Из игры в реальность

      После ухода Филатовой моё одиночество скрашивалось лишь мыслями о скорой выписке. Это одновременно радовало, но вместе с тем пугало: всё-таки другой мир, что если на самом деле я знаю о нём не так уж и достаточно, как думаю? Да и встаёт вполне логичный вопрос с работой… Впрочем ладно, решать проблемы буду по мере их поступления. Надо будет ещё уточнить, выпишут ли мне справку на дом, ещё на парочку дней, а лучше недель. Дорогу в комплекс «Вавилов» я помню весьма неточно. Допустим, до станции «Солнечная» я доберусь относительно без происшествий, хотя идти там вроде бы прилично, допустим смогу купить билет на «Вихрь», добраться до станции «Лесная»… а что дальше? В «Вавилов» я помню всего два входа: через свинарник и через служебный. Ни первый, ни второй не подходят для повседневного использования. В целом, мне надо будет просто как-нибудь навязаться в компаньоны к Юсупу Батыевичу и проблема решится. Тогда возникает следующая проблема: как связаться с ним.       От размышлений меня отвлекла уж слишком весёлая парочка, что ввалилась в мою палату: девушка в коричневом юбочном костюме придерживала дверь мужчине, что нёс коробку. Короткая стрижка молодила её, пока строгий галстук пытался добавить статуса. Ничем не примечательная чёрная сумка всё время норовила соскользнуть с её плеча. Довольно милая, суетливая — весь её образ мне казался отдалённо знакомым. Какая-то детская улыбка, то и дело сменяющаяся смущёнными смешками, не сходила с её лица.       В отличие от девушки, мужчину я узнала почти сразу по характерным чертам: светлые волосы, тёмная водолазка, штаны с кучей карманов, а самое главное — шрам на щеке. Я присела на койке, подсознательно стремясь вжаться в бортик кровати. На кой чёрт здесь командир Аргентума? И является ли он им здесь сейчас? По идее, да, однако никаких опознавательных знаков на нём не было. Я постаралась принять более расслабленную позу. Весь вид мужчины не давал ни единого повода его опасаться, если делать предположения из ограниченного набора данных, коим я должна располагать. Но на деле-то я знаю кто он, знаю, через что прошёл и, возможно, через что ему ещё предстоит пройти. Воспоминания о его последнем задании вызвали во мне едва ли не вселенскую скорбь и сострадание: от него ж живого места, человеческого, почти не останется, половина полимер — половина остатки живого организма. А сейчас он стоит здесь, с коробкой в руках, улыбается. На удивление, в нём нет скованности, присущей военной выдержке. Будто НКВД его только вчера забрали с университетской скамьи. Очень красивая улыбка, да и в целом…       Я спрятала лицо в ладонях, делая вид будто не то зеваю. не то пытаюсь растереть заспанную моську.       — Привет, Катюш, — звонкий голос девушки гулким эхом отдавался где-то на задворках сознания. Мы точно с ней знакомы.       — Маша? — спросила я. Имя пришло на ум само собой, но не более того. Лишь имя. И снова привычный диссонанс: мы знакомы, точно знакомы, я чувствую, что знаю этого человека, ибо один его образ вызывает воспоминания, которые мне просто не достать. Девушка кивнула и заулыбалась ещё шире, прикрыв дверь. Но они есть, и определяются. Всё же прогресс виден: хотя бы имя…       — Ну хоть меня не забыла, — с укором произнесла она, кивнув мужчине, чтобы поставил коробку возле кровати. Ничего себе, конечно. Кто это, чтобы указывать Кузнецову, или может быть вопрос надо ставить иначе: в каких они отношениях? — А то мне с утра Юсуп на тебя жаловался, мол всех позабыла, а его так вообще в первую очередь, — Маша покачала головой. — Ну чего, как ты? Мы вот тебе принесли обещанную Грушу, — она кивнула на коробку. — Доставать? — вопросительно посмотрев на меня, она остановилась возле коробки.       — Да, пожалуй, — растерянно ответила я.       Кузнецов остался стоять чуть поодаль от Марии. Почти сразу новой волной нахлынули сомнения, нужно ли рассказывать о том, что знаю кому-либо. Пусть я всё уже решила, но стоило мне увидеть человека, который действительно сможет повлиять на что-то, если будет располагать дополнительными сведениями, как всё началось с начала. «Мина существует! Это ядерный фугас!». После этих криков всплыли строчки из книги, что описывали Кузнецова после Болгарии, когда он впервые увидел Плутония, воспоминания о разговоре с Блесной, когда она завела речь о ребёнке… Быть может это было слишком несправедливо отбирать её у мира? Я, кажется, впервые задумалась, всерьёз, что было бы, если Блесна осталась бы в живых.       — Эй, всё хорошо? Ты чего погрустнела-то? — Маша закончила установку и подключение Груши на тумбе и посмотрела сначала на меня, а затем и на Кузнецова, на которого я смотрела невидящим взглядом. Она чуть потрясла меня за плечо, отвлекая от мыслей.       Кажется, он тоже заметил мой взгляд… Однако, тактично промолчав, он отвернулся от нас и направился к окну.       — Всё… да, хорошо, — я прикусила губу неосознанно. — Знаешь, я не совсем тебя помню. Имя всплыло само, я уверена, что мы знакомы, возможно, даже очень хорошо общались, но больше ничего. Извини, Маш, — она заметно осунулась и стала серьёзнее.       — То есть прям совсем-совсем ничего? — я помотала головой. Девушка придвинула стул и устроилась поближе ко мне, нахмурившись в точности как мой вчерашний посетитель. — Мне сказали, что тебя скоро могут выписать…       — Да, в целом, память возвращается, довольно сумбурно, но процесс вроде бы начался, — я поджала губы, словно в виновной улыбке. — Доктор Филатова обещала, что через дня два выпишут. Вроде как и держать меня повода нет, да и быть может дома память быстрее будет возвращаться.       — Ну да, ну да, звучит разумно, — закивала Маша и потёрла переносицу. — Как ты вообще себя чувствуешь-то? Стоит ли домой возвращаться, мало ли что может случиться? — она обеспокоенно поглядела на меня. — А если опять обморок, а рядом никого? — вполне резонный вопрос.       — Замечательно, — вздохнула я, снова мы зашли на круговую поруку вопросов пациенту. — Правда, я чувствую себя прекрасно, и в бытовом плане, думаю, смогу нормально ориентироваться, — впрочем, в последнем я бы не была так уверена. — Насчёт обмороков… слушай, даже если и случится, спустя время всё равно в себя приду. Правда, я уже не могу в больнице находиться, ну не моё это.       Пока Мария обдумывала мои слова, я устроилась поудобнее напротив Груши. На первый взгляд ничего сложного: для включения и настройки яркости есть соответствующие тумблеры, также модель была укомплектована клавиатурой, но без мышки. Я щёлкнула первый, и Груша почти мгновенно создала проекцию рабочего пространства. Такой же интерфейс: почта и сотрудники. Сотрудники… Пожалуй, эта первая вкладка для изучения. Затем на очереди будет почта.       Груша уведомила, что работает на основе системы Демос, тут уже у меня щёлкнул тумблер. По сути-то Демос существовала и в моей действительности — просто клон Unix BSD, так что, теоретически… Нужно найти способ выйти в командную строку, после уже на основе конфигурационных файлов я смогу понять не только устройство, но самое главное язык, что здесь используется, возможно даже удастся выцепить какие-нибудь архитектурные особенности, или, быть может, уязвимости, кто знает. В любом случае, линукс мне хоть как-то знаком.       Клавиатура не сильно отличалась от привычной мне, просто не было иностранных букв, присутствовали все те же стрелки перемещения, что заменяли мышку, ну может не было привычных функциональных клавиш. Можно сказать, на пользовательском уровне мне удалось освоить Грушу. Я чуть ли не сразу потеряла интерес к посетителям, пытаясь натыкать командную строку. Безрезультатно. Кажется, потребуется раздобыть мануал.       В дверном проёме мелькнула Филатова, и спустя пару секунд Кузнецов покинул нас.       — Александр Иванович, — улыбнулась Маша, кивнув в сторону закрывшейся двери, стоило ей заметить мой заинтересованный взгляд. Смущённая улыбка в конце выдала её с головой, а лёгкий румянец лишь подтвердил мои догадки: влюблена. — Как раз по пути было, я и попросила его помочь, — пожала она плечами. — Он часто к нам в АПО заходит по поручениям Сеченова, да и в Вавилове иногда встречаемся.       Кузнецов и впрямь был хорош собой. Подтянутая атлетическая фигура, осанка, чуть отрешённый взгляд, тебе кажется, что он не заинтересован в окружающем мире от слова совсем, но чутьё подсказывает, что мужчина подмечает даже самые мелкие детали, просто делает это уж слишком незаметно для окружающих. Всё же работа в контрразведке требует изрядной щепетильности.       Куда больше меня заинтересовало упоминание АПО. Но расспрашивать напрямую я не стала.       — Всё с тобой понятно, дорогая, — заигрывающим голосом подметила я и усмехнулась, заметив как она покраснела ещё больше. — Как день прошёл? — спросила я, решив всё-таки пробежаться сначала по почте. Новых писем было около штук двадцати, но главное, что сохранились и другие, судя по тому, сколько я листала, их было не мало.       Мария затараторила, рассказывая о Вавилове, о нерадивых сотрудниках, что не могут привыкнуть к предложенному Штокхаузеном методу ведения наблюдений и фиксации результатов экспериментов. Было много чего ещё, но я слушала в пол уха, сосредоточившись в основном на Груше. Как оказалось, Маша мне положила также мой ежедневник. А это прямо кладезь информации для изучения, но это потом. Незнакомая Груша интересовала меня с точки зрения технического устройства и программного обеспечения чуть больше, чем моя собственная жизнь. Довольно быстро я натыкала возможность отправить сообщение, но это всё равно не то.       — Ну ты посмотри, до чего красивый закат, — вдохновенно произнесла Мария, случайно бросив взгляд на окно. Такие слова даже меня заставили оторваться от проекции.       Солнце садилось за горой, что была не так далеко от нас, алым заревом освещая горизонт. От этого вида перехватило дыхание, а свежий воздух с каким-то особым призрачным запахом дачи добавлял перчинку атмосфере. При прохождении игры эта сельская местность казалась немного не в тему, вписанной так, чисто для атмосферы, ведь при таком уровне развития здесь легко могли отстроить здания и покруче, чем в современной Москве. А сейчас всё просто встало на свои места: Предприятие создавалось учёными для учёных, в комплексах достаточно навороченных механизмов, а дома человек должен отдыхать, и иметь простор для воображения.       «Человек рождён, чтобы мечтать и созидать великое…»       Интересно, а доведётся ли мне когда-нибудь лично познакомиться с Сеченовым?       — Да, красивый, — почти прошептала я, подскочив к окну. В этот момент я ощущала неописуемую тягу к творению. Вообще всё отошло на второй план. Мне хотелось запечатлеть эти горы, запомнить их, зарисовать. Хотя, объективно, пары курсов по скетчам было недостаточно для желаемого уровня. Казалось, у меня вот-вот заберут эту красоту, и в миг мир схлопнется.       Но… постепенно солнце опускалось всё ниже, едва заметные проблески былого пожара уже почти сошли на нет, чуть заметно окрашивая края редких облаков на небе в рыжие оттенки.       — Мария Андреевна, пора нам уже, — Кузнецов появился в дверном проёме так же неожиданно, как и исчез. — Екатерина Олеговна, желаю скорейшего выздоровления, но мы вынуждены вас уже покинуть, — да и голос у него очень красивый. Я дала себе мысленную пощёчину не заглядываться на мужиков, на которых уже положили глаз.       — Понимаю, понимаю, Александр Иванович, решили украсть мою подругу, смотрите мне, — я шутливо пригрозила ему пальчиком, наблюдая краем глаза как вспыхнула Мария Андреевна в вечернем сумраке палаты.       — Да ну что вы, — немного осуждающе проговорил мужчина. Его ровный тон голоса навёл меня на неутешительные мысли: нет у Машки шансов. Впрочем, остаётся шанс, что я фигово разбираюсь в людях, и куда хуже умею интерпретировать их эмоции и всё прочее. Причём шанс этот не мал.       — Мне пора, давай уж, поправляйся в самом деле, а то без тебя никак, ой, — девушка вздрогнула от неожиданности, стоило мне её обнять. Чёрт, привычная в моём окружении вещь здесь вполне могла оказаться не совсем нормой.       — Не упусти, — прошептала я, стараясь перевести это в шутку и намеренное действие, чтобы передать аля скрытое послание. Завидев мою улыбку, Маша шутливо пихнуло меня кулаком в плечо, сощурившись.       Наконец мы с Грушей остались наедине, вместе с записной книжкой и, благо, парой ручек, что мне так предусмотрительно упаковали. Быть может спустя полчаса как мои посетители меня покинули, а я углубилась в изучение ежедневника, предварительно выключив Грушу, в мою палату вошла медсестра, что была с утра, и подала мне уже остывший ужин. Удивительно, как всё же за разговорами время летит. На подносе стоял граненный стакан с чаем, пюре с котлетой и мисочка салата.       Подумать только, уже второй день в этом мире подходит к концу. Я машинально сделала пометку на чистом листке ежедневника. Так стремилась всё записывать, а сейчас и предложения сформулировать не могу.       Снова навалилась какая-то тоска по дому. Такие привычные стены съёмной квартиры, обстановка, гаджеты, в конце концов, без которых трудно представить повседневную жизнь. Близкие, хоть мы с ними и общаемся лишь по праздникам. Друзья… Интересно, а в своём мире я в каком состоянии?       Засиживаться до ночи всегда было дурной идеей. Ничего путного на ум не приходит.       Палата казалась такой чужой, и острое ощущение, что мне здесь не место, медленно обволакивало с головы до пят. Ежедневник, Груша, советская палата… какого чёрта я вообще здесь делаю и пытаюсь вжиться в роль совершенно другого человека? Ради чего? Призрачной идеи познакомиться со всеми героями игры? Господи, да мне тревогу в пору бить, чтобы меня вернули обратно!       Я отложила ежедневник и слезла с кровати на прохладный пол.       Я просто себя накручиваю. Истерика тут не поможет, просто так меня обратно никто не вернёт, да и не просто так вряд ли получится. Вполне себе может быть, что всё, что сейчас происходит — не более чем плод моего коматозного воображения. В таком случае, я тут не помощник. А другого объяснения у меня в целом то и нет.       Но здесь всё слишком реально. Я ущипнула себя, и кожный покров, естественно, отозвался болезненными ощущениями.       Груша преспокойно стояла себе на тумбочке, задрав голову, как любая другая, готовая явить Нечаеву секреты предприятия. Рука сама потянулась к металлическому предмету, дабы удостовериться, что он реален. Реален. Коробка так и осталась стоять возле тумбочки. Былое желание узнать всё, что только можно и даже больше из этой Груши улетучилось, оставив место лишь для меланхолии. Лёгкая тревога и детский страх больниц снова породили во мне желание бежать без оглядки хоть куда-нибудь, лишь бы подальше отсюда.       Здесь у меня нет даже себя.       Я усмехнулась этой идеи, а ведь это не так далеко от правды. Что есть я? Сейчас у меня нет даже своего тела, лишь память, которая при этом периодически насыщается чужими воспоминаниями.       Я помотала головой, стараясь отогнать бредовые мысли из разряда экзистенциальной философии. Пора заканчивать этот балаган мыслей, иначе эта круговерть меня до добра не доведёт, а мне скоро надо будет выписываться. Поэтому сейчас моя цель — как можно скорее покинуть это место.       Холл больницы встретил меня тусклым светом. За стойкой шептались медсестры, распивая чай. Кажется, пришла другая смена, так как их лица мне были не знакомы. Я мимолётом кивнула в сторону туалетов, когда одна из них внимательно на меня посмотрела.       Мигающая лампочка нагнетала моё и без того растревоженное состояние. Интересно, а с телом у меня будет какая-то ассимиляция, или вроде того. Я долгое время всматривалась в отражение, но так и не смогла окончательно принять факт, что я теперь она. Прохладная вода помогла немного освежиться.       В палату я вернулась в расстроенных чувствах. Есть мне совершенно не хотелось, поэтому еду я оставила на потом, так к ней почти и не притронувшись, разве что попробовала как только мне её принесли.       Но стоит признаться, в итоге день завершился довольно неплохо. Мягкая постель, одеяло, и самое главное — подушка. Беззаботный сон мне был обеспечен.