Moonflower

      Внезапно наступившее утро схватило Эвтиду железной хваткой за локоть и куда-то поволокло, встряхивая, чтобы побыстрее пришла в себя. Не понимая, что происходит, она открыла глаза, пытаясь сообразить, почему движутся полки со свитками. Перед глазами и так все плыло, – девушка не помнила, в каком часу они с Рэймом закончили попойку – а тут еще и такая встряска с самого утра.       – Что ты делаешь? Да прояви ты человечность! Ей и так, видишь или нет, плохо? – с отчаянной суровостью восклицал где-то над Эвтидой голос Ливия. Но вопреки этому ее продолжали тащить. Вдруг крепкие руки схватили ее подмышками и заставили встать на ноги. Девушка пошатнулась, однако руки сжали ее так крепко, что, казалось, кости треснут.       – Ай! Больно, проглоти тебя Апоп! – зашипела она, после чего ее так резко развернули назад, что тошнота подступила к горлу. Взгляд сфокусировался на бледной коже, белоснежных одеждах, и Эва обмерла, боясь поднимать голову. Если уж эпистат так грубо держал ее в своих руках, хорошего это ничего не предвещало.       – Да отпусти же ты ее! Как ты с девушкой обращаешься? – теплая рука Ливия ухватила Эвтиду за плечо, но была сброшена могучей дланью эпистата.       – Тебя спросить позабыл, как мне с ней обращаться, – сурово ответствовал ему глава охотников, одаривая грозным взглядом из-под сведенных бровей. Затем внимание его снова вернулось к постепенно приходившей в себя девушке. Вид у нее и правда был не самый лучший. И это если не обращать внимания на то, что она с ног до головы была перепачкана чернилами. А запах алкоголя бил в нос настолько явно, что Амен поморщился, когда она испуганно выдохнула ему в лицо. – Ты. Нет таких слов, какими тебя отругать можно.       – Да что я опять сделала-то тебе, господин?.. – мягко заговорила Эва, надеясь заболтать не на шутку разозленного эпистата. «Нет, у нее совсем голова пустая…» – вздохнул оставшийся в стороне Ливий, молясь всем богам, дабы гнев охотника обошел дуреху стороной. Хотя верил в это слабо. Да и Эва вела спросонья себя так, словно вознамерилась непременно себе могилу вырыть. – Мы давеча с тобой даже и не встречались! Чем прогневала тебя?       – Тем и прогневала.       – Тем, что не встречались? Да ты бы хоть намекнул на то, что встречи ищешь…       – Лучше язык свой длинный прикуси, – сурово грохотнул Амен и так крепко сжал пальцы, что Эва вновь вскрикнула и завертелась в его руках.       – Господин, да прекрати же ты! Силу свою умерь, боль ведь ей причиняешь, – тут Ливий все-таки встрял меж ними, отводя обмякшую от страха Эвтиду назад и разминая ее плечи, которые мгновенье назад железными тисками сжимали руки эпистата. Поняв, что лекарь рискует также попасться под горячую руку, девушка мягко отстранила его, кивнув в знак признательности за заботу. Пеллийский цокнул языком, оглядев ее руки, а потом покачал головой. – Синяки появятся…       – Иди прочь, Ливий из Пеллы – занимайся тем, чем положено.       – Лечить мне положено, если ты вдруг запамятовал. И она как раз в присмотре лекаря и нуждается, – на эти столь дерзко выкинутые слова Амен даже не нашел ответа. Его ноздри раздулись от гнева, руки сжались в кулаки, а убийственный взгляд тяжелой плитой придавил Ливия. Голос его громыхнул как раскат грома.       – Место свое знай, лекарь! – он надвинулся на них неминуемо и, резким движением вновь схватив Эвтиду за руку, дернул ее к себе, одними глазами велев молча повиноваться. Дальнейшие пререкания смысла не имели. Свирепый вид Амена давал понять, что если спор не закончится так, как он хочет, то Ливию и Эве не поздоровится. Обоим пришлось повиноваться. И с неспокойным сердцем Пеллийский наблюдал за тем, как девушка семенит вслед за грубо утягивающим ее за руку верховным эпистатом.       Завернув в пустое помещение, где под высоким окном стояла лишь одна деревянная кушетка, и оказавшись вдали от посторонних глаз, Амен беззастенчиво толкнул Эвтиду к дальней стене, не позаботившись о том, устоит она или свалится на пол. Зашипев от боли и обиды за такое грубое обращение, девушка вскинула на него зло глядящие глаза. Вот только на мужчину это впечатления не произвело. Он сделал шаг по направлению к ней.       – Что волчицей смотришь? За дело тебе досталось. Забыла, где должна была быть вчерашним вечером? Чем хочешь, чтобы память твою освежил? Палками или работой изнурительной? – еще один шаг, и Эвтида, попятившись назад, уперлась ногами в кушетку и навернулась на нее, не предпринимая попыток встать. Злость в этот раз бурлила в ней особенно сильно: ведь в чем таком она перед ним в этот раз провинилась? Безусловно, были у них стычки и посерьезнее. Однако почему-то именно сейчас взгляд Амена метал молнии, действия были грубыми и жестокими – он не церемонился и действительно причинял ей боль. Последняя нить терпения в ней лопнула. Девушка стремительно вскочила с кушетки и решительно встала супротив него, сжимая кулаки.       – Ты из ума выжил! Давай, бей меня! Колоти, сколько влезет! Чего тебе стоит руку поднять на того, кто слабее физически! Хорошо тебе станет, если поколотишь меня ни за что?!       Наверное, в своих криках она все-таки перестаралась. Эпистат вначале опешил от такого неожиданного отпора, а потом, опомнившись, в мгновенье сократил между ними расстояние и прижал ее к стене, заставив девушку с ногами запрыгнуть на низкую кушетку. Глаза его страшно сверкнули, отчего Эвтида едва не проглотила язык. Наклонившись к самому ее лицу, – ведь даже кушетка под ногами у Эвы не сравняла их в росте – Амен процедил:       – Вздор не неси, неферут. Тебя поколотить надо бы, да руки марать желания нет, – на эту фразу возмущенная Эвтида открыла уже было рот, чтобы ответить сполна, но эпистат даже слов ей вставить не дал, продолжив. – Ты ведь на себя посмотрела бы: точно в чернильнице искупалась. Да только не сама ты окунулась, а помогли тебе. Так отвечай мне, чем занимались вы здесь на пару этой ночью?       Тут с девушки оставшийся хмель и сошел. А ведь Рэймсса-то в библиотеке с утра уж не было… «Никак смыться успел до прихода эпистата, а меня даже в бок не толкнул! Друг называется!» – она мысленно пообещала себе, если будет в состоянии после разговора с охотником, немедленно отыщет предателя и отвесит ему парочку хороших оплеух. Чтоб неповадно было так подставлять больше. А то как же: его и след простыл, а Эве за двоих перед Аменом отдуваться?       – Чем-чем занимались – сам же уже все понял, что спрашивать-то? Отдыхали мы после дня тяжелого, – насупилась девушка, опустив глаза, раздумывая, стоит ли ей выпросить и для сбежавшего Рэймсса справедливое наказание. Однако тому, как резко она замолчала, эпистат придал какой-то иной смысл, отчего нахмурился сильнее, шагнув к ней на кушетку, которая под его весом жалобно скрипнула. Теперь они стояли почти вплотную друг к другу: Эвтида жалась к стене, дабы не соприкасаться с ним чем-либо. – Да что ж ты хочешь еще от меня, господин!.. Знаешь ведь, что вином угощались – про меру запамятовали.       – А после? – не прекращал допытываться Амен. – Что после было?       – Да ничего!       – Правду мне говори, неферут! Библиотека вверх ногами перевернута, ты вся в чернилах перемазана.       – Ну и победокурили самую малость – с кем, господин, не бывает под хмель! Сам же знаешь, человек себе не хозяин, как вина крепкого испробует, – решив сменить стратегию, Эвтида попробовала мило улыбнуться своему оппоненту и пожала плечами. И снова промах: Амена эта улыбка нисколько не тронула, а, казалось бы, только сильнее разозлила.       – Выходит, настолько ты себе не хозяйка, что под юбку мужчину пустила? – его большая ладонь решительно накрыла ее горло, но не сдавила. Но этот жест остался девушкой не замечен: все ее внимание забрала едко брошенная эпистатом фраза. «Я? Рэйма? И под юбку-то?.. – открыла изумленно рот Эвтида и хотела выдать на этот бред что-то грубое, но осеклась. Воспоминания о том, что они вчера творили в зале библиотеки, возвращались к ней, пусть и неохотно. – Ну пили. Ну чернила расплескали. Ну на полу валялись. Что еще нужно-то?» В голове не к месту вдруг всплыл холодный пол библиотеки, на котором она, хохоча, лежала на каких-то тряпках, а обнаженный по пояс Рэймсс тянул ее за ногу к себе, смеясь и повторяя что-то вроде «не уйдешь от меня». Эвтида задумчиво нахмурилась: слабо ей верилось в то, что жеманный друг ее мог сказать нечто подобное. Видимо, сильно они вчера перебрали. Но все размышления о Рэймссе и вине прервал грозный голос Амена. – Даже возразить тебе на это нечего? Жду твоих складных оправданий.       – А как тебя, господин, касается то, что я с друзьями делаю? – после непродолжительного молчания вдруг спросила Эва, прищурившись. Это был не вопрос, а прыжок в реку к крокодилам. И она это понимала. Но слишком велик был соблазн подразнить верховного, тем более что тот так любезно предоставлял повод. Лицо Амена аж покраснело от негодования. Рука дернулась с горла и с глухим стуком ударилась об стену, рядом с ее лицом.       – Забываешься, Эвтида! Я назначил тебе наказание, а это значит, что вечером ты должна была быть у меня, – слово за словом отчеканивал мужчина, приблизившись к ее лицу. – А вместо этого ты позволяла этому щенку такие вольности с телом своим! Захотела род занятий сменить? Так отправлялась бы сразу в дом терпимости, зачем тебе грамоте обучаться?       Между ними после этой фразы установилась тишина. А потом, воспользовавшись тем, что его руки ее больше никак не удерживали, девушка ловко выскользнула и, не сказав ему более ни слова, направилась к выходу. Да только не тут-то было. Вновь железная хватка на запястье, вновь ее резко дернули назад, заставляя развернуться. Амен сам не понимал, чего ожидал увидеть сейчас на ее лице, но получил колючий взгляд и искривленные гневом губы.       – Что еще тебе надо?!       – Кто тебя отпускал? Я не закончил говорить с тобой!       – Ты, кажется, господин, велел мне в дом терпимости отправляться! Вот и оставь в покое! Пускай в доме терпимости, но подальше от тебя буду! – она выплюнула эти слова со всей злостью и негодованием, что грызли ее. Эвтиде было уже как-то все равно, что он за это с ней сделает. Ведь сравнивать ее с продажной девкой – такое просто не шло ни в какие ворота.       Девушка сделала еще одну попытку вырваться, впрочем, безуспешно. Однако поведение охотника неожиданно изменилось, а хватка ослабла.       – Этот щенок ныл как младенец – неужели это тебе по нраву? Мужчина, что ведет себя как дитя? – на полном серьезе и без тени издевки произнес Амен, вглядываясь в ее лицо.       – О чем ты вообще говоришь? Наказывай уже или дай уйти спокойно!       – Не указывай мне, а отвечай по делу.       – Не буду я с тобой больше ни о чем разговаривать! Наказывай, сколько влезет! Да хоть за ноги меня подвешивай на площади после этого – я ухожу!       – Я не разрешал! Вернись, Эвтида!       На этом их разговор, кажется, был окончен. Догонять ее эпистат не стал, а сама Эва была на него сейчас слишком зла. «Да кто ему вообще право дал так говорить?!» – гневно сжимала зубы она, снова и снова прокручивая у себя в голове его слова. Обмениваться любезностями у них было явлением вполне обычным – да все окружающие знали об их особой связи: Эвтида не могла пройти мимо, не зацепив как-нибудь Амена, а Амен не мог пройти мимо, не отчитав за что-либо Эвтиду. Но сегодня он позволил себе беспочвенно оскорбить ее, и с этим девушка мириться не хотела.       Она стремительно летела к своему дому, с твердым намерением сбросить грязные тряпки, отмыть с себя чернила и убраться от поселения подальше, чтобы никто более не смел раздражать ее сегодня. Однако на подходе к жилищу, где они с Дией на время обосновались, кто-то вдруг вцепился ей в руку. Эва, занося руку для удара, повернулась к наглецу так стремительно, что тот, чертыхнувшись, отпрянул. Распахнутыми от удивления глазами на нее глядел названный брат.       – Это ты? – девушка изнуренно опустила руки.       – Да, и неужели я заслуживаю такого теплого приема? – Исман вгляделся в нее внимательнее. Неопрятный внешний вид Эвтиды поразил его, но он предусмотрительно решил не озвучивать это вслух, заметив, в каком она состоянии. Они знали друг друга с детства, и Исману не нужно было знать секретов темной магии, чтобы читать Эву как открытую книгу: юноша всегда с легкостью различал самые разные оттенки ее настроения. И, видя, как она мрачно буравит землю тяжелым взглядом, он тотчас же определил причину такого поведения. – Что сказал верховный эпистат?       – Слышать о нем ничего не желаю! – рявкнула Эвтида, не сдержавшись. Друг сразу же понятливо кивнул, меняя тему разговора.       – Тогда что Рэймсс?       – А что Рэймсс?       – Ну… Поутру эпистат выволок его из библиотеки, точно щенка, за шкирку, и велел Тизиану прилюдно выдать ему двадцать ударов палкой, – на этом Исман стушевался, задумчиво опустив глаза в землю, как будто решая, стоит ли говорить дальше. Но Эвтида налетела на него, схватив за плечи, не произнося при этом ни слова, взглядом требуя подробностей рассказа. Юноша смущенно кашлянул в кулак. – И Рэймсс… даже плакал…       – Великий Ра!– сердце у Эвы зашлось в беспокойных метаниях. Подумать только – а ведь она уже успела записать своего товарища в предатели! Теперь за эти мысли хотелось надавать себе горячих пощечин. Оказывается, это Рэймсс принял на себя весь гнев эпистатов, а самой Эвтиде достались лишь малые крупицы. – Где он сейчас? Что с ним? Исман, не молчи! Отвечай же скорее!       – Охотники проволокли его по улице прямо к собственной хижине. Думаю, он больше никуда не выходил… Эме! Стой, если ты собираешься к нему! Эпистат был что разъяренный лев! Как бы твое появление хуже не сделало! Я не понимаю: что вы с Рэймссом такого натворили? Чем так прогневали его?       Но ответа на свой вопрос он так и не дождался: Эвтида стремительно, словно большая кошка, понеслась назад, к дому охотников, среди которых жил ее друг. Сейчас нужно было узнать, как он – остальное не имело значения. «Проклятый гордец! Фараоновская ищейка! Значит, мало того, что велел избить палками, так еще и при всем народе?! Ну я тебе это еще припомню, дорогой господин! – пылая гневом, помышляла она, заодно вспоминая и то, как эпистат обошелся и с ней самой. Сердце заходилось внеочередными ударами от волнения за бедного друга. – О Рэйм… Надеюсь, с тобой все хорошо!» Думая об этом, черномаг не замечала никого вокруг. И даже тяжелый взгляд голубых глаз, прикованный к ней, остался ею невольно проигнорированным.       Без стука она заскочила в хижину охотников, распахивая дверь и осматриваясь. В и без того достаточно тесном помещении находились лишь низкие кровати. Другой мебели здесь не было. Вообще ничего не было: ни столов, ни цветов, ни горшков, ни ковров – охотничий аскетизм. Но забивать себе голову размышлениями об условиях жизни эпистатовых прихвостней Эвтида не собиралась.       Мигом заприметив на дальней кровати у самой стены одинокую фигуру своего друга, она бросилась к нему. Юноша лежал к ней спиной, а потому Эва, упав рядом с постелью на колени, обхватила его плечо руками, стремясь развернуть к себе. Вздрогнув, Рэймсс обернулся к ней и тут же пораженно застыл. Выглядел он не многим лучше самой Эвтиды: следы веселой ночи буквально отпечатались на его лице, кое-где даже остались следы несмытых чернил.       Они горячо схватились за руки, отчаянно уставившись друг на друга.       – Рэйм! Как ты здесь? Ох этот пес сполна получит!       – Эва? Он что-то сделал с тобой? Ты цела? – забыв о своем положении, принялся взволнованно расспрашивать ее некромант. – Я так беспокоился из-за того, что не успел тебя разбудить… Эпистат, наверное, рвал и метал.       – Забудь обо мне! Что с твоей спиной? Сильно болит?       – Всего лишь несколько синяков – ничего смертельного. Но, надо сказать, охотники на совесть колотили…       – Будь они все прокляты! – сквозь зубы прорычала Эвтида, мечущимся взглядом осматривая сгорбленную спину товарища. Рэйм всегда выглядел слишком изящно для мужчины, иногда вел себя надменно, иногда по-светски жеманно: он не олицетворял всем своим видом мужество, как тот же Амен, и был более чувственным и даже ранимым. «Представить не могу, что он вынес, когда охотники высекли его прилюдно и повели в таком виде по главной улице… Ему сейчас неловко, должно быть, и вспоминать об этом не хочется», – девушка с самым искренним сочувствием, на которое только была способна, вглядывалась в покрсневшие глаза некроманта. Внезапно до того сильно ей захотелось прикоснуться к нему, утешить, пригладить волосы, что она не удержалась: ее рука взметнулась вверх и легла на гладкую щеку. В глазах Рэймсса показалось изумление – юноша замер, будто даже затаив дыхание, и поглядел на нее с недоверием.       – Что это с тобой, Эва? Никак и на тебя эпистат руку поднял да по голове попал? – несмотря на эти слова, Эвтида не перестала гладить его. Лишь посмотрела как-то обиженно. Некромант совсем растерялся и поспешил отвернуться, чтобы скрыть разрумянившиеся щеки, после чего с той же подозрительностью спросил. – Что это ты делаешь? Неужто совсем жалко выгляжу? Ты меня, Эва, не жалей – мне жалость твоя ни к чему. Знать не хочу, что смотришь на меня лишь как на слабого страдальца.       – Это тебя, похоже, по голове били. Совсем ополоумел, а еще говоришь, мол, я дурная, – проворчала Эвтида. Рэймсс только сильнее насупился.       – А как еще тебя понимать прикажешь? Уж не от большой любви меня ласкаешь сейчас, – он произнес это тоном совершенно безразличным – или, по крайней мере, хотел, чтобы этот прозвучало так. На деле же внутренне Рэймсс трепетал, ожидая ответа на свою как будто бы случайно выкинутую фразу. Смекнув, что друг ее разыгрывает сцену, Эвтида очаровательно улыбнулась, а затем нежно взяла его пальцами за подбородок и развернула к себе. Щеки юноша запылали гуще прежнего.       – Кто знает, отчего хочу тебя ласкать: может, и от любви. Но, смотрю, ты устал да истощен… Пойду-ка я, а ты лежи, в себя приходи.       – П-постой! Не уходи только, Эва! – всполошился некромант, когда девушка поднялась на ноги и развернулась к нему спиной. Его пальцы сомкнулись на тонком запястье, а потом бережно и взволнованно поднесли руку к своей груди. Опечаленные карие глаза смотрели в пол, а длинные ресницы подрагивали – Рэйм совсем не был похож на защитника и борца. Скорее, на того, кого нужно было защищать. – Глупостей я тебе наговорил… Но не из-за того, что поколотили меня, а из-за чувств к тебе. Ведь с самого того дня, как увидел тебя, я…       – Эй! Эвтида! – раздалось с порога. Оба черномага раздраженно обернулись на ворвавшегося в хижину и бесцеремонно прервавшего их разговор Тизиана. Мужчина с какой-то настороженностью оглядел их и нахмурился. – Эпистат вызывает тебя первую часть наказания своего получить. Поспешай.