***
Четверо расслабленно шли по вечерней улице, после очередной партии в баскетбол, куда Гуаньшаня снова затащили по окончанию рабочей смены. У неугомонного Цзяня явно был пунктик на этот счет — увести его с собой насильно, ну или через уговоры, по крайней мере раз в неделю или две. Тротуар содрогался от забористого юношеского смеха: парни пихались локтями и раздавали друг другу подсрачники, как если бы были еще школьниками, даже Чженси втянули. Мысли Рыжего при этом были очень далеки от вечернего променада. Гуаньшань не то, чтобы много о чем жалел по жизни, но в данный момент все его сожаление было сконцентрировано на Цзяне, вернее на его уговорах, на которые он как дурак поддался. А надо было валить домой сразу же: уже бы распластался чистый и ароматный на диване, залипал и разлагал мозг в телефоне или деградировал перед телеком, прежде чем крепко отрубиться. Надо было! Еще тогда, когда этот чокнутый только появился в "утке." И Рыжий сейчас не про Цзяня вовсе! Появился и потом потащил его на площадку, в самый первый раз, когда в голове родилась бесконечно неправильная мысль, непонятно откуда пустившая корни. Потому что в этот раз стало не просто хуже, стало — пиздец! Он всё прокручивал в голове момент, случившийся не более получаса назад: они с Тянем разыгрывались (ну, не совсем) вдвоем, пока ждали парочку водоносов из магазина. Хэ Тянь вел — Рыжий велся; Когда реально заебало, он одним рьяным жестом выбил мяч, что Хэ Тяня, конечно, не устроило. Настолько, что в попытке вернуть первенство он выгнулся слишком неестественно, повалив на траву обоих. Хэ, зараза, тяжелый, у Мо ноющая боль в спине и ощущение ловушки из голого торса и крепких бицепсов. Жарко! Из такого нужно скорее выбираться, но брюнет застыл словно монолит. Застыл, а лицо исказилось такой страдальческой гримасой, словно это падение отозвалось в нем вечной мукой, а с губ слетело тихое: — Погоди…больно… Гуаньшань подчиняется сразу же, верит, что больно, знает как оно выглядит и как ощущается, когда нужно просто переждать. И он уже был готов смириться с максимально неловким и неудобным положением, потому что он ебать какой альтруист на самом деле, пока в одну секунду не прошибает пониманием: ему уже, блядь, норм! Вот прям нормально и всё тут. Хочешь полежать на мне — ну давай полежим. Хоть в лепешку расшибись, а чувствуется как самое естественное в мире положение и он запросто пролежит так столько, сколько Тяню нужно. И на душе спокойно, полное умиротворение, как будто при падении ему не в лопатки, а в тыковку знатно прилетело. Самому Хэ похоже тоже ок. Но еще б оно не было, когда под тобой не холодный твердый асфальт, а чужое тело: горячее и податливое. Лучше, пожалуй, только анатомический матрац. Он, вроде как, в моменте. Когда кончик его носа проходиться по поджарому бледному плечу Рыжего — кукуха улетает у обоих. «Полная ебанина» — думает лежащий снизу Гуаньшань, чувствуя острую потребность развести таз шире и притереться ближе, и он уверен, что думает об этом не один. Тянь обдает горячим дыханием от плеча до шеи, так, что сквозь черную безрукавку у Рыжего затвердевают соски. Мо лихорадит только от одного осознания, насколько это неправильно: ни в мыслях, ни на этой площадке, ни в их чертовом мире — такого быть не должно. Нельзя хотеть чего-то подобного с кем-то, кто не твой соулмейт, это сранное табу, прописная истина. Поэтому он делает попытку «выбраться» — на самом деле прижаться, Тянь опускается бедрами навстречу, точно предугадывая движения. Словно они оба могли распознать чужие мысли наперед. А нарастающую твердость между ног распознать было еще проще, чем мысли… — Вы чего тут разлеглись, идиоты! — Цзянь не удивляется, а предупреждает о себе. — От жажды помираем, не видишь? — Тянь встает как ни в чем ни бывало, протягивает руку Рыжему, тот открещивается и поднимается самостоятельно, — что так долго ходили? — Вот ты хуй неблагодарный, в следующий раз сам попрешься! Они еще препираются какое-то время, стоя под фонарем, Мо смотрит им вслед, оставаясь стоять на месте. В эту же секунду происходит что-то непонятное, что Гуаньшань еще долго не сможет объяснить себе, потому что Хэ Тяню явно жарко: блеск от пота на его затылке виден на расстоянии нескольких метров, на футболке разливается мокрое пятно, а влажные волосы прилипают к лицу. Он заводит руки за спину, цепляясь за край синей футболки, подтягивая и намереваясь снять. Рыжий заставляет себя не смотреть, а в итоге готов залипнуть на этом простом жесте, потому что спина у Хэ Тяня широкая, а рельеф мышц хорошо прорисовывался даже сквозь темную ткань. Хэ обнажает небольшой участок светло–золотистой кожи на пояснице, а затем резко убирает руки, как если бы одергивал себя от чего-то неприятного или запрещенного. Разворот на все сто восемьдесят и глаза: серые такие, Мо цвет сразу запомнил. Сталь: пронизывающая до костей, смотрящая в упор, а когда верхний и нижний ряд черных ресниц сближается между собой, превращаясь в едва заметный прищур, Мо понимает, что именно этот взгляд выражает: недоверие, тотальное такое отторжение. Мо Гуаньшань для Хэ Тяня — чужак. И не сделал Хэ Тянь того, что собирался, именно из-за него — Рыжего, потому что там за тканью что-то личное, там только для близких. Рыжий и не рвался сближаться, даже не пытался, вот триста лет оно ему нужно?! Просто удивился резкой смене декораций: сначала бесстыдно валялись, до обжигающего жара, разве что дым не пошел, а потом вот это пронизывающее и холодное. Гуаньшань как-то больше за стабильное: «мне похуй», чем за подобные контрасты. Если чуть-чуть отодвинуть похуизм на задний план и задуматься, то в голове непременно возникает вопрос: «Зачем стесняться такого тела?» — вот Мо и задался, потому что это никак не вязалось с выраженным нарциссизмом его нового знакомого. Разве мышцы не ваяют в спортзале, для того чтобы потом открыто демонстрировать миру?! Но Гуаньшаню он демонстрировать не стал, хотя точно сделал бы при парнях. Они же с Тянем давно дружат, у них доверие и все такое прочее, в отличии от Рыжего. Он мысленно пожимает плечами, решив, что слишком много уделяет этому внимания, мало ли какие установки в голове у человека, и незачем ему пытаться понять чужих тараканов, со своими бы разобраться, с жаром этим оглушительным, ну или абсолютно внезапным доказательством возбуждения, да таким, что до сих пор свербит от желания отлучиться в туалет минут так на пять. Вот это точно тема для самокопания — хоть могилу себе рой. Лежа. — Чего задумался, пойдем играть, — подошедший к нему Чжань Чженси ладонью впечатал в грудь бутыль воды. — Ага, дай мне минутку. «А лучше две»***
Хорошая игра провоцирует не менее хороший аппетит. Именно в её поисках они и бродили по ближайшей улице с неоновыми вывесками, решая где устроить чифан. — Может в пиццерию новую? однокурсники её советовали, тут не далеко, — предложил Чженси, клацая пальцами по смартфону. — Давайте лучше в стейк-бар, чудесное место, да Рыжик? — протянул Цзянь, а затем уже тише добавил: — особенно за чужой счет. «Ебать, мы же почти хуями потерлись» — Гуаньшань сегодня был не привередлив к еде. — Предлагаешь пойти в приличное заведение потными и вонючими, а? Мой недалекий друг! Давайте выберем что-то попроще,— Хэ Тянь был неизменно проницателен. Он шел в развалку, вплотную к Рыжему, невзначай поднимая верхнюю конечность и кладя её тому на плечо: — Кстати, Братец Мо, что на счет тебя?! может пригласишь к себе в заведение, по дружески, сварганишь нам чего-нибудь вкусненького? — Отцепись! — Мо аж подпрыгивает от неожиданности, и незамедлительно приступает к попыткам высвободиться из плотного захвата. — Эй-эй, человеку нужно разнообразие, а в «Жирной утке» для Рыжика ничего нового, — заступился за вкусовые предпочтения друга Цзянь. — А хочешь хот-дог? — Хэ не говорит, Хэ выдыхает слова, обдавая теплом ушной хрящ и скулу, так что кровь туда приливает мгновенно, что Рыжего передергивает похлеще, чем от руки на плече. Жарко, очень жарко блядь, поэтому: — отвянь от меня. — О, глядите! Вон та дурацкая вывеска, давайте навернем по лапшичке! Рыжик, ты же в их сети как-то работал по школе, заодно понастальгируешь о прошлом, — Цзянь был явно доволен своим открытием: перед парнями нарисовалось небольшое прямоугольное здание с белыми стенами и яркой светящейся вывеской: корова, поедающая палочками лапшу из миски — выглядело и правда по дурацки, особенно если представить, что лапша с говядиной, например. Раньше в этом месте был зоомагазин с золотыми рыбками. Он стоял здесь столько, сколько Гуаньшань себя помнит: когда был еще школьником и жил с матерью, когда съехал от нее, и поселился неподалеку, всего в паре кварталов — его путь к нужной станции метро всегда проходил через зоолавку. Иногда он просто заглядывал в открытые двери, изредка заходил внутрь, в основном топтался на пороге и рассматривал стайки изящный рыбок, сквозь стеклянные борта аквариума, подсвеченного неоном. Тогда казалось, что за прозрачным стеклом сосредоточен другой мир: не тот привычно шумный, захлебывающийся в истерии родственных душ, а молчаливый и умиротворяющий, позволяющий немного заземлиться от бешеного ритма жизни огромного города. Но вот уже несколько месяцев как магазинчик захватила одна из самых популярных сетевых лапшичных и про рыбок уже никто не вспоминал, теперь туда, как и в "утку", приходили набить брюхо. — Не пойду, — Хэ Тянь отвечает сухо и однозначно. — Не пойду, — Мо Гуаньшань произносит одновременно с ним. — Однако! — Цзянь оборачивается с удивленным видом, — какое между вами поразительное единогласие! Рыжик, все страдаешь, из-за того, что пришлось уволиться? Забей, ты ж там мало проработал, всем может не повезти с начальством, в конце концов столько времени прошло, еда то у них все равно вышка. — Бля, да просто не хочу лапшу, заебала она уже, — Рыжий на самом деле лукавил, он никогда не рассказывал реальную причину своего увольнения трёхлетней давности. И проработал он тогда в лапшичной действительно всего-ничего, каких-то пару месяцев, удивительно что Цзянь вообще вспомнил. Начальство у него было нормальным, не вау, конечно, но вполне понимающим. Просто в один прекрасный день вышел на смену и понял: не может он там больше работать, потому что мутить начинало еще на подходе к заведению. После ухода он не только никогда в это место больше не заходил, но и в тот район даже не совался. Но как назло: за три года лапшичная сеть прилично разрослась и на злосчастную вывеску с коровой приходилось натыкаться все чаще, как будто та преследует его. Хэ Тянь мог бы долго рефлексировать, насколько сильно он ненавидит эту: светящуюся цветом фуксии вывеску, с издевкой смотрящую, где бы он на нее не натыкался; Но выбирает смотреть на Гуаньшаня, как тот опускает голову, утыкаясь пустыми глазами в собственные кроссовки. Он забавно поджимает губу, почти как ребенок, — врать, значит, совсем не умеет, — прикидывает Тянь, потому что реально дите, которое с размазанным по лицу кремом пиздит родителям, что это не он съел весь торт. Так же как и Рыжий втирает, что ему просто не нравится местная еда. — Ну что, тогда по пицце? — Чженси, все таки, был мастером разруливать обстановку.***
Решение расположиться на открытой уличной веранде было совершенно верным, как и выбрать дальний столик, потому что вид у парней был малость потасканным: требующим теплого душа и сменной одежды. Атмосфера стояла шумная, а свободных столиков: мало. Возможно Чженси был прав и место действительно неплохое. Цзянь расслабленно развалился на стуле, откинувшись на спинку, громко читая каждую позицию в меню вместе с составом, и кажется так увлекся процессом, что не заметил укоризненные взгляды посетителей случайно обернувшихся на звонкий голос. Мо меню тоже изучает, но больше из профессионально интереса, нежели как голодный соискатель. Слегка качает головой когда между стандартной "маргаритой" и "пеперони" обнаруживаются начинки из: батата. сладких бобов, кальмаров и соевого соуса — итальянцы бы, наверное, это заведение сожгли. Губы сами изгибаются естественным образом и сдержать едва заметную улыбку не получается. Прочищает горло и поднимает глаза вверх, напарываясь на прямой взгляд Хэ Тяня, словно на арматуру. Хэ сидит напротив и рассматривает с живым интересом, и едва успокоившееся естество словно отбрасывает Рыжего назад: к площадке, трению бедер, умопомрачительному запаху тела и терпким ноткам тяневского парфюма. Качает головой, буквально говоря: «брысь!» навязчивым мыслям. — Тц, че смотришь? — несдержанно цокает, задавая вопрос, рассчитывая, что если проговорит вслух, то таким образом из головы оно уйдет. Наивный. — Ничего, — опираясь локтем о деревянную поверхность уличного стола, он удобно укладывает щеку на собственный кулак: так что темные пряди распадаются на костяшках. Улыбается, так, будто чем-то необычным любуется, а Гуаньшаню неловко, словно на лбу у него хуй нарисован и Тянь вот-вот над этим заржет. — Ну и хули тогда пялишься, раз ничего? — Рыжий понимает, что ему бы заткнуться, потому что этими вопросами он сам себя топит, но сделать ничего не может: либо мысли о возне на площадке, от которых полыхает на лице и в штанах, либо этот тупой диалог, в который хотя бы можно вложить толику злости и попытаться выглядеть хладнокровным. — А что, нельзя? — улыбка растягивается на лице еще шире, и выглядело это совсем по издевательски. — Я, блядь, терпеть не могу, когда на меня пялятся. — Ммм, терпеть не можешь… а что тогда любишь? Мо теряется, вот как на это отвечать? Тянь ему задачу только усложняет: — Что любишь, по мимо баскетбола, разумеется? На сколько сильно ты к нему неравнодушен мы уже выяснили. Нет, молчание бы его не спасло, «остаться дома» — тоже. Нужно было что-то более глобальное, например: оставаться единственным третьим лишним и всё — лучше уж перетерпеть ощущение неуместности, но со своими друзьями, чем чувствовать как твои постыдные мысли и действия всплывают наружу, как Тянь буднично и подло вываливает их на поверхность. Мо, блядь, к такому не готов, и на подобное не подписывался. Секунда отделяет его от намерения отодвинуть стул и подняться, оперевшись ладонями о край стола. Секунда, чтобы развернуться и свалить домой без объяснений, там где он и должен быть, уже как пару часов, а не играть в дружеский квартет. Возможно: выражение его лица кричало об этом, или напряженные костяшки цепляющие столешницу выдавали, но чужой голос отрезвляет мнгновенно: — Шучу, с едой определился? — Тебя ебет? Огрызается и чувствует, что этим «шучу» ему словно ослабили невидимый поводок. От этого становится предельно мерзко. Мол: раз шучу, значит не считается. — Ты всегда такой злобный? Хочу пойти сделать заказ, — Тянь улыбается на удивление добродушно и кивает головой вбок, в сторону кассы, скрытой за панорамными окнами, где уже стояла небольшая очередь, и поясняет, — так быстрее будет, чем официантов ждать. — Да Рыжик, ты уж определись пожалуйста, жрать охота, — подключается Цзянь. — Мне, кстати, грибную на белом соусе. Жрать и вправду охота, Мо лихорадочно пробегается глазами по ламинированной бумаге: длинный ряд с пиццами — сразу нет, различные виды пасты — тоже мимо, супы, салаты — нет и нет, сэндвичи — сэндвичи это да, это уже свое, родное, привычное, а Мо человек верный своим принципам, поэтому выбор очевиден. Как будто два куска промазанного хлеба могут иметь отношение к психологической стабильности. — Двойной сэндвич, без… — Господи, Рыжик, опять ты со своим сэндвичем. — Опять ты какого-то хера заглядываешь мне в рот! — Много хлеба есть вредно, Рыжик, запоры замучают. — Да ладно блядь, а пицца — это по твоему что? — Ну пицца это другое… — Да ну нахуй, ты серьезно? — Ты просто зазнался, из-за своей работы, вот и выпендриваешься. — Я тебе сейчас просто втащу, потому что ты такой тупой. И понеслась: череда взаимных препирательств, сплошная брань, нецензурщина и похабщина — сливались в единый непереводимый фольклор. Многие клиенты продолжали недовольно оборачиваться, но осуждение в их взгляде было направленно не на поглощенных в спор идиотов, и не на Хэ Тяня, успевшего вовремя свалить в зону оплаты, все внимание в конечном итоге было приковано к Чжаню Чженси, абсолютно невозмутимо смотрящему в экран смартфона. Откуда окружающим было знать: что для них — матерная ругань, то для Чженси — саундтрек по жизни, постоянный, привычный слуху фон еще со времен старшей школы. — Девочки, хватит ссориться, Вас слышно по всей улице, — Хэ Тянь приземлился на свободный стул, вызвав удивление сразу у обоих. — Ты когда успел прийти? То есть, когда ты успел свалить? —проводил траекторию его движения Цзянь, — погоди, там же очередь была, ты так пролез?! — Сказал, что у тебя диабет и тебе нужно есть по расписанию, так что расслабься, еду скоро принесут. Тянь немного шире, чем обычно это требуется сидящему парню, развел бедра и начал интенсивно разминать шею, как после сна в неудобной позе, когда нужно хорошенько разогнать кровь. — Придурок! Гуаньшань, наблюдая за их диалогом, старается не замечать, как по коже брюнета разливается краснота: от шеи к лицу и едва виднеющимся ключицам, из под горловины футболки. Чувство незавершенности действия накрывает его внезапно. Что-то вроде не закрытого мини-гештальта. Он же точно хотел что-то Хэ Тяню сказать, но видимо это что-то совсем незначительное. Еду и правда принесли быстро, вполне возможно персоналу уж очень сильно хотелось заткнуть рот болтливым клиентам. Молодая официантка с огромным подносом расставляла белые плоские тарелки и влажные стаканы с колой. Мо сидел отвернувшись от остальных, переключившись на созерцание улицы вокруг, на добрые полминуты выпадая из общей беседы. — Ваш двойной сэндвич, без сыра, пожалуйста! Он замирает, продолжая бесцельно пялится на дорогу, затем медленно разворачивается к столу. Белая керамическая тарелка, на ней: красиво наколотый шпажкой сэндвич. Без сыра. Все как он любит. А еще он любит спать, но сна в его жизни, видимо, очень не хватает, потому что от недосыпа мерещится, что про сыр он Хэ Тяню сказать не успел.***
Уже будучи дома, Гуаньшань, мокрый после душа, развалился на прохудившемся диванчике жадно потягивая большую кружку крепкого зеленого чая — все таки сэндвич оказался пересоленным. Пиликающий звук смартфона уведомлял о новом сообщении в ви-чате. На экране аватарка отправителя — Хэ Тянь собственной персоны, и банальный текст: — Привет~ чем занимаешься? Этого стоило ожидать, после того как в пиццерии Тянь сам отсканировал его профиль, воспользовавшись подходящим моментом. Мо вертит в руках телефон, собираясь закрыть чат. Ненадолго задерживая взгляд на изображении контакта. Он максимально ювелирно нажимает на фото, стараясь не дышать и не задумываться, зачем это делает. Теперь изображение серых глаз и ниспадающей на них черной челки сделалось полномасштабным. Сексуально — все что первым приходит на ум. Рыжему собственная реакция, в очерченной раз, не по душе. Совсем не думает над логикой, над тем что: «сексуально» — это все-таки когда тебе по душе, а не наоборот. — Вот позер, блин! Мозг выдает самое рациональное: «не отвечай, ты не обязан общаться с ним, только потому что он друг твоих друзей». Рыжий твердо решает забить и проигнорить.***
Хэ Тянь выкуривает сигарету до половины, прежде чем экран победно загорается. Он думал, что успеет дойти до фильтра, но Мо Гуаньшань сработал на опережение. Читает ответ и с губ срывается смешок, заставляя дым идти носом. На открытой странице чата высвечивается короткое и дерзкое: «че надо?»