«Похоть, мерзотные мысли, плохая погода,
Зачем-то одетый стою у окна.
По пустынной квартире шагаю уверенно,
Будто есть курс, но не знаю, куда».
котарды — Содом
Шастун подскакивает на кровати, приземляя кулак на соседнюю подушку. Пара минут хаотичных поисков по кровати и телефон материализуется в руках. План дальнейших действий прост и банален: открыть Телеграм, открыть диалог с Позовым, открыть душу нараспашку. Исповедаться.Вы
Не пойми неправильно, но я словил навязчивую идею и фиксацию на Арсении. Точнее, на насилии в сторону Арсения. Не хотел от тебя скрывать, просто думал, что сам справлюсь. И вся эта жуть теперь преследует меня. Я каждые пять секунд представляю какую-то срань, бешусь и скоро на стену полезу. Плюс — вижу нереально чёткие и подробные сны, в которых мы сначала дрались
8:40
Вдох. Выдох.Вы
А теперь еще и ебёмся.
8:42
Следующий этап: попытаться заставить себя не удалить написанное и дождаться ответа. Кстати, проходит он легче, чем казалось. Первые пятнадцать минут ещё подмывало дропнуть вообще весь диалог, удалив даже крайне важные материалы по ближайшим судам, но потом Антон неожиданно для себя увлекается каким-то фильмом по телеку, и становится значительно проще. Где-то между рассуждением о недостатках современной рекламы и открытием программы канала, приходит ответ от Димы. Позов Извини, но интересно… Я тебе чем помочь должен? 9:58 Вот если совсем честно, Шастун не просил помощи. Ему так-то просто поделиться надо было и понять, возымеет ли это любой из вероятных чудодейственных эффектов. Отмахнувшись от снова всплывших картин дикого снафф-порно, он понимает, что нихуя подобного. Штош. Вообще, изначально надо было не кидаться с головой в этот совет касательно стыда. Если первые два дня и прошли великолепно (за выкапыванием из мозга и перебиранием всех факапов подросткового периода), то уже к пятнице… у тотально неловкого Антона закончились тотально неловкие воспоминания. Вернувшийся к постоянной злости и ненависти организм затребовал тележку с дофамином. Десять тележек с серотонином. Совсем крохотный стотонный большегруз с эндорфинами. Ну и в общем… Короче, вот прям начистоту: все моралистские заповеди про дрочку, которые почему-то все ещё существуют в обществе, уже не больше, чем пустой звук. Каждый, буквально каждый человек хоть раз в жизни подобным промышлял, и не надо тут пиздеть, что нет. Собственно, в сторону Шастуна и метода, который он выбрал для повышения уровня гормонов «счастья» должно быть ноль осуждения, ясно? Давайте лучше осудим дурацкое и неприличное пятно от смазки на серых матовых обоях, потому что как только где-то в середине «процесса» у Антона возникла одна крамольная мыслишка о Попове, он метнул бутылёк «Дюрекса» с такой силой, что крышка отлетела куда-то к чертям собачьим. Теперь стена и паркет возле неё достаточно увлажнены и пахнут вишней. Наверное, это даже забавно. Жаль, что Шастуну не до смеха. Давайте лучше осудим мерзкие, будто липкие сны, которые набирают и набирают обороты. Если в четверг это были еще какие-то случайные безвредные обрывки, отдаленно напоминающие влажные мечты пубертатных школьников, то сегодня, в эту потрясающую солнечную субботу, буквально пару часиков назад Шастун проснулся в холодном поту с членом, подпирающим одеяло наподобие вигвама. Завести какое-то рандомное тиндер-знакомство с единственной тупорылой целью — поебаться — не представляется реальным. Да и в принципе, о чем он сейчас может говорить с новым человеком? Скорее всего, любая девочка в Диор сбежит, после короткой беседы об интересах. Просто представим, как милая и светлая дама совершенно положительно реагирует на сообщение, типа: «По жизни я адвокат, но сейчас активно занимаюсь саморазвитием в области изучения колото-режущих ран. А проецирую их на своего психотерапевта, ибо он, по-совместительству, мой соулмейт. Кстати, он над вид такой плейбой, тебе понравится. Сейчас покажу фотку». Представили? Вот и у Антона не получается. Вариант с саморазрядкой также закапывается на ровном месте и категорически не подходит, потому что автоматом приравнивается к признанию вины по вопросу: «Дрочили ли вы на Арсения?» Пока, неясно, кто будет спрашивать о такой абсурдной хуйне, но по-любому раскаяться в содеянном придётся. Рано или поздно. Хотя нет, давайте лучше осудим тот факт, что Шастун прячется за сексуализацией Попова целиком, хотя на самом-то деле, заводят только фантазии о его разбитых и искусанных губах, содранных коленях, вывернутых, сдавленных, перетянутых кабельными стяжками руках. Мысли об ограничении свободы любых его действий, связывании и стёртых в кровь запястьях. Звуки стонов боли и беспомощности от взрезаемой и расходящейся кожи, никак с удовольствием не сопряженные. А вот уже после этого акта обвинения и распятия (как хорошие и качественные абьюзеры) давайте лучше похвалим Антошку за полноценные знания в категориях «сексуальное насилие», «побои», «похищение», а также за его нежелание сидеть десять и более лет в колонии строгого режима. И еще похвалим за наконец-то выпитые антипсихотики, которые должны позволить держать все под относительным контролем следующие часов шесть. Ну умница же, Шастун! Можешь, когда хочешь! Открыв холодильник как-то механически, Антон фиксирует, что ему там ничего не нужно. Аппетита нет абсолютно, да и все полки под завязку набиты только килограммами охлажденной говядины и курицы, которые уже со своей задачей замены не справляются и в целом нужны, как собаке пятая нога. Других продуктов, кстати, днём с огнём не сыскать. Вглядываясь в полупустую пачку кетчупа, Шастун понимает: только что появилась в принципе классная причина для встречи с другом. Перехватив айфон со столешницы, он отправляет:Вы
Помоги мне не умереть с голоду.
10:17
***
— Ну и какую дрянь тебе привезти пожрать? — Дима редко звонит, поэтому Антон трубку берет не сразу, давая себе время прогрузиться и понять, что вообще происходит. Тем не менее, звучит он неугрожающе, так что беспокоиться не о чем. — Не знаю… — Я сейчас закажу роллы, затолкаю их в тебя, и не вызову скорую, — а вот теперь появился повод для волнения. Шастун как-то мешкается, пытаясь вспомнить название хоть какого-то ресторана и зависая на Бургер Кинге. В принципе неплохая идея, но как только он открывает рот, чтобы огласить решение, Позов уже срывается на: — Короче, сам выберу. Сиди, жди, — и отключается. Ладно, поделом. Не надо было тупить. Антону совсем капельку обидно. Немножко. Хотя, ему легко обижаться, ведь он не знает, что «рациональный» Дима на взводе, так как потратил двадцать минут своей жизни на отчитывание Попова за «грехи» по Фейстайму после утреннего Шастуновского сообщения и не добился ничего путного. Не знает, что Дима дико зол, так как ощущает скорое наступление неминуемого катарсиса. Не знает, насколько ему уже тягомотно пытаться в контроль, и насколько проще было бы махнуть рукой, спустив всё на тормозах. В общем, Шастун представления не имеет, что действительно кому-то дорог. И это тоже злит Позова. Привычное ему восседание на троне серого кардинала пошло по пизде как раз-таки из-за привязанности к лопоухо-кучерявому дебилу, но это не оценивается всерьёз и вообще в расчёт не берется. Ну восторг! Диме, между прочим, титанических усилий стоило не разораться на каждое Арсеньевское «я ничего не делал», «не в курсе», «нет, я не пытаюсь ему навредить», и ещё больше труда придётся приложить, дабы не слить всю неясность ситуации Антону. Диме душно и тесно в этой толпе ожидающих заказ возле стойки, и он бы предпочёл сидеть на диване с транспарантом: «Вы меня задрали, я больше не хочу ничего знать». Диме два комбо с Бигмаками, две колы, двадцать наггетсов и кисло-сладкий соус с собой. Вроде ничего не забыл, а если забыл — и так сойдёт. В конце концов, он всего лишь добрый самаритянин, а не курьер Яндекс.Доставки. В ожидании Позова Шастун времени не теряет и открывает почти все окна на проветривание, дабы выпустить погулять застоявшуюся и осевшую на каждый предмет мебели тоску, но получается так себе — к моменту звонка домофона в хате ничего толком не меняется, кроме температуры. Ладно, оно и хорошо. Холод остужает горячую голову, бодрит и полезен для здоровья. Ну или какое еще оправдание можно придумать? Вдруг Дима спросит: — Ты решил простыть, сидя дома? — Позов проходит бесцеремонно, закрывая дверь с осторожным хлопком. — Я тебя лечить не буду. Вон, к Попову придётся обращаться. — Почему сразу к Попову? — Антон даже нервно цыкает, ибо его надежды на отсутствие разговоров про психотерапевта на сумасшедшей скорости въебались в жестокую реальность. — У него образование медицинское, — в принципе логично. — Пошли. Дима исчезает в гостиной, не дав Шастуну даже шанса начать выёбываться. Не то чтобы он собирался, конечно, но… очень предусмотрительно, ничего не скажешь. Неизведанное желание быть хорошим подмывает Антона пройтись по комнатам и лишний раз проверить обстановку на признаки клишированного «я-ебнулся-в-край» состояния, и вроде как он убеждается, что пока полный порядок, хотя липкое пятно со стены спальни чуть ли не откровенно смеётся Шастуну в лицо. Пусть будет. Смирится, слюбится. Всё равно уже не убрать. Пересечение этого вывода и взаимоотношений с Арсением буквально впивается под ногти иглами. Ух, сука. — Ты ещё постоишь повздыхаешь, или мы всё-таки поедим? — Дима вырастает буквально из-под земли, пару секунд осматривает почерневшие неровным кругом обои и ведёт себя в целом правильно. Он спрашивает, будто ему все равно: — Мне надо знать? — Нет, — Антон качает головой и как-то даже не позорно. Рассыпаясь в тёплых чувствах к вселенной за то, что его друг всё-таки супер-тактичный Позов, а не кто-либо ещё, Шастун добирается до гостиной. Раскинувшись на диване, он почти доносит до рта кусок синтетической курицы и категорически не успевает, ведь Дима не голоден. Дима горит желанием расставить обстоятельства по полочкам. Дима говорит: — Я не успел въехать в: «Я хочу его убить», — поправляет очки и продолжает, — как все сменилось на: «Я хочу его трахнуть». Надо дозировать информацию, Шаст. Меня так инфаркт ебанёт. — Не хочу я его трахнуть, — Антон жмурится до звёздочек перед глазами. — Как знаешь. Так-то всё равно, лишь бы ты счастлив был. — Ой, иди нахуй, — аппетит, до этого раздразнённый запахами канцерогенов, снова испаряется, и Шастун обреченно опускает наггетс обратно в коробку. — Мне просто снится всякая дичь, и я неверно воспринял рекомендацию Арсения. Перестарался с заглушением агрессии. Бывает. — А чем ты там её глушил? — Ага, я тебя понял. Лучше бы бухал. — Да, лучше бы бухал, — Дима соглашается только потому, что это проще, чем объяснять, что вообще не это имелось в виду, — но допустим. Всё исправимо. От навязчивых идей избавляться пиздец как сложно… — А я и не догадывался. Бля, спасибо! Сколько там с меня за консультацию? Пять тыщ? — Сука, угомонись! — Позов бьёт ладонью по журнальному столику, усиливая требование. — Да, Арс — сложный человек, но не заблудись в нём, я тебя умоляю. Тут неправильно поймёшь, там неправильно поймёшь и всё, конец. Я тебя из тюрьмы вытащу, не вопрос, но… — Откуда ты знаешь, какой «Арс» человек? — Антон нещадно тупит. И слава Богу. — У него в инсте это написано? Или в фейсбуке? Или ты с космосом связался по вопросикам характера? — К гадалке сходил, на таро разложили, — Диме кажется, что в комнате резко стало неприлично жарко. «Штирлиц» никогда ещё не был так близок к провалу, конечно, но с другой стороны — он и не силён в попизделках на эмоциях. Всегда наговорит чуши с три короба, а потом жалеет. Надо бы замять сказанное, но начать какую-то новую тему — задачка со звёздочкой. И это удивительно. Раньше им всегда было о чём поговорить. Находился ебаный миллион вероятных проблем для обсуждения. В универе — девушки, девушки, девушки и совсем немного, буквально щепотка, диалогов об учебе. В адвокатской конторе — дела, дела, дела и чуть-чуть пустой болтовни о том, что заказать на обед. А вот сейчас, у Шастуна дома Позов теряется и даже не знает, что бы такое предложить. Даже про природу и погоду не получается — все Попов, да Попов. Бля. Может…: — Ты когда в последний раз из дома выходил? — Дима не замечает, как утилизирует половину пачки картошки-фри, пребывая в своих раздумьях, и поэтому как-то криво задаёт вопрос, параллельно занимаясь поиском салфеток на столе. — В четверг? — Антон делает очень сложное лицо, пытаясь вычислить день, в который его ноги топтали бренную Московскую землю. — Не, ну ты совсем так в депрессии застрянешь. Пойдём прогуляемся? — Поз, не в депрессии дело, — Шастун сам до конца не выкупает, почему отказывается, но любые мыслишки о нахождении вне дома подкидывают дров в костёр тревожности. — Давай лучше кино глянем. — А давай, — Дима перехватывает инициативу и пульт, открывая какой-то оплаченный чисто случайно медиасервис. — Только я выберу, а то мы опять будем полгода метаться между Трансформерами и Пиратами Карибского Моря. — Я знаю твои вкусы и в рот ебал смотреть что-то душнильное, учти, — у Антона нет сил бороться за идею, но подцепить Позовские предпочтения в искусстве — святое. Дима не реагирует, только хмурится прямо совсем по-уёбски, нажимая запуск фильма, название которого Шастун проморгал. И ладно. Если честно, абсолютно насрать, что там на экране, ведь главное — он сейчас не один. Рядом сидит вполне живой и здоровый человек, позволяющий чувствовать себя немного лучше. Антон устраивается поудобнее и провожает глазами последнюю строчку вступительных титров.***
Как там было? «Абсолютно кристаллически похуй, что смотреть»? Забудьте вот эту информацию, ибо Шастун уже десять раз пожалел, что, увидев аннаунсер «режиссёр Девид Финчер», не попросил переключить. Вторая половина «Бойцовского клуба», в принципе изученная вдоль и поперек, не воспринималась абсолютно, так как пришлось повиснуть на фразе главного героя: «Хотел уничтожить что-то красивое». Не понять её превратно — более, чем невозможно. Не проникнуться к подобному ощущению солидарностью — более, чем невероятно. Пояснительная записка: Попов и «красивое» стоят на одной ступеньке. Утопая в нещадном итоге фильма и очевидной шизофрении рассказчика, Антон делает вывод, что он — новый и абсолютно неизлечимый прототип Джека. Отвратительно. С нервным стоном закрывая подушкой лицо, Антон все же решает спросить: — А ты по каким критериям кино отбирал? — Когда мне хреново и уныло, я смотрю мелодрамы. Соответственно, когда хочется пиздиться… — Дима не отвлекается от кадров момента сбора взрывчатки. — Ну ты понял логику, да? Шастун просто молча кивает, подавляя желание высказаться, что метод нерабочий. — Плюс, ты же наверняка фиксируешь детали, к каким-то размышлениям приходишь. Да и потрясающее кинцо, вообще-то. Ты его любил раньше, — каждое короткое предложение сопровождается крайне умным видом. — Поз, я и сейчас его лю… — А теперь любишь только Арсения, — Позов перебивает и наконец-то поворачивается, чтобы заглянуть Антону в лицо. Считав колоссальный ахуй, дополняет: — Правда как-то ебануто. — Вот сейчас вообще не догоняю. Ты прям серьезно? — Оксана сказала, что твой диагноз на текущий момент — поломанный реальностью концепт влюблённости. Ты влез в зависимость от Попова, причём максимально неадекватно, — Дима шуршит крафтовой бумагой бургера, совершенно не обращая внимание на то, как лицо Шастуна багровеет от каждого его слова. — Первое сильнейшее впечатление от соулмейта у тебя связано с насилием, вот и лезет всякий бред в голову. Вместо стандартного желания сблизиться и привязаться на положительные эмоции, ты встрял в негативные. И это тебя окончательно добило. Отрицать будешь? — Что добило — не буду. Всё остальное… — Антон пытается подобрать слова, но они совсем не клеятся во что-то соответствующее. Похуй. — Херня, в общем. — А мне кажется, что очень подходит. Ты же его сталкеришь? — Я, блять, из дома не выхожу! — Телефон разблокируй, — Позов спокойно увлекается говяжьей котлетой и фокусируется на ожидании. Шастун гневно шипит где-то с минуту, осыпает друга всеми возможными проклятиями и понимает, что выполнение приказа только подтвердит всю эту ебучую романтическую теорию — экран явит миру инстаграм Арсения на одном из самых дальних постов. — Ты еще и Оксану приплёл, — Антон безысходно опускает голову на диванную подушку. — Я же от неё ушел к Попову «на лечение». Итак себя предателем чувствовал, а теперь она знает, что я ещё и моральный урод. Ну вот нахуя? — Не дуйся, — Дима слегка толкает в плечо и это так по-доброму, что действительно всё прощается. — Я хотел тебе помочь и пошёл к профи, чтобы не натворить чего похлеще. Да и мы не в детском саду: в любой момент вернешься, как захочешь. — Это она так сказала? — Это она так сказала. А ещё сказала, что ты не можешь контролировать свои чувства, и поэтому не берешь ответственности за чувства Арсения, — Дима сосредоточенно вспоминает каждое слово Сурковой, сведя брови к переносице: — А, кстати, Шаст, она пообещала навешать тебе по ушам, если ты до сих пор тему соулмейтов не обговорил. Шастун прикрывает свои уши неосознанно. Оксана, конечно, маленькая и миленькая, но неясно, будет ли маленькой и миленькой та разрушительная сила, которую Суркова приобретает в гневе. То, что Попов «назначен ему судьбой» и так далее, Антон не трогал и даже не пытался туда лезть — и без этого проблем хватает. Данная аксиома просто маячила где-то на периферии и казалась ненужным дополнением ко всей бредятине, что сейчас с Шастуном происходит. — Ну ты сам посуди, — Позов собирает мусор в большой картонным пакет и его голос тонет в бумажном шуме, — находишь наконец самого подходящего себе человека, а он тебе сразу влепляет: «Я тебя хочу на части порубить и отправить в Москву реку поплавать». Приятно? — Нет, — Шастун отвечает предельно честно. Это кажется уместным. — И к тому же самый подходящий тебе человек даже ни разу не спрашивает, что ты чувствуешь, не идёт ни на какой контакт и тупо просит избавить себя от «болезни». — Мне какие выводы делать, Поз? Хоть намекни. — Узнай, чего хочет Арсений. Ни один нормальный и разумный персонаж не взялся бы за подобную хуйню. Отослал бы тебя, куда подальше, и сменил бы имя с фамилией в кратчайшие сроки, — Дима неловко скрывает очевидный факт, что Попов, как ни крути, немножко ненормальный. Чуточку отходящий от стандартов. Малость ебнутый. Но он отблагодарит. Он отблагодарит Позова, если эти слова повлияют на Антона, и тот всё-таки наберёт психотерапевта, дабы продолжить их работу. Попов правда волнуется и иногда пишет ему расстроенные сообщения, Шастун правда кипит и бесится, а Позов правда застрял в собственной недостаточности и рад сделать хоть что-нибудь, только бы ситуация скорее разрешилась. Например, подтолкнуть неразумного желателя избиений до последней крови к логичному действию: — Я тебе ещё в первый раз говорил: разберись с этим вопросом, но нет же! Зачем меня слушать? Короче, найди телефон и звони ему. Антон округляет глаза, нервно чешет руки, пару раз открывает рот, но в итоге застывает соляным столбом. Перенимая инициативу в свои руки, Дима пару раз тыкает его в ногу айфоном, взятым со стола: — Пригласи его. Наверняка приедет. — И я его убью. Респект тебе за дружескую поддержку, — Шастун от телефона уворачивается, как от пули. — Не убьешь, я побуду здесь. — Ты сейчас врачебную тайну нахер послал, правильно понимаю? — Так, не ёрничай, — обратной дороги все равно нет, ведь Позов параллельно набирает со своего и уже пропустил несколько гудков, — я не буду подслушивать, посижу в другой комнате. В любой. — Да стой, блять… — Антон почти кидается и почти успевает. Почти пугается и почти контролирует эмоции. Почти не слышит бодрое: — Димазавр, слушаю, — и почти отказывается соображать, что к чему. — Ага, и тебе привет, Арсений. Я адрес скину, приедешь? Мы тут с твоим пациентом решили, что дальше так жить нельзя, — Дима старается смотреть, куда угодно, только бы не поймать Шастуновских глаз прям напротив своих. Пару раз ещё он повторяет: «Ага» и «Сейчас пришлю», — после чего сбрасывает и замолкает. Дёрганно возится на диване и складывает пустые упаковки в одну горку. Прикидывает приблизительное развитие событий и всё-таки выдаёт: — Я тебе потом все подробно объясню, хорошо? — Было бы неплохо, Димазавр. Спасибо, — Антон чуть ли не плюётся ядом, закусывая обе щеки, дабы лицо не стало совсем уж беспросветно-злобным. «Спасибо» — это же слово благодарности, как-никак.***
Домофон второй раз за день тревожит слух, и Шастун коротко вздыхает. Он смотрит в маленький экранчик, с запозданием жмёт на кнопку разблокировки двери подъезда и просто проворачивает ключ в замке. Встречать Попова на пороге, как ревнивая жена, Антон не горит желанием. Да и чем дальше он от коридора, тем тише становится голос подсознания, которое на все лады распевается банальным: «Не открывай ему». Звук поворота ручки застаёт Шастуна за отправкой пакета из Макдака в мусорку, и почти спокойное: — Проходите, не стесняйтесь, Арсений Сергеевич, — тонет в скрипе бумаги о целлофан. К чему вообще было вот это «не стесняйтесь»? Будто такой, как Попов, без подобного предупреждения стал бы вести себя, как смущенная обстоятельствами девица. Какой же ебаный бред. Психотерапевт появляется на кухне внезапно и очень быстро. Шастун не успевает подготовить слов для начала диалога и поэтому выпаливает первое, что приходит в голову: — Я имел в виду, проходите в гостиную. — Но Вы же здесь, — по глазам видно, что наезда Попов не ожидал. — Снова на Вы? — Ну «Арсений Сергеевич» звучало достаточно официально. Антон складывает руки на груди и опирается на тумбу. Раскиданные кружки, грязные тарелки возле посудомойки и подгнившее с одной стороны яблоко в вазе на столе уверенно сигналят о том, что его речь на тему: «Я в полном порядке» провалится, ещё даже не начавшись. Шастун мнётся, не теряя надежды сплавить Арсения в другую комнату, и намекает всем видом, буквально каждой каждой клеточкой тела. Ну и ещё рукой, грубо указывающей в сторону выхода, он тоже намекает. Попов кротко кивает, вроде как осознав настойчивость, но меняет направление своего движения, считывая: «Съебись, хоть куда-нибудь», а не «Съебись конкретно в зал», и подходит ближе к выходу на лоджию. Антон теряется, осекается и обрушивает на психотерапевта ноющее: — Да блять… Мы с тобой никогда не договоримся? — А что не так с балконом? — Ты оттуда попадешь в спальню. А туда нельзя, — хорошее и абсолютно понятное предостережение. С другой стороны, объяснить полнейшую разруху, раскиданные вещи, салфетки и великолепную склизко-вишневую стену, оставшись при этом «здоровым» было бы в разы сложнее. Всё просчитано, не надо тут бухтеть. — Там стены увешаны моими постерами с выцарапанными глазами? — хер знает, с чего это Попов ударился в сарказм. Он же, вроде, человек неглупый и должен понимать, что на кухне в любом случае найдётся пара тройка ножей. Мысли о ножах выбивают из колеи, и Шастун недовольно морщится, пытаясь скинуть тупое наваждение. Оценивая, насколько Арсений со своими подъебками далёк от правды, он приходит к вполне правдивому: — Пока что нет. Но первая партия фотографий уже в печати. — Я могу скинуть в более хорошем качестве. Файлами… — Арсений! Сергеевич! — Хорошо, извини, — Попов ретируется, моментально сообразив, куда ему нужно держать путь. Споткнувшись о робот-пылесос, он проворчал что-то обидно-нецензурное и затих. Квартира погрузилась в истерическое молчание. Неуютно. В полной готовности поднять Позова, мирно сидящего в гостевой спальне, на руки, дабы спустить его с балкона, Антон сминает столовое полотенце и бросает этот нелепый комок в стену. Две таблетки «Хлорпротиксена», проглоченные наспех, имеют шанс усыпить Шастуна через полчасика, но зато не дадут вспомнить, что он достаточно силён физически, а также абсолютно не оставят возможности ежесекундно воскрешать картинки с кровавыми пятнами на полу, что могли бы остаться из-за разбитого нагло-психотерапевтического носа. «Узнай, чего хочет Арсений», да? Ну, хорошо. Начать стоит с малого: — Хочешь кофе?