Бывает и так: добежав до финиша, замечаешь, что бежал не в ту сторону.
Проснувшись, Леви морщится, голова трещит и хочется ссать. Эрен рядом ещё в отключке и Леви старается его не разбудить. Он жадно пьёт воду, деля один глоток на маленькие три во рту — способ наебать себя, и идёт в туалет. Мутит по страшному и хочется сдохнуть, не иначе. Давно таких отходов не было. Леви осторожно спускается вниз, находит свой телефон и парочку спящих на диване и полу. Скоро здесь будет утро восставших зомби и будут страдать все вместе. Но, Леви готов повторять из раза в раз — ему плевать. Ему нужно со своим состоянием справится. Он ползёт, не иначе, на второй этаж, делая перерывы, усаживаясь на ступени. Его бросает в холод и жар, ему хочется плакать, как девочке на выпускном, настолько он проваливаться в отходах. Любой звук раздражает, слабость тем более — тело ватное, хоть сейчас по частям да в игрушки для набивки. Но он ползёт выше, открывает дверь, запирает изнутри и прислоняется спиной. Ему тяжело, но Эрену будет тяжелее — так плохо, как не было никогда. И для Леви потверждается «Закон равноценного обмена» таким простым примером — кайфовал всю ночь, сдыхаешь утром. И это норма. Леви корит Эрвина в непродуманности и спонтанности вчерашнего вечера. Они не взяли на отхода таблетки. Да, эффектов почти не каких, но с ними легче пережить весь ад утра. Леви ковыряется в доставке, заказывает парочку пицц для себя, овощной салат — сейчас нужны витамины, мяу все их высосал без остатка из бунтующего организма, что-то молочное, хотя он не особо в этом уверен. И указывает время, на какое привезти еду. Свой организм за долгие годы практики он уже изучил. Главное есть то, что не будет раздражать больное горло. Леви чувствует, будто вчера стекла поел, микротрещины в горле болят, и глотать больно. Курить совсем не хочется, но Аккерман открывает окно. Сейчас нужен свежий воздух, и Леви вдыхает его с наслаждением, ныряя под одеяло. Еще нужно сходить в душ, смыть с себя не только грязь ночи, но и мяу, что выходит через поры и пот наружу. Запах стоит по всей комнате химический, приятно-неприятный и Леви отворачивается от окна, стараясь уснуть. Три часа сна восстанавливают часть потраченных гормонов, от того просыпается аппетит. Просыпается и телефон — Ханджи пишет о том, как же круто на отдыхе, скидывает фотографии, но вместо ответа Леви скидывает свое осунувшееся и опухшее лицо с пальцем вверх. Ханджи знает о пристрастиях Леви, о посредничестве Эрвина только догадывается, но немаловажный факт — она осуждает. Но, она умная девушка и прекрасно понимает, что утопающий должен спасать себя сам. Потому присылает фото с высунутым языком и факом, который тычет прямо в камеру, закрывая прекрасный вид на пальмы и море. Как в их странной алкогольной компании появилась гениальная гитаристка Ханджи — было загадкой, которую никто не сможет разгадать. Она влилась плавно, в нужный момент — когда очередной фанат Джими Хендрикса слился с группы, Ханджи заполнила собой всё пространство, наполнила группу новым звучанием и пнула их на сцену, любовно так, подсрачник прописала тяжелым ботинком. И её невозможно было не любить, хотя придушить всегда хотелось чаще. Но ведь это она придумала фишку группы с этими белыми повязками на глазах, напрочь лишив себя зрения и играя вслепую. Она выделялась на сцене и порой Леви ущемлялся с того, что он выделяется ровно тем, что просто поет. Ханджи плевала на общественность, которая не пускала в подобные группы женщин, окрещая их давалками и приживалками. Она была их клеем. Их магнитом, что стягивал разных людей ради одной цели. Ханджи пишет несколько сообщений, которые больше походят на сценарий для тревел-блога, но рекламу острова Леви оценил. И сам бы с удовольствием слетал на недельку погреть кости. Но его могла согреть сейчас ванна. Не тело Эрена, что мирно спал, лишь изредка постанывая от боли. Больше хотелось остаться в одиночестве, в тишине, когда не будет ничего, кроме тишины. Чтобы не было мыслей, проблем, никто не беспокоил. Спокойствие. Гармония. Он старательно отгонял от себя мысль о том, кто на самом деле лежит в его кровати сейчас и даже пожалел, что заказал еду. Молча уехать было бы лучшим вариантом. Не такого он ждал. Он трёт кожу мочалкой до покраснения, будто стирает с себя не только пот и грязь, но и воспоминания, но они въелись насмерть. Они вросли в подкорку мозга, травили душу изнутри, хуже цианистого калия. Быстрее и сильнее. Хотелось взять машину Эрвина, втопить на ней по межгороду, наконец-то отыскав свободный столб для инсталляции своих внутренностей. Чтобы бы потом плакали и причитали. Чтобы жалели, что умер молодым. Зато на пике. И желательно не в заднице. Когда привозят пиццу, Эрен все-таки просыпается, скулит от боли, постоянно просит воды и жалуется на тошноту. Леви поддерживает только из солидарности. В нем говорит и малая толика благодарности за отличную ночь. Но не более. Что-то лживое таилось в его глазах теперь. Что-то грязное и мерзкое. И далеко не отхода были этому причиной. — Ужасное состояние, — Эрен садится на кровати, неспеша прекрывая плечи одеялом, ищет свои вещи и натягивает футболку с трусами, — примерзкое. — Ага, — Леви не хочется с ним говорить. Нет, он не изверг, не урод и не настолько мудак. Он жопой чует подвох. Слишком много фальши. Эрен вываливается из туалета, садится на край кровати, заглядывая через плечо Леви. Аккермана вдруг совершенно перестает интересовать всё, что связано с зелёноглазым. Ангел пал в первую же ночь, Золушка обменяла блестящие туфельки на крепкий член. Прозаично до одури. — Все вопросы прибереги для Эрвина, он на всё ответит, — Леви сминает треугольник пиццы, надкусывает и с удовольствием жуёт. Наверняка после еды его разум очистится, он выспится и отправится домой. Как и Эрен. Странно то, что Эрен невероятно спокоен, без тревожности, без удушающей апатии после мяу. Без особых признаков первых в жизни отходов, он словно бывалый в практике человек. Леви старается не углубляться в эти мысли — он ест, листает видео в инстаграм, отвечает на бесконечные сообщения Ханджи с отдыха. Он просто отключает голову, отдается деградации. Отдых, тишина, равновесие. Эрен ложится обратно в постель, без жалоб, без просьб и вопросов. Отворачивается к окну, несмотря на солнечные лучи, что бьют в окно, и засыпает. Леви откладывает пиццу в сторону, вгрызается в яблоко, смотря видео-подкаст с кем-то из знакомых медийных личностей. Его уже не волнует сбитый график сна, репетиций, жизни. Звонки от Петры он намеренно игнорирует — та звонить может лишь по одному поводу. Оруо. Бозат наверняка ещё в отключке — если Эрвин спит, так тот тем более. Леви доедает яблоко, убирает в сторону продукты, даже не удосужившись их отнести в холодильник. Только в таком состоянии он позволяет себе расточительность. Он накидывает покрывало на плечи, забирается на подоконник и закуривает. Табачный дым саднит горло, он морщится, но выдыхает. Вся эта ситуация пахнет откровенным дерьмом. Леви вспомнил, как сам впервые попробовал вещества. Ощущения были сказочные, словно первая любовь — Леви тогда впервые тусил с Эрвином после долгой депрессии и запоя. А тут вдруг новый, чудесный и сказочный мир, где трава зеленее, тёлки лучше, а жизнь не такое уж говно. Эрвин тогда улыбался во весь свой чеширский рот, Аккерман клялся, что это больше улыбка дьявола. Утром он оказался в аду. И то, что было до — детский сад. Настолько было плохо. Эрвин ткнул, как кота в говно, показал, что бывает хуже, бывает больнее. Показал цену мимолётному счастью, укоренив в Леви только одну веру — всё имеет цену. Сам Смит таким мировоззрением не страдал, он плыл по течению, наслаждался всем, до чего мог дотянуться и, вырвавшись из-под гнета родительской опеки, пустился во все тяжкие. Только с налётом аристократичности. Такой, неподдельной, но пыльной и старой. — Ты всё-таки завалил мальчика, — слишком бодрый Эрвин постукивает костяшками пальцев по дверному косяку, — я ставку сделал и проиграл. — Чего приперся? — Леви тушит сигарету в пепельнице, спрыгивая с подоконника, — спал бы себе среди фанатского сброда. — Я бы предпочел не спать вовсе. Столько времени теряется, — он открывает коробку, подхватывая треугольник пиццы, — о, сырная. — Ты его мне подсунул? — Леви тычет в сторону спящего тела, мрачнея. — Или кто-то из твоих дружков? — Боже упаси, — Эрвин усмехается, — я что похож на сутенёра? — Эрвин пьет принесённую с собой воду, — Хотя, не отвечай. Мальчик просто твой фанат. Или глупый настолько, что не понимал, на что идёт. — Или эта история пассёт гавном, — Леви цыкает, натягивает рубашку, лезет в комод за ключами от квартиры, телефон и зарядку держит в руках. — Убегаешь? Эрвин явно издевается. Он роется в пакете с яблоками и выбирает красное — Леви такие терпеть не может, вгрызается в него зубами, артистично и переигранно. Леви цыкает снова, ощущая, что его поймали споличным. Он не придумывает ничего, что будет звучать убедительно — Эрвину нужна причина, адекватная и стоялая. — Да, — только и отвечает Леви, прихватывая остатки в зиплоке. В нём грамма два-три, вполне хватит для рефлексии или небытия. — Ну, твой выбор, — Смит пожимает плечами, — там внизу ещё осталось, — он кивает на зиплок, но Леви качает головой. — Иногда жалею, что связался с тобой. — Я тоже тебя люблю, Леви, — Эрвин усмехается, пропуская на выход мрачного Аккермана. — С ним девка была, — Леви бросает через плечо, но Эрвин спокоен, тихо смеется, пожимает плечами. — Разберусь.***
Эрвин не приходит на репетицию и Леви срывается. Он ходит по студии кругами, говорит всё, что приходит в голову. А собственно, какого черта? Эрвин уже давно показал, что не справляется с работой в группе, пытаясь усидеть на двух стульях одновременно. Барабанщик из него хороший, менеджер ещё лучше, но совмещать Смит попусту не мог. И когда Леви видит снова сообщение о том, что Эрвин занят в офисе, утрясывая конфликт с очередной блоггершей, Леви просто рвёт и мечет. Им нужен барабанщик. Новый, ответственный. Не Эрвин. Ханджи молчит. Она никогда не лезет в перепалки, она молча ждёт удобного момента. Зачем лезть в бурю, когда можно под конец внести свою лепту? Да и смысла нет перебивать Аккермана — тот со всей своей импульсивностью переключится на Зоэ. Когда Леви немного успокаивается, а звукарь уже не выглядит испуганным, Ханджи покашливает, намекая, что пора прекращать цирк с конями и закрыть рот. Безусловно, многие в группах с женщинами не считались, но Ханджи была той, кто в горящую избу на коне въёзжает, храни её вселенная. — У меня есть парочка знакомых, устрой им кастинг. Она не отрывается от телефона, листает ленту Инстаграма и расслабленно качает ногой. Если честно, будь кто другой на месте Ханджи — Леви бы не вытерпел. — Ну и где же ты такая была, когда Эрвин пытался усидеть на всех хуях? — Ждала, пока вы с них слезите, — Зоэ отвлекается лишь на секунду — посмотреть в глаза. Выразительно, так, показательно. Чтоб место своё знали и не высовывались. Леви цыкает, но понимает — подъеб засчитан. Звукарь хохочет — ему давно знакомы их словесные перепалки, даже привычно и уютно становится в студии. Ханджи убирает телефон и встаёт с диванчика, всем видом показывая свое недовольство, но остаётся нейтральной в словах. Будто в ней борятся панк с пай-девочкой. Но на деле она просто чокнутая. — Ты как хочешь, — она поправляет одежду, складывает барахло в сумку, — а я пошла за кофе. Если Эрвин придет, передай ему от меня соболезнования. — Я с тобой пойду, — Леви мрачнеет, прощается со звукорежиссёром и выходит первым из студии, борясь с желанием по-детски хлопнуть дверью и топнуть ножкой. Вся эта круговерть порядком надоедает и Леви ждёт звонка, сообщения, телеграммы, да чего угодно от Эрвина, чтобы поставить вопрос ребром — а нужно ли им всё это? Он прекрасно справлялся с грязной работой, не в его стиле лицом торговать, когда по вечеринкам собираешь малолеток на вписки. А потом ещё и трахаешь. Леви хочется сплюнуть, а ещё лучше — закурить. Так, чтобы всё это наконец-то отступило, отошло на второй план. А ещё хочется напиться, да так, чтобы прям в слюни и не слышать своих мыслей. Леви не даёт покоя ситуация на последней тусовке в коттедже, его не отпускает Эрен. Что-то засело в голове, отчего хочется разодрать всю кожу, пробраться под череп и вытащить из мозга всё, что с ним связано. Вопросов было слишком много, ответов не было. И это мучало больше, чем те самые первые отхода. Откуда взялось это ванильное недоразумение было ясно — подружка притащила. Но, разве такие ходят на вписки? Разве таких не учат не брать у дяди конфетку? Было подозрительно. Дела у группы итак шли не очень — Эрвин подводил в репетициях, нападки на самого Леви обострялись всё чаще, каждый второй блоггер качался на волнах хайпа, рассказывая невероятные истории о Аккермане и его вкусовых привычках. Но новости о изнасиловании были ударом. Леви не считал хорошей идеей сейчас брать кофе, ему поможет только виски и небытие. А в кофейне навряд ли продают горячительное с утра. — Забудь и забей, — Ханджи пьёт что-то несуразное, цветное и непонятное, заедая радужную жижу похожим по цветовой гамме пирожным. Ханджи вообще фанат необычных вещей. Чего стоила её проба жаренных тараканов в Китай-городе, — Эрвин разберётся с блогершей, я с барабанщиком, ты с очередной дрянью, которую в себя сунешь. Всё под контролем. — Спасибо, утешила, — цыкнул Леви, отворачиваясь от подруги. Ханджи была права, но это шло в разрез с представлением Леви. Леви был приверженцем постоянства, перемены зачастую приносили одни лишь проблемы. А те, кто были вокруг всегда вносили коррективы в планы. В планы и Эрен не входил. Леви хочет пробить себе голову от того, что всё чаще и чаще возвращается к воспоминаниям, его передёргивает и тошнит. Именно тошнит. Всё это случайное стечение обстоятельств напрягает, но одновременно и забавляет — как же так вышло? Леви не успел обговорить с Эрвином всё это после той вечеринки — он просто напился, не выходил на связь несколько дней и наслаждался внезапной тишиной в голове. Но где трезвость — там мысли. Ханджи делится фотографиями цветного недоразумения в стаканчике, листает ленту с присущим детским интересом — она ищет то, что сейчас наиболее популярно, чтобы делать так же. Стадное чувство инстаграмного комьюнити её не отпускает. — Не хочу лезть, но выглядишь паршиво, — невзначай замечает она, допивая кофейную жижу. Леви усмехается, будто вот только что открылась Америка, Колумб опоздал. — Не все на морях отдыхают, — отвечает Леви, отвернувшись к окну. Солнце нещадно слепило глаза — слишком хорошая погода для ранней весны. — Дело не в море, — Ханджи откладывает телефон в сторону, отодвигает от себя стакан и смотрит словно рентген сквозь стекла очков, — ты морально вымотан и это заметно. Может, тебе отдохнуть? Леви предвкушает очередной горячий спор о том, что он не алкоголик и наркоман. И вовсе ему не нужно ложиться в больничку, чтобы прочистить мозг. У Ханджи всегда есть мнение на любой счёт и все об этом знают. Прислушиваются к ней? Нет. Оказывается ли она потом права в своем мнении? Да. Леви закатывает глаза, представляя, что Ханджи мертва, а её кишки развешаны на люстре кафе этакой гирляндой. Правда, праздника на горизонте не предвидится, а Ханджи попробуй убей. Она как таракан живучая. С ней тяжело говорить. И не потому, что она всегда права, а у любого, кому она указывает на недостатки просыпается бунтарство и желание любовно её так придушить. А потому, что это забота. Своеобразная, часто неуместная и безвозмездная. Наверное, за это её любят. Ханджи умная, но частенько спотыкается в своих суждениях о людях. Ей свойственно верить в чудо, особенно, если самоубийца вдруг передумает, а мать-кукушка возьмётся за голову. Всегда было интересно, как она видит мир. Он у неё такой же серый? — Ты сейчас хочешь поговорить об этом? — Почему нет? — Ханджи удивлённо смотрит перед собой, — Пока Эрвин занят слухами, ты можешь сделать так, будто тебя там и не было. Бюджет у нас маловат, не спорю, но можно проплатить врачам, чтобы записали тебя задним числом. — Я и так там не был. — Словам уже давно не верят, Леви. — Спасибо, что держишь в курсе, — Леви морщится, будто лимон поел, — что бы мы без тебя делали? — Померли бы, — Ханджи пропускает едкое замечание в свою сторону, кладет телефон в сумочку и расплачивается картой на кассе. Её тянет обратно в студию, но Леви бросает всё и едет домой на такси, по пути заехав в алкомаркет. Там он придирчиво выбирает чем будет травить печень сегодня, ищет колу и на кассе, к сигаретам добавляет ещё и пять пачек презервативов. Средних лет кассирша осуждающе и удивлённо смотрит на выбор парня, даже порывается спросить паспорт, когда видит пять бутылей виски. Леви опережает её, светя датой рождения — ему достаточно лет, чтобы уничтожить себя. Когда нехитрые покупки просвечивают сквозь полупрозрачный пакет, а довольный таксист смотрит жадно на счётчик, до Леви вдруг доходит короткий флешбек. Такое часто бывает, когда превышаешь дозу — что-то из воспоминаний теряется, возвращаясь спустя время короткими вспышками. Его имя. Его имя на гребаной шее фиалки. Та самая подпись, не с автографа, а именно настоящая, которой он подписывает соглашения, контракты, судебные иски. Его подпись. Каждый вензель, каждая закорючка. Теперь ему ясно, почему они вдруг переключились на музыку, просто слушали и курили. И это, пожалуй, лучшее, что делал Леви нетрезвым. Не дал случится роковой ошибке. Леви стонет от того, что всё идёт через жопу. Он пишет короткое сообщение Эрвину и тот отвечает спустя минуту — будто ждал этого. Будто он знал, все знали. А Леви клоун-дурачок. «Я в курсе»***
Из колонок бьёт музыка, пока Леви валяется на ковре и курит. За окном всё ещё день, но шторы задернуты, создавая приятный полумрак. Ему не хочется размышлять о том, как же внезапно в его жизни появился Эрен, или о том, что на его шее блядская подпись, которая так и маячит перед глазами. Ему плевать и на то, в чем его обвиняют — девка пошла не в суд, а в блогерство, не Леви осуждать женщину за хуй. Он просто пьёт, заливает печень адской смесью виски и колы, стараясь допиться до такого состояния, чтобы не видеть больше ничего. И никого. Когда в квартиру врывается Эрвин, весь в мыле, словно с пожара, Леви салютует ему с ковра полупустым бокалом, тушит сигарету и поет во весь голос. Эрвин, естественно, матерится, музыку не выключает, но убирает пустые бутылки в найденный на кухне пакет, вытряхивает пепельницу, хватает едва шевелящегося на полу друга и тащит в ванную под холодные струи воды. Леви позволят потому, что понимает — заслужил. Столько лет плавать в дерьме, причинять его же людям и тут вдруг на что-то хорошее надееться. Не получается так, не сказка, не роман. Эрвин кипит, его голова наверняка забита делами под завязку, не хватало выступать вытрезвителем для несчастных и убитых. Леви шипит, когда холодная вода струится по шее, вызывая мурашки и заставляя ёжится. Смит вообще не церемонится, вырубает помимо обычной лейки ещё и тропический и Аккермана заливает с головой, как жертв Титаника. Он бы с радостью сейчас утонул, а не участвовал в сцене с дверью. — Как ты любишь не вовремя всё делать, — голос Эрвина спокоен, но это притворство, мнимая поддержка через пиздюля. И жжется, и греет. — Не мы такие, — Леви усмехается, оглядываясь в поисках стакана. Ему бы сейчас не помешало бы хорошее топливо для отличного настроения. Может и кошки уйдут с головы или хотя бы перестанут скребсти. — Закрой рот, — Эрвин выключает воду, ставит возле ванны тазик на всякий случай и, не находя полотенца в ванной, выходит искать его в шкафах. — Ты знал, — Леви паршиво, максимально убого и прискорбно. Он чувствует себя так, словно его продали, как дешёвую портовую шлюху за пять долларов. Будто он ничего не стоит и ему только и остаётся, что раздвигать ноги, да подмахивать яростнее. Вдруг чаевых дадут? — Я узнал это после того, как ты уехал, — Эрвин возвращается с полотенцем, вытирает голову Леви, превращая волосы в сущий бардак, стягивает с него мокрую одежду, ни капли не смущаясь, — я увидел надпись, подумал, шутка такая. — Пиздишь, — огрызается Аккерман, выхватывая дрожащими руками футболку из рук Эрвина и натягивая на мокрое тело, — ты всегда знаешь наперёд. — Знаю, — тот соглашается и протягивает штаны — трусы не нашёл. Тем не менее, он отворачивается, давая Леви возможность одеться самому, — просто посмотрел, что ты будешь делать. — Я его чуть не трахнул там, под мяу, ты угораешь? — А что? Закрепил бы связь, да перестал бы хуйней страдать. И это говорит Эрвин. Эрвин Смит. Человек, который сам устраивает все эти тематические-наркотические притоны раз в неделю. Человек, который не поскупится на наркоту, но пожалеет сделать что-то для себя. Тот, кто трахает малолеток бессовестно и жестко, словно маньяк. И это он говорит не страдать хуйней. Леви фыркает и сплевывает горечь в ванну, натягивает штаны и отталкивает друга, возвращаясь в комнату. Музыка продолжает орать, из-за сбитого эквалайзера она резонирует от стен, ничем не отличаясь от противной сирены. Но это немного трезвит. — Может отдохнёшь? Эрвин выключает музыку, отчего в комнате повисает удушающая тишина. А ещё напряжение, ибо Леви бесят такие вопросы. — Опять в наркологичку? Я там уже всё что можно отлежал, недостаточно? — Судя по тому, что с тобой происходит — нет. — В чужом глазу соринка, да, Эрвин? — Леви закипает, — Бревно не жмёт тебе? — Главное, что оно не в заднице, — отшучивается тот, открывая окна для проветривания, — Тебе будет полезно на фоне слухов полежать в больничке. — Что за курица хоть? — Леви закуривает, передвигает к себе бутылку Джемесона, отхлебывая приличный глоток. — На позапрошлой тусовке была, — Эрвин забирает бутылку из рук Леви и ставит пепельницу на прикроватный столик, — нанюхалась до невменяемости, спала там со всеми, кого видела. — И в этом я виноват? — Так они на тебя и слетаются. Ты своим имиджем скрытности на сцене их примагничиваешь. — И поэтому я мудак насильник? Леви фыркает. С одной стороны резонно полежать в наркологичке, почистить организм, поразмышлять на тему бытия. Но с другой стороны — он никому ничего не должен. Если она была в коттедже, то группу защищает её подпись под каждым пунктом. К чему теперь предъявлять претензии? — Я не знаю, Леви, — Эрвин тяжело вздыхает, плюхается в кресло, держа бутылку в руках, — я вроде готов быть всем для группы, но это тяжело. — Ханджи решила искать тебе замену, — Леви выдыхает дым, сбрасывая пепел в пепельницу. — Твоё решение весомее. — Тогда вали с барабанов. Сиди, бумажки разгребай. — Как быстро ты решил, — усмехается Эрвин, закрывая початую бутылку крышкой, — Я думал, ты будешь скучать по моему взгляду на твою жопу. — Фу. Эрвин ещё сидит с Леви несколько часов — они перебираются в гостиную на диван, где Леви безрадостно щёлкает пультом между каналами, пока не останавливается на монотонной программе о защите животных. Эрвин погружен в телефон — его дёргают отовсюду из-за инцидента. Когда Леви заваривает чай, программа сменяется юмористическими зарисовками, которые развеселят разве что старых, сраных и убогих. Он ставит чашки на журнальный столик, ждёт пока остынет чай, тупо уставившись в экран. Эрвин тяжко выдыхает, пьёт залпом чай и встаёт, уходя в прихожую. Там он шуршит курткой, матерится, обувается, шумно шурша о стены. — Не делай глупостей, — Эрвин проходит в уличной обуви в комнату, раздражая Аккермана и треплет того по волосам, — завтра выезжаем в больницу.