Ведьма

Если так, то тебе ни к чему беспокоиться. Вот же вздорная девка. Слова, что она выплюнула ему в лицо перед тем, как уйти, прочно засели у него в голове. Если так, то тебе ни к чему беспокоиться. О, у него был с десяток причин, чтобы беспокоиться на ее счет. И эта была лишь самой нелепой из них. Но почему тогда он никак не мог переключиться? Амен прошел вглубь шумной таверны, что была полностью заполнена его людьми, и поднялся на второй этаж. Стертые ступени жалобно заскрипели, прогибаясь под его весом. Оповещая каждого охотника наверху о возвращении их командира. Хмуро кивнув всем, кто попался ему на глаза, мужчина зашел в комнату, которую снял несколько дней тому назад. У него было не так много вещей, чтобы потратить на их сбор слишком много времени. Потому всего через несколько минут Амен перекинул мешок через плечо и покинул помещение. Если так, то тебе ни к чему беспокоиться. Язык, словно лезвие. Острое и беспощадное. Пропитанное смертоносным ядом, что проникает под кожу и отравляет кровь. Давно ли в последний раз кто-то учил уму-разуму эту девчонку? Возможно, Амену стоило быть тем, кто наконец преподаст ей урок. Постоялый двор остался далеко за плечами. Эпистат бодро шагал в сторону хижины Тизиана, надеясь дойти туда быстрее, чем солнце доберется до его кожи, несмотря на плотную ткань. В этой дыре даже оно, казалось, светило сильнее и жарче, пытаясь прогнать каждого, кто решит задержаться на этой земле. Амен надеялся как можно быстрее разделаться с черномагами и вернуться в столицу, пока фараон вконец не потерял терпение. Теперь же ему придется задержаться еще и затем, чтобы выследить убийц, напавших на него и его охотников. Хотя, как он предполагал, в обоих случаях были замешаны одни и те же люди. Оставалось понять, что делать дальше, если их чертова провидица не смогла ответить ни на один его вопрос. Он вновь выругался себе под нос, разгневанный тем, что мысли в который раз вернулись к сварливой девчонке. Исфет свидетель, он прилагал все возможные усилия, чтобы не придушить ее каждый раз, как она открывала рот. Амен зашел в хижину, стараясь даже не смотреть в сторону соседнего дома. Боялся поддаться искушению и лишить фараона его главного преимущества в противостоянии с шезму. Тизиан, развалившийся на своей кровати, даже не потрудился встать. Он лишь лениво приоткрыл один глаз, чтобы увидеть вошедшего. — Я думал, ты придешь ближе к вечеру. — Скорее надеялся проваляться весь день без дела. Эпистат стащил с себя накидку и бросил ее вместе с вещами на пустующую вторую постель. — Мое дело — быть рядом с ведьмой, — Тизиан ткнул длинным пальцем в сторону окна, из которого открывался прекрасный обзор на жилище Эвтиды. — Да я прямо сейчас работаю! А твои обвинения весьма оскорбительны. Он притворно надулся, на что Амен лишь закатил глаза. Сейчас не было ни сил, ни желания спорить о новом образе жизни его некогда лучшего воина. Эпистат лишь устало выдохнул. — Жизнь без охоты тебя слишком разбаловала. Ты стал похож на домашнего кота. — Если ты встретишь в деревне девушку, желающую почесать мне живот, я совершенно точно не буду против. Разговор был исчерпан. По крайней мере до того момента, как Тизиан не решит вновь стать серьезным. Амен не мог понять, как его лучший друг, человек, с которым они прошли весь путь плечом к плечу, мог столь безрассудно относиться к черномагу под боком. Что бы она не говорила, девчонка все еще оставалась той, кто продал собственную душу, соблазнившись золотом и благами. Кто добровольно переступил черту закона, проведенную фараоном, выступив против воли его. Возможно, Эва не была связана со старшими шезму, на которых они сейчас охотились. Но она совершенно точно не так проста, какой ее хочет считать Тизиан. Кто-то другой мог бы обмануться ее внешностью. Видеть перед собой лишь хрупкую худенькую девушку, не представляющую опасности, когда на деле это была хищная кошка, к которой не следовало поворачиваться спиной. Кто-то, но не он. Смотря в ее глаза, Амен не видел ничего, кроме безумно пляшущих на дне языков пламени. И с каждой их стычкой этот огонь горел лишь ярче. Эпистат опустился на свою новую постель, где соломенный матрас был гораздо мягче и лучше того, на котором он мучился в таверне. Тизиан в углу тихонько засопел, проиграв свою битву со сном. Присутствие Амена его совершенно не беспокоило. Даже напротив, он словно был рад, что появился еще кто-то, на кого можно было свалить собственные обязанности. Ничего удивительного в том, что девчонка ведет себя словно хозяйка. Делает, что захочет, и совершенно не способна держать язык за зубами. Полагает, что из охотников фараона можно вить веревки, какие ей вздумается. С Аменом у нее ничего подобного не выйдет. Мужчина закинул руки за голову и вытянул ноги, позволяя себе ненадолго расслабиться. Он намеревался узнать у Тизиана о том, чем вообще они здесь занимаются. Однако и этот разговор придется отложить на неопределенное время. Что Эва делает целыми днями? С кем она видится? Куда ходит? И когда возвращается? Замечали ли охотники что-нибудь подозрительное за этот год? Если его ответы вообще можно было считать непредвзятыми. Тизиан имел неосторожность сблизиться с шезму. Попасть под ее влияние, сам того не замечая. Быть может прямо под его носом готовилось нападение, а он был слишком беспечен, чтобы заметить это? А это беспечность едва не стоила эпистату жизни. Слишком много вопросов, на которые Амену придется найти ответы. Поэтому он и решил поселиться здесь. Держать девчонку в поле зрения днем и ночью, как следовало бы поступать ее надзирателям. Внимательно наблюдать за каждым шагом и тут же устранить, если та попытается хоть что-нибудь выкинуть. А он был уверен — она попытается. Амен накрыл лицо широкими ладонями и слегка надавил на веки. Перед зрачками заплясали цветные точки, а глаза расслабились, почувствовав легкую боль. Секундная передышка перед очередным рывком, что ему предстоит. Голова по-настоящему шла кругом от количества крутящейся в ней информации и новых задач, добавляющихся ежедневно. Он ведь способен со всем этим справиться, верно? Теперь, когда его отряд находился в поселении, он мог начать следить за улицами. Эпистат сколько угодно мог наблюдать за городом в течение дня, но самая грязь выползала из своих укромных уголков лишь после наступления темноты. Амен взял в руки чистый папирус и калам. Даже лежа иероглифы выходили у него ровными и четкими. Ни единой помарки. Навык, что он приобрел в бесконечных походах, был как нельзя кстати. Через пятьдесят минут расписание патрулей было составлено и записано в аккуратные небольшие столбики. На это потребовалось бы вдвое меньше времени, если бы Амен не отвлекался каждый раз на дом напротив, пытаясь рассмотреть в окне девушку, снующую туда-сюда. Эва, словно издеваясь, то и дело мелькала в его поле зрения. Будто пытаясь свести с ума, она бегала из одного угла хижины в другой, что-то перекладывала и переставляла. Как не старался, Амен не смог рассмотреть ни одного предмета в ее руках. Зато смог разглядеть лекаря. Он почти не передвигался по дому и никак не мешал стенаниям Эвтиды. Спокойно стоял в углу у стола, как и в их первую встречу, и, очевидно, что-то варил. Лишь под конец испытания, что раньше являлось элементарным составлением расписания, Амен увидел, как Ливий проскользнул мимо окна. Через мгновение в хижине что-то с грохотом упало, а сразу за этим послышались неразборчивые женские крики. Амен не мог расслышать, о чем именно ругалась Эва, но все же не смог унять болезненного удовольствия от того, что и лекарю досталась порция ее яда. Как он мог полюбить подобную женщину? Как мог снова и снова терпеть ее поведение, особенно осознавая, кем она являлась на самом деле? Черномагом без чести и совести. Человеческие чувства оставались для Амена непостижимой загадкой. Он привык руководствоваться в жизни лишь холодным разумом, игнорируя порывы эмоций. Симпатия не позволяла смотреть на действительность трезво. Любовь порождала слабость. А слабость мешала исполнению долга и должна быть устранена. Так воспитывали всех будущих охотников. Учили отрезать собственные чувства, посвящая и разум, и тело служению долгу. Но лишь те, кто безоговорочно следовал этим правилам, мог добраться до самой вершины. Лишь тот, кто добровольно закует собственное живое сердце в прочные тиски, мог встать во главе охоты. Кровать в углу протяжно заскрипела, отвлекая от раздумий. Тизиан сонно потягивался на ней, разгоняя кровь к онемевшим после дремоты мышцам. Дождавшись, пока он встанет и умоется, Амен вручил охотнику свиток и отправил обратно к таверне. Первый отряд должен был выступить на дежурство уже через несколько часов. Было бы неплохо, если бы человек, знающий город, дал им перед этим пару советов. Напоследок сделав недовольное лицо, Тизиан послушно покинул хижину. Амен остался в одиночестве. Тишина успокаивала. Помогала разобрать мысли по своим местам и видеть четкую картину происходящего. Но, поселившись здесь, о покое можно было забыть. Шум, раздавшийся из соседнего дома, снова привлек все его внимание. Да что вообще там происходит? Амен зашел в комнату, что с сомнением можно было посчитать кухней. Крохотная печь, полки с продуктами да стол с двумя перекошенными стульями. Ухватившись за столешницу обеими руками, мужчина поднял его и оттащил к одинокому окну. Так, чтобы сидя за ним достаточно было просто поднять взгляд вверх, чтобы увидеть происходящее в окне напротив, не привлекая лишнего внимания. Эпистат расставил на столе письменные принадлежности. Сложил рядом стопку чистых пергаментов. Готовить в доме не было необходимости, когда в пешей доступности была таверна, так что это помещение отныне вполне могло служить ему кабинетом. Вновь убедив себя, что слежка за девчонкой была необходима исключительно ради дела, Амен принялся за работу. Часы, проведенные за составлением плана расходов на содержание отряда и написанием отчета для фараона, пролетели незаметно. И лишь когда лекарь покинул дом Эвтиды, скрипнув дверью, Амен понял, что наступила ночь.

***

Проснувшись с первыми лучами, мужчина перевернулся на бок и выглянул из окна. Бледно-розовый свет бережно покрывал все вокруг, делая эти земли более приятными глазу. В неторопливой тишине утра все казалось лучше, чем оно было на самом деле. Быть может, если прямо сейчас вытащить Эвтиду во двор, и она покажется ему не такой невыносимой? Амен раздраженно нахмурился, в очередной раз недовольный направлением собственных мыслей. Проснулась ли уже девчонка? Да и спала ли сегодня вообще? Последним, что он видел перед тем, как уснуть, было тусклое пламя свечи, что горела допоздна в окне напротив. А теперь ее хижина была первым, что он увидел спросонья. Для человека, не желающего иметь ничего общего с черномагами, он слишком часто позволял себе о ней думать. Глубоко внутри Амен знал, что большинство подозрений к ней подпитывались лишь его личной злостью на маленькую гадюку. Обидой на слишком дерзкое поведение и ущемленную гордость, в которую Эва вонзила свои крошечные и острые, точно кинжалы, когти. Однако просто знать и действительно признавать — вещи совершенно разные. Стараясь не слишком шуметь, эпистат поднялся с постели. Тизиан, вернувшийся с ночного патруля лишь несколько часов назад, храпел в углу, засунув голову под подушку. Не желая тревожить друга, Амен побрел на крошечных размеров кухню. В обычное время он не приступал к завтраку до того, как закончит утреннюю тренировку. Сейчас же дни его казались пустыми и бессмысленными, лишенные чего-то столь важного, что наполняло его жизнь раньше. Тело скучало без привычной нагрузки, но раны были еще слишком свежи, чтобы рисковать подобным образом. Амен не мог пойти со своими охотниками на ночные улицы, выслеживая шезму и прочую падаль по темным углам. Однако у него была своя, особая задача, которую ему предстояло решить. Личные счеты, которые следовало уплатить по наивысшей из цен. И он был лишь рад, что сегодня ему не придется выносить общества девчонки. Крошечная возможность выдохнуть и восстановить свои ментальные барьеры, что прочно скрывали его от всего остального мира. Либо же ограждали мир от него самого. Закинув в рот пару черствых пресных лепешек и кусок вяленого мяса, Амен набросил на плечи накидку и стремительно покинул хижину. Раннее солнце светило мягко, почти ласково, не обжигая. Амен мог не беспокоясь нежиться под его лучами, не рискуя обгореть. Однако сейчас ему не хотелось привлекать лишнее внимание. Под тканью накидки было легче спрятаться от пристальных посторонних взглядов, преследующих его с самого рождения. Его внешность одновременно являлась и даром, и проклятием, обрушившимся на плечи маленького ребенка. Ноша слишком серьезная и тяжелая, чтобы не оставить на нем свой отпечаток. Амен с детства предпочитал одиночество и тишину даже самой веселой компании. Однако сейчас он должен был покинуть свое убежище. На дороге и узких улицах было совсем немноголюдно. Редкие сонные прохожие изредка попадались на его пути, но на самой рыночной площади с самого утра кипела жизнь. Купцы разгружали корабли, стоящие вдоль пристани. Матросы сновали туда-сюда, таская тяжелые корзины с товарами. Эпистат миновал толпу, возвышаясь над всеми едва ли не на две головы, и подошел к стене одного из зданий. Оперевшись широкой спиной о камень, Амен обвел все вокруг внимательным взглядом, раздумывая о своих дальнейших шагах. Он действовал без четкого плана. Импровизация в его работе была столь же частым явлением, как и новые ссадины. За годы практики он в совершенстве научился плыть по бурному течению, даже не пытаясь бороться с изломами реки. Желая не бросаться в глаза, мужчина плотнее завернулся в ткань мантии, но в этом не было смысла. Двухметровый чужак просто не мог не притягивать любопытные взгляды, где бы ни оказался. Но сейчас окружающие, казалось, гораздо больше были заняты собственными делами, позволяя Амену наблюдать, вместо того чтобы наблюдать за ним. Стоя в тени, будто затаившийся хищник, он был предоставлен самому себе. Лишь кучка озорных чумазых детей терлась рядом, задорно смеясь и носясь вокруг него хороводом. Будь он менее внимателен, может и не заметил бы едва ощутимого движения прямо позади себя. Но Амен был на охоте, пусть и при свете дня. Быстрый рывок — и вот одна из его ладоней сжимает крошечное запястье мальчишки, подкравшегося к нему со спины. Тот, испуганно взвизгнув, тут же разжал руку. На песок между ними рухнул кожаный кошель, что он пытался стянуть с мужского пояса. Остальные дети мигом пустились бежать врассыпную, спасаясь от наказания. Мальчишка же даже не пытался вырваться. Понимал, что ничего не выйдет, если только мужчина сам не пожелает его отпустить. Просто стоял, слегка дрожа, и смотрел на него огромными карими глазами, полными неподдельного ужаса. Амен тихо выругался и наклонился, чтобы другой рукой поднять с земли кошель и вернуть его на место. — Господин, — ребенок отодвинулся, насколько позволила длина детской ручонки. Не из попытки освободиться, а просто из инстинктивного желания держаться как можно дальше, — прошу, не казните меня. Я просто хотел есть. Клянусь, я больше никогда не подойду к вам. Амен окинул трясущееся тело хмурым взглядом. Мальчику на вид было не больше двенадцати. Темные коротко стриженые волосы. Небольшая ссадина под правым глазом, что уже начала желтеть. Тонкие конечности и впалые щеки, что не давали усомнится в словах ребенка. Он действительно хотел есть. — Как тебя зовут? — эпистат слегка ослабил хватку, но руки не разжал. — Муса, господин, — пролепетал мальчик в ответ. Глаза, хоть и испуганные, показались ему по-взрослому сообразительными. И поведение пойманного в ловушку пацана было вполне рассудительным. Он не бросался бездумно, словно дикий зверек, пытаясь вырваться на свободу. Оценивал свои силы и ждал решения, последующего за его поступками. — Да не дрожи ты, — устало выдохнул Амен. — Я не обижаю детей. Уж слишком этот взгляд напоминал ему его самого, оказавшегося ребенком на улице. Потерянный, блуждающий, голодный. Ожидающий опасности от каждого проходящего мимо. Муса недоверчиво хлопнул длинными ресницами, уставившись на мужчину. Не понимал, стоит ли доверять его словам? Но Амен кричал и не пытался сделать ему больно, как остальные, кто ловил его за воровством. А потому мальчик слегка расслабился. Сделал крошечный шаг вперед, показывая, что бежать не станет. Эпистат кивнул и разжал руку. — Я не трону тебя, но ты мне поможешь. Договорились? — он дождался, пока мальчик кивнет в ответ. — Ты ведь очень смышленый парень. Все здесь знаешь, все видишь. Слышал, тут недавно на людей напали поблизости? — очередной кивок, уже более уверенный. — Кто бы здесь мог совершить нечто подобное? У кого достаточно сил и людей, чтобы столь дерзко напасть на вооруженный отряд? Муса сцепил пальцы в замок и пнул босой ногой крошечный камень. Задумался. — Во всей деревне остались одни старики да женщины, — совсем еще юное лицо покрылось морщинками, когда тот задумался. — Если кто и мог, то Хасан, наш ростовщик. Он самый богатый в здешних краях. Весьма логичное суждение. Амен был доволен тем, что его мысли подтвердились. Мальчик действительно хорошо разбирался в том, как на самом деле обстоят дела в поселении. Оставалось лишь пройти по новой ниточке, надеясь, что этот путь окажется верным. — Веди. Оглянувшись по сторонам, вероятно, в поисках своих ретировавшихся товарищей, Муса вздохнул и неторопливо побрел вперед. Амен отправился следом, отставая от мальчишки лишь на пару шагов. Обогнув рынок, они миновали один из храмов и начали спускаться по улице. Эпистат не сводил взгляда с мальчика. Не только потому, что боялся упустить его из виду. Скорее не мог перестать видеть в нем себя самого, точно смотрясь в причудливое зеркало. Только сейчас он заметил, что Муса слегка хромал на одну ногу. Амен не удержался и спросил, больше в шутку, чем всерьез. — И как ты только решился обокрасть меня? Муса оглянулся, боясь, что его станут ругать. Но заметив спокойное лицо мужчины честно ответил. — Ребята подговорили. Сказали, что ты, должно быть, здоровый и неповоротливый, — он тихонько улыбнулся, говоря об этом. — Не угонишься за мной. Легкая добыча. Амен хрипло рассмеялся. Это была частая ошибка на поле боя. Противник был рад обманываться его размерами, подпуская охотника ближе. Предполагая, что легко увернется от атаки, если будет нужно. Но победа почти всегда оставалась за ним. Он замолчал на некоторое время, следуя за мальчиком вдоль стройного ряда ухоженных домов. Вероятно, это хороший район города. Вокруг росли благоухающие деревья и высокие пальмы, раскинувшие свои густые кроны. — Ты разбойник? — нерешительно спросил детский голос. Мужчина удивленно взглянул на мальчугана, не сразу найдя, что ответить. В голове тотчас мелькнули слова девчонки о его шрамах. Таким его видели окружающие? Он спросил, уже зная ответ. — А похож? — Не знаю, — Муса слегка пожал острыми плечами, пробегая глазами вдоль по его телу, — возможно. Я никогда не видел настоящих разбойников, — остановившись у одного из домов, он ткнул пальцем в сторону двери. — Мы пришли. Амен окинул взглядом хижину, к которой его привел мальчишка. Два этажа, большой двор. Едва ли не лучший дом, что они видели на улицах поселения. Он сделал шаг вверх по ступеням, собираясь войти, но помедлили и обернулся. — Постой тут. — попросил он, но заметив сомнение в глазах мальчика тут же добавил. — Да постой. Сказал же, что не трону тебя. Обещаю. Муса неохотно кивнул и отошел в сторону сада, где уселся под одной из финиковых пальм. Амен заметил, что мальчик вообще был довольно молчалив и предпочитал говорить лишь в случае необходимости. Дверь в дом оказалась не заперта. Хотя эта хижина была больше похожа на большой кабинет, чем на жилое помещение. Вдоль всех стен тянулось множество шкафов, заваленных папирусами самых разных размеров. Эпистат предположил, что ростовщик вел строгий учет своих должников и выданных займов. В центре расположился большой деревянный стол. Гораздо дороже того, что стоял в покоях Амена при дворце. Но эпистат никогда и не стремился к роскоши, в отличие от этого человека. За столом, царапая что-то в чистом свитке, сидел невысокий мужчина средних лет. Он был гладко выбрит, одет опрятно и со вкусом. Мозолистые пальцы выдавали его небогатое происхождение, но все остальные следы былой бедности были тщательно стерты годами хорошего достатка. В воздухе витал аромат дорогого эфирного масла, что почти наверняка исходил именно от его кожи. Сомнений не было. Амен попал именно туда, куда нужно. Мужчина, наконец, оторвался от своего занятия и оценивающе взглянул на вошедшего. Оставшись доволен тем, что увидел, он вопросительно приподнял чуть тронутую сединой бровь, призывая Амена говорить. — Говорят, ты здесь самый главный. — Брешут, добрый господин, — Хасан обаятельно улыбнулся, словно сытый лис. — Самый главный у нас фараон. Я лишь скромный слуга его, заботящийся о жителях этой деревни. — Не пытайся заговорить мне зубы, — прорычал эпистат, мгновенно теряя терпение. Подобные игры слишком утомляли, даже когда дело не касалось расследований. — Неделю назад на тракте перебили отряд. Говори, что тебе известно об этом? Хасан неторопливо откинулся в своем кресле. Сложил перед собой руки, словно поучал наивное дитя, а не разговаривал со взрослым мужчиной. Он привык быть хозяином ситуации и не собирался просто так менять положение дел. Его глаза сверкнули интересом, когда он снова пробежался взглядом по своему гостю, прикидывая, сколько может получить. — И что же ты можешь предложить мне взамен на мою помощь? — Я предложу тебе твою жизнь, — не без удовольствия Амен заметил, как брови ростовщика напряглись, когда он бросил взгляд на его хопеш, — потому что если ты и дальше будешь пытаться ставить мне условия, то слишком быстро лишишься и головы, и своей короны. Амен сделал несколько шагов внутрь и одной рукой развернул стул так, чтобы сесть, опираясь на его спинку предплечьями. Дорогое дерево под ним заскрипело. Ему не нравилось угрожать попусту, но сейчас пьянящее чувство превосходства с кровью устремилось по его венам, умоляя продолжить. — Я — верховный эпистат. Наместник Менеса Второго на этих землях. На моих глазах убили моих людей, и напавшие на нас совершенно точно знали, что делали. Так что сейчас ты либо докажешь мне, что ни при чем, либо я начну доказывать обратное. Вся былая спесь Хасана растворялась с каждым новым произнесенным словом. Он подскочил со своего места и принялся кланяться, сгибаясь почти пополам. Уверенный голос сделался тихим и робким, словно у провинившейся жены, когда он судорожно лепетал. — Прости, господин! Не признал! Не разглядел! Нет. Это представление было ни к чему. — Хватит! — Амен резко остановил его движением руки. — Я не за этим здесь. Давай по делу. Хозяин согласно закивал. Вытер вспотевший лоб небольшим карманным платком и продолжил, уже спокойнее. — Ни при чем я, господин. Я зарабатываю, давая в долг тем, кто нуждается в деньгах. В округе таких полно. Сам видишь, не бедствую. Есть золото и на дом, и на хозяйство. Зачем мне нападать на кого-то? Брать грех на душу? Эпистат вновь обвел глазами жилище. В комнате беспорядок, но мебель вся новая. Район хороший, и сам дом добротный. Ради мнимой выгоды нападать на них действительно не было смысла. Но ведь Амен и не предполагал обычного ограбления? — А твои работники? Не сам же ты ходишь по тем, кто просрочил оплату. — Пойдем, господин! — оживился Хасан и направился к одной из дверей. — Я покажу тебе своих ребят. Сам все увидишь. Слепо идти непонятно куда в его состоянии было самонадеянно. Но Амен должен был докопаться до правды. Поднявшись со стула, он пошел вслед за ростовщиком, положив одну руку на рукоять клинка. Через несколько мгновений они вышли в крытый двор, где на полу на подушках сидели четверо мужчин, играя в сенет. Ни один из них не потрудился даже встать. Они лишь неохотно повернули голову к хозяину, в ожидании указаний. Ни ссадин, ни синяков. Костяшки на руках не сбиты, хотя у напавших на него наверняка должны были быть. Амен совершенно точно видел несколько ударов, что получил его погибший охотник. Но на этих мужчинах не было ни единого следа пройденной битвы. — Взгляни на них, — Хасан едва не за шкирку поднял одного из своих подручных на ноги, демонстрируя его Амену, словно барана на продажу. — Мои парни способны только долги из тощих крестьян выбивать. Сплошные кости. Разве справятся они с настоящими воинами? Не справятся. Было обидно вновь оказаться в тупике, но Амен все видел собственными глазами. Самый влиятельный человек в деревне был не причастен к этому нападению. И вряд ли кто-либо из местных окажется причастным. Нападавшие действовали слаженно и быстро. Их отряд не был случайной целью и не нажива была первопричиной. Это было покушение. И замешаны в этом были те, из-за кого эпистат и приехал в эту дыру. Эти же люди вряд ли даже встречали черномагов хотя бы раз в жизни. Не считая Эвтиды. — Муса! — он зовет громко, желая докричаться до мальчика, оставшегося у порога. — Подойди-ка сюда. Через мгновение ребенок нерешительно показывается в дверном проеме. Все взгляды теперь устремлены на него, пытаясь понять, что будет дальше. Амен приподнимает руку, подзывая мальчика ближе к себе. — Видишь этого пацана? — он кладет ладонь на детское плечо, слегка сжимая. — Сейчас я уйду, а ты, если вспомнишь что-нибудь, что может мне пригодиться, передашь ему. Любую, даже самую незначительную мелочь. Хасан энергично кивает, молясь о том, чтобы этот мужчина как можно скорее убрался из его дома. — Я немедленно опрошу всех своих людей, господин. И дам вам знать сразу же, как только что-то узнаю. — Отлично. Получив все, что мог на данный момент, Амен не прощаясь разворачивается и покидает это место. Торопливые детские шаги раздаются вслед за ним. Выйдя за пределы хижины, мужчина слегка замедляет шаг, позволяя мальчику догнать его. Через несколько секунд коротко стриженный затылок выныривает из-за его плеча. Муса все еще не решается задавать вопросы. Просто следует за эпистатом, все еще пораженный случившемся в доме. Выйдя за пределы поселения, они быстро добираются до таверны, где обосновался царский отряд. Амен кивком указывает на свободный стол, куда мальчишка робко садится, озираясь вокруг, точно затравленный зверь. Охотники вокруг с интересом наблюдают за тем, как их командир приносит с кухни большую тарелку похлебки и хлеба. Ребенок мгновенно набрасывается на предложенную еду, словно в любой момент ее могут отобрать. Лишь проглотив половину миски он с виноватым видом останавливается и благодарит Амена за обед. Мужчина в ответ сдержанно улыбается, не желая прерывать его. И только дождавшись, когда Муса начнет собирать кусочком хлеба остатки похлебки, решает спросить. — Как вышло, что во всей деревне почти не осталось взрослых мужчин? Мгновением ранее улыбающееся лицо мальчика тускнеет, заставляя Амена пожалеть о вопросе. Он садится на скамье удобнее, обхватив костлявые колени руками, и тихо заговаривает. — С год назад и до нас дошла хворь из Фив. Люди стали болеть и умирать прямо на глазах, будто сгорали изнутри. Лекарь сказал это от того, что мужчины вместе работали в поле и заболели. Все испугались, бросили земли, спрятались в своих домах, даже выйти боялись. Просидели почти месяц, и зараза остановилась, — он останавливается, чтобы отдышаться. Чтобы скрыть дрожь в тоненьком голосе, но это не помогает. — Вот только те, кто успел заболеть, все равно умерли. И… И мой… Папа. Муса старается вести себя мужественно, несмотря на юный возраст. Смотрит в пол, поджимая губы, надеясь, что никто не увидит подступивших к его глазам непрошенных слез. У Амена сжимается сердце, видя столь знакомую боль на детском лице. Видя очередного потерянного ребенка, чья жизнь была разрушена из-за чьих-то интриг. Как его собственная была разрушена когда-то. Они сидят в тишине некоторое время, каждый переживая свою собственную утрату. — Выходит, я теперь работаю на вас? — смущенно спрашивает мальчик, наконец-то решившись. — Выходит, что так, — соглашается Амен. — Ты можешь жить здесь, с моими охотниками, если пожелаешь. Прикажу кормить и поить тебя трижды в день вместе со всеми. Взамен лишь попрошу быть моими глазами и ушами в деревне. Как думаешь, справишься? Широкая улыбка без одного зуба — красноречивей любого ответа. Но Муса все равно обещает, задыхаясь от переполняющей радости. — Справлюсь, господин! — Ты можешь звать меня Амен.