***
И тут откуда не ждали (а ее, как известно, никогда и ниоткуда не ждали) появилась Кэти Киллджой и возомнила себя великим разоблачителем, который выведет Валентино с Воксом на чистую воду. Но вывести их получилось только из себя. Нарыть достаточно материалов, чтобы потенциально засадить эту парочку-кошмарочку за решетку ей ничего не стоило. Вокс с Валентино отличились буквально везде начиная от домогательств к сотрудникам, заканчивая сбором в прямом эфире пожертвований в несуществующие благотворительные фонды. И пока эти двое довольно хихикали над тем, какие они карикатурные злодеи, Кэти методично собирала на них компромат. Естественно, никаких благородных мотивов у нее не было. Только скандалы, только шантаж. А Энджел терпеть ненавидел всю эту политику. Тем более, что из всего отвратительного и неправильного, что есть на Вокстеке, его касались только руки Валентино. И это и так было уже чересчур. Но Кэти по какой-то причине решила, раз Энджел ебется с Валом, значит, и секреты все его должен знать. Будто стратегические данные передаются не иначе как половым путем. Дорогуша, если бы все было так, Энджел Даст уже давно был бы сотрудником месяца в ЦРУ, а не вот это вот всё… Но Кэти прилипла как банный лист сначала с расспросами, потом с угрозами. Потом начала преследовать их по гостиницам и ресторанам, пока терпение Валентино наконец не лопнуло. А это, как известно, никогда добром не кончается.***
Он опаздывал на день рождения Чарли уже на два с половиной часа. Ужасно стыдно, но обстоятельства были буквально сильнее него. И тяжелее килограмм на двадцать. Вал навалился на Энджела почти всем весом, зажимая его на и без того тесном заднем сиденье машины. — Значит так, я проеду мимо дома этой суки один раз. Запомни его хорошенько, — Вал давил на податливое тело Энджела, без труда разводя своей коленкой его слабые ватные ноги. Не зря же Вал так старательно его весь вечер спаивал. Но Энджел только дрожал как осиновый лист и мотал головой из стороны в сторону, пытаясь избавиться от звона в ушах. — Эй, ты вообще меня слушаешь? — голос Валентино в моменте сорвался на визгливую интонацию. — Да-да-да, — мямлил Даст еле собирая из букв слова. — Пролезть к ней во двор, подкинуть записку, смыться. Погром нужен или сделать тихо? — Без разницы. В любом случае, если Кэти не выполнит требования из записки, завтра вечером ее хату разнесут в пух и трах. — Прах, — закатил глаза Даст, отворачивая от Вала лицо. — Правильно говорить «в пух и прах». А у тебя только одно на уме. — Будешь паясничать, встанешь следующим на очереди после Кэти, — Вал с силой сдавил пальцами щеки Энджела и развернул его лицо обратно к себе. — Это же не значит, что ты собираешься ее… Убить или типа того? — в медленно трезвеющей голове Энджела закопошилось сомнение, — Я на такое не подписывался, Вал! Мы ведь просто припугнем ее, верно? — Я не понял, тебе эту суку что, жалко? Считав в интонации Вала явную угрозу, Энджел соврал: — Нет конечно, нисколько! — Вот и не задавай тупых вопросов тогда. Поставив таким образом в дискуссии жирную точку, Вал переключил внимание на усыпанную блестками грудь Энджела. И, недолго думая, сунул руку ему под майку. Мальчик поморщился. — Вал. Отвези меня, пожалуйста, к Чарли. — Подождёт твоя Чарли, — Валентино равнодушно фыркнул, — Будь молодцом, Энджел, перевернись-ка на живот. Энджел едва слышно вздохнул и подставил себя Валу в требуемом положении. Где-то за спиной в темноте он слышал как лязгнула бляшка на расстегиваемом ремне. И приготовился к боли.***
Он ворвался в рев толпы и тут же оказался сбит с толку шумом музыки в колонках, ярким светом и общими радостными криками. Какой-то пацан с порога полез к нему целоваться. Энджел уткнулся губами ему в щеку и выхватил из рук шот текилы. Опрокинул в себя. И, поморщившись, позволил поцелую проникнуть в свой онемевший от крепкого алкоголя рот. Тут-то он и встретился глазами с Хаском. Энджел кокетливо подмигнул. Тот в ответ закатил глаза. Видали таких дохуя правильных, которым и хочется, и колется, и маменька не велит. Энджел смерил долгим взглядом уходящего вглубь комнаты Хаска. Маршрут перестроен. Энджел был уверен, что хорошо знал таких, как Хаск. Они пялятся, хотят, злятся, от этого еще больше хотят и ещё пуще злятся и отрицают. Но останься с ними наедине — схватят за волосы и будут драть как сидорову козу. В этом, по сути, не было ничего хорошего. Но Энджел жутко любил выводить таких дуриков из себя. А этот оказался какой-то неправильный. Начал пороть пьяный бред про кровь и мертвецов. Будто жуткая ночная улица была недостаточно жуткой и ночной. Будто у Энджела у самого на уме недостаточно мыслей о смерти. Вал убьет Кэти, в этом нет никаких сомнений. А Энджел несет ей записку, в которой, пусть не самым изобретательным слогом, зато четко и доходчиво, изложено последнее китайское предупреждение. У этой дуры есть последний шанс завтра встать на колени, вымолить прощение и сохранить свою бестолковую жизнь. Но на следующее утро она собралась в полицию. И если б не Аластор, могла бы даже туда дойти. Зря Энджел потащил Хаска к ее дому, ой зря. Но иначе он не мог, делать такое в одиночку было бы смертельно страшно. А так было перед кем бодриться и давить из себя беспечность. Энджел не планировал влюбляться в Хаска. Это было бы ужасно неосмотрительно. Да и с чего бы вдруг Энджелу сходить по нему с ума? Парень как парень. Не влюбляться же в самом деле в темные мешки под глазами, хмурый лоб и полные тоски глаза? Кому вообще такое может понравиться? Надо быть полным дурачком, чтобы в такого, да так скоропостижно, да так крепко втрескаться. Как хорошо, что Энджел Даст не дурачок. Как хорошо, что он вовсе не о Хаске думает каждый долбаный вечер с их первой встречи. И вовсе не Хаска представляет внутри себя, наспех передергивая в горячем душе перед сном. А ведь Вал подобное с рук не спускает. Он за такое сразу спускает с лестницы вперед башкой до тех пор, пока лицом не пересчитаешь все ступеньки.***
Схватить у кафе такси и вместо пар поехать к Энджелу домой, чтобы… Ещё раз попить кофе, который они буквально только что пили — логика, конечно, гипсокартонная. И главное, обоих в этой идее ничего не смутило. Хотя, если б Энджел сказал что-нибудь типа «Эй, Хаск, у меня дома такие классные обои, приезжай посмотреть», тот примчался бы, виляя хвостом. Прежде чем залезть друг другу чем только можно и куда только можно, требовалось хотя бы немного для приличия поделать вид, будто они не знают, зачем людям нужна кровать. Это называется «этикет». Поэтому для начала они очень даже прилично целовались, пока Энджел нервно елозил на коленях у Хаска, терся пахом о его живот и отмечал, что сквозь тугие джинсы это ощущение особенно нетерпеливо приятно. И как же Хаск мог отказать дорогому другу в услуге сжать его бедра посильнее и покрепче, прижаться там, откуда напряжение расходилось по телу болью. А потом непослушными пальцами кое-как расстегнуть молнию на джинсах и провести внизу ладонью. Энджел вздрогнул и отрывисто выдохнул. Хаск плавно двигал рукой, то сдавливая, то разжимая пальцы. Все шло достаточно гладко, пока Хаск своевременно не вспомнил, что дальше, собственно, в постели он может удивить только карточными фокусами. Прежде у Хаска случался секс прям с реальными людьми, и (ничего себе) больше, чем один раз. Но это было так давно, что уже даже неправда. Так что назвать себя ебельных дел мастером язык как-то не поворачивался. Тем более на трезвую голову. Но глаза боятся, а руки уже стянули джинсы с Энджела и совершенно бессовестно лезли черт знает куда, пока мозг отключается от перегрева. Энджел не мог этого не заметить. Но Хаск так усердствовал, ещё и с таким взволнованным выражением лица, что равнодушным остаться тоже было никак нельзя. Его шершавый подбородок щекотал кожу. Дрожащие руки сжимали чужие бедра, но без властности и силы. Хаск просто цеплялся за ноги Даста, чтобы не соскользнуть. Всё-таки одновременно держать контроль и над дыханием, и над телом (и до кучи, над чьим-то ещё, блять, телом) — это задачка для людей, которые пишут слово «спорт» через «О», а не через «И». А дыхание с непривычки ой как сбивалось, и движения выходили какими-то неумелыми и резкими. Нелепо, Хаск, это просто нелепо. Но Энджел почему-то был дико рад всему происходящему. Откидываясь на подушку, он чувствовал щекочущее нежное тепло и аккуратно помогал Хаску, сам задавая нужный вектор движения. И Хаск быстро обретал уверенность, а Даст только рад был помочь ему раскрепоститься, охотно поддаваясь на каждое действие, а иногда и предугадывая их. А как только нежничать надоело, он с удовольствием продемонстрировал, что «кувыркаться» это нифига не метафора, если проявить должную проворность и гибкость. Хаску оставалось лишь офигевать и ловить свою часть благодарности за проявленные старания.***
Они молча сидели за столом. Энджел догребал ложкой остатки риса с тарелки. А Хаск залипал в стену напротив, переживая жесточайший экзистенциальный кризис в своей жизни. — Так какое максимальное число пальцев во мне было сегодня вечером? — идеальная фраза, чтобы разорвать молчание, которое, к слову, было скорее умиротворенным, чем неловким. Хаск медленно повернулся и поднял руку с некоторым количеством отогнутых пальцев. Энджел расплылся в тупорылой улыбке, предвещавшей несмешной прикол. И тихонько насвистел музыкальный мотив из «Голодных игр». — Блять, придурошный, — Хаск смущённо опустил руку обратно на стол. А Энджел внимательно присмотрелся к ней намётанным глазомером, прикидывая что-то. И с задумчивым выражением во взгляде проговорил: — Ясно. Снова повисла тишина. Что ему там, блять, ясно? «Ясно». Не «хорошо». Не «ну ты, Хаск, и молодец!» Энджел вернулся к ковырянию риса вилкой. Хаск уже больше ни к одной мысли не мог вернуться. Спасибо большое! — Как у тебя так круто рис получился? — снова актуальный вопрос, о котором невозможно молчать, обрушился на сознание Хаска. — Не разваривается, не липнет. Вкусно капец. Конечно, Энджел, давай поговорим об этом. Хаск только-только начал примеряться, как бы поудачнее приложиться башкой о стену напротив, как этот мальчишка снова потребовал его внимания. Пришлось разорвать заманчивый зрительный контакт с обоями. — Не знаю. Просто берешь и варишь. — Поразительно! — непонятно, искренне или нет, восхитился Даст. — Слушай, я мог бы приезжать к тебе и готовить, — неуверенно проговорил Хаск. — И мы могли бы… Ну, знаешь, делать то, что только что делали. Если ты, конечно, хочешь. Если тебе… — Понравилось? — ласково улыбнулся Энджел, вставая из-за стола. — Да, мне все понравилось, расслабься. И я сейчас не про рис. То есть, в смысле, рис тоже очень-очень вкусный. Но не такой, как твой х… — Хорош, — нервно выдохнул Хаск. — Я понял. Спасибо. Энджел легко рассмеялся и, подойдя поближе, потрепал Хаска по макушке. Нужно было поскорее прогнать эту бестолковую тревогу, так неумело Хаском скрываемую. Тем более что в кои-то веки волноваться действительно было не о чем. Им тепло, хорошо и уютно. По крайней мере, сейчас. — Слушай, Энджел… — Хаск сдвинул брови, будто что-то вспоминая, и вдруг тревожно рассмеялся, — Прикинь, что мне Аластор сегодня утром выдал! Он думает, будто ты один из тех, кто убил Кэти Киллджой. Глупо, правда? «Нет, нет, нет! Молчи!» — он сам не заметил, как рука дернулась и с болью сжала прядь Хаска. Тот поморщился и удивлённо поднял глаза на Энджела. — Соучастник в убийстве из меня действительно так себе. Раз Аластору понадобилось меньше недели, чтобы на меня выйти, — вздохнул Энджел, виновато целуя Хаска в макушку. — Мне не нравится, как ты это говоришь. — А мне не нравится, что ты никак не можешь успокоиться, — Энджел фыркнул. — Сказано ж было не лезть. Пусть Аластор убийц ловит. Ты тут ни при чем. — А ты? — нахмурился Хаск, все настойчивее сверля его взглядом. Неспособный сопротивляться зрительной пытке, Энджел отвернулся: — А я сам разберусь. — Ты ж говорил, что расскажешь все, что знаешь. А ты явно что-то знаешь! — Я передумал, — у Энджела внутри все сжалось. — Как удобно! — бросил Хаск. Самообладание улетучивалось так же быстро, как и желание находиться в этой квартире.***
Закрыв за Хаском дверь, Энджел пошатнулся и сполз на слабых ногах на пол. Хаск не орал, не ругался. Просто молча собрал вещи и ушел. Взгляд Энджела уперся в холодильник, на дверце которого были прилеплены цветные магниты-буковки. Большинство висели как попало, но в самой середине красовалось когда-то давно выложенное слово «шлюха». Раньше возле холодильника стояло ещё зеркало. Но потом Энджел решил, что этой надписи вполне достаточно, чтобы, просыпаясь по утрам, напоминать себе, кто он такой. Валу это казалось уморительным. Энджелу казалось, что он хочет убить Вала. Сделав глубокий вдох, Энджел полез в телефон. Значит, Аластор подозревает его и, вероятнее всего, их всех троих. А с этим нужно что-то делать. Звонить. Но точно не истеричному Валентино, тот уже достаточно наворотил. А Вокс, хоть и не внушает никакого доверия, хотя бы способен слушать. Полностью ощущая себя двойным агентом и тройной дрянью, Энджел набрал номер.