«Я ни с чем пришёл, не хочу Ни о чём просить — нечего Ни тяжелее, ни легче Я простак от ушей до пят Выходи поболтать просто так».
Аффинаж — Прыгаю-стою
Утро понедельника как-то не с кофе началось. Как и утро воскресенья. Как и утро субботы. Вообще после первого (очень удачного и продуктивного) приёма у Попова, ситуация с утрами перенеслась в раздел «стабильно хуево». Стабильно хуево спать по два-три часа. Стабильно хуево просыпаться в абсолютной тишине. Стабильно хуево… поглощается информация из этого, кажется, бесконечного архива с лекциями и книгами о нездоровых отношениях соулмейтов. Шастун уже излазил его вдоль и поперек в надежде действительно стать просветленным и выбраться из выгорания, но либо он слишком тупой, либо неосознанно поставил оправдание каждого убийства «особенностями психики» в разряд херни абсолютной. Что поделать. Хотя среди всего этого хаоса есть и материал, который впитывается моментально и с повышенным желанием — папка с деталями насыщенной жизни Арсения заняла почетное место на прикроватной тумбе. Открывалась она с изрядной частотой и дарила невесомое ощущение контроля над жизнью психотерапевта. Почему-то было приятно даже просто знать, что в случае, если совсем прижмёт, можно напиться, приехать на Бауманскую, пройти всего пятнадцать минут от метро и, тысячу раз пожалев о своём решении, дождаться Попова, а дальше… будь, что будет. К слову, именно из-за красочных картин возможных вариантов развития событий, которые успешно приходили Антону по ночам, он и мучился, изводясь звоном будильника каждый ебаный час. Нет, сны были очень привлекательны по сюжету и содержанию, но… Просто с недавних пор Шастун терпеть не может красный цвет, окей? А там его в избытке. В очередной раз врезавшись в нервную дрожь от мысли об Арсении, Антон подскакивает и открывает диалог с ним. Первоначальный план: зарыться в очередную статью и отвлечься, — идёт по пизде, как только под именем загорается «в сети». Руки сами печатают:Вы
Добрый день.
Сегодня в шесть?
12:03
И режим «Хатико» подрубается вообще неосознанно. Сообщение висит непрочитанным четыре минуты. Шастун ставит чайник, споласкивает только что опустошенную кружку, бездумно пялится в стену. Семь минут. Шастун лихорадочно жмёт на кнопку блокировки шесть раз, заваривает пакетированный эрл грей, чуть ли не разливая половину кипятка на столешницу, почти промахивается жопой мимо стула. Двенадцать минут. Шастун срывается на ещё одно сообщение:Вы
Арсений Сергеевич?
12:16
Когда приходит ответ, Антон дёргается, как ужаленный. Буквы плывут, скачут, растекаются, и смысл сообщения доходит не сразу. Хотя пиздеж — он вообще не доходит. Шастун даёт себе право попытаться ещё раз: Арсений Сергеевич Здравствуйте. Всё верно. Адрес скину позже. 12:18Вы
Окей.
12:19
Так, ну не окей, на самом-то деле. Какой ещё адрес? Что вообще происходит? Он сменил кабинет после того разговора? Шастун стал этому причиной? Шастун не стал этому причиной? Шастун запутался. Можно было бы, конечно, гениально решить проблему — снова доебаться до Позова, попросить подсуетиться, а после перепечатать новое расположение прямо на подкорку мозга… Но так же не делается? Не делается. Разумеется, это беспардонно и даже глупо — лезть с подобными ебнутыми просьбами. И конечно, совершенно бессмысленно напрягать, Диму, который с восьми утра на ногах. Безусловно не стоит писать ему:Вы
Привет. Тут Арсений, кажется, офис сменил. Помоги
12:48
И поспешно удалять сообщение тоже не стоит. Позов тут не при чём. Ненормально это, вмешивать его в стрёмно-хуёвый сценарий, где по чудесному стечению обстоятельств всё Антоново существо вопит противным: «Ты успокоишься, только если пристегнёшь Арсения к батарее».***
Дима успевает впитать Шастуновскую панику, сквозящую через чат, за секунду до того, как всё исчезает. Он устало трёт глаза, отрывается от айфона, и сразу же задаёт вопрос: — Что ты сделал? — без агрессии, просто интересуется. — Когда? — Арсений отвлекается от разбора каких-то бумаг, поправляет очки и смотрит слишком недоумённо. — Какого-то хера Антон думает, что ты передислоцировался, — с днём умных слов, ага. Попов только усмехается и молчит, как партизан, вообще не торопясь раскидать происходящее по полкам. Да и зачем? Ему в принципе ясно всё, если не совсем всё. И наверное, это плохо. Скорее всего, это ужасно. Вероятно, это отвратительно, но раскрывать все карты сразу — отчаянное безумство, которое прети́т. Пояснительная записка: Арсений с безумством на короткой ноге уже долгие годы и предпочёл бы никогда к нему не прибегать. Даже в качестве спасения. — Нет, ты не увиливай! Я в нецензурном шоке, если что, — Позов всеми силами старается не дать Попову вернуться к своей рутине. — Вообще, ситуация — пиздец. — Я в курсе. — Начиная с драки и заканчивая полным досье, которое ты сам зачем-то дал, — забрасывание фактами всегда работает на ура. — Не зачем-то, а ради благой научной цели, — ну это уже хоть что-то. Спасибо, Арс! — Какой же ты отбитый… Я прям чувствую, как всё это летит в тартарары и заканчивается очень херово, — Дима делает пару глотков чернейшего кофе. — Да ничего ещё даже не началось… Стоп. Чувствуешь? — Попов тормозит и приосанивается, намекающе поднимая бровь. — Хочешь поговорить об этом? Позов сдаётся. Машет рукой и снова утыкается в телефон. Вообще, когда Шастун прислал визитку, знакомую ему еще со времен Катиной послеродовой депрессии, Дима опешил и какое-то время пытался найти информацию, не вовлекая психотерапевта в суть дела, но… Не вышло. Этот скрытный чёрт нигде не держит ничего личного. Пытаясь выкопать какие-то крупицы из своей памяти касаемо уже достаточно близкого друга, он наткнулся на абсолютную пустоту. Где живёт Арсений? Да хуй знает. Где тусит Арсений? Да хуй знает. Где вообще заканчивается заинтересованность Арсения во всяких экспериментах? Да тоже хуй знает, потому что, когда Позов вкратце описал ситуацию, тот загорелся просто дичайше, накидав в переписку кучу восклицательных знаков, троеточий и подробностей своего «знакомства» с Антоном. Дима тогда замолчал на долгие полчаса, пытаясь переварить ситуацию, а вот Попов, кажется, вообще не растерялся ни на секунду. Просто попросил отзвониться в семь и приехать к офису. Просто отдал свою биографию и вкинул слишком легко: — Фотки нужны? С универа есть точно, но, может, и детские найду. Он был прям до предела серьезен и не просил ничего взамен, нетерпеливо переминаясь с пятки на носок. Он курил как-то судорожно и кутался в пальто. Он ебнулся. Впрочем, совсем скоро такая же участь настигла и Позова, когда во время диалога об Арсении Шастун сменил десять тысяч эмоций за десять миллисекунд. Записать на приём и скинуть с себя повинность «третьего лишнего» казалось отличной идеей ровно до того момента, пока Попов не позвонил в девять утра, дабы ненавязчиво поинтересоваться: «Владеет ли твой коллега боевыми искусствами и холодным оружием?» В попытках ответить на этот вопрос так, чтобы получить ещё и возможность задать свои, было решено добраться до офиса Арсения и даже просидеть спокойно полтора часа. Был ли у этих действий какой-то выхлоп? Нет. Ни малейшего. Ведь какого-то хера не получилось вообще ничего сказать. Попов встретил его приувеличенно радостно, напоил кофе, задал несколько вопросов о Кате и детях. Повторил свою телефонную речь, повгрызался взглядом в мимику, помычал что-то несвязное. Покрутил башкой туда-сюда, покивал, но как только Дима склеил в голове идеальный сценарий их диалога о насущном и набрал воздуха, просто вкинул: — Ага, понятно. Не очень здóрово, но сойдёт, — и исчез в подсобном помещении. Самостоятельно поднимать эту тему казалось Позову наитупейшим решением, поэтому он всего лишь наехал с грозным: — Арс, ты давай вот эти свои штучки не проворачивай! И получил довольное: — Ну я же на работе. Атмосфера влияет, прости. Возвращаясь в текущий момент времени, стоит заметить, что чем больше психотерапевт улыбается, тем сильнее Дима начинает злиться на себя за то, что не спалил их дружбу перед Антоном. Такие пироги. И да, раз уж Арсений на работе, может, обратиться за помощью? Излить душу на чистую, так сказать. Спросить: — Что делать, если тебя гложет чувство вины за ложь? — Что делать, если твой друг абсолютно на пустом месте себя накрутил? — ого. Вот эти полуприкрытые глаза ничего хорошего не предвещают. — Арс, я серьезно. — Ладно, слушай. Ты не солгал. Просто… недоговорил. Скорее всего, по причине: «Так будет прикольнее». Но и это тебя мудаком не делает, не парься. Позов как-то тупо подбирается на кресле и сверлит глазами разводы на стенках кружки. — А вся проблема, прям на ладони — тебе до жути интересно, что будет дальше, Дим. Ведь тебе нужно держать «родительский контроль», дабы вся эта ахинея не скатилась туда, где уже невозможно подхватить, но… ты не можешь себе в этом признаться. Будто грех какой-то. И даже узнать прямо не решаешься. Страшно, вдруг зацепит? — Пусть будет так, — принимается сказанное с тягостью, но голова кивает уверенно. — Ну не хочешь становиться героем истории, потому что всё такое сумбурное и пугающее — ну и пожалуйста. Никто же не заставляет. И в тру́сы не записывает, — Попов захлопывает очередной ежедневник, принимаясь за следующий. — В качестве утешения ещё добавлю, что я бы на твоём месте тоже от такого подальше держался. И да, звучит очень складно, но всё же тут психотерапия дала проёб — Дима хочет. Правда хочет быть героем. Хочет что-то защитить, поэтому не лезет впереди всех. Хочет быть хорошим другом и помочь обоим, но кто ж знал, что так странно и неудобно выйдет? В конце концов, хочет проявиться: может, видеть каждое невысказанное слово, как Арсений, а может, вытаскивать людей из-за решетки по мановению пальца, как Шастун. Для этого надо совершать какие-то поступки. Делать робкие шаги. Начать говорить: — Узнаю́ прямо, — вдох, выдох, — что за кошмар у вас происходит? Он после приёма прибежал в офис, схватил папку твою и все выходные сидел дома. Объяснишь? — Объясню, конечно, — Арсений даже меняется в лице, сразу же отвлекаясь от работы. — Но сначала заметка: хорошо, что он сидит дома. — Почему? — Здесь ещё интереснее, — Попов как-то заговорщицки перекидывается к другому краю стола и Позов придвигается автоматически, — Антон Андреевич изъявил желание прикончить меня. Вот тебе и любовь до гроба. Занятно, правда? — Ага. Потрясающе, — блять. Час от часу не легче.***
Антон топчется возле входа в Сокольники, как кретин. Кто просил приезжать на полчаса раньше? Ну вот и стой теперь, ебалом щёлкай. Вообще, парк это, конечно, мило. Тут можно прогуляться, подышать свежим воздухом, а когда замерзнут кончики пальцев — скрыться в кафе и разбавить вечер латте с имбирём или сухим винищем. Можно улыбаться, любоваться гирляндами и делиться историями из детства. Можно заниматься чем угодно, блять, кроме проведения терапии. Хотя, с чего это Шастун так зациклился на работе? Арсений же сказал: «Если будут проблемы с лекциями, жду в понедельник». Получается, не собирается он никого лечить, не просите. Просто непонятки развеет и поминай, как звали. Здо́рово это или нет — вопрос хороший. Замечательный. Более рациональный и значимый, чем тот, который Антон задаёт, как только психотерапевт приближается: — У нас свидание? — А что, похоже? — Попов по неопределенной причине останавливается прямо вообще впритык. Жать руки он не тянется, да и Шастун бы по-любому не ответил, так как уже агрессивно залип. Одновременно и бесило и завораживало то, что даже в зимней одежде ебучий Арсений Сергеевич — птица вообще не его полёта. Кстати, если говорить о птицах, для большей ясности предположим, что Попов — гордый красный кардинал при роскошном пальто, а Антон что-то вроде пингвина в своей кожаной оверсайз куртке. Ну на крайний случай — жирный воробей. Представили? Так вот, нахохлившись, как свой тотемный символ, Шастун отвечает, будто его не смутило вообще ничего: — На вас одежда явно не по погоде и к тому же, вы на такси, что намекает на поход в тепло, а точнее в кафе или бар за слабоалкогольными напитками. Вино? Может быть. Если даже отбросить аналитику остается выбор парка вместо офиса. Подозрительно, не кажется? — Да ладно Вам, всё значительно проще. Мне самую малость ценна моя жизнь, — Арсений зачем-то снимает перчатки, заталкивая их по карманам. — И её хотелось бы продолжать. — То есть? — То есть, посмотрите, сколько здесь свидетелей, Антон! Пройдёмся? — идеально белая даже на фоне сугробов ладонь приглашает начать сеанс экзистенциальной ломки. — Если я возьму вас за руку, то попытаюсь сломать её, — в правилах же было «не лгать», да? Вот и не осуждайте. — Печально. Чёрт знает, почему эмоции Попова вдруг соответствуют словам: он как-то отводит глаза, будто действительно сожалеет, и поворачивается спиной, будто и правда скорбит. Двигается к воротам медленно, ждёт, когда его догонят. И Шастун догоняет возле первых же лавок, кое-как переборов желание уйти, пока не стало слишком поздно. Пока просветительская прогулка не превратилась в пыточную. Пока не взяла верх мутная и липкая агрессия. За это подобие выдержки, кстати, спасибо нейролептикам из списка нестрогого учёта. Разглядывая деревья, на все лады утыканные желтыми лампочками, Антон не замечает как время буквально пролетает мимо на бешеной скорости, и как молчаливая ходьба замыкается на отметке в полчаса. Сказать, что ему было скучно, кстати, нельзя. Тут, скорее, ближе к «нервно». Ближе к «беспокойно». Ближе подходит Арсений дабы, видимо, навести справки: — Мы целенаправленно куда-то движемся? — Вроде нет. С чего вы это взяли? — Ну, вдруг идея со свиданием заставила Вас найти поблизости «кафе или бар», — Попов пожимает плечами, и, чтобы рассмотреть этот жест, Шастун поворачивается, моментально понимая, почему данный диалог вообще состоялся. У психотерапевта удивительно красный нос, накрытый шарфом для незаметности. Дышит он коротко, что выделяется облачками пара изо рта, и ладони растирает неугомонно. — Просто скажите: «Я замёрз», и мы пойдём куда-нибудь, — Антон достаёт телефон, тут же открывая Гугл Карты. — Окочуритесь от холода. — В данный момент тот факт, что Вы желаете мне иной смерти, даже радует, — ирония, посмотрите-ка. Вроде даже забавно получилось, но такая хуйня очень небезобидно подкидывает Шастуну картинки из всех подряд сновидений и толкает на достаточно грубое: — Заткнись, пожалуйста. — Ого, мы уже на ты? — Арсений как-то нелепо вскидывается и даже руки из карманов достаёт. Эта реакция заставляет думать, что сейчас все рабочие рамки находятся где-то далеко, и происходит нечто лично-человеческое. Поэтому и расставить положения можно, не задумываясь об уровне собственного сумасшествия, да? Ну давайте попробуем: — Люди же переходят на «ты», когда уже много знают друг о друге? — И какой у меня любимый цвет? — Попов развлекается или где? — А у нас ситуация, похожая на дешевый роман для сорокалетних женщин? — Антон проигрывает в битве за здравый смысл. — Кто знает, куда это приведёт, — ну спасибо, нахуй. Шастун неоднозначно фиксирует пусть и вялую, но образцовую ярость, зарождающуюся в центре ладоней, резко разворачивается по направлению к обозначенному гастробару и уже на ходу завершает свою позицию: — Я знаю, где ты живешь и какая у тебя машина. В курсе, кто твои друзья и прочие… спутники, — ой, а почему так неловко? Что случилось? — Касаемо того, сколько ты знаешь про меня — даже спрашивать не буду. Там ещё больше, боюсь, утону. — Ну раз уж ты так решил, — Попов просто появляется рядом, кажется, принимая условие даже без намёка на удивление. Маленькая победа греет изнутри. Может быть, Арсению Сергеевичу тоже стоит выиграть что-либо? Дрожать перестанет. Хотя, нет. Хер с ним. Пусть расплачивается за свой тотальный фешн в минус двадцать пять. Когда они выходят на тротуар, до ушей Антона долетает достаточно громкое: — Зеленый. — Что? — Любимый цвет — зеленый, запиши там себе где-нибудь. Шастун запишет. И также запишет, что иногда, не смотря на свой ебейший профессионализм, Попов творит какую-то дичь. Даже статья про «сталкинг», прочитанная на Википедии сегодня утром, наталкивает на мысль, что людей, помешанных на тебе, не стоит кормить с ложечки какой-либо информацией. А тут вот. Взял и выложил. Зеленый, ага. Любимый, конечно. Кстати, ту часть, где Антон понимает, что торжественно входит в братию «помешанных» пока опустим, хорошо? Ну вот и договорились. Бар встречает приветливыми улыбками официантов и долгожданными радиаторами, раскаленными до правильного уровня. Арсений сразу же движется сквозь негустую толпу к понравившемуся столику, а Шастун зависает возле стойки, примеряясь, насколько в дрова ему нужно быть сегодня, чтобы завтра пришлось страдать только от похмелья, аккуратненько приземлив огромный болт на тяжесть бытия. Конечно, здесь он возьмёт только разгон и разогрев. Мало ли, что может сотвориться на пьяную голову? Вот в прошлый раз… Пальцы отбивают уже вообще ебануто-немыслимое по лакированному дереву и становится ясно, что лучше ничего не вспоминать. Две пинты Гиннесса забираются до глупости быстро, и вот уже как-то появилась цель приземлиться рядом с Поповым. Пиво же стынет, какие тут промедления? Психотерапевт увлёкся пассивно-молчаливой ссорой за соседним столиком, где удивительно крохотная женщина и тучный покатый парень ковыряются в закусках, не в силу решить, кажется, от чего же страдает их брак. Он слабо улыбается и тянется, отжимая именно тот бокал, из которого Антон успел уже начать отхлёбывать. И если честно, собирался продолжать в том же духе. Ладно, видимо, не судьба. Прожевав экспрессивный ахуй, Шастун всё же коротко подмечает: — Полагаю, теперь он твой. — Что? — Попов не слушает, кажется, но переводит внимание. Уже неплохо. — Забирай, говорю, если не брезгуешь. Голубые ледовитые глаза на секунду скидывают штору из отстраненности и по-дурацки очерчивают помещение. Верное попадание. — Брезгуешь? С чего бы? — этот глоток настолько вымученный, что остаётся только ждать, пока Арсений подавится. — Да так. Ощущение создаётся, — Антон неоднозначно разводит руками и, внутренний голос подсказывает ему, что еще на пару тройку (а то и все десять) минут мирная беседа зайдёт в тупик. Если, конечно, звёзды опять не сойдутся на чём-то просто зубодробяще-раздражающем. Если, конечно, Попов не подключит все свои таланты и не раскусит, что в итоге им не о чем говорить. Если, конечно, он не спросит: — Какая именно тема вызвала у тебя затруднения? — да блять. — Все. — А сложно понять или принять? — Оба варианта, — Шастун сам себя закапывает. Бывает, не впервой. — Но есть же вещи, которые ты не можешь отрицать? — Навалом. — Значит, их мы считаем уже априори понятыми, — Арсений аккуратно прикладывается к краю бокала и возвращается к теме, — не всё так плохо. Просто ты рисуешь привычную чёрно-белую картинку. Это поправимо. — Замечательно. Вглядываясь в тонкий слой пенки, оставшийся на дне, Антон не может оправдаться перед самим собой. На сколько баллов по шкале уёбищности он выглядел, пытаясь сохранять равнодушную мину и при этом стремительно осушая стакан в два захода? Боже помоги. Кривовато переборов смущение, он молча поднимается за ещё двумя порциями топлива для диалогов о ментальном равновесии. Возвращается уже на нейтральном, поэтому вбрасывает настоящее: — Я не понимаю половину тейков, потому что они являются по-блядски удобным оправданием моего состояния. — Ну разве не здо́рово? Не ты первый, не ты последний. Страдать с кем-то или хотя бы знать, что это трогает многих, всегда проще, — Попов будто даже радуется такому раскладу. — А вот проще-то, как раз, и не становится. Не исчезают фантазии о твоём, кстати, окровавленном лице, не исчезают открытые раны и просьбы перестать, — ну хоть это заденет? — Прямо фантазии? А что ещё? — не, нихуя. — Много всякого. — Слуховые галлюцинации? — Арсений даже в лице не меняется. — Вроде нет. — Визуальные? — не шевелится. — Точно нет. — Сны? — указательный правой руки прицелом прямо Шастуну в лоб. Антон просто щелкает пальцами, пытаясь передавить силой воли какой-то клубок яркой злобы, что не позволяет открыть рот. Упоминание снов диафильмом прокатило всё увиденное ночью, да и алкоголь подкинул красочности в копилочку. Дышим. Дышим. — Интересно, — ну, конечно, а как же ещё. Попов чуть наклоняется, оперевшись локтями о стол. — И какой механизм ты используешь? — Честно — уже не ебу, — это, к общему сведению, неприятная правда. — Раньше реактивка работала просто прекрасно. Сейчас точно не оно. — Вытеснение? — Если бы. — Рационализация? — Не получается. — Эротизация? Шастун еле сдерживается, дабы не выпустить пивные брызги под потолок. Попов сидит, ждёт ответа, хотя всё, что сейчас мечется по несчастной Антошкиной голове — вопросы. Например: — Ты как вообще к этому пришёл? — вот один из них. — Предположил, — Попов спокойно сверяется с часами, будто действительно «ничего такого». — Окей, развеивая твоё предположение, Арсений, я скажу, что хочу сломать тебе ноги, а не оказаться промеж них, — вроде и речь серьезная, и угроза прям на ладошке, но щеки-то красные. И уши не отстают. — Ладно, жаль, — чего, блять? А пауза тут зачем? — Это был бы самый удобный для замены вариант. И я сделал вывод, исходя из фантазий, раз уж ты сам заговорил о них. Вспоминая все проработки защит вместе со своим прошлым психологом, Шастун понимает, что начинается уже абсолютный Зигмунд Фрейд. Надо бы остановиться вот прям здесь, но внезапное осознание, что в первый раз за три мучительных дня в голове пустота, и даже Попов не провоцирует своим видом, из колеи выбивает напрочь. Стоит продолжать эту двусмысленную нервотрёпку. Блять, пожалуйста. — Мы можем ещё поговорить про что-то подобное? Может, поделимся какими-то…? — нет, ну договаривай хотя бы, Антон. Или даже представить трудно? Хотя стоп, с твоими-то возможностями к «фантазиям» не представляй. — Стыд — не самая эффективная эмоция для подмены агрессии. Слишком краткосрочная, — Попов просто КМС по быстрым сливам. Это надо было брать в расчёт. — Доктор, вы не помогаете. — «Не помогаете найти лёгкий выход»? Ты это имел в виду? — Отчасти, — сарказм снова пробивает на гнев, и Шастун трагично прощается с минутной чистотой разума. — Так ведь совсем не моя забота, — Арсений ещё первую пинту не прикончил, явно проигрывая в алкоголизм. — Вообще психотерапия это не про «весело и прекрасно», а скорее про «я стал тем, кем боялся стать». — То есть, я стану убийцей? Отличный прогноз! Охуительный! Самому не стрёмно? Или бояться — это прикол для непроработавших принятие лохов? — Ты станешь собой, Антон. А убийцей или нет… Поживём — увидим, — и вот не в кассу все эти его шуточки. До пелены перед глазами раздражает. Щас бы чего-нибудь покрепче, но для этого надо разобраться с пивом. И с морально-нравственным кризисом тоже не помешало бы. Почему-то Шастуну кажется, что в данный момент все государственные уголовные законы встали поперёк горла противотанковой оградой. Последней в своём роде. Молчание, слава Богу, затягивается. Эта пауза позволяет понять, насколько же сильно каждая эмоция звенит и искажается. Мда. Не к добру это всё. — Что-то случилось? — и вроде как психотерапевта пугает отрешенность. Вроде как. — Просто усиленно пытаюсь проглотить твой оптимизм, пока кулаки чешутся. Забей, — с разбега и в лоб. Умница. — Заканчивается действие транквилизаторов? — Попов гадает, будто сейчас самая подходящая обстановка для игры в «Самый умный». — Мимо. — Антипсихотиков? — Бинго, — Антон бы похлопал, если бы салфеточница не стала резко такой интересной. Если бы меню на столе не притягивало взгляд. Если бы было возможно хотя бы смотреть на Арсения без замашек на пиздец непритягательные последствия. — Меня расстраивает сочетания алкоголя и фармакологии, — Попов кривит нос. Или не кривит. Или пошёл бы он вообще. — Но я не могу тебе приказывать или навязывать своё… — Ага, только рекомендовать, я в курсе. Может, уже съебешься? — наглеешь, Шастун. Помой рот с мылом. — А может, и да. Попов на какой-то космической тяге собирается: буквально за секунду накидывает пальто, просовывает руки в перчатки, и уходит молча, ничем не цепанув напоследок… В идеальном мире, с которым реальность не совпадает ни на йоту. На самом же деле, он собирается и правда быстро, вроде бы даже делает несколько шагов к выходу, но возвращается почти моментом, невесомо опуская Антону на плечо руку, сравнимую по степени угрозы с гильотиной. Наклоняя к Шастуновскому уху свою голову, сравнимую по уровню сложности с «Петамиксом». Запуская совсем уж блядски тихий шёпот, сравнимый по уровню громкости с взлетающим истребителем: — Если продолжишь так и дальше, изведешь себя абсолютно. Пока получается менять на стыд, попробуй поработать в этом направлении. Потом что-нибудь решим. До встречи. Антону остаётся только хлопать слипающимися ресницами и разгораться на все лады щеками-гирляндами, отмечая плавно растворяющееся в пустоте бешенство. На стыд, говоришь? Отлично. Вроде, работает.