь на светофоре: это не его секрет. Но он не может допустить участия Коннора в расследовании, а у Фаулера, в конце концов, все равно есть доступ к досье. Так что Гэвин рассказывает все — стараясь, конечно, не углубляться в подробности. Фаулеру не нужны чувства Коннора, только факты, и Гэвин излагает факты с несвойственной для себя лаконичностью. Если его голос и вздрагивает, то Гэвин надеется, что Фаулер отнесет это на сложности работы ночью. Произносить все это вслух безумно тяжело. Оно как будто становится реальностью. Но Гэвин держит себя в руках. — Его необходимо отстранить, — заканчивает он, — он не может заниматься изгнанием, это кончится очень плохо. Мы найдем тело, шеф. Наступает пауза — Гэвин почти слышит, как крутятся шестеренки у Фаулера в голове. — Ясно, — бросает тот, нарушая молчание. — Поезжай на место. Разберемся. И кладет трубку. Гэвин медленно выдыхает, надеясь, что поступил правильно, — но все же теперь у него одной заботой меньше. А сейчас он подумает о работе и займется своими прямыми обязанностями. Подумать об ужасах он сможет потом. Когда все будет кончено. Вот только все не кончено. Гэвин особенно остро осознает это, пока смотрит в полные едва сдерживаемой ярости — и такой же жгучей обиды — глаза Коннора. Он чувствует себя ужасным предателем, худшим человеком на свете, и оправдания вырываются сами по себе: — Тебя должны были отстранить. И ему плевать — правда плевать! — если Коннор будет его ненавидеть, пусть ненавидит, это куда лучше, чем то, что происходит сейчас. Но Коннор продолжает смотреть на него, как на кусок дерьма — будто поверить не может, что позволил Гэвину прикоснуться к себе, — и это ранит по-настоящему глубоко. — Меня никогда не отстранят, — говорит он, возвращая себе самообладание. Заслонка захлопывается, надежно отрезая Гэвина от всего, что внутри. — Жаль, что я был таким идиотом. Он поворачивается, чтобы уйти — прямо туда, куда Гэвин не собирается его пускать! — и тот вдруг выходит из себя. — А ну стоять! — рявкает он, хватая Коннора за руку и дергая к себе. — Я сказал, этого не будет. Коннор хмурится, будто его настойчивость не вызывает ничего, кроме раздражения. — Решение принимаешь не ты. Это верно, но по всем существующим правилам — да и просто моральным соображениям! — Коннора должны отстранить. Так что Гэвин вытаскивает телефон и набирает Фаулера: какого черта, он пошел на низость не просто так, чтобы обсудить с боссом прошлое Коннора и его личные переживания! — Какого хера, шеф? — спрашивает он, не скрывая гнева. — Я думал, мы все обсудили! Коннор качает головой, высвобождаясь: словно Гэвин не только бесит его, но и в принципе выставляет себя клоуном. У Гэвина ощущения точно такие же. Во рту кисло — на душе тоже. — Что такое? — спрашивает Фаулер мрачно. Можно подумать, он и думать уже забыл об их недавнем разговоре. — А то вы не знаете, — не выдерживает Гэвин. — Выражайся яснее, Рид, — теряет терпение Фаулер. Вот только Гэвин тоже теряет терпение. — Почему не отстранили эксперта? Какого хера, я рассказал все не для того, чтобы он тут возился с долбаным трупом! У него личная заинтересованность, с каких это пор ему можно участвовать в расследовании?.. — С таких пор, что он сейчас единственный эксперт, — возражает Фаулер. — Я поговорил с его боссом, тот не против. — Зато я против, — возмущается Гэвин, — у нас тут полиция, а не рабство, вообще-то, и если у эксперта есть причины… — И это ты у нас теперь определяешь, есть у эксперта причины или нет? Он тебе сам сказал, что не может участвовать в расследовании? Напряжение, булькающее внутри, взрывается. — Да! — практически кричит Гэвин. — Да, вообще-то он сам мне сказал, и если!.. — Ты отстранен, — заявляет Фаулер. Гэвин не верит своим ушам. — Что? — Что слышал, Рид! Это у тебя личная заинтересованность, и ты отстранен! Я пришлю Миллера, а ты поезжай в участок и собирай материалы дела, чтобы передать ему! Нет. Гэвин отказывается верить своим ушам — отказывается и все. — Но… — Разговор окончен, Рид! — и Фаулер отключается. Длинные гудки терзают Гэвину ухо, пока тот все еще пытается осмыслить происходящее. Он и припомнить не может, когда в последний раз так облажался. Паника поднимается изнутри, туманит мысли: любая идея, что теперь делать, разбивается об эту панику и тонет, и несколько секунд он просто пытается дышать. Он сделал только хуже — испортил все, а теперь некому даже остановить Коннора… Мысли о Конноре приводят его в себя. Нервный срыв не поправит дела, а Фаулеру ничего не стоит позвонить коронерам и сообщить об отстранении Гэвина — а значит, времени на то, чтобы что-то предпринять, все меньше. Вот только что предпринять? Коннор его не слушает — и именно в этот момент приседает рядом с телом. Отсюда Гэвин не может видеть его лица. Он бросает полный надежды взгляд на машину спасателей: у них есть оборудование, позволяющее определить количество костей в могиле, они сравнивают с документами и именами на камне, и если бы они что-то нашли, то Гэвину сообщили бы. Но пока ничего не нашли. Почему, ну почему этот ублюдок выбрал кладбище? Вопрос нелепый. Гэвину хочется взять фонарь и самому отправиться на поиски. Может, от этого было бы больше толку. — Коннор, — он возвращается к огороженной судмедэкспертами полянке, не заходя за ленты, — подожди, и тело найдут. Я обещаю. Сейчас он готов пообещать что угодно. Коннор осторожно поворачивает голову трупа, вглядываясь в лицо. — Он в ярости, — отвечает он негромко, ни следа недавнего гнева, только профессиональный интерес. И на Гэвина он смотрит так же — спокойно и слегка нетерпеливо. Никто не заподозрит подвоха. Даже сам Гэвин не видит подвоха. — И что теперь? — ему действительно жаль полтергейст, но быть в ярости — его нормальное состояние, если все, что Гэвин знает о полтергейстах — правда. — Если его не остановить, он убьет снова, — поясняет Коннор, — возможно, очень скоро. Возможно, сегодня. — Мы найдем тело, — повторяет Гэвин. Чем заслуживает наконец взгляд — но в этом взгляде ничего личного. — Если он успеет убить, то у меня будут проблемы. — У тебя уже проблемы! — не выдерживает Гэвин, — тебя вообще не должно тут быть! — Его распирает: впервые в жизни все, во что он верил, вступает в противоречие с его чувствами. Он не может позволить Коннору продолжать, даже если полтергейст убьет хоть сто человек, и осознание силы этого решения чуть его самого не сбивает с ног. — Мы к утру перекопаем тут все, каждый дюйм земли, вытащим все кости, если понадобится, и никому нахрен не нужны твои самопожертвования, Коннор! Просто откажись и подожди! На него смотрят эксперты, патрульные, напряжение растет, даже мигалки сверкают тревожнее, но ему все равно. — Тогда тебе стоило молчать, — пожимает плечами Коннор. Его пальцы касаются щеки трупа — или того, что осталось от щеки. — Или мне следовало молчать. Даже скорее всего, Рид. Гэвин забывает, как дышать, легкие болезненно сжимаются. Да, ему следовало молчать — а может, Коннору следовало, и теперь расставание приобрело новый мрачный оттенок: возможно, в недоверии Коннора и его отстраненности был здравый смысл. Гэвину трудно это признать и еще труднее не признавать. И сложные эмоции точно стоит оставить на потом! Дернув ленту, он решительно шагает вперед — потому что он все это остановит любой ценой, что бы там Коннор ни говорил, Гэвин все это выслушает потом, — но дорогу ему тут же загораживает патрульный с обеспокоенным лицом и решительно сжатыми губами. Он кладет ладонь на плечо Гэвину, не грубо, но настойчиво: Гэвин отодвигает его с пути, но он тут же вклинивается опять. — Пожалуйста, детектив, вы должны уйти, — увещевает патрульный, его фамилия Харт, и Гэвин его уже ненавидит, — вас отстранили, давайте не будем… Значит, Фаулер успел позвонить. И с Гэвина достаточно. — Я никуда не уйду! — взрывается он. — Давай, арестуй меня! Он готов — реально, готов — схватиться за оружие, отправиться под арест и что угодно еще, потому что происходящее кажется ему полным безумием, которое почему-то никто не видит, так что когда на подмогу испуганному патрульному выдвигаются другие, он уже вне себя. Он вырывается, когда его хватают за плечи, внезапно проваливаясь в эту реальность — в которой он преступник, или жертва, или кто-то, кого не хотят слышать одинаковые оловянные солдатики в форме… — Успокойся, — голос у Коннора спокойный, отрезвляющий. Он стоит рядом с телом, скрестив руки, и сверлит Гэвина — и весь беспорядок, который тот устроил, — таким взглядом, будто дети увлеклись игрой в песочнице и стали разбрасываться песком в прохожих. — Я должен просить вас всех проявить уважение к мертвому и не превращать место убийства в цирк. Патрульные неловко переступают с ноги на ногу, глядя в землю, хватка на руках Гэвина ослабевает. На мгновение тот чувствует себя глупо — но только на мгновение. — Я должен что-то сделать, — говорит он беспомощно. Он не может придумать, что. — Ты уже все сделал, — отвечает Коннор и трет ладони друг об друга, — теперь можешь уходить. В его словах полная определенность, завершение утомительного разговора. Он совсем не похож на себя несколько часов назад, как будто это два разных человека. Он не хочет Гэвина в своей жизни. — Я никуда не уйду, — повторяет Гэвин упрямо. Даже если Коннор больше не даст ему шанса. Все равно. — Ну тогда оставайся, — спокойно отвечает тот, — это не моя проблема. Сегодня у тебя будет твое расследование, так что добудь себе кофе и подожди тихо, пока я работаю.