Проклятье фараона

Золотистые лучи заходящего солнца просачивались сквозь узкие оконные проёмы, отбрасывая причудливые тени на стены комнаты, увешанные растительными орнаментами. Лёгкий ветерок с Нила доносил запахи ила и папируса, смешиваясь с ароматом горящих благовоний. Хармахис нервно расхаживал по помещению, то и дело бросая взгляды на своего собеседника — Рахоферхахтова, который полулежа откинулся на низкий топчан, окутанного клубами опиумного дыма. — Теперь она кто? — фыркнул Хармахис, прерывая напряжённое молчание. Его тёмные глаза метали искры раздражения. Рахоферхахтов сделал ещё одну затяжку, прежде чем ответить: — Теперь она мать сына бога Апедемака — Великого Змея, — его голос был расслаблен, почти лениво-сонлив. Он выдохнул тонкую струйку дыма, наблюдая, как она закручивается в воздухе причудливыми спиралями. — Хм… кто ж знал. Хармахис резко остановился, его руки сжались в кулаки. — Что, эта девка такая продуманная? — в его пискливом голосе сквозило презрение. — Нет, — Рахоферхахтов покачал головой, его чёрные локоны с тонкими седыми прядками рассыпались по подушке. — Что Апедемак выберет её, чтобы привести в мир сына своего. Плечи Хармахиса поникли, словно под тяжестью невидимого груза. — Что теперь? — голос его предательски дрогнул, а глаза налились влагой. — Мы столько ждали и… что теперь? — он опустился на пол, казалось, вот-вот расплачется от охватившего его чувства безысходности. — Вытри сопли! — Рахоферхахтов одарил Хармахиса суровым взглядом, его черты заострились в свете заката. — Где старик Канахтен? Он разве не вернулся? Хармахис шмыгнул носом и помотал головой: — Он как всегда наложниц предпочитает нам! Старый извращенец! Губы Рахоферхахтова изогнулись в усмешке: — Тогда, пока его нет, сделаем так. Я найму корабль, встречусь с Бахирой и поговорю с новоиспеченной женой Апедемака, — он поднёс трубку к губам и сделал ещё одну затяжку, его глаза слегка прищурились. — Должна же эта тварь помнить, кто её привел в его объятия и кому она служит. Хармахис удивленно вскинул бровь: — Не посоветуешься с Канахтеном? Не думаешь, что это неправильно? Рахоферхахтов отмахнулся свободной рукой: — Неправильно, друг мой, караван пустой на базар вести и надеяться на этом заработать. А поговорить с тем, кого мы в союзники сами взяли… — он выпустил кольцо дыма, наблюдая, как оно расплывается в воздухе подобно призраку. — Самый верный шаг. Солнце клонилось всё ниже за горизонт, окрашивая небо в багровые и пурпурные оттенки, а в комнате сгущались сумерки, пляшущие тени плясали под потолком, словно суеверные духи ночи. **** Утренний диск Ра величественно взошёл над неприступными стенами Ипет-Ресыт, залив внутренний дворик Дома Жизни роскошными золотистыми лучами. Они отражались в гладкой, будто зеркальной глади небольшого бассейна, где неспешно покачивались бутоны разноцветных лотосов. Вокруг источали пьянящие ароматы цветущие папирусы, смешивая свои запахи с волнами благовоний, витавших в воздухе. Жена бога Амона Аменердис восседала на шёлковых подушках, расшитых изысканными узорами, подобрав под себя стопы в изящных сандалиях из тисненой кожи. Её смуглое лицо обрамляли струящиеся чёрные локоны, ниспадающие на грудь тяжёлыми волнами, а глубокие тёмные очи излучали мудрость и теплоту, присущую лишь истинным служительницам Амона. В этот миг на дворик, отбрасывая длинную тень, вышла её дочь Нейтикрет — высокая стройная дева с покатыми плечами и бронзовой кожей, отливающей золотом в лучах утреннего светила. Её густые ресницы отбрасывали тени на высокие скулы, ещё больше обличая её усталость. Опустившись в низком смиренном поклоне, Нейтикрет произнесла: — Аменердис, Великая жена бога Амона и покровительница двух земель, прошу, ниспошли мне своё благословение. Аменердис благосклонно кивнула и повела рукой, увитой золотыми браслетами, жестом веля дочери приблизиться. — Дитя моё, моё благословение всегда с тобой, Ра сияет над Кемет, — её голос был мягок, будто шёлковая вуаль. Жрица приподнялась, когда к ней приблизилась Нейтикрет, и, взяв её ладони в свои, потянула девушку вниз, заставляя присесть подле неё на пушистые подушки. — Но твоё лицо омрачено тревогой, ты выглядишь усталой. Что случилось, дочь моя? Нейтикрет отвела взгляд, и на её высоком лбу залегли морщинки тревоги, подобно ряби на воде в бассейне. — Я несколько ночей не сплю, сны мои обретают пророческие видения. Мне чудится, что с братьями моими Хасни и Нехо случится нечто ужасное. Аменердис погладила дочь по плечу в успокаивающем жесте, затем откинулась на пышные подушки, увлекая Нейтикрет следом. — Успокойся, дитя моё. Ты ведь знаешь, что Псамметих уже отправил отряды лучших карийских наемников выручать Хасни. А Нехо пребывает в Мемфисе, во дворце фараона под надежной охраной. Что с ним может случиться? Нейтикрет резко выпрямилась, её глаза округлились от волнения, подобно двум воронам на рассвете. — Вот за него я переживаю больше всего! — она развернулась лицом к матери, её руки беспокойно терзали подол одежды. — Прошу тебя, давай убедим фараона привезти Нехо сюда, в Фивы. Он ведь может приехать? Псамметих же не держит собственного сына в заложниках в Мемфисе? Аменердис покачала головой, успокаивающе поглаживая руку дочери. Золотые кольца на её пальцах поблескивали в свете солнца подобно крохотным змейкам. — Что ты, дитя… Нет, конечно же нет. Псамметих бережёт Нехо, ибо он его кровный сын и наследник. Я сегодня же отправлю гонца с письмом к фараону с приглашением для Нехо погостить в нашем Доме Жизни. Она улыбнулась, глядя в обеспокоенные тёплые очи Нейтикрет, подобные меду. Как же прекрасна была её дочь… как прекрасен был её душистый аромат сандалового дерева и свежести цветочных нот, что струился в воздухе опочивальни, наполняя её пряным теплом. И как ей шёл свет утреннего солнца, что сквозь тяжёлые портьеры из тончайшего льна просачивался лёгкими лучами. — У меня есть для тебя подарок, дитя моё, чтобы отвлечь твои думы от тягостных забот, — нежно произнесла Аменердис, ласково погладив Нейтикрет по длинным чёрным локонам. Дева слегка смутилась и опустила взгляд долу, расправив складки своего тонкого льняного хитона. Её стройные ноги, унизанные звенящими браслетами из золота и лазурита, выглядывали из-под полупрозрачной ткани. — Надеюсь, это не новые кольца или браслеты? — с лёгкой улыбкой промолвила она. — Мне скоро будет тяжело их носить. — Нет, ни одного ювелирного изделия, — усмехнулась Аменердис, окинув взглядом затейливые золотые украшения Нейтикрет, отливающие в сиянии солнечных лучей. — Я нашла для тебя наложницу-компаньонку. Она вскоре прибудет в наш дом. Нужно подготовить комнату к её приезду и выбрать слуг для её обслуживания. Глаза девушки вспыхнули любопытством, зрачки расширились, подобно лепесткам распустившегося лотоса. — Кто же эта таинственная особа? — Это совсем юная омежка — Хедебнейтирбинет. Египтянка из хорошей семьи последователей Амона, — в голосе Аменердис прозвучали нотки искреннего сочувствия. — Увы, ассирийские завоеватели практически истребили весь её род, но ей самой чудом удалось спастись от резни. Жалость омрачила прекрасные черты Нейтикрет, и она прижала ладони к устам, сдерживая вздох сострадания. — Бедный ребёнок! Как ужасна должна быть её участь, какие страдания ей пришлось пережить! — Возможно, у нас получится раскрасить её жизнь новыми красками, — кивнула Аменердис. — Торговый караван доставит Хедебнейтирбинет сюда на двадцать пятый день следующего месяца к самому вечеру, как только багровое солнце Ра скроется за горизонтом. Старшая жрица поднялась на ноги, отряхивая складки своего длинного белоснежного льняного одеяния. Её стать была горделивой и величественной, а поступь — плавной и изящной, подобно кошке. — Я сама позабочусь о том, чтобы Хедебнейтирбинет была должным образом встречена и обустроена в покоях дома Амона, — с энтузиазмом отозвалась Нейтикрет, её лицо словно расцвело, узнав о предстоящем приезде юной гостьи. — Хорошо. Спасибо тебе, я знала, что могу положиться на твоё радушие, — Аменердис бросила благодарный взгляд на свою подопечную. — Надеюсь, вы подружитесь. Этой девочке после пережитых страданий так нужна семья и дом. — И она его получит! — воскликнула Нейтикрет, даже слегка подпрыгнув от нетерпения. — Надеюсь, к тому времени прибудет и Нехо, а может и Хасни… Аменердис одарила девушку ласковой улыбкой и кивнула, завесы колыхнулись, впустив очередной порыв утреннего ветра с Нила, наполненного ароматами лотосов. *** Полог роскошного шатра был отдёрнут, впуская поток вечернего света. Последние багровые отблески заката окрашивали богато убранную комнату в причудливые тона, отбрасывая изломанные тени на стены из тисненой кожи. Бахира восседала на подушках у низкого столика, сжимая в смуглых пальцах тонкий кубок с рубиновым вином. Её глубоко декольтированное платье ниспадало складками на пол, обнажая стройные ноги. Жрица гордо вскинула подбородок, надменно взирая на гостя из-под опущенных ресниц. Рахоферхахт стоял напротив, прислонившись к колонне и сверля Бахиру тяжёлым, изучающим взглядом. Его лицо избороздили глубокие морщины, седые пряди выбивались из-под головного убора. Рахоферхахт был уже не молод, но по-прежнему излучал силу и власть. Его маленькие глазки бегали из стороны в сторону, ловя каждый жест, каждый вздох собеседницы. Его сухие, потрескавшиеся губы расплылись в безэмоциональной усмешке. — Ты прекрасно выглядишь, Бахира, — прошипел он змеиным голосом. — Рождение такого сына тебя не изменило, увенчало твою красоту лишь новым великолепием. Жрица Апедемака достойна поклонения! Бахира приподняла бровь, заметив скользнувший по лицу чиновника похотливый взгляд. Как бы ни льстил этот человек, его истинная натура была ей хорошо известна. — Не вашими стараниями я выгляжу хорошо! — сверкнув глазами, полными ярости, ответила жрица, сжимая кубок так, что костяшки пальцев побелели. — Чем я обязана вашему визиту, чиновник Рахоферхахтов? Рахоферхахт приподнял бровь в напускном изумлении, делано всплеснув руками: — А ты научилась говорить резко, девочка моя. Но не забывай, с кем ведёшь беседу — прояви должное уважение к старшему и знатному мужу. Я — представитель владык обеих земель! Он бросил на Бахиру вызывающий взгляд, испытывая границы дозволенного. Эта наложница, похоже, оказалась не так проста и безмозгла, как они рассчитывали. В её взоре сквозила решимость, подпитываемая глубокими убеждениями и духовной силой. Рахоферхахт усмехнулся про себя — попробуй обуздай такой пыл! Бахира приподнялась на локте, её ноздри разгорались гневным румянцем. — Уважение? Хм… В связи с чем, позвольте узнать? — вспыхнула Бахира, её миндалевидные глаза сверкнули от переполнявшей её гремучей смеси гнева и превосходства. Струна недавно обретенной силы звенела в её жилах, отзываясь горячей лавой откуда-то из самых глубин. Она — мать великого воина Змея, прямого наследника Царства Куш. Жена бога Апедемака, высшая жрица культа! А этот человек… он кто? Всего лишь песчинка в бескрайней пустыне, которых без счёта в их мире. Бахира резко выпрямилась, отставив опустевший кубок на низкий столик из чёрного дерева, и его тут же наполнила наложница. Её ноздри раздувались от гневного дыхания, грудь вздымалась под тонкой тканью, усыпанной рубинами и лазуритом. Жрица была подобна гордой цапле, взметнувшей крылья перед дракой. Рахоферхахтов проследил этот жест из-под тяжёлых век и слегка прищурился, оперевшись локтями на стол. Его сухое, обветренное лицо осталось бесстрастным, лишь уголки губ изогнулись в снисходительной усмешке. Он подал тело вперёд, почти нависая над Бахирой: — Ты забыла, кто привёл тебя сюда, жрица? Разве мы не друзья с тобой? Не союзники в великом деле? — произнёс чиновник почти ласково, словно обращаясь к капризному ребёнку. Он говорил тихо, ненавязчиво, лишь едва нажимая. Будто терпеливо дожидался, когда зрелый плод сам упадёт к его стопам, созрев под палящим зноем. Бахира прекрасно уловила этот тон, заставлявший её кровь вскипать всё сильнее. Волна ярости затопила её, заставив бессильно сжать кулаки. — Друзья?! — её голос сорвался на крик, заглушив шелест факелов. — После того, как ты продал меня в гарем? Тому, кто разрушил мой дом… убил мою семью! Тяжело дыша, Бахира уставилась на Рахоферхахтова незрячим взглядом. Перед её мысленным взором вставали картины ужаса — развалины, залитые кровью невинных, тела родителей и сестёр, поруганные и обезображенные… Ей казалось, она слышит крики умирающих, чувствует едкий запах дыма и гари в ноздрях. — Ты привёл меня в роскошное рабство, чиновник! — продолжила она, сбросив покров бесстрастия. — Одел на мою шею золотые кандалы и прикрыл меня шелками! Но не обольщайся — я вижу твоё истинное лико! Лицо Рахоферхахтова утратило всякое выражение, обратившись в маску из желтоватого воска. Лишь глаза чуть сузились, выдавая скрытое раздражение. Жрица попала в самую цель. Он молча выдохнул сухим и прерывистым потоком воздуха через ноздри, словно крупная зверина. Потом облизнул потрескавшиеся губы: — Бахира, ты смотришь слишком узко. Нужно видеть большую картину… — Узко? — Бахира засмеялась резким, грудным смехом. — Нет, Рахоферхахтов. Это вы не видите дальше своей опиумной трубки! — её глаза сверкнули, — мне помнится вам нравятся змейки? — и она будто поманила кого-то рукой, украшенной массивными браслетами. За её спиной возник не человек, нет… Глыба. Сын её, сын бога Апедемака — Змей. Чиновник вздрогнул и замер, словно древняя мумия. Никогда он не видел такой мощи — воин был огромен, его тело представляло собой сплошные скульптурные мышцы, а змеиная голова, увенчанная капюшоном гадюки, уходящая глубоко в плечи, ужасала. — Познакомься, сын мой, это Рахоферхахтов, — она подошла к существу и, прислонившись к его прессу головой, обвила руками могучие бёдра. — Он чиновник, что продавал твою мать словно вещь и не задумываясь использовал её и её тело в собственных интересах. Их разница в росте пугала. На фоне Змея Бахира была словно стебель папируса на фоне пирамиды. Её тело ломалось трепетной дугой, обнимая сына. — Бахира… — испуганно начал Рахоферхахтов, инстинктивно пятясь и выставляя перед собой ладони. — Тихо, тихо… Уважение. Вы помните? — она нежно улыбнулась Змею, её рука погладила его по жёсткой, змеиной чешуе на рельефном позвоночнике. — Поболтайте. Думаю, вы найдете общий язык. Она подхватила кубок с вином со стола, глазами показала наложницам выйти и лёгкой походкой направилась к выходу из шатра сама, позвякивая браслетами и подвесками. Как только полог опустился за ней, по шатру разнеслись страшные вопли Рахоферхахтова, сменившиеся булькающими хрипами. В воздухе тут же разлился запах свежей крови, смешанный с прокисшей, тошнотворной вонью альфа-феромонов. Змей не останавливался, вбивая противника в землю своими громадными кулаками. Рахоферхахтов был обречен… Бахира стояла снаружи, прикрыв глаза и позволяя лучам заходящего солнца обнять своё лицо. На её устах играла загадочная улыбка. — Остался ещё один... ***** Песчаная буря со свистом обрушилась на медлительный караван, когда тот достиг границ Саиса и двинулся через безжизненную пустыню к Фивам. Путники кутались в плотные одеяния, дабы укрыться от жалящего ветра с просторов Ливийской пустыни. Тринадцатилетняя Хедебнейтирбинет прижималась к стенке повозки, выглядывая из-под защитного полога. Её большие миндалевидные глаза расширились, когда на горизонте замаячили высокие стены древней столицы. Чем ближе подвигался караван, тем больше разрасталось это поразительное видение Фивы — город с пирамидами, храмами, дворцами и обелисками. Вскоре перед взором Хедебнейтирбинет предстали колоссальные сторожевые статуи, охраняющие вход в Фивы, их каменные лики словно бросали вызов самому времени своим суровым взглядом. Девочка раскрыла рот, не в силах вымолвить ни слова от потрясения. Так вот оно какое — великое наследие фараонов, утопающее в зелени пальмовых рощ, омываемое водами великой реки. Караван въехал в городские ворота, и Хедебнейтирбинет оказалась поглощена шумным уличным потоком жизни Фив. Воздух был пропитан ароматами сотней феромонов, благовоний, пряностей и жареного мяса. Повсюду сновали разношёрстные люди в ярких одеяниях — рабочие, носильщики, торговцы, распевающие зазывалы. Неподалёку раздавался ритмичный бой барабанов, призывающий правоверных на молитву в храме Амона. Голова у Хедебнейтирбинет шла кругом от этого калейдоскопа новых впечатлений после долгих недель пути через иссушенную солнцем пустыню. Она с трудом сохраняла ровную походку, когда вошла под величественные арки и в прохладные сени Дома Жизни при главном святилище бога Амона. Их встретила жрица в струящихся льняных одеяниях с замысловатыми вышивками иероглифов, высокая стройная женщина с чертами истинной красавицы. Жрица легонько поклонилась Хедебнейтирбинет, откинув вуаль, и произнесла слова приветствия на древнем языке: — Я Аменердис, Верховная жена бога Амона и покровительница двух земель. Добро пожаловать в Ипет-Ресыт, дитя. Отныне ты будешь жить под кровом Дома Жизни при святилище Амона. Хедебнейтирбинет опустилась на колени, смиренно прижав ладони к вискам в древнем жесте почтения. Девочка смогла кивнуть в ответ, с трудом сдерживая подступившие слёзы благодарности оттого, что пережитые страдания и лишения не прошли впустую. **** — Нехо, Нехо! — звонкий голос Нейтикрет разнёсся по анфиладе колонных залов летнего дворца в Фивах. Жрица стремительно бежала по мраморным плитам, отполированным до зеркального блеска, её развевающаяся за спиной льняная одежда мешала свободным движениям. Серьги в ушах и браслеты на стройных лодыжках позвякивали в такт торопливым шагам. — Нехо! — снова окликнула она брата. — Она приехала! Моя Хедебнейтирбинет приехала! Из-за колонны выступил статный омега в белоснежном одеянии, чьи чёрные локоны были убраны под золотой обруч. Нехо усмехнулся, приветственно раскинув руки. — Так уж и твоя? — ехидно поддразнил он сестру. — Я думал, она послушница для храма. — Ох, ты! — возмутилась Нейтикрет, ударив брата по плечу. — Я уверена, что мы с ней станем подругами, ведь так? Нехо бросил короткий взгляд на сестру и вновь усмехнулся: — Аменердис говорила, что она всего лишь ребенок. Ты взрослая дева-жрица, вы друг друга не поймете. Нейтикрет возмущённо фыркнула и тряхнула головой, роняя завитки локонов на высокий лоб. — Ей тринадцать! В её возрасте у нашей матери уже было двое детей! — она гордо вскинула подбородок. — Да и то, что ей пришлось пережить, наверняка лишило девочку детского взгляда на мир. В её голосе звучала мудрость, выходящая за рамки её возраста. Нехо понимал — сестра сама толком не знала детства, отец отправил её в Фивы учиться обрядам и ритуалам чуть старше, чем была её прибывшая компаньонка. Он протянул руку, и Нейтикрет крепко стиснула его пальцы в ответ. — Пойдём, сестра. Встретим твою будущую подругу как подобает гостеприимным хозяевам, — ласково произнёс Нехо. Они прошли под арками, утопая по щиколотки в тени колонн. Над головами разносилось эхо, отражаясь от высоких сводчатых потолков. Нейтикрет едва сдерживала волнение, от чего её грудь высоко вздымалась под тонким полотном одежды. Во дворе раздались крики погонщиков верблюдов каравана, возвестившие о прибытии юной гостьи. Жрица замерла, вглядываясь в клубящуюся за воротами пыль, и невольно сжала руку Нехо. Дыхание перехватило в ожидании встречи. **** Нейтикрет ласково улыбнулась юной гостье и протянула ей стройную смуглую руку, помогая Хедебнейтирбинет подняться с выжженной солнцем земли, на которой та стояла на коленях. Девочка лишь робко кивнула в ответ, сжавшись от смущения. — Пойдем, дитя, — мягко произнесла жрица, беря Хедебнейтирбинет за вторую ладонь своими тёплыми пальцами. — Тебе нужно омыться с дороги и отдохнуть с удобствами после изнурительного странствия. Мы покажем твои новые покои. Омега повела ошеломлённую девочку вглубь Дома Жизни — обители жрецов при храме Амона. Тяжёлые одеяния Нейтикрет шелестели при каждом её шаге, заставляя робкую гостью вздрагивать от этих звуков. Хедебнейтирбинет озиралась по сторонам с изумлением, не ожидая увидеть такое великолепие после пережитых страданий. Отстав от них на пару десятков шагов, ссутулив плечи и нахмурив брови, шёл Нехо. Он будто полностью погрузился в свои мысли, даже не удостоив гостью единым взглядом. — Я приготовила купальни, в них со вчерашнего дня греют воду и курят благовония, — обратилась Нейтикрет к девочке. — Какой твой любимый аромат? — Я… я не знаю, — едва слышно пролепетала Хедебнейтирбинет, опустив глаза в пол. Она чувствовала себя неловко рядом с этой ослепительно красивой девой-жрицей. В своих грязных, рваных одеждах, покрытых следами долгого пути, она выглядела жалкой замарашкой, а не наследницей знатного рода последователей Амона. Нейтикрет обняла её, крепко прижав к своей высокой груди, словно не замечая следов дорожной пыли на теле омежки и не боясь испачкать свои белоснежные одежды. — Не переживай и не стесняйся, — ласково произнесла она, убрав растрепавшуюся прядь волос со лба Хедебнейтирбинет. — Я подобрала на свой вкус… там очень нежный цветочный аромат. Жрица обернулась, и её взор устремился к брату. Солнечные лучи, проникавшие сквозь разноцветные витражи, окрашивали черты лица Нехо в причудливые оттенки, придавая его облику таинственную, почти мистическую ауру. Его смоляные локоны ниспадали на плечи, контрастируя с белизной одежд. Нехо медленно повернул голову, и его глубокие, как ночное небо, глаза встретились с взглядом сестры. — Нехо, встретимся за ужином в трапезной, — произнесла Нейтикрет, разрывая зрительный контакт. Тот лишь молча кивнул, словно пребывая в каком-то собственном, отрешённом мире. Его стопы, обутые в шитые золотом сандалии, бесшумно ступали по прохладному мрамору, когда мужчина будто проплыл мимо девушек, окутав их сладостным и манящим, подобно запретному плоду, ароматом своего омежьего феромона. Хедебнейтирбинет ощутила этот терпкий, головокружительный запах, струившийся за удаляющимся Нехо, словно шлейф. Ей показалось, что аромат, подобно жаркому ветру из пустыни, пробудил в ней какое-то странное, доселе незнакомое чувство — смесь смущения и любопытства, трепета и интереса. Сглотнув, юная омежка попыталась совладать с собственным дыханием, ставшим вдруг тяжёлым и прерывистым. Её щёки вспыхнули румянцем, а сердце затрепетало, как испуганная птица. Хедебнейтирбинет прикусила нижнюю губу и едва слышно выдохнула, сама не осознавая скрытого смысла этого слова: — Нравится… ***** Раскалённые пески пустыни простирались до самого гипнотизирующего горизонта, где небо смыкалось с землей, образуя одну бесконечную линию. Даже острое зрение Гиласа не могло проникнуть сквозь это марево, в котором плавилось всё вокруг. Знойное дыхание хамсина, несущего мельчайшие частицы песка, безжалостно обжигало лицо, заставляя щуриться и прикрывать глаза ладонью. Небольшой отряд карийских наёмников из отборных воинов, ведомый царским сыном Тэхёном, расположился на ночлег в тени нескольких одиноко торчащих скал. Впереди их ждал последний рывок по едва заметной караванной тропе через перевал, к цели — храму бога Апедемака, где нубийцы удерживали принца Хасни. Измученные бойцы жадно прикладывались к бурдюкам с водой, пытаясь утолить палящую жажду. Их одежды давно промокли от солёного пота, а ладони, сжимавшие поводья верблюдов, были грубо стёрты о шершавую кожу этих горбатых исполинов пустыни до ярких ссадин. — Зачем с нами едет этот старик? — проворчал Гилас, бросив косой взгляд на престарелого египтянина, что успокаивал и накрывал ковром навьюченного верблюда, видимо надеясь уберечь драгоценный груз от безжалостного зноя. Тэхён молча отхлёбывал из своего бурдюка, с трудом удерживая на языке последние капли драгоценной влаги. Его облаченный в широкие одежды торс покрылся испариной, и по нему струились тонкие ручейки, от чего ткань намокала и прилипала к стройному телу. Омега медленно прокатил языком каплю по обветренным губам, а затем произнёс: — Он воспитывал принца Хасни и будет служить ему на обратном пути после освобождения. Что в этом странного? Разве обычай не предписывает заботиться о будущем фараоне? — Это не наша традиция! А он дряхл! И вряд ли доживёт до конца путешествия, — рыкнул альфа. — Странный ты, Гилас. Разве внешняя оболочка имеет какое-то отношение к силе тела и силе духа? — он прищурил глаза и, наклонив голову, произн      с: — А может тебя всё это время смущало то, что я — омега, и я — воин? Сомневаешься в том, что я доживу до конца нашего пути? Альфа сжал губы, превратив их в тонкий росчерк на своём лице. — Нет, Тэхён. Но мне совершенно непонятно твоё рвение спасать этого альфу, — Гилас обреченно вздохнул. — Неужели тебе так нравится шататься по этим поистине адским пескам, иссушая и без того стройное тело под палящим солнцем? — не отрывая взгляда от лица друга, пробормотал он, будто в его чертах пытаясь отыскать ответ на этот вопрос. Говоря об этом, он позволил себе случайный откровенный взгляд на фигуру омеги — его обвитый влажной тканью торс играл мышцами от малейшего движения, а капли пота очерчивали шею, стекая всё ниже… Тэхён приподнял бровь, а уголки его губ дрогнули в лёгкой усмешке. Он всё ещё не сообщил другу, что Хасни его истинный альфа и Тэхён не может оставаться в стороне. Ох, знал бы он, что скрывает сам Гилас. — Мой друг, — пролепетал низким бархатным голосом омега, заставив Гиласа поневоле вздрогнуть. — Ты же мог остаться в Мемфисе и наслаждаться обществом тех ненасытных наложниц, что развлекали тебя последние дни. Их пряные запахи хоть и горчат, но всё ж прекрасны. И уж они-то точно знают, как умело обращаться с тем, что прячется под твоим хитоном. Лицо Гиласа вспыхнуло жарче раскаленного песка, он рыкнул утробным звуком и выхватил бурдюк из рук Тэхёна, расплескав несколько драгоценных капель. — Что? — с искренним недоумением произнёс омега, глядя на альфу своими огромными глазами цвета тёмного меда. — Разве ты был ими не доволен? Гилас едва не поперхнулся очередным глотком, тут же бросая на Тэхёна затуманенный вожделением взгляд. Как можно было быть довольным случайными телами наложниц, когда всё, о чём он мечтал день и ночь — это ощутить жар единственного тела, принадлежавшего Тэхёну? Впиться носом в его пьянящий, сводящий с ума аромат, медленно входить в его тугие жаркие глубины, толкаясь снова и снова до тех пор, пока омега не начнёт исступленно стонать и обессиленно выдыхать его имя. Гилас был бы вполне доволен, если бы только мог вечно оставаться в этом раю, запечатлевая свою метку на гладкой коже, показывая всем, чья же добыча Тэхён на самом деле… — Тебе правда интересно? — хрипло пробормотал альфа, наблюдая, как омега, невинно хлопая своими пушистыми ресницами, открывает ротик, выражая явный интерес. — Да, — Тэхён ответил едва слышно, но в его вопросительной интонации слышалась вся пронзительная чистота и невинность юношеского возраста. Гилас с усилием сглотнул, заставляя себя успокоиться. Как можно было описать ту сладкую муку и пытку, которую он испытывал при одной мысли о наготе Тэхёна? Омега всё ещё был столь наивен и целомудрен, что даже не мог вообразить себе тех развратных картин, что терзали разум альфы. — Расскажу как-нибудь, — наконец процедил Гилас сквозь зубы, прикрываясь нервной ухмылкой. — Дорога длинная, у нас ещё будет время для подобных бесед. Он резко поднялся с расстеленной на песке циновки и бросил затравленный взгляд вперёд, в сторону лишь едва заметного на горизонте каравана — их цели. Гилас готов был идти хоть на край света, лишь бы провести как можно больше времени рядом с Тэхёном. Вдыхать его неповторимый аромат, любоваться совершенными чертами его юношеского лица, пока сам омега не осознал всю глубину тех чувств, что пылали в груди альфы. — Чёртов песок! Чёртова пустыня! — Гилас с досадой пнул ногой небольшую кучку песка, взметнув облачко мельчайших частиц в воздух. — И почему мы не отправились по Нилу? Мы были бы на месте спустя всего десяток дней! Обжигающий хамсин всё также бросал в лицо альфы горсти раскалённого песка, и Гилас прищурился, силясь противостоять этой напасти. — Чтобы, словно песчаные змейки, заползти в шатер врага незаметно, юный господин, — раздался сбоку ломаный греческий говор. Альфа резко повернул голову, и его взгляд, подобно отравленной стреле, пронзил древнего Хаммона. На впалых щеках Гиласа заиграли желваки, а в глубине чёрных глаз полыхнул огонь неприязни. Фыркнув, он круто развернулся и широкими шагами зашагал к привязанным неподалеку скакунам. — Не обращайте внимания на него, дорогой Хаммон, — прозвучал встревоженный голос Тэхёна. Он стремительно вскочил на ноги с расшитого чудными узорами ковра и в два больших прыжка преодолел разделявшее их расстояние, оказавшись рядом со старцем. — Как вам шатер? Удобно ли вам? Если что-то нужно, говорите, прошу, я всё устрою. Лицо Тэхёна хранило маску невозмутимости, присущую воинам, однако в омуте его глаз плескалось беспокойство. Хаммон склонил седую голову, заметно сгорбившись под тяжестью прожитых лет. Сухие морщины на его лице походили на трещины в иссохшейся от зноя земле. Старец протянул узловатую ладонь и прикоснулся ею к щеке Тэхёна, на миг заставив омегу вздрогнуть от неожиданности. — Не беспокойся, мой мальчик, — прошамкал Хаммон дрожащим голосом. — Зачем мне удобства, если я их не заслужил… — он тяжело вздохнул, а его впалая грудь судорожно вздымалась, и старик, подобно Гиласу минутой ранее, устремил взор вдаль, словно пытался что-то различить за расплывчатой чертой горизонта, где небо сливалось с раскаленными песками. — Мой Хасни сейчас в плену у врагов, а мне постелят мягкие циновки? Это несправедливо… Я позволил этому случиться и должен понести наказание. Взволнованные черты лица Тэхёна смягчились при виде страданий старца. Хаммон прикрыл глаза, и по его впалым щекам покатились солоноватые слёзы, а иссохшие губы предательски задрожали, обнажая ряд белоснежных зубов. — Он не заслужил всего этого… я должен был его оберегать, — простонал старик, словно молясь о пощаде неумолимым богам пустыни. — Мы спасём его и вернём домой, Хаммон. С нами небесные силы, и они благоволят нам, — с убежденностью в голосе произнёс Тэхён. Он сделал шаг вперёд и мягко обнял старца за худые плечи, привлекая к своей мощной, обнаженной груди. Омега был словно статуей, высеченной из золотистого камня, его тело покрывали выпуклые мускулы, подобно гривам зубров. — Пойдёмте в шатер, нам нужно отдохнуть. Завтра нас ждёт переход через Скалистый Перевал в земли врагов. Хаммон благодарно кивнул и запрокинул лицо, всматриваясь в нежные черты Тэхёна, в его сосредоточенный взор и плотно сжатые губы. Глаза старца упали на тяжёлый меч, покоящийся на бедре омеги, на раскрашенную яркими узорами рукоять. — Ты заботливый, можешь стать прекрасным мужем, — глухо проговорил он. — Расскажи мне, омега, почему в твоей руке клинок? Разве удел омеги не заниматься домашними делами и нянчить детей, петь песни и умилять взгляд альфы? Тэхён хмыкнул и бросил быстрый взгляд на стоявшего неподалеку альфу Гиласа, чья поджарая фигура чётко вырисовывалась на фоне небесного светила, окутанного дымкой песчаной взвеси. Могучие плечи карийского воина дрогнули, когда он гордо выпрямил спину и широким шагом отправился к шатрам альф. Омега мягко улыбнулся и взял старца под локоть, медленно ведя его к невысокому шатру, что стоял ближе к скале. — Я — старший сын прославленного карийского царя Дафниса, грозного воина, чьи подвиги воспеты в бесчисленных песнях и легендах, — произнёс Тэхён голосом, отдающим любовью и гордостью. — Как я могу вести такую жизнь, предаваясь только лишь удовольствиям и дому? Я тот, кому предначертано встать во главе моего народа, когда придёт время. Неужели воины примут разнеженного омегу в качестве своего царя и повелителя? Морщинистое лицо старца Хаммона исказилось гримасой печали, а в выцветших глазах, обрамлённых сетью глубоких морщин, замерцали искорки подступивших слёз. Он слегка наклонил вперёд седую, присыпанную пылью голову. — А сам ты хочешь этого, дитя моё? — почти беззвучно пробормотал старик, окутанный тенью шатра, словно смертный на пороге загробного мира. Тэхён на миг замер, будто обдумывая ответ. Его глаза прошлись по украшениям из слоновьей кости и самоцветов, венчающим макушку опорного столба. Через тяжёлый полог из грубого шерстяного полотна проникали порывы сухого ветра, принося с собой запахи жаркой пустыни. Затем взгляд омеги обрёл былую твердость, подобно клинку, выкованному лучшим оружейником. — Конечно, Хаммон, я хочу этого. Я и мой клинок рождены служить царству и славным воинам Карии. Омеги-воители в моих землях — не редкость, но честь и слава. Старец кивнул в знак согласия и провёл узловатой костлявой рукой по изборожденному морщинами подбородку, поблескивающему от редких седых волосков. — Я слышал об этом ещё от своего отца, — медленно произнёс он, — и помню, рассказывал принцу Хасни о ваших обычаях. Мой принц был жадно заинтригован твоим народом, Тэхён. Он всегда сбегал в самую высокую башню, чтобы посмотреть, как прибывают ваши корабли. Он задавал столько вопросов о традициях карийских воинов… Он сам мечтал о военной славе и был опечален, что не может стать тем, кем хочет. У него не было такой свободы, отважный Тэхён. Тяжёлая ткань шатра заколыхалась, пропуская внутрь порыв горячего ветра, овеявшего лица воинов ароматами пустыни. Где-то вдалеке протяжно завыла одинокая гиена. — Удивительно, что Хасни мы были интересны, — омега немного приподнял бровь. — Да, мой карийский принц, — с теплотой в голосе подтвердил Хаммон и улыбнулся, вспоминая своего Хасни. — Он был очарован вашей страной. Даже любимая наложница нашего Хасни была той, кто знал ваше наречие. Она пела ему ваши песни в часы их любви. Эту омегу специально готовили к тому, чтобы она понесла от царственного альфы. Он выбирал её каждый день. Она тоже пропала в день, когда похитили Хасни. Бедная девочка… дай бог, что она жива. Тэхён поморщился, услышав подробности об интимных предпочтениях своей истиной пары. — Она бы стала его женой? — тихо спросил омега. Хаммон печально покачал головой: — Нет. Она была частью его гарема. Просто омега, что была любима Хасни. Его мужем будет старший сын фараона — омега Нехо, по древним традициям царствующей семьи. Тэхён сжал губы при слове «любима», ощутив укол ревности в сердце. Мысль о том, что его альфа предпочитает кого-то другого, была невыносима. Старик словно прочёл эмоции на лице карийца. — Не печалься, доблестный воин. Брак внутри семьи фараона — удел царственных особ, — он сжал плечо Тэхёна. — Я верю, и ты найдешь своё счастье в любви, как когда-то мой Хасни и Бахира. При этих словах старик чуть сощурил поредевшие веки и окинул омегу долгим, изучающим взглядом. — Думается мне, что вон тот угрюмый альфа, коему явно не по нраву моё присутствие, готов был бы подарить тебе всё своё сердце, — усмехнулся Хаммон. — Возможно, он так и сделает, как только мы вернём Хасни из плена. Мысль о Гиласе, его вспыльчивом нраве и резких, порывистых движениях заставила Тэхёна слегка вздрогнуть. Он никогда прежде не смотрел на своего друга с подобной стороны… и не был вовсе уверен, что когда-либо посмотрит. — Моё сердце не трепещет при виде Гиласа, мы лишь братья по оружию, не более, — ровным тоном произнёс карийский воин. — Ну да, ну да… — вздохнул Хаммон, ласково похлопав Тэхёна по напряженной руке. — Отдыхайте, мой принц. Завтра нам предстоит тяжёлый путь. Тэхён отдернул ткань шатра в сторону, и поверх их голов пронёсся порыв горячего ветра, всколыхнув полотнища шатра. Солнце уже почти скрылось за горизонтом, окрасив небосвод в кровавые тона. Тэхён отвернулся, чтобы скрыть выступившие на глазах слёзы. Наступали сумерки — время, когда духи пустыни обретали наибольшую силу. Завтра им предстояло преодолеть горный перевал в Нубию — страну, неизвестную и загадочную, манящую своими тайнами. Тэхён мягко улыбнулся… скоро они встретятся с Хасни. Совсем скоро.