Скинпанк

Бонхеды винили черных мигрантов в том, что те якобы отняли у них и всех белых честных людей работу в Англии, а также всех тех, кто смеет порочить своим существованием улицы Лондона: хиппарей за их излишнюю любовь к людям и траве, панков за их без башенный и в основе своей разрушительный образ жизни; Мигрантов за продажу наркоты и золотые зубы, шарпов за сопротивление "своим же", РАШев за большую лояльность панк-культуре и социалистичесие идеи, готов за то, что это были те же панки, но более депрессивные и декадентские. В общем, воняли все, кроме них, и это понятно. Зачем замечать хуевое в себе, когда всегда можно свалить на ближнего. Я думаю об этом, чтобы отвлечь себя от адской боли. С меня сошло сто потов. Менты решили избавить себя от мороки с моей бесконечной рвотой и желанием обмочиться и обосраться одновременно, так что просто выкинули меня на улицу. Сука блять, оставили в обезьяннике всего на пару часов, но этого времени хватило, чтобы они запомнили его навсегда. Эта боль воистину невыносима, но я не знаю, куда бежать, что делать и чем спасаться. Однако за порогом меня уже ждут, и Шая касается моего взмокшего лица, а я словно сумасшедший, цепляюсь за ее платье потными ладошками. - Где этот парень? Он здесь? Куда его повели? Она успокаивающе шепчет, гладит меня по плечам и спине. Говорит, что мне надо поспать, поесть и привести себя в чувство. И кто же знал, что жалкое "поспать" выльется в сон длинною в жизнь, стоило ей дотащить меня до разваливающейся общаги. Кажется, я был во тьме своего сознания все последующие двадцать часов, растворялся в нем чаще, чем ходил в туалет. Главная проблема амфетаминовой горячки не в болях (вернее не только лишь в болях), а в проклятой апатии и галлюцинаций после этих ломок. Тебе попросту скучно жить, но эту скуку тебе разбавляют докучающие образы, звуки, громкие мысли. Она, эта жизнь, течет медленнее, чем кровь по твоим венам, оттого мучительна каждая секунда. Не зацикленность ни на чем. Когда ты юзаешь "мяу-мяу" у тебя появляется желание встать и бежать, здесь же ты не находишь сил уйти дальше кровати. Потом ты живёшь ради того, чтобы наконец-то набить свое брюхо едой, ибо измождённый организм пытается восполнить недостаток веществ. Проходит ещё пара часов, а ты думаешь о том, что если ты и выйдешь в ремиссию, то хватит тебя ненадолго. Жизнь становится скучной и унылой, и воспоминания о былом кайфе рано или поздно затянут тебя в тиски, сознание обманет само себя, говоря, что это единственный выход из рутины. Поэтому тебя должны пробудить чувства, в моем случае порождающая мотивацию встать с кровати ненависть. От меня несёт потом, жёлтая кожа лишь слегка начала приобретать здоровый оттенок, оплывший от бесконечно поступающего искусственного дофамина мозг попросту не мог больше вырабатывать его сам. И я просто уткнулся лбом в стену знакомой мне общаги, пока Шая сидела рядом и гладила мое плечо. Она и правда была моим спасательным кругом. - Я вдруг увидела, как ты бежишь куда-то по проспекту, но не поняла куда. И вид у тебя был... ужасный, Оливер, ты еле стоял на ногах, но тем не менее куда-то рвался. Я пошла в клуб 100 и спросила, что произошло, но Томми не мог сказать ничего дельного. Ну, и я побежала в сторону моста, искала тебя по всем закоулочкам и увидела вдалеке лишь тогда, когда тебя приняли менты. А потом проторчала у них в приемной почти всю ночь, спрашивая, что с тобой будет. - Я устроил им концерт, они просто задохнулись от вони, вот и выбросили меня,- смеюсь я и клонюсь в позу эмбриона, желая подтянуть колени к груди. Шая садится рядом, совсем близко, так что я чувствую запах свежести от ее одежды. Она спрашивает: - Зачем вам это? Тебе и Томми? Я говорю: - Представь, что тебя унижают, пинают и вдалбливают в грязь всю твою жизнь, а в один из дней ты берешь и избиваешь обидчика? И ты уже представила это чувство? Превосходство. Вот что я чувствовал, нюхая скорость. Чувство превосходства над миром, желание двигаться, не бояться и просто жить. Она молчит, а я понимаю, что ищу оправдания. Чувство вины застревает поперек горла, а воспоминания о том, что порой приходилось делать ради этого "превосходства" заставляли стыдливо опустить взор. И сосал, и воровал, брал долг и не отдавал. Жил в бреду, вечно в бегах, без дома и чести. Внутренний голос язвительно говорит: "тебе ли не похуй. Пора валить отсюда и найти фен. Быстрее. Быстрее. Быстрее". Мурашки бегут по рукам и за ухом, в голове неприятно пищит, в попытке уснуть я услышал голос, поэтому резко обернулся, но Шая молчала. Лишь удивлённо подняла на меня голову. - Ты можешь меня привязать или прицепить чем-то, чтобы я не сбежал в окно? - прошу я, хотя знаю, что худшее уже почти позади, первые часы казались адом, Шая давала мне немного скорости, все сильнее уменьшая количество, пока не свела его почти до нуля. Но дело не в ломке, а в моем навязчивом внутреннем голосе, желающим все бросить и начать заново. - Ты рано или поздно все равно уйдешь, ты должен сам себя держать, а не веревки или цепи. Держи себя в руках. Легче сказать. Она сидит рядом и говорит со мной, укрепляя связь с реальностью. Она мой лучший спасательный круг, она тот, кто смогла протянуть мне руку помощи. - Кто он? Почему ты его спас? Ах, он. Мы рано или поздно должны были о нем поговорить, ведь она видела его черный силуэт, пытающийся вырвать свою кисть из наручников и упасть назад спиной. Она слышала его маты, крики, когда полицаи схватили его за шкирку и перевалили через ограждение. Она знала, что цепи предназначались не для него, а значит легко сложила два плюс два. - Он из скинов, похоже, прибился совсем недавно. Единственный придурок в балаклаве, они же их обычно не носят, да? Сильно выделяется, вот я его и запомнил. А тут бегу сам не зная куда, не смотрю даже под ноги себе, что уж говорить про мост. Может, краем глаза и заметил его, подумал да похуй, сидит и сидит кто-то, может, кажется мне. И там и приземлился, а оказалось он. Торчит там и явно прыгать собирается, а тут я с ломками. Вот так встреча, думаю, блять. Ну и решил... - Спасти его? Ты всегда был таким, ещё со школьной скамьи. Я морщусь и представляю себя тем мелким ебланом из школы, и как-то мерзко становится, неприятно на душе. Сразу и мама, вроде как, всплыла, но все как в тумане. Словно из прошлой жизни, да и столько воды утекло с того времени. - Каким?- спрашиваю я и зажимаю коленями трясущиеся руки. - За добро, за справедливость. Вечно всех прокаженных защищал, всех изгоев под крыло брал. Один даже отбивался, кричал: "не нужна мне твоя поддержка" - а ты все равно за него горой стоял. Вот таким я тебя помню. Больше ничего не осталось, я и тебя продам за дозу, Шая, если того потребует мое глупое тело. Нет, снова злой голос внутри говорит за меня, а я выше, я умнее, я напористей. И этому дерьму меня не сломать больше. Больше нет. А может, я снова себе вру. - Да и видел я его давно. В больнице. В психиатрической. Помнишь случай, как я в окно выпал случайно... - Не случайно,- поправляет она, а я едко усмехаюсь. - Ну не случайно. Так они меня в больницу притащили, отмыли, все вещи отобрали и к буйным пихнули на неделю. Так там этот сидел с перемотанной башкой, два синих глаза только торчали как у кота. А я даже познакомиться не успел. Не дали мне. Вечно так. Как ещё шокером не ебнули. - Дэвид Купер давно уже выступает против карательной психиатрии, да проку-то от этого... - Антипсихиатрия? Слышал, и не раз. Кит Джозеф все же добился своего, а? Они могли применить шокеры, могли попробовать на тебе инсулинокоматозную терапию. Да что угодно они могли делать, ты же там ебаный псих, твое слово вообще не имеет веса, понимаешь? - Шая, я не справлюсь. Позови Томми, мне нужно... - Справишься! Главное - сила воли. - Нет,- шепчу я и сжимаю свои плечи.- Дело не в силе воли. Это невозможно пережить самому, понимаешь? Лишь два процента может. Два, и я явно не они. Пожалуйста, сделай что-нибудь. А потом все возвращается на круги своя. Мет впитывается в кровь, в слизистую носа, сердце вновь начинает бешено набирать обороты, а потом болезненно покалывать. Словно я лишь на мгновение заглохший двигатель, и Том подтолкнул меня, вдарив со всей возможной дури веществами. Он учтиво закидывает мою руку себе на шею и поднимает на ноги, подталкивает к окну и усаживает на подоконник. - Да не парься, Шай, я за ним присмотрю. Моя малышка побледнела, в зрачках вновь зародились отчаяние и испуг, и я вовсе не хотел для нее такого зрелища, такой безысходности, лишающей веры в лучшее. Нет, хиппи не должны сдаваться. Если даже они потеряют любовь к этому миру, то мы все обречены. - Ладно, Томми, просто я... Думала, у нас получится. - Наивная,- саркастично тянет он и перекидывает одну мою ногу через подоконник и подтягивает вторую.- Либо диспансеризация, либо смерть. Тут иного варианта нет, чтобы это остановить. А коль панки живыми не даются, намути ему насильный рехаб. Да только кишка у тебя тонка. Совать цветы в дуло автомата как минимум глупо, а как максимум ни к чему не приведет. - А ты, Томми, говоришь так, словно ты самый чистый парень в городе. Ты сам-то не хочешь полечить свою башку?- голос ее стал жёстче, кажется, даже сам на себя не похожий. Томми отвечает, что первое: ебать ее это не должно. Второе: а кем он станет без всего этого? Грустной серой мышкой, как она сама? Так что, перевалив меня неловко через подоконник, он и сам салютирует подруге и спрыгивает следом. День продолжается. Мы сидим в баре среди бела дня, а я становлюсь невольным наблюдателем и слушателем всего того дерьма, что происходит вокруг. Боб уплетает не самую дешевую еду и подкладывает мне. В рот летят картофелины, колбасы и спирты всех сортов, а Томми в это время, не затыкаясь, кадрит каких-то девочек за столом рядом. - И, значит, спустя месяц прихожу я такой домой. Мать кладет мне ужин, мелкий вообще не втыкает, кто я. Забыл меня нахрен брательник мой, но то понятно, слишком мелкий он больно. Ну сажусь я за стол, и тут приходит он, батек. Весь такой, блять, вонючий и грязный, после работы, значит, приходит. В зубах сигарета, ебать его в рот, весь на пафосе. Говорит: "чё, уебок, вернулся?" - и тушит сигарету в мои макароны. А я чего? Я встаю, значит, и как ему вдарю... Конец он выдумал. На сигарете все и кончилось, а Томми застыл напротив стола со слезами на глазах. Позже его вынудили убраться туда, откуда он и явился, а отец поставил на нем жирный крест и запретил возвращаться вновь. Но разве такое расскажешь девочкам, которые тебе симпатичны, а? - Врешь, Томми,- лишь говорю я, желая оборвать этот поток бреда, и он раздражённо косится в мою сторону. - Ты свечку не держал, умолкни. Боб, доев своих старых добрых пельменей, наклоняется ко мне и говорит, обдавая несвежим дыханием: - Знаешь, есть мысль одна. У меня есть хата родительская в центре, и я туда переезжаю на днях. Ну так я готов тебя принять, чтобы ты реабилитировался, попривыкся. Может, работу найдешь, там и съедешь. Помогу я, в общем. Только ни слова никому, не хочу устраивать из этого притон. Я морщусь на его слова. А как же остальные дети из сквоттинга? Как же их второй шанс на жизнь? Я не могу уйти, я не могу их бросить, и Боб читает это в моем взгляде. "Ты всегда за справедливость топишь" - звучит в голове голос Шаи. - Без Томми не пойду, Боб. И не более, чем на месяц. Потом сам буду выбираться, как решу с работой и... С мефом. Он кивает, хотя и осознает, что Томми - это катастрофа. И если узнает про хату он, то и весь Лондон будет знать вместе с ним. Он понимает, что будет, сколько человек позвонят нам в дверь и как трудно будет от них избавиться, но кивает. Боб воистину святой человек, я в этом правда никогда не сомневался. Я выхожу из бара с наполовину пустым желудком и жутким желанием угаситься, но карманы все также пустуют. Мой взгляд цепляет прохожих, и желания воровать и бежать совсем не наблюдается. А значит, я могу попробовать отработать эти деньги другим способом. Идя по Денмарк-стрит, я захожу за угол в какую-то подворотню и встаю у стены, поджав ногу. Отлично, по мне все и так ясно: я ищу папика, готового отвалить мне денег за простенький минет. И что такого? Сколько раз я уже стоял на коленях перед странными мужиками, а, скинхед? И пока я стою, мои мысли медленно возвращаются к нему. Никаких известий, никаких намеков на то, что он жив и здоров. Хотя с чего бы меня это должно вообще волновать. Стоя там и пытаясь настроить себя на нужный лад в нехитрой работе, я пытался вспомнить его запах, который уловил, стоило положить свою голову ему на плечо. Он пах... Сладко. Как пахнет пудровая помада Шаи, как молочный коктейль Боба, как травка Томми. И я зажмуриваюсь, пытаясь воспроизвести тот момент и выхватить из памяти ещё хоть что-то, что дало бы мне понять, кем является этот парень. От его одежды не пахнет потом, а значит, он домашний, либо сильно чистоплотный. Стали бы вы мыться перед смертью? Не думаю, что кого-то это бы волновало, но его - да. Как странно звучит фраза "свести счёты с жизнью", будто жизнь - это живое существо, и вы с ним не рассчитались. Она тебе: эй, чел, вот тебе гора говна, ешь и не обляпайся. А ты ей: прости, но нам нужно свести счёты. Я не согласен на эту вонючую кучу, какого хуя вообще? Я посмеялся со своих мыслей. Через них, кажется, пробился чей-то крик. И вроде бы я даже не должен был удивляться, кого-то снова пиздят по пьяне, почему меня это должно ебать вообще? Но все же, коль время на пожить у меня ещё есть, я должен пользоваться любым моментом, который мне она подкидывает. Заманивает в свою ловушку, чтобы ее захлопнуть в любой момент. Заебала. Я иду на звуки, понимая, что все глубже погружаюсь во дворы, а там всегда меньше шансов на маневры, больше шансов зайти в тупик. По ту сторону хилого забора звучат голоса, а потом глухой удар содрагает его. Кого-то смачно приложили. - Жидовская жопа,- говорит кто-то, а я медленно хмурю брови и подхожу ближе, прислушиваясь.- Тебе сказали не ходить здесь. Чё тебе непонятно? Ты и твоя семейка должны нахуй съебаться из этой страны и перестать разворовывать бедных граждан. Чё ты, блять, ухватилась за эту вонючую гитару. А ну отдай! А, понятно. Кто бы сомневался, что они снова здесь, около бара, потому что идти им особо и некуда, да и кому они где нужны. Скины вновь бушуют, они словно ураган проносятся по улицам, сметая все на своем пути. Иногда, конечно, сметали они по делу. Помню, как один раз они отпиздили педофила, который приставал к девчонке из их бывшей школы, но теперь они такую же хотят втоптать в грязь. Да и за что? За то, что ее глаза и волосы темнее их? Они встают как кость поперек горла, вызывают рвотные рефлексы. Правильно про таких говорят - сила есть, ума не надо. На доме рядом на небольшой высоте расположена навесная лестница. Этакий способ спастись от пожара, которого на этих улицах не наблюдалось со времён Лондонского. И я отхожу задом, чтобы взять приличный разгон. - Я тебе струны эти в пизду засуну и проверну. Бегу по направлению к стене и отталкиваюсь ровно два раза: от пола и от стены, а потом неловко хватаюсь за край и перехватываю поудобнее, чтобы подтянуть себя вверх. Я застреваю на лестнице как обезьяна, теперь я вижу и зачинщиков происходящего и жертву обстоятельств. Маленькая худенькая еврейка с выпученными от страха глазами жмется к забору, пока над ней нависает Головастый. А рядом какой-то придурок из банды. Всего двое? Странно, а где же мой дружок в маске? - Oi-oi, придурки! Чё вы тут, делом заняты, да? Вот блин, я не вовремя, вот вечно так. Как поговорить захочется, так вечно левые знакомые появляются да в диалог лезут. Не до базара становится душевного, это точно. Ну я, бля, подожду, когда вы договорите. Все, молчу, продолжайте. И демонстративно прикрываю глаза ладонью, говоря, что вот теперь-то они точно могут продолжать. - Это тот...- говорит приблуда, заставляя Головастого сделаться совсем уж бардовым. - Я, блять, вижу, кто это. Нахуй ты мне это озвучиваешь? А ты, сученыш? Хуле дома не сидится, уеба, мало тебе, да? Недостаточно? Не повезло тебе, да нахуй, тогда? Лучше бы ты сидел в норе своей и не высовывался, ох зря ты это. Бла-бла, мудак. Ты как всегда не блещешь остроумием. Бедный несчастный выходец среднего класса, вновь ущемившийся от маленькой девчушки. Ну, ебаный в рот, стоит все же тебе разговаривать с теми, кто может дать тебе отпор, да? Теперь силы почти сравнялись. Я медленно наступаю на забор, удерживая себя рукой за лестницу и смотрю сверху вниз как надменный голубь, сидящий на проводах. Осталось на вас насрать, недоумки. - Эй, Рой-Oi-Oi, как насчёт поговорить по-мужски. Оставь девчонку, пойдем со мной. Не хочешь ли попиздиться один на один, ты же не зассышь, да? Ты же местный герой. Докажи мне это. Я прыгаю вниз и неровно становлюсь перед девчонкой, прикрывая ее спиной, и та жмется к забору так, словно надеется просочиться через него на ту сторону. - Но для начала...- говорю я и оборачиваюсь к малой, говоря полушепотом:- Я подсажу тебя, и ты убежишь. Гитара останется у меня, я отдам ее, как встречу тебя снова, договорились? В среду у клуба 100 в девять, запомнила? Ну же, давай... - Чё ты там шушукаешься, а?- прерывает меня грубый голос. - Давай! Я присаживаюсь и хватаю под ногу девчонку, рывком поднимая ее наверх, и она неловко, ойкнув, перевалилась на ту сторону. По стону боли стало понятно, что приземлилась она неудачно, но это лучше, чем оставаться здесь. - В героя играешь? Да? Ну, тебе это не поможет. Жидов защищать вздумал, долбаёб хуев. Не успеваю я обернуться, как в щеку прилетает мощный удар, заставляющий врезаться в стену спиной и покачнуться. Ну ладно, ублюдина, пора повеселиться. Я рвусь вперёд и отвечаю взаимным ударом в его живот, в ребро, проезжаюсь краем по скуле. Рой скулит и отклоняется назад, но я вновь напираю, захватывая его за шею и нанося новые удары. - Так тебе нравится, а? Вот так? Хочешь сильнее? Голос срывается на бешеное рычание. Замыленный стрессом мозг не разбирает, куда приходятся удары с его стороны, не распознает, насколько болезненными они являются. Рой отталкивает и валит меня вперёд, садясь сверху. Его кулак заносится над моей головой и вколачивает ее в грязь. Сила непомерно велика, но, уверен, его ребра ещё долго будут ныть от моих ударов, а это уже утешение. Жалобный писк вместе с кровавой слюной вырывается из горла, и от внезапной ладони на шее закатываются глаза. Блять, он душит меня, какого хера. - Давай, проси прощения. Иначе я тебя тут убью нахуй, я тебе обещаю. Прикончу как собаку. Я царапаю его кисть, пока сам тянусь в штаны и достаю заточку. А потом вскидываю руку и задеваю его плечо. Рой вскрикивает и отшатывается, почти что падает с меня, а я помогаю ему в этом, впечатывая башмак в лоб. - Ах, ебаный бычара,- через хрип говорю я, с ужасом замечая, что голос стал донельзя скрипучим от недавнего удушения.- Лучше вали, пока я тебя не порешал! Я с абсолютно безумным и остервешевним видом выпячиваю вперёд оружие, и Рой, словно обоссавшийся котенок, отшатывается назад, врезаясь спиной в стоящую камнем шестерку позади. Странно, что не полез защищать своего братана, неужели скины могут быть такими верными своему слову? - Ты заплатишь за это. Да попизди мне тут. Он отступает, и это, считай, один-ноль в пользу панков. Правда, стоило им шатко свернуть за угол (ибо шестерка тащил загибающегося роя под плечи), я наконец смог устало опуститься на колени и сжать свое горло. Жалкая гитара в чехле лежала передо мной как труп в мешке, и я устало потянул ее на себя, закидывая через руку. Взял и нажил себе проблем на ровном месте, ебаный борец за справедливость. А потом встал и последовал в сторону заброшенных домов по тонким как мои вены улицам, чувствуя взгляд на своей спине. И длилось это ровно до момента, пока я не доковылял до так названного дома. - Рыжий, подожди минутку,- окликнул меня кто-то, и я раздражённо обернулся на голос, не узнавая в нем знакомого придурка. - Ох, блять, ты жив. Вот так новость. Я качаюсь, и единственное, о чем мечтаю - лечь на ссаный диван и передохнуть мгновение. И так и не найдя точку опоры, просто осел на землю. Кажется, моя голова была готова лопнуть в любую секунду. - Слушай, ты... Блять, ты вечно как снег на голову. Прошла неделя, но ты даже не соизволил показаться. И тут здесь. Какого хуя? Ну и что дальше, хочешь мне лицо набить за то, что я тебя спас? Может, позже? Печальные голубые глаза смотрят взволнованно, цепляют мой разбитые губу и нос, залегающие синяки и мешки под глазами, бардовые ссадины по всему телу. Я рад его видеть живым, но... Не время и не место, конечно. - Зачем ты за нее заступился? - звучит глупый вопрос из уст этого недоразумения. Он заставляет меня устало склонить голову. - Что значит "зачем"? - раздражённо спрашиваю я.- А что, могло быть иначе? Нужно просто забить хуй и дать ему избить девчонку. Из-за ебаных предрассудков? Погоди... Ты следил за мной? Но он не отвечает. Стоит и смотрит также взволновано, как и секунду ранее. Во взгляде удивление и непонимание. - Если мне нужно объяснять, то у меня для тебя плохие новости... Это эмпатия, мой друг. И она присуща многим. Хотя и не каждому, но мне - да. И сколько раз я поплатился за нее - не посчитать. - Я думал, что таким как ты плевать, понимаешь?- как-то злобно отвечает он мне.- На свою же жизнь тебе наплевать, так какого хуя ты лезешь в чужие. В мою например. Кто тебе позволил делать это? Решать за меня, в смысле. Что, блядь, за глупые вопросы? Я не дал тебе умереть, а ты спрашиваешь, зачем я это сделал?! Чтобы ты, кусок дерьма, жил. Вдыхал воздух, наслаждался улицами, людьми, сексом. Всеми радостями жизни, короче. Как и все нормальные люди, не такие пропащие как я. У тебя всё ещё впереди, но ты не видишь этого, не хочешь видеть. Думаешь, что жизнь кончилась из-за какой-то сопливой хуйни. Чем бы оно ни было. - Ты не должен умереть. Тебе незачем. Жизнь невыносима, и я знаю это, конечно. Но это не значит, что надо всё закончить вот так. Я понимаю это чувство, словно нет смысла продолжать. Ты не хочешь жить, но и умирать ты на самом деле не хочешь. Ты просто мечтаешь все изменить. И ты изменишь, если приложишь к этому хоть какое-то минимальное усилие. Но пока ты застрял в этой клоаке, твое будущее так и будет висеть над Темзой, вот я к чему. Ты не настоящий скинхед, просто позер. Настоящие не задают таких вопросов как "зачем", они знают, что они делают и почему. Я не жду его ответа, встаю с пола и наступаю на порог своего "дома", нервно сжимаю под пальцами ремень от чехла и уже корю себя за сказанное. Может, я был слишком... Агрессивен? Но стоило мне обернуться, как я увидел лишь его спину. Чуть сгорбленную. На голове капюшон. Он быстрой походкой уходил вглубь дворов, и мне почти захотелось его догнать и сказать иначе, но, кажется, у меня совсем не было на это сил. *** - Я их трахнул,- довольно говорит Томми, развалившись на совсем новеньком диване в квартире Боба и широко расставив ноги в стороны. Его ладонь покоилась на моем лбу, вжимая лёд так, словно он хотел втаранить его в мой мозг и охладить мысли. Заметив на следующее утро следы избиения, они с Бобом просто не могли оставить все как есть и замять ситуацию. - Ты так убьешься, переезжай ко мне,- с волнением говорил Бобби, склонившись над побледневший мной в сквоттинге. Я лишь безразлично смотрел ему в лицо и слабо кивнул, даже не понимая, на что соглашаюсь. Мозги мои явно встряхнули слишком сильно, чтобы сообразить, о чём идёт речь. Потом снова скорость, резкий вдох, и я словно корабль на волнах и вольных парусах примчался в этот дом. Чтобы спустя пару часов вновь почувствовать то, что я так успешно заглушил наркотой - ебучая боль. - Кого? - вдруг спросил я, глядя на Томми снизу вверх. Его колени оказались вполне удобными, чтобы ночевать на них целый вечер и в хуй не дуть. - Ну, в смысле кого, Кэтти и Мию. Ну девчонок из бара. Двоих сразу, ахуеть! - он восторженно вскрикнул, но получил от меня лишь безразличный смешок. - Врешь ты все. Впрочем, как и всегда. - Врешь ты все,- передразнил он и сильнее нажал на мой синяк под глазом, вызывая шипение.- Я не вру. Это было потрясающе. Советую попробовать, серьезно. На всю жизнь запомнишь. Секс? Это просто... Секс. Он никогда не значил ничего большего, чем удовольствие минут на двадцать, которое, конечно, успешно можно растянуть на часик, если вовремя удерживать себя от желания кончить. В остальном, секс был такой же наркотой, которая не менее успешно гасит твою апатию. И я уже очень давно им не занимался, если не считать случайные отсосы в переулках, от которых удовольствие получать явно не приходилось. - Том, я не трахаюсь особо, да и не шибко хочу. Так что засунь свой восторг себе в задницу и проверься на ВИЧ. Возможно, дамочки подарили тебе букет цветов. - Сплюнь! - вскрикнул он и испуганно покосился на меня.- Что ты такое говоришь вообще! - И сосали они тебе с презиками? - риторический вопрос, конечно нет.- Ты ведь знаешь, что заразиться можно и через отсос? Я не открыл для тебя Америку? О, черт, или все таки открыл? - С презиками конечно,- как-то неуверенно произнес он и отложил лёд от моего лица.- Серьезно, можно заразиться? Шанс мал, но напугать его хотелось. - Заткнись и включи уже что-нибудь. Томми только этого и ждал. И раздались чудесные басы "the Kinks", потом "the stooges" спели "я хочу быть твоей собакой". Я глотал алкоголь, и чувствовал, что начинаю плыть или лететь сквозь слова, ритм. В один момент я встал и с дикой ухмылкой начал танцевать, а Томми с криками и завываниями, словно сраный индеец, рывком спрыгнул с дивана и подхватил невидимую гитару. - Я хочу быть твоей собакой! - кричали мы друг другу в лицо. - Я хочу быть твоей собакой! - рычал он и падал мне в ноги, высовывая язык. Я смеялся, я хохотал так, словно выкурил гору травы, словно задохнулся ею, потому что ничего большего я и не хотел. Да, наконец-то знакомый мне драйв, знакомое настроение полного угара. Выметай из головы эти уебанские мысли, убирай грусть, убирай тоску. Есть только ты и... На этот раз "sex pistols". - Я антихрист, я анархист!- кричал я Томми и драматично прикрывал глаза, отворачиваясь и уходя в другую часть комнаты.- Не знаю, чего я хочу, но знаю, как этого достичь. - Я хочу разъебать прохожего, потому что я... Я хочу быть... анархией! - подпевал Том и тряс башкой в такт, улыбаясь мне и дёргая за локоть. - В городе я хочу быть анархией! Мы наливали друг другу, мы пили на брудершафт. Угасились по полной, пели "the rolling stones", "count five", "the Damned". Мы крутились друг около друга и кричали: - Знаешь, я родился. Я родился, чтобы убивать! А когда мы совсем выбились из сил и мокрые плюхнулись на диван, чтобы отдышаться, заиграла "Jefferson Airplane - somebody to love". - Разве тебе не нужен кто-то, кого можно любить? Разве ты не любишь кого-то, кого можно любить? Лучше найди кого-нибудь, кого можно любить,- кричала мне Грейс Слик, а я почему-то отчаянно вжался затылком в подушку. - Ха-ха, а хочешь станцевать танго под белого кролика?- вторгся в мысли Томми и полез сменить пластинку, но я уцепил его за запястье и вернул на место. - Нет, оставь, мне нравится эта песня. В комнате было достаточно темно. За окном вышагивали люди, барабанил мелкий дождь, ни света фонаря в завешенное плотной тканью окно. Я чуть сполз на диване, складывая руки на груди и хмурясь, словно пытаюсь впитать в себя тайный смысл, зарытый в этой песне. Пьяным ты найдешь смысл даже в крышке от банки. А здесь ты просто... Словно касаешься Бога. - Том, а ты любил вообще хоть раз в жизни, а не просто трахался направо и налево? В ответ тишина, боковым зрением я уже понял, что Томми стал дремать. Его голова свесилась чуть вперед, а из приоткрытого рта тянулась слюна. Неужели я залип так надолго, что это успело его утомить? - Том. Том! - я бью его локтем в ребро, и только тогда он очухивается, ошарашенно смотрит по сторонам, комично крича "я не сплю".- Я задал вопрос. Ты любил кого-нибудь? - Вот мудак,- шипит он и трет больное место, куда пришелся жёсткий удар.- Ради такой тупой хуйни меня дёргает. Да не ебу я, как ты вообще это разделил? Нахуй нужны эти самокопания? Понимаю, если Томми что и соображает в этом деле, то точно не скажет. Признаться, что ты от кого-то сходишь с ума - это не в его стиле. Описывать дребезжание сердца, запахи, мягкость кожи - что за бред. Он лучше скажет, насколько глубоко просунул свой член и в какие дырки. Хотя на самом деле, конечно, это лишь фарс. Конечно, его дыхание обрывается, когда девушка невзначай наклоняет к нему чуть ближе обычного. Его скулы горят, зрачок расширяется, губы предательски поджимаются. Так что если он и чувствует эту дрожь внутри, то никогда не скажет. Слишком позорно для него, а? - Не юли передо мной, мы дружим больше десяти лет. Я знаю тебя. Так вот... У меня есть проблема. Эта проблема ходит на двух ногах, от нее пахнет пудрой и... Знаешь... - Оппа,- сразу же проснулся Том и склонился вперёд с ошарашенным видом.- Что. Я. Вижу. Ты сбрендил, влюбился в девчонку? Ха-ха-ха! Он взвизгнул и подпрыгнул на месте, добегая до электропроигрывателя и вырубая пластинку. Его глаза светились озорством и насмешкой, рот кривился в хитрой ухмылке. Ну конечно, я и не удивлен такой реакции. - Ловелас, я ебал! Кто она? Из тех, что крутятся вокруг нас, никто не пахнет пудрой. Может, это Шая? Ну конечно, как я не догадался. Больше и некому. Вы так давно вместе, у вас точно мутки были без вариантов. Он садится рядом, подгибая под себя ноги и восторженно хлопая по коленям. Я же смотрю на него пристально, с недоверием. Потому что он единственный, кому можно сейчас сказать, но в то же время тот, кто может обсмеять тебя даже за желание подмыть свой зад. - Я понимаю, что тебя вдарил мет, от того твои мысли столь быстрые, но нет, все не так. Это не Шая. - А может, это я?!- вскрикнул он и заржал так, словно его ошпарило кипятком, чуть не свалился с дивана. Я лишь поморщился и помассировал лоб. - Ты и сам знаешь, чем от тебя пахнет. Я скажу, но только обещай... - Молчать? Перебил, урод. Но коль тема уже поднята, сказать нужно. Хотя, может, я сделал слишком поспешные выводы? Это не любовь, это симпатия, это интерес. Глупая песня выбила меня из колеи. Это не то, что я действительно чувствую. - Не знаю, скорее всего это просто сейчас я так думаю. Но парень... - Парень?! Я в миг заткнул ему рот ладонью и глубоким вздохом успокоил свое желание дать ему пощечину, чтобы сидел тихо. - Парень,- с нажимом повторил я.- Который ходит в балаклаве. - Скинхед?!- вновь закричал он, отбивая мою руку от своего лица.- Да ты ебнулся наглухо, придурок. Ты просто с ума сошел. Боб? Боб! Иди сюда, кажется, наш друг ебнулся. Поражение. Я склонил голову вперёд так, словно Рой снова врезал мне с кулака, а я не выдержал и ушел в нокаут. Нет, нет, заткнись, долбоеб. Прекрати кричать. - Том!- заревел я и схватил его за шкирку, бросая на диван рядом с собой, чтобы тот не помчался в соседнюю комнату к спящему в наушниках Бобу с ахуенными новостями.- Заткнись. Заткни свой рот нахрен. Я наседал, взял его за щеки и встряхнул. В один момент вспыхнула злость. Почему он не может просто... Не знаю, понять меня? Зачем из всего делать представление, зачем вечно показывать свою экспрессивность налево и направо. Приумножать то, что является ничем. И моя влюбленность - это ничто. Но теперь это сарафанное радио разнесет это дерьмо по всем улицам, по всему городу. Повезло ведь с друзьями. - Если ты кому-нибудь скажешь, если ты... Он вырывается, хватает мои запястья и пытается брыкаться. За шумом и его поросячьим визгом я не услышал щелчок двери, и как Шая застыла с удивлённым видом в проеме. В полутьме она казалась ещё красивее и таинственнее. Она словно фея, решившая навестить наше болото. Всегда сияла ярче всех. - Ой,- подавился я, когда она сделала шаг в комнату.- Мы это... Да ничего такого. Мы не деремся. - Отъебись от меня! Слезь! Свали нахрен! И Том спихнул меня на пол, порываясь дать смачного пинка. Но стоило увидеть Шаю, как он тоже поутих, хоть и не так сильно, как я. Все же они не так уж и дружили. - Я принесла еды,- холодно произнесла она и положила пакеты на стол, поворачиваясь к нам лицом. Обоим стало как-то внезапно стыдно. - Что происходит, а? Что вы устроили опять? Если Боб это увидит, то вышвырнет вас, и все тут. Пойдете на своем матрасе отношения выяснять, герои-любовники. Вы здесь на реабилитации, как мы и договаривались. Это снова меф? Да вы... - А мы и не договаривались,- с вызовом говорит Том надменным голосом.- Лично я не обещал исправляться. Мне незачем, просекла? Мне хорошо быть тем, кто я есть. И меф в этом не мешает, знаешь ли. А у этого кретина башка едет кругом, ее и вправляй. Не расскажешь ей? А ты расскажи, на кого у тебя член стал вставать. Лжец! Я и не думал об этом. - Ой допиздишься. Ты у меня сейчас получишь, Томми. Так получишь... Я шиплю и шатко встаю, а Том лишь смеётся, подхватывает свою куртку, косяк и пакетик кокса. А потом смело вышагивает в направлении прихожей. - Да ладно, я и так уйду, можешь не провожать. Жду в клубе. Когда потравишь своих тараканов - приходи. Шая выпишет тебе дихлофос. Я уже было сорвался за ним, но девушка схватила меня за рукав, и я машинально чуть не отрекошетил ей в лицо локтем. От понимания этого все замерло внутри. Я не хотел, это вышло случайно. - Ничего. Это ничего. Все нормально. Садись, Оли, мы поговорим. Она успокаивала меня, пока в коридоре Том натягивал берцы, пытаясь впихнуть свою ногу в ботинок, не развязывая шнурки. Ему ой как не хотелось завязывать весь ряд снова. И пока он шуршал своим модным панковским шмотьем, Шая сжимала мой кулак поверх своей ладонью. - Что ты сказал ему, что он так взвился? - спросила она, и я в миг вырвал свою руку из ее мягкого захвата. - Я не хочу повторной реакции на мои слова. Это просто бред, я сам напридумывал его. Ничего не произошло. Ничего страшного как минимум. Она знает, что я вру. Она чувствует мою печаль за версту, она идёт за мной как собака поводырь, которая боится, что хозяин оступится и упадет в яму. Я было открыл рот, как хлопнула дверь. Томми ушел, а значит, я могу говорить правду теперь искренне и не таясь. Он бы все равно не понял. - Тот парень на мосту оказался важнее, чем я предполагал. Я понял, что он стал мне сниться. Когда я иду по улицам, то постоянно ищу его в толпе. Особенно я искал после того, что случилось. Мне было страшно от мысли, что я его не увижу больше. Его спасение было важно в первую очередь мне самому, потому что... Я вдруг представил, что могу его не увидеть больше и не справился с этим. Почему? Я и не знаю. Из всего сказанного я сделал вывод, что влюблен, но теперь, мне кажется, я поторопился. А ещё я часто вспоминаю его запах. Его кожу, когда я отдал ему ключ. Всего мгновение, одно касание пальцами, а я кручу его так, словно... Не знаю даже. Шая слушала, а главное, она меня слышала. Это не громкий Томми, способный любую мысль превратить в водоворот и хаос, это не Боб, который воспринимает чужую жизнь как игру. Нет, это она. Мой ангел, способная любить весь мир. И почему я сразу не понял, что должен был сказать это именно ей. Самой первой. - Я поняла,- прошептала она и притянула меня за шею к своей груди, мягко погладила за ухом. Я слышал, как размеренно стучит ее сердце, как кипит внутри нее жизнь.- Возможно, ты прав, и это не любовь. Ты поторопился назвать это так, потому что хочешь в это верить. Я думаю, тебе нужно время. Нужно коснуться его ещё раз и узнать, будет ли реакция такова, как и в первый раз. Но то, что ты описал... Может быть правдой. Может да, а может и нет. И это снова осталось тайной, как и его лицо, как и его личность. Я поторопился. А может, слишком пьян и воспринимаю все ярко. Не так, как есть на самом деле. Он все ещё парень с деструктивными идеями, масками, жестокостью. Я просто сам себе запудрил мозги. Я жмусь к худому телу девушки рядом со мной и слышу, как в коридоре зашелестели одежды, когда Том присел на корты. Подслушивал. Конечно, он не мог не утолить свой интерес, свой настоящий тревожный внутренний голос, говорящий ему узнать, что на самом деле происходит с другом. И теперь, когда он узнал, он молчит. Не кричит, не язвит и не брыкается в попытке скинуть проблемы со своего горба. Он понимает и все чувствует, но никогда не скажет этого в лицо.