Гуаньшань пялится в смартфон, подкручивая яркость на максимум. Вчера вечером они с Тянем переписывались, а утром он обнаруживает себя лежащим на диване, в одних трусах, накрытым полотенцем. Отрубился не дойдя до кровати — с ним такое бывает.
Вчерашняя кружка с наполовину недопитым чаем, на ощупь слишком холодная. Рыжий опрокидывает её залпом в себя, не обращая внимания на образовавшуюся горечь, снова откидывается в лежачее и снова пялится, перечитывая вчерашний диалог, внимательно, словно в нем внезапно что-то могло измениться:
[23:19]
— Привет~ чем занимаешься?
[23:21]
— че надо?
[23:21]
— Поболтать с тобой хотел
[23:22]
— о чем? я занят.
[23:22]
— Так чем занимаешься?
[23:22]
— какая разница?
[23:23]
— Какой ты не дружелюбный. Как себя чувствуешь?
[23:23]
— всмысле?
[23:23]
—
Ну, мы с тобой не хило приложились на площадке, спинка не болит?
[23:24]
— не доебывай, а
[23:25]
— Это не доебки, это интерес.
[23:25]
— какой к черту интерес
[23:27]
— Интерес, сколько еще сообщений мне отправит занятый Мо Гуаньшань. Пока вышло шесть.
[23:29]
— На седьмое я и не рассчитывал. Спокойной ночи ~
[23:29]
— вот и не рассчитывай!
[23:33]
— Вау! какая прелесть…!
Но, к сожалению, ничего не меняется: ни в вопросах, ни в ответах.
Мо припечатывает край смартфона ко лбу, а затем начинает тихонечко постукивать по черепушке, нервно так, зажмуривая веки до грубых морщинистых складок.
«Вот и не рассчитывай» — ну ты совсем еблан или да? Мажорчик не только на седьмое не рассчитывал, но и на то, что ты окажешься таким тупицей…
Вот не было опыта в полуночных переписках, не стоило и начинать, — мысленно терзал себя Рыжий.
Ну по крайней мере, Гуаньшань был уверен: Тянь ему точно больше не напишет, какой в том толк — общаться с человеком, который на твое: «да» максимум способен на: «хуй на».
В школе Мо Гуаньшаню постоянно говорили, что единственные его таланты — грубость и сквернословие. Возможно доля истины в этом была, а может и вовсе правда, до единого слова. Только он уже не школьник, но талант, как известно, не пропьешь. Он не то что бы по другому общаться не умеет, просто не видит мотивации. Не у себя — у Хэ Тяня.
Рыжий может иногда и делает что-то импульсивно и только потом включает голову, но идиотом он никогда не был, а мутный Хэ Тянь тем более на него не похож; И все эти попытки в недо-дружбу или в что бы то ни было — Гуаньшань не верит. Не верит, что оно жизнеспособным может быть. Это Цзянь и Чжань с малых лет с ним таскаются, а такой как Мо, таким как Хэ нахрен не упал. И не упадет.
Лучше сразу на корню обрубить, чтобы потом избавить себя от случайно услышанных фраз: «Этот рыжий нищеброд даже общаться не может нормально, нафига вы с ним возитесь или это благотворительная акция какая-то?» За глаза он про себя такое уже слышал, случайно, а сказали бы в лицо — может даже и не втащил бы. За правду же не бьют. А вот за Чженси, получившего перед этим поощрение за хорошую успеваемость, и награду за спортивные успехи — было обидно. Потому что хорошие ученики должны отмечать свои победы в кругу таких же успешных друзей или дома с семьей, а не ввязываться в конфликты в прокуренных школьных подворотнях.
Мо нервно закусывает губу, слишком сильно впиваясь кромкой нижнего ряда зубов в мягкую слизистую: то ли школьные флэшбэки, то ли стыд от их с Тянем диалога, или просто неумение валяться, так как привык постоянно быть в движении: заставляет его сесть и откинуть наконец-то полотенце. Откинуть не получилось — получилось отодрать. С болезненно-хрустящим звуком от прилипшей к животу махровой ткани. С протяжным: «сукаблядь» он плетется в душ, намереваясь хорошенько обтереть мочалкой кожу на животе, которая еще долгое время будет оставаться слизисто-гладкой, даже под самыми горячими струями.
Когда выходит из ванны, в крошечной квартире во всю разливается рассветное золото, успевшее заместить собой былой полумрак. Утро обещало быть солнечным. Это одна из причин, (помимо возможности чуть дольше поспать) почему Мо любил заставать утро дома и начинать смену позже официального открытия забегаловки: солнце на его жилой стороне появлялось только в первой половине дня и восход он старался встречать, потому что так создавалось ощущение, что ты не погряз в своих проблемах настолько глубоко, что бы не замечать самых незыблемых вещей.
Даже маленькая съемная квартирка кажется огромной и вдохновляющей, когда смотришь на встающее за горизонтом бесконечное марево, держа в руках подаренную мамой кружку с свежезаваренным чаем. Нарушая собственную статичность, только ради того чтобы из этой кружки отпить, наслаждаясь моментом, пока капли воды на обнаженной коже еще не успели обсохнуть, потому что ты намеренно не вытирал их тщательно, что бы на подольше запомнить ту редкую свежесть и прохладу на теле, которые исчезают за жалкие десять минут у плиты в «Жирной утке».
Новое оповещение настигает Рыжего во время мытья посуды, когда скудная пена стекала с пальцев — в самый неподходящий момент.
Вот что обычно может прилететь утром в телефонный чат?!
Правильно: «доброе утро, ты не мог бы подменить меня…» или «самое время оформить кредит наличными…», или полный форс-мажор: «вы топите соседей».
Но топить ему некого — у Мо первый этаж с выходом прямиком на улицу, подменять тоже — и так на работу собирается, а кредит он может оформить только нахуй, прям за бесплатно.
Как Рыжий и предсказывал: Хэ Тянь ему не пишет. Хэ Тянь скидывает фотку.
Он искренне удивляется, когда видит на экране хот-дог внушительных размеров.
«Бля, так он не шутил?» — и Гуаньшань инстинктивно плечом передергивает, вспоминая, как Тянь ему про этот хот-дог втирал, обдавая ухо опасным, близким жаром.
Не шутил, потому что между булок по высшему разряду: сосиска, зелень, майонез, горчица, кетчуп, — все как положено. Держит крепко, пальцами длинными и судя по лаконичному повторяющемуся узору между серых каменных плит — находится на улице.
[08:52]
—
Будешь? — сообщение все же прилетает, сразу после фото.
[08:52]
— не люблю горчицу
[08:54]
— А если я её слижу, тогда будешь?
[08:55]
— ты долбанутый вкурсе?
[08:56]
—
Приходи ко мне * пользователь отправил Вам свою геолокацию*
[08:56]
— нет
[08:56]
— Тогда я твой съедаю?
[08:56]
— с хрена ли он мой; ты сам его купил
[08:58]
— Для тебя.
[09:00]
— хочешь ешь, мне до пизды, хот-доги это такое себе.
[09:03]
— Ну да, не то что сэндвичи.
Это лучшее, что я откопал в своем районе.
[09:03]
Хочешь пригласить меня на нормальный обед?
[09:03]
— нахрен не упало
[09:03]
— мне на работу пора
[09:04]
— и хреновый у тебя район значит.
[09:05]
— На выходных тоже работаешь? Тогда приду к Вам поесть, я же обещал ~
[09:06]
— Даже не думай там появляться!
[09:07]
— Хах, братец Мо, это не тебе решать. В любом случае тебе уже нашлась замена.
Гуаньшань в недоумении сводит короткие светлые брови, все еще стоя возле раковины, задницей оперевшись на столешницу. Хэ Тянь набирал следующее сообщение. Рыжий ждал пока прыгающие в чате точки перестанут так раздражающе себя вести, совсем позабыв про свои ранние рассуждения про: обрубить на корню и тому подобное.
Точки-сучки все не унимались, а на экране всплыла надоедливая реклама:
«Соулмейты — любовь на всю жизнь с самой первой встречи. Десять реальных способов встретит свою родственную душу быстрее».
Рыжий агрессивно смахивает: сейчас эта ахинея бесила больше обычного, словно напоминание, которого не просил и совет, в котором он не нуждался. Вот нахуя тогда, спрашивается?!
Режим ожидания наконец пропадает, а в чат прилетает очередное фото.
[09:12]
— Вот, смотри кто пришел поесть со мной.
Когда изображение фокусируется, Рыжему хочется спрятать телефон в карман или в мусорный бак. И ладно бы Тянь что-то сомнительное отправил: обнаженку там какую-нибудь, у Мо тогда бы хоть причина была себя оправдать. Но все вполне прилично: Тянь, сидящий на корточках, в одной руке держащий хот-дог, а рядом об голень трется пухлая тушка серо-полосатого кота, на заднем фоне банда непуганых жизнью голубей, явно ждущих момента, что бы булку у человека отжать. Глупые птицы замершие в моменте со своим типичным идиотским видом: курлык нах.
Рыжий и правда телефон спрятать хочет, но не может, потому что так, сука, магнетически, в девять утра люди не улыбаются, работающие в сфере услуг — возможно, а мажоры с ослепительно белыми зубами должны спать до обеда, после своих фееричных тусовок. Не то, чтобы Гуаньшань хоть что-то в мире золотой молодежи понимал, но её представитель, по его скромному мнению: сидеть по утрам на корточках, посреди улицы — не должен, при этом дешевый и сомнительный завтрак поедать.
Челка темная и непослушная на глаза серые лезет, густые брови в разлет, губы выразительные от щеки к щеке тянуться. Приземленный вид тут только у тварей божьих, а Тянь — Тянь нереальный, и в голове одна мысль: «какой же ты, сука, красивый».
[09:13]
— Красивый, правда?
«Очень» — но Рыжий пальцы себе откусит скорей, чем подобное напишет.
[09:14]
— В моем районе все коты такие, поэтому не настолько уж он хреновый.
Дааа…коты, конечно же коты! Пиздабола кусок.
Специально ведь пишет, точно зная как себя любимого подать. У Мо руки чешутся что-то едкое на этот выпад ответить, но смотрит на часы и на то, сколько времени сожрала их беседа и резко передумывает. Да и что-то подсказывало, что в умении оставлять последнее слово — он Хэ Тяню не соперник.
Мо хватает минут на двадцать. Он вновь открывает отправленное селфи в вагоне метро, убедившись что никто не дышит в спину и не нависает над ним. На этот раз сосредотачивается на черной футболке сидящей по фигуре и такого же цвета спортивках. Темная ткань обтягивает мышечный торс, Рыжий всматривается в грудные мышцы, дабы проверить торчат ли соски хоть немного, однако по фото не разобрать, материал смотрится слишком непроницаемым.
Резкая темнота ловит с поличным, заставляя экран светиться слишком ярко. Он блокирует смартфон и прячет в карман. В ушах тоннельный плотный гул и механический голос из динамиков: «никогда не забывайте о собственном сердце, в нашей клинике…»
Гуаньшань отключает внешние раздражители и прижимается к стене вплотную, прикрывая глаза в ожидании конца тоннеля. О сердце сейчас думать совсем не хочется.
На подходе к «утке» выдыхает с облегчением: сквозь ряд стеклянных окон хорошо просматривается практически полное отсутствие посетителей. У него есть по меньшей мере два часа до того, как в помещении негде будет яблоку упасть. Уже на пороге вновь достает телефон — больше никаких неожиданных сообщений. Блеск.
Прозрачная дверь открывается с предупреждающей мелодией ветра, так что парочка за столиком возле окна в испуге отлипает друг от друга.
— Бля братан, напугал! А че с главного то зашел? — Цунь Тоу произносит с облегчением.
— Так получилось, — не будет же он признаваться, что предпочел не встречаться с господином Гу, который, обычно, в это время курит на задворках. Гуаньшаню пока было сложно заставить себя смотреть ему в глаза и вести непринужденный диалог. А все из-за кого? Правильно: из-за отбитого Хэ Тяня.
Девушка лысого привычно громко здоровается, вскинув тоненькую руку в приветственном жесте. Внезапное появление сотрудника ее явно не смутило.
Рыжий приветствует в ответ коротким кивком и быстро направляется к служебной двери, готовится к смене. Все как обычно: моет руки, накидывает фартук, еще раз проверяет телефон, прежде чем погрузить его в карман на неопределенное время. Черт его знает, когда достанет в следующий раз. Иногда у них случается бесконечный наплыв работяг с района, иной раз даже отлить не получается.
Он выругивается про себя, когда понимает, что ключей от кладовой на привычном месте не оказывается — на старой деревянной ключнице пустой крючок. Значит связка у лысого, поэтому он нехотя плетется обратно в зал.
Мо всегда старался лишний раз не маячить, когда они вместе, что бы не руинить людям атмосферу своим присутствием. И что бы они ему тоже крышу не двигали этими своими: хохо.
В школьные времена у них с лысым было как «за здрасьте» обхуесосить все, что касалось соулмейтов, особенно присущую этой теме романтику.
Это вот другие парни после эйфории теряют рассудок и грязнут в розовых соплях, как слепые котята, у них то такого пиздеца не будет, что б на свиданки ходить, в углах зажиматься, сердечки своей пассии перед сном отправлять. Они останутся одинокими волками, и во всякие любовные дела никогда не вляпаются, даже если эйфория, даже если высшие силы так решили.
Ну-ну. Когда Чао Син устроилась к ним официанткой на летние каникулы, то бонусом получила не только премию, но и эйфорию. «Хорошо, что не в мою смену» — думал тогда Рыжий, всерьез считая благословением свыше тот факт, что он не стал случайным свидетелем этого пиздеца и как великодушно, что вселенная уже второй раз подсобила ему в этом.
Вскоре Цунь Тоу, что называется, поплыл: таскался за своей избранной везде, попутно посвящая Рыжего: какие фильмы они смотрели, какие заведения посещали, куда выбирались на выходных, и конечно же не утаил факта, что теперь он стал настоящим мужчиной. Выебнулся, проще говоря. Гуаньшань только глаза закатывал: «божечки-кошечки, интересно то как», едва допуская мысль, кажущуюся неосуществимой: неужели у него когда-нибудь может быть так же?!
Вот и сейчас: сидят себе, друг на дружку томно поглядывают, лысый вообще как обдолбанный, сооружает розочку из салфетки.
Жуть какая.
— Ключи дай, — Мо говорит слегка на повышенных, стараясь лысого вернуть из страны розовых грез обратно в зал, к столам и стульям.
— А, да-да братан, я там это, бульон поставил и рис замочил, ты после обеда как, сам справишься?! Мне в шараге появится нужно.
— Справлюсь, связку давай уже.
— Кстати, — Чао Син подала голос, поднимаясь со стула, закидывая миниатюрную дамскую сумочку через плечо, — видела я твое падение, хорошо летел.
— Рад стараться, — пробормотал Рыжий, надеясь что девушка не начнет развивать тему дальше, но ха-ха, где уж там:
— Этот парень, об которого ты споткнулся, он с моего универа.
— Серьезно? — Мо тут же осекается, это звучало через чур удивленно, через чур заинтересовано. Хотя чему удивляться Чао Син была той еще зазнайкой, училась в престижном заведении и очень этим гордилась, а тут просто неожиданное, но логичное совпадение, что они с Хэ ходят в один универ, не в маникюрный салон же, господи.
— Серьезно, я конечно удивилась, увидев его тут. Он в этом семестре восстановился, думаю половина потока захотела бы оказаться на твоем месте…и пасть к его ногам, прям как ты, — ржет вот совсем не как девочка.
Мо только цокнул недовольно, достойного ответа у него все равно не было, а тему эту хотелось куда-нибудь поглубже затолкать.
Половина так половина, пусть себе падает: хоть на колени, хоть мордой в пол. И вообще, это значит только одно: нет никаких сомнений в том, что мажор вскоре отвалит и имени его не вспомнит. Скорей всего даже будет просить светлоголовых товарищей того Рыжего с собой больше не брать. Потому что: ну совершенно ведь не вписывается.
— Что поделать, красавчик же… Ладно мальчики, трудитесь, у меня времени в обрез, матушка прибьет за ожидание, — она наклоняется и целует лысого в щеку, на что Гуаньшань кривит мину и с видом пересохшей кураги отворачивается. Похоже он никогда к этому не привыкнет.
— Ужин! у нас в семь, не забудь, — грозит указательным пальцем на пороге и упархивает через входную дверь, не дожидаясь ответа, оставляя после себя ощутимый шлейф цветочных духов.
— Я буду — орет лысый в след, и его ответ заглушается захлопнувшейся входной дверью и мелодичным звяканьем колокольчиков.
— Эй, братец Шань, я ведь тоже ничего, да? ну почти красавчик, — Цунь Тоу манерно проводит ладонями по скулам, поднимаясь к вискам и макушке, — чисто гипотетически, отбросив нашу дружбу: ты бы запал на меня?
— Слышь блядь, захлопнись, я не из этих.
— Ну гипотетически.
— Гипотетически: сходи-ка ты нахрен.
***
Эйфории без разницы из этих ты, или из тех. Она вообще размывала границы людских условностей и предрассудков, вырезая из обихода подобные выражения. И как бы некоторые представители человечества не противились ограничению свободы и отсутствию выбора, непредвзятость этого явления была железобетонным фактом.
Это как смотреть спортивный матч по телеку. Вот ты наконец-то дошел до того возраста когда интересно за происходящим наблюдать. На экране: накал страстей, соперничество, постоянное напряжение — те самые эмоции, ради которых и затеял просмотр. Однако просто смотреть не интересно, появляется потребность отдавать свою энергию кому-то конкретному и за кого то болеть: за синих или красных. Кто-то сразу понимает, что поддерживать нужно синих, кому-то по душе красные, а есть те, кто определится не может — обе команды же нормально справляются, ну!
Эйфория сомнений не оставит, если ты сам не можешь додуматься, вселенная подскажет за чью команду тебе играть. Останется только согласиться, что да: «синие мне все же нравятся немножко больше». А шрам на сердечной мышце, не даст этого забыть, небольшое такое напоминание длинной в жизнь.
Хэ Тянь суть этой игры понял слишком рано. Не в плане самоопределения. Нет. Для такого он тогда был еще мал. Просто будучи пятилетним мальчиком, он разгадал вселенский замысел, точнее его отсутствие, прям не отходя о кассы. В парке развлечений.
Это было время, когда перед Тянем вновь открылась благополучная картина мира. Тянь тогда особо не вдавался в подробности, что это могло значить, просто фраза уж больно странная, вот и запомнил. Её сказала тетушка, к которой он ходил дважды в неделю. Они общались несколько месяцев, в основном Хэ Тянь делился историями о маме: о том куда они ходили развлекаться, что любили есть и во что играть. Когда она была жива, разумеется. Он тогда вообще часто начинал свой рассказ со слов: «а вот когда мама была жива…» Никогда не произнося эту фразу по иному.
Пока однажды на банальный вопрос доброй тетушки у него не вырвалось: «я принес ей цветы, белые, потому что они ей нравились, не знаю нравятся ли сейчас, потому что она мертвая, а мертвым уже ничего не нравится. Но брат сказал, что любимые цветы это все равно считается…»
Вот тогда то перед ним и открылась та самая картина мира — благополучная. Хэ Чэну тетушка сказала, что теперь Тянь принял факт смерти матери и готов к новому этапу.
Вот так оказывается бывает: ты понимаешь, что мама никогда больше не вернется, а картина твоего мира оказывается благополучной. Черт его знает, потому что благополучия Тяню всегда хватало с лихвой, а вот мамы нет.
День, когда перед ним открылась картина реальная, он запомнил слишком хорошо. Потому что этот день вполне можно назвать очень-очень счастливым. Когда старший брат и брат Цю ведут тебя одновременно развлекаться — это почти как редкая звезда, пролетающая в небе над планетой с шансом раз в тысячу лет.
Хоть Тянь и был в этом парке развлечений бесчестное количество раз, но таким составом впервые.
Он тогда искренне верил, что это мама с неба всё устроила, и только когда вырос, к своему сожалению понял: так оно и было.
Высокий навес уличной кафешки в красно-белую полоску, скрывал посетителей от палящего вовсю солнца. Тянь с интересом наблюдал за аниматорами, потягивая молочный коктейль через широкую соломинку. Он ритмично болтал ногами, от переизбытка эмоций, поглядывая то на Чэна, то на Цю.
Им, в отличии от пятилетки, было не весело, хотя Тяню уже тогда, в целом, было насрать: ему главное хорошо.
Однако это не мешало смышленому мальчику улавливать настроение взрослых и даже на уровне своего возраста понимать: что ты заноза в заднице, сдвинутые в гармошку дела в плотном графике, наспех прорубленное окно в каждом распланированном часе. Кстати об окнах, если бы Хэ Чэн мог знать будущее, возможно в его плотном графике этих свободных окон было бы больше. Возможно тогда бы не пришлось сталкиваться с реальным. Возможно. Но кто о нем думает, об этом далеком будущем, когда оно мелкое и наполовину беззубое сидит перед тобой и улыбается. А ты не можешь понять, что в этой юной голове творится, потому что в их семье только у Хэ Тяня улыбка могла значить что угодно, он у них единственный, кто умел запрятать в нее абсолютно любую эмоцию.
— У принцессы Белоснежки под платьем белый лифчик, я сам видел, когда она наклонялась — говорит и с хрипящим звуком посасывает молочную пену.
— Я реально боюсь того, что из тебя вырастет, — Цю достает из кармана брюк сигареты, но вовремя одергивает себя, они же в детском кафе.
— Блядь, — и еще раз забывается.
— Еще коктейль мне закажите, — Тянь очень быстро уловил причинно-следственную связь между жалостью к его наполовину осиротевшей личности и возможностью позволять себе немного больше, чем это дозволено. Например сладкого или внимания.
Чэн простым жестом указывает персоналу повторить.
— Эй, малой, не сильно ли много сладкого? Не боишься, что все зубы выпадут. Будешь потом до конца жизни только в лифчики заглядывать.
— Братец Цю, ты что совсем идиот, они же молочные, они и так выпадут…
Хэ Чэн на это сухо ухмыляется, косится на сидящего рядом мужчину.
— Весело тебе? — Цю смотрит в ответ и откидывается на спинку стула, — погоди, эта малявка вырастет и даст тебе просраться.
Когда вид на разноцветную цветочную клумбу и не менее разноцветных аниматоров перекрывается белой пеной в граненном стекле, услужливо поставленной на стол, происходит то, что о чем Тянь уже много раз слышал, но еще никогда не видел.
Воистину уникальный день!
Бедная принцесса Белоснежка с звонким вскриком садиться на корточки, заливается краской и хватается за грудь, скрытую за квадратным вырезом синего бархата — совсем немного демонстрируя факт, что Тянь не соврал Чэну и Цю. Тянь в предвкушении заползает с ногами на стул, глядя на то, как алеющая кожа на лице молоденькой девушки покрывается испариной, а звуки из ее рта становиться все менее предназначенными для невинных детских ушек.
Вот она — эйфория! Вокруг которой столько шума. Прям перед его глазами. Рукой подать.
Хэ Тянь передвигает стул, все еще желая наблюдать из-за тени навеса. Эйфория не бывает в одного, значит есть тот второй, кто так же как и принцесса смешно дышит и не может подняться на ноги. Только вот никаких принцев он рядом не видит. Зато видит кое-что другое: рыжая коса и длинное зеленое платье.
«Какого…»
Принцесса Фиона, которую Тянь видит в парке первый раз, своим видом действительно другой принцессе не уступает: так же дышит и краснеет.
Мальчик с возмущенным видом поворачивается к своим взрослым спутникам, уж они то обязаны пояснить. Те тоже смотрят на происходящее, Цю даже вставляет сальный комментарий.
— Гэгэ, почему так? она же с Шреком?
Цю ржет, Чэн тоже давит вялую лыбу.
— А ты пацан, что думал, в сказку попал? — Цю треплет блестящие темные волосы на макушке, — это же эйфория, ей насрать, понимаешь? Тут и великан дюймовочку натянуть может.
Тянь не понимает.
Но прежде чем начать понимать сильная рука Хэ Чэна мягко сжимает его плечо
— Хэ Тянь, так бывает, — и смотрит так по доброму, — ты поймешь, когда подрастешь.
— А у Вас уже так было? — Тяню реально интересно, потому что эти двое ничего ему не говорят, даже когда он обещает, что по секрету.
— Нет конечно, — Цю наклоняется к мальчишке почти вплотную, — мы слишком круты для этого дерьма!
***
Улыбка сползает с лица как только бесшумно отжимается кнопка камеры.
Горчицу не слизывает, просто обтирает полуфабрикат салфеткой и кидает на асфальт. Продолговатую булку уже остервенело дербанят голуби.
Тянь просто слишком крут для этого дерьма.
Садиться на лавку и старческим жестом разминает колено, к которому совсем недавно прижимался бродячий кот, сейчас уже склонивший морду набок, жадно разминающий сосиску в зубах.
Хэ откидывается на досчатую спинку, и прикрывает веки: спать хотелось нещадно, аппетита нет, настроения тоже, Рыжий этот просто бесит, а у Тяня сейчас нет энергии что бы что-то из себя изображать.
Закуривает, выпуская дым, смотрит на экран слишком не по доброму, затем в даль улицы: заебанно и апатично.
«Несговорчивый уебок» — снова, мысленно, к экрану.
Прикладывается макушкой к деревянной панели с тупым звуком, больней все равно не будет. Просидеть так минут пятнадцать, пока утренние колеса не подействовали окончательно и вернуться домой, чтобы наконец-то беззаботно уснуть, пока остальной мир проживает свой новый день.
Сменившийся неоновый свет от электронного баннера с синего на красный заставляет приоткрыть веки. От природы серые глаза под искусственным светом наливаются алым. На экране, до ванильного запаха — счастливая пара, на языке — переслащенный привкус. Куда ж без вишенки, но вместо неё лаконичная надпись: эйфория — путь к счастью.
— Путь в жопу, в полную жопу путь, — Тянь говорит шепотом, как в легком бреду, не отлипая головой от лавки.
Широко разводит длинные ноги поперек сидушки, лишая любого возможности подсесть. Спутанная челка налипает на глаза, хаотично распадаясь по лицу, тем самым только подчеркивая идеально ровный профиль, наполовину прикрытые веки в итоге смыкаются между собой, неон падает красным треугольником над верхней губой. Любой прохожий сказал бы, что этот юноша необычайно хорош собой.
Баннер продолжает настырно гореть.
Гори в аду. Он для этого дерьма оказался не просто крут, он его переиграл, ну или оно его. Синие или красные, какая разница? Эйфория все проглотит в свою вселенскую мясорубку, у Хэ Тяня на выходе уже давно — глубоко фиолетовый.
