Город, увидевший, как он умер (дважды)

      Очутившись в Новом Орлеане, Аластор будто заново родился. Он радостно поприветствовал подобравшего его таксиста и, когда тот довез его до места назначения, скромного мотеля, дал щедрые чаевые. Мотель должен был сойти — на время, пока не отыщется более подходящее постоянное место. Таксист тоже был дружелюбен; прощаясь, он коснулся полей шляпы и пожелал удачи в их городе. “Аллен, но зовите меня Аластором, — ответил Аластор на вопрос о своем имени. — Так звали моего дедушку”. По документам он оставался, конечно, Алленом, но в такой просьбе не было ничего необычного. А стань кто-нибудь расспрашивать, он сослался бы на тяготы войны: “Аллен остался там, в окопах”.       Город был живым, сияющим, с цветущей литературной жизнью: поэты и прозаики десятками гнездились в кафе и пыльных углах клубов и баров. Аластор наслаждался этим, обнаружив себя вскоре в тех же самых местах, размахивая то бокалом, то столовым прибором — импровизированным “микрофоном” — и очаровывая публику народными легендами. Его новая карьера началась бы только через неделю; имеющееся пока время Аластор тратил, чтобы получше узнать городские настроения. За время службы он уяснил, как важно создать правильный образ. Как бы вкусен ни был страх, его лучше было подавать под соусом очарования — чтобы оттенить текстуру и получше прикормить публику.       С каждым новым слушателем его влияние ширилось. Неделя в городе — и у Аластора уже были связи в полезных местах. Местные бары, полнящиеся слухами, цирюльни, подмечающие, когда респектабельные мужчины вдруг меняли свои привычки, и даже офицеры полиции, радующиеся солдату, который вернулся с войны и вновь занял достойное место в обществе.       Это опьяняло. В университете Аластор не интересовался вечеринками; его сокурсники были скучными созданиями. Здесь по крайней мере можно было рассчитывать на интересную беседу, хотя все равно постоянно казалось, что он играет на сцене — или сам смотрит спектакль под названием “Человечество”.       Комнаты нашлись быстро: над маленькой аптекой недалеко от станции. Их сдавал фармацевт, пожилой джентльмен; и Аластор согласился раз в неделю работать для него на посылках — доставлять товары из благопристойной части города в другую его часть, куда человек такого положения не зашел бы без внутренней дрожи. Как выяснилось, последний мальчик-посыльный сбежал после душераздирающего зрелища женского бюста. Аластор беззаботно согласился.       В первый раз, вечером накануне его дебюта на местном радио, он доставлял три лекарства. Первое — для прикованной к кровати дочки мясника, юной девочки, страдавшей от полиомиелита. Второе — для мужчины, десять лет назад попавшего в кораблекрушение и с тех пор день за днем проводившего в кровати, уставясь в пустоту. Лучше бы ему умереть, подумалось Аластору, когда он передавал бутылек с пилюлями немолодой, измотанной матери пациента. Он улыбнулся ей самой отборной улыбкой и пожелал всего наилучшего.       — Ну, разве ты не прелесть? — тепло отозвалась она. — Добро пожаловать в наш город, солнышко.       Женщина по-матерински потрепала его по щеке, и это, к удивлению Аластора, совсем не было ему неприятно. Он поблагодарил ее и пообещал заглянуть вновь на следующей неделе.       И наконец, при свете полной луны, Аластор пришел в танцевальный салон. У входа располагался богато обставленный сигарный бар; в нем сидели и беседовали друг с другом состоятельные мужчины. Острый взгляд Аластора отметил каждого из них, особенно одного, в самом дешевом костюме, но с самыми дорогими часами. Беседа шла о политике — что-то насчет потенциального закона о запрете алкогольных напитков.       Аластор направился к черному ходу и назвал стоявшему там мужчине пароль, который сообщил ему фармацевт. За дверью его встретил зал, освещенный теплым свечным светом и подрагивающими пламенем газовых светильников. Пара дюжин столов, маленькая площадка для танцев, две сцены. На одной были расставлены инструменты; вторую занимала плотно сбитая девушка в красном платье-чарльстоне, нежным голосом поющая песню, покачиваясь в такт. Когда она повернулась, Аластор отметил, что ее платье было куда короче, чем все виденные им до этого, а когда наклонилась — увидел тот самый бюст, спугнувший последнего мальчика-посыльного. Он встретился с певицей взглядом, вежливо ей улыбнулся и отступил в сторону, разглядывая зал.       Тот был полон где-то на две трети; у столиков хлопотали две официантки. Аластор, заинтересованный, позволил одной из них себя усадить.       — Я тебя здесь раньше не видела, — сказала официантка, одетая в похожее платье, хотя ткани на него потратили явно больше, чем на платье певицы. — Ты новый курьер, да?       Аластор кивнул, поудобнее откидываясь в кресле.       — Да, мистер Вашингтон послал меня отнести посылку для Мириам Грейс? — В его тоне прозвучали одновременно утверждение и вопрос.       Официантка качнула головой, указывая на сцену.       — Мими выступает, она совсем недавно начала.       Аластор продолжал ослепительно улыбаться, и девушка зарделась.       — Ох, да пустяки! — рассмеялся он. — Я более чем рад провести немного времени в столь славном обществе — видите ли, я в вашем городе совсем недавно. Что порекомендуете из меню?       — Ну, голландский яблочный пирог у Джимми просто великолепен, а еще могу предложить свиную корейку. На гарнир сегодня пюре из батата.       — Звучит божественно, с удовольствием попробую корейку, — почти промурлыкал Аластор. — Можно узнать ваше имя, дорогая? Мое — Аластор.       Воистину, от Аллена пора было избавляться — он терпел его сколько мог.       — Руби, — улыбнулась она. — Что ж, очень рада, что Фрэнк отправил к нам тебя… я скоро.       Подмигнув ему, Руби исчезла позади сцены. Аластор обратил все внимание на певицу-танцовщицу. Умения ей оказалось, в целом, не занимать, хотя трудно было упустить, как настойчиво она демонстрирует самые скандальные участки тела, посылая воздушные поцелуи разодетому денежному мешку в первом ряду. Они флиртовали и поддразнивали друг друга все выступление; Аластор заметил, какую толстую пачку купюр богач выложил перед собой на стол, и едва сдержал смех.       Руби вернулась с заказом и, ни слова ни говоря, добавила к тарелке еще одну, с кусочком пирога — подмигнув и качнув бедрами. Аластор продолжал улыбаться, развлеченный ее настойчивостью. Улыбка эта, впрочем, исказилась, когда он заметил хмыря в дальнем углу, тянувшегося положить руку на талию Руби всякий раз, когда та проходила мимо.       Ночь шла своим чередом. Аластор продолжал наблюдать за теми, кто просто проводит здесь время, а кто чувствует себя как рыба в воде; впрочем, похоже, не завсегдатаев тут и не было. Мужчины варьировались от щедрых на чаевые и развязные комплименты до более приметных типчиков, жадно поглощавших выпивку и дававших волю рукам всякий раз, когда появлялся шанс. Руби и вторая официантка — которую, как понял Аластор, звали Дейзи — к этому, похоже, привыкли. Они не уклонялись от прикосновений, и только возле того хмыря держались скованнее, а их улыбки становились натужнее.       Музыка переменилась. Звуки гитары и пианино, аккомпанирующие певице, сменили тронутые статикой ритмы радио: музыканты ушли за сцену на перерыв. Мириам спрыгнула со своей второй сцены прямо к зрителям. Первым делом она направилась к денежному мешку, уселась ему на колени и влажно чмокнула в щеку, сгребя при этом пачку купюр со стола себе в декольте. Богач рассмеялся, обнял девушку обеими руками и притянул ее поближе, утыкаясь носом туда, где только что исчезли его деньги (Аластор приподнял бровь). Девушка счастливо взвизнула и, хихикая, игриво его оттолкнула, спрыгивая с колен и грозя ему пальцем, как шаловливому ребенку.       Потом Мириам повернулась и прямиком направилась к столу Аластора.       — Фрэнк сказал, что ты зайдешь! Ал, верно? — Она потянулась вперед и взъерошила ему волосы. Аластор волевым усилием не отшатнулся, но его улыбка на мгновение застыла. — Знай я, что он пошлет такого милашку, я бы побольше постреляла глазками в твою сторону!       — Аластор, — поправил он, хотя был уверен, что она не уловит разницу. И безмятежно добавил: — Ты славно танцевала.       Девушка поджала губы, разочарованная на мгновение; но потом ее взгляд скольнул к Руби, и она вновь расплылась в ухмылке.       — А-а, не думай, что я пропустила, как она угостила тебя десертом — Руби уважает джентльменов. — Мириам подмигнула. — Хочешь верь, хочешь нет, а она у нас очень романтичная.       Каждое ее слово было пропитано вопросом. Аластор отметил эти пропитанные слова, перебарывая легкое ощущение дискомфорта. Руби, конечно, была прекрасным созданием, хотя Аластор и не планировал сейчас ни за кем ухаживать — если вообще когда-нибудь планировал. В университете он в принципе не часто имел дело с женщинами, а в армии за океаном тем более.       — Не спорю, она сущее чудо, — сказал он. — И знает, как обращаться с людьми.       Пока Аластор говорил все это, Руби как раз вежливо смеялась вместе с парой посетителей — единственной в зале женщиной, не работавшей на заведение, и ее мужем.       Мириам закатила глаза.       — Ба, ну и скука. Такая мордашка у такого зануды, — произнесла она почти с упреком, засунув руку в декольте и вытащив купюру. Эту купюру она протянула Аластору.       Мгновение он просто ошарашенно смотрел на деньги, и, похоже… шея у него начала краснеть. Аластор быстро взял купюру; ему потребовалось еще полторы секунды, чтобы понять, что Мириам ожидает в ответ, собственно, посылку.       Наблюдая за его барахтаньем, девушка захихикала, хотя и беззлобно. Потом выхватила у него сверточек и спрыгнула со стула, склонившись ближе и поцеловав его в обе щеки.       — Такой милашка, — умиленно сказала она. — Заглядывай к нам: хочу почаще любоваться твоим личиком. Хоть кто-то из нас должен воздать ему должное.       Его улыбка стала расслабленней, и он даже добродушно закатил глаза.       — Всенепременно — хотя бы ради Руби.       На это поддразнивание Мириам запрокинула голову и хохотнула.       — Я был очень рад с тобой познакомиться, Мириам, — продолжил Аластор, поднимаясь с места и беря ее руку, чтобы поцеловать. Теперь, лучше понимая характер этой девушки, он получал куда больше удовольствия от их беседы.       Та снова захихикала и закатила глаза.       — Ой, нет. "Мириам" меня называет моя бабуля, а ты, зайка, зови меня Мимзи.       Потом она подмигнула ему в последний раз и бросилась прочь, вспрыгнув на сцену и исчезнув за занавеской.       Аластор помахал Руби на прощание — заметив, что девушка снова покраснела.       Любопытно.