Самочувствие улучшилось, разве что на душе какие-то кошки начали точить коготки, да и совсем незаметное ощущение, что я забыла что-то очень важное… опять.
Недалеко от меня стояла пара медбратов, сбоку от них — Захаров, чьё недовольство было вполне осязаемо. Сдержанный взгляд и явно напряжённая поза, даже скулы вырисовывались так отчётливо, будто он уже был готов заскрипеть зубами.
Сеченов поднялся, оттряхивая коленки брюк, и я последовала его примеру. Вокруг нас собралось уже много зевак, не только из числа пациентов, и от всей этой толпы мне стало неуютно.
Кузнецов смотрел на меня пристальнее всех, переваривая полученную информацию. Я попыталась состроить извиняющуюся гримасу ему, и Сеченов тотчас посмотрел на своего подчиненного, мгновенно уловив, что от него что-то скрывают, виду однако не подал. Кажется, это заметила только я.
— Так о чём вы хотели мне рассказать? — спросил Дмитрий Сергеевич, когда мы вышли из злосчастной палаты. Прибежавшим медбратам Сеченов дал понять, что в их помощи не нуждается, потому путь неизвестно куда мы продолжили вдвоём. Захарова оставили разгонять собравшихся.
Лёгкий мандраж рядом с ним не давал мне покоя. Я не могла избавиться от ощущения, что разговариваю не с человеком, а с персонажем. Ну не может всё это быть создано, развито одним человеком! Это же уму не постижимо. Ясно-понятно, что когорта именитых учёных ему в этом всём помогала, но всё равно, основу заложил именно Сеченов со своими полимерами. Одна идея вылилась в целое Предприятие 3826, чьи размеры поражают воображение. Пожалуй, самое технологичное место из всех существующих на этой планете и в этом времени.
— А о чём вы бы хотели узнать? — вопросом на вопрос ответила я, и Дмитрий Сергеевич рассмеялся.
Довольно внезапно ко мне пришло осознание, что я как раз таки не хочу, чтобы Сеченов знал, что будет дальше. Это сложно объяснить, но именно он — виновник всех творений, что если можно локально изменить события, но если изменить что-то глобальное, как видение Дмитрия Сергеевича, то история явно пойдёт другим путём? А если не будет близняшек и Катя выживет, то Сеченов останется без охраны, сильно ли это повлияет на историю? И не случится ли чего ещё, чтобы нормализовать ключевые события? Если Нечаева не погибнет в Болгарии, то погибнет где-нибудь ещё…
— Можем начать с того, что побудило вас наброситься на моего агента? — Сеченов говорил улыбаясь, но как-то вымученно, от этого с ним было легче разговаривать, в отличие от того же Захарова. Я машинально обернулась, чтобы посмотреть не направляется ли он к нам.
Тем временем мы прошли весь холл и подошли к лестнице, что вела вниз.
— Если кратко, чувство что я забыла что-то важное, — я мысленно попыталась вернуться в тот момент. Лишь описания, слова: красный, колба, страх. — при этом, м-м, я помню эмоции, образы, но не так ярко, как должна. По аналоги могу сопоставить, но сами события, которые я помнила, они… Хм, они будто исчезли из истории.
— Интересно, интересно, — Сеченов о чём-то задумался. — Давно у вас это?
— Что это?
— Провалы в памяти, слова — удивлённо посмотрел на меня учёный, видимо думая, что я забыла и свою проблему.
— Поверите, если я скажу, что не знаю, — насмешку мою он воспринял однако серьёзно.
— Вполне, прошу, — Сеченов открыл ключ картой какую-то дверь, пропуская меня вперёд.
— Без вас я отсюда уже не выйду? — я разочарованно посмотрела на элемент контроля доступа.
— Пожалуй, но не волнуйтесь, обещаю, что я вас отсюда выведу, — несмотря на весь свой усталый вид, он умудрялся шутить, но кажется мы поменялись ролями: мой черед воспринимать всё всерьёз. Что если я действительно отсюда уже не выйду, после того как набросилась на его агента? Что если Сеченов не такой добряк, каким кажется, или казался в игре. Кажется, у меня начинает развиваться клаустрофобия.
— Сегодня, обещаете? — я остановилась перед входом, не решаясь сделать шаг.
— Обещаю, сегодня, — без доли шутки сказал Дмитрий Сергеевич и внимательно посмотрел на меня. Один его взгляд может служить гарантом слов. Я кивнула и всё-таки сделала шаг.
Коридор как коридор, как и прежние в подвале комплекса, однако за стеклянными окнами располагались лаборатории, а не палаты. Сеченов явно почувствовал себя в родной стихии. Лёгкая улыбка на губах и взгляд словно он увидел что-то родное. Он остановился возле одной из них.
— Это новейшее изобретение, — я осторожно подошла сзади, прекратив разглядывать учёного со спины, и обратила внимание на идеально чистую лабораторию, от которой отдавало голубым светом. — Ему ещё и месяца толком нет, — он махнул одному из лаборантов, что заметил его, давая понять, чтобы продолжали работу. Один из них однако ж поспешил к нам, и Сеченов лишь прицокнул и покачал головой. — Я считаю, что этот вид полимера сможет вам помочь удержать оставшуюся память, возможно, даже восстановить то, что вы забыли.
— Что это? — я напряглась, ибо за стекло я могла разобрать только то, что люди в халатах и голубых шапочках сновали туда-сюда, что-то перенося и переливая, затем записывая. — И как это должно помочь? Исследования показали, что повреждений нет, память восстанавливается… — повторила я точно заученную мантру.
— Нейрополимер, — гордо проинформировал меня Сеченов. — В жизни не догадаетесь, что легло в основу, а главное, на что он способен.
— Хм, уверены? — ох, Димочка, при всём уважении, не стоит меня так провоцировать. Как выяснилось, на провокации я ведусь очень охотно. — Основа — часть кита, на что способен, вы в целом подсказали, регенерация тканей. — на лице Дмитрия Сергеевича промелькнуло лёгкое разочарование.
— Вот как? Что ж, кажется, все знали где искать его, кроме меня, хм, — он снова улыбнулся в насмешке. — Позвольте спросить, почему кит?
— Просто угадала, — пожала плечами я.
— Ну да, Вавилов ваш слухами полнится быстро, это я помню, — найдя объяснение моему ответу, Сеченов вновь вернулся к наблюдению за лабораторией.
— Зачем вы мне показываете это? Моя память так или иначе возвращается, — снова повторила я, хотя в глубине себя не была в этом уже так уверена. Я словно вспоминаю что-то, но при этом что-то теряю. Внезапное осознание огорошило меня: это не потеря, это замена. От такого простого умозаключения у меня даже перехватило дыхание. Я не просто узнаю Екатерину Олеговну, я ею в самом деле становлюсь, забывая себя.
— Всё хорошо? — Сеченов быстро заметил моё состояние. — У вас снова приступ? — он несильно сжал моё плечо, немного встряхнув меня. Ощущения и впрямь как при так называемых приступах, но причина совершенно в другом. Я помотала головой. — О, Михаэль, срочно принесите воды, — откуда здесь ещё Михаэль? Неужели Шток, тот самый лаборант? Впрочем, с его преданностью это неудивительно.
Я не хочу терять себя…
И в то же время мне здесь места как-будто бы нет. Мы с этим временем слишком разные. Возможность наблюдать за жизнью этого мира так близко прельщает, но вместе с тем я не готова становиться его частью. Кажется, если я полностью себя забуду, то это уже не будет меня волновать, но осознание происходящего… при условии, конечно, что всё это действительно так… пугает. Страшна не сама смерть, а её ожидание. Пожалуй, именно этого ожидания я и боюсь, старость в двадцать семь, кто бы мог подумать.
Это будет уже не любимая история, а обычная жизнь. Это удручает. Я ничего ещё не видела, из того, что хотела бы увидеть вживую! Я не готова упускать эти знания, не хочу. Я судорожно перебирала варианты, самый банальный — записи, но черт бы их побрал, поверю ли я в них? Был уже в каком-то фильме такой сюжетный поворот: герой оставляет себе прошлому записки, а забыв историю, просто пренебрегает ими, посчитав бреднями.
— Выпейте, вот, — я чувствую как мне в руку вкладывают граненный стакан с прохладной жидкостью и помогают поднести ко рту, пока неуклюжая память подкидывает яркие воспоминания из игры: локации, герои, роботы, комнатки отдыха… Всё это кажется таким родным, что вот-вот ускользнёт у меня из рук, и мне никак не удержать этого. Пожалуй, стоит вести хотя бы записи, хоть какая-то ниточка будет. Я делаю глоток, затем ещё и почти полностью осушаю стакан. Жажда после того приступа наконец отступила, равно и переживания немного поутихли. — Что случилось, Екатерина? — обеспокоенно спрашивает Сеченов, рассматривая мои зрачки.
— Я… не знаю, просто, — да нихрена ничего не просто. — Дурно стало, мне не нравятся закрытые пространства. Душно, очень, — ложь, наглая ложь. Но в самом деле, не говорить же мне ему что я тут осознала, что теряю себя, и вместе с тем обретаю память другого человека. И вообще знаю, что у них тут было, есть и будет, не прям досконально, конечно, но по годам хотя бы. И откуда в двадцать четвертом, точнее в две тысячи двадцать четвертом, знают про события их мира, который по сути альтернативная вселенная. И вся его жизнь — игра. Да и конец, как ни крути, выходит каким-то печальным. Ох уж эти их мечты о кольцах Сатурна, Венере и других галактиках.
А коллектив… Отдельная тема, меня не особо прельщает идея единого строя. Есть же Интернет — хочешь заходишь, хочешь — выходишь, а этот будет с тобой всегда, пока ты спишь, живешь, да к тому же где живешь? В лимбо ведь, вечное счастье. Проблема лишь в том, что все познается в сравнении, и созидание, и идеи зачастую рождаются из боли и проблем. Если всё хорошо, то преодоление трудностей можно отложить.
— Вот как, — по голосу явно было слышно, что он мне не поверил, но давить не стал. — Михаэль, вы свободны, — тут только я в упор увидела Штокхаузена, что хотел показать Сеченову какие-то бумаги, и которого снова развернули. — потом, доставьте мне в кабинет, пожалуйста.
— Да, конечно, товарищ Сеченов, — будничным тоном ответил разочарованный Шток. Немецкий акцент странно резал слух, будто немец намеренно не желал от него избавляться, ибо слова он произносил правильно, даже смягчал некоторые буквы. В его речи чувствовалось что-то неестественное. Благо, на меня он внимания практически не обратил.
— Мы почти пришли, — Дмитрий Сергеевич вновь углубился в коридор между лабораторий. Мне ничего не осталось, как последовать за ним. — Екатерина Олеговна, у меня к вам, пожалуй, будет один последний вопрос — вам вообще нужна помощь? — учёный довольно резко остановился и развернулся ко мне.
Вопрос и впрямь поставил меня в тупик. Нужна, но сейчас я не готова рассказать достаточно, чтобы вы могли мне хотя бы попытаться помочь. А значит будем действовать в лучших традициях — пока нос не отвалился, к врачам не пойдём.
— Я бы хотела поскорее покинуть это место. Память возвращается, мне этого достаточно. Так что, наверное, пока мне дополнительное лечение ни к чему.
— Как знаете, Екатерина Олеговна. Впрочем, моё предложение останется в силе, если вдруг передумаете, — по виду Сеченова можно точно сказать, что о заданном вопросе он пожалел, и стоило бы выбрать другую тактику. Он более чем рассчитывал хотя бы смутить меня им, заставить сомневаться в правильности отказа. Дмитрий Сергеевич задумался, растирая руками лицо, чтобы прогнать сонливость. — В таком случае, не смею задерживать, — вот так просто? Мы сейчас пойдём обратно? Где-то тут подвох. Смысл нам было вообще сюда идти? — Я передам, завтра утром вас выпишут, если нет жалоб, но всё же прошу вас раз в неделю, хотя бы в течение месяца, приходить на обследование, чтобы контролировать динамику улучшения, надеюсь. Я возьму это на личный контроль, в крайнем случае — Штокхаузен проверит. Договорились? — он упёр руки в боки и испытующе посмотрел на меня.
— Да, спасибо, — неуверенно ответила я, всё ещё ожидая какой-нибудь пакости.
— Позвольте ещё вопрос, что вы сказали Кузнецову, вы знакомы? Это представление того стоило? — несколько раздражённо спросил Сеченов, скрываясь под маской отстранённости. Прекрасно же понимает, что совру…
— Влюбилась, взаимностью не отвечает, — подсказка всплыла сама, по правде, чужая история — Машина. — решила напомнить. Знаете, ещё раз счастье попытать, всё такое, — я усмехнулась, глядя на обескураженное лицо Сеченова, что явно рассчитывал на другой ответ. — Я знаю, глупо. Больше такое не повторится, и я от человека отстану, — выпалила я, поднимая руки вверх, показывая всем своим видом, что сдаюсь, даже сделала шаг назад.
— Вот как, — пробормотал Сеченов. — В нашу первую встречу вы так яро отвергали саму идею отношений, — сложно было разобрать его взгляд, не то насмешка, не то укор.
В нашу первую встречу… При каких обстоятельствах мы тогда встречались? И почему он запомнил этот факт? Ладно, теоретически, мы могли встречать при устройстве на работу, вполне логично спросить про личную жизнь, мол от дома далеко, наверное, ну и плюс декреты многим не нравятся… А почему запомнил? Слишком яро отстаивала? Возможно.
— Ну знаете, сердцу не прикажешь, а Александр Иванович со всеми вежлив, да и внешне очень привлекательный мужчина, — забормотала я. Хоть Кузнецов и хорош собой и внешне, и внутренне, да и вообще со всех сторон, сердцем я повелевать не могу в отношении другого человека. В каком-то смысле, несмотря на упоминание Аргона, все эти слова были сказаны именно про Сеченова, и непосредственно Сеченову. Понял ли он — его дело.
— Пожалуй, — кивнул Дмитрий Сергеевич и зашагал обратно.
***
Никогда бы не подумала, что буду так рада вернуться в палату, что уже стала для меня родненькой, но, думаю, такой родной она для меня кажется сейчас лишь потому, что завтра мы с ней расстанемся. И я очень надеюсь, что навсегда.
За окном ночь, а у меня сна ни в одном глазу. В комнате заметно похолодало, поэтому я посильнее укуталась в одеяло и раскрыла перед собой ежедневник, в нерешительности щелкая ручкой. Каждый, кто ведёт дневник, в тайне надеется, что его прочитают. В случае, если прочитают мои записи — могут возникнуть вопросы. Особенно учитывая, что я хочу записать всё, включая главный факт, что сейчас известен очень малому кругу людей, ещё небольшой круг — догадывается об этом: коричневая чума — дело рук советских учёных, в частности, Сеченова. Другой интересный факт, про Штока, заинтересует других меньше, но всё же может сыграть мне на руку.
Обычно, если не хочешь, чтобы кто-то узнал твои данные, их надо зашифровать. Что-то примитивное — слишком просто, учитывая, что спецслужбы в это время разве что на деревьях в виде птиц не сидят, шифровать чем-то из серии Цезаря или того же Виженера опасно, заинтересуются белибердой, да вскроют. Значит, нужно программное шифрование. Стандарты российские я, конечно, так не вспомню, но вот AES мне неплохо знаком. Впрочем, даже если что-то напутаю, главное обратно смочь расшифровать. Преимущество в алгоритме шифрования сохранится. Надо только его самого записать, потом в программу, потом сжечь листы.
Если так подумать, то зачем бумага? Нужно раздобыть какую-нибудь удобную игрушку, наподобие флешки. И потом просто носить с собой — в качестве ювелирки. Хорошая идея, очень хорошая идея. Но лучше даже два таких устройства: на одном — алгоритм, на другом смогу хранить записи. Идеально. Теперь осталось дело за малым — вспомнить AES.
***
— Александр Иванович, можно на пару слов, — Сеченов вошёл в палату, куда определили Кузнецова, отвлекая мужчину от игры в карты с новыми знакомыми. Тут уже и старые подтянулись, Криптон и Радон зашли проведать командира. Нечаев, видимо, как обычно где-то с Блесной. Ну что за парочка. Дмитрий Сергеевич с родительской любовью наблюдал за молодыми. Нечаев впрямь стал ему как сын, какой-то уж слишком взбалмошный, открытый к миру, он часто вёл себя как ребёнок на приёмах у Волшебника, часто расстраивался, что ему не давали навороченных штук как у других, в особенности у Блесны или Аргона. Все остальные члены отряда вели себя куда сдержаннее, по-взрослому, даже Блесна. А Нечаев любил поболтать с Сеченовым, это у них сохранилось ещё со времён изоляции от коричневой чумы.
— Конечно, — передав свои карты Радону, Кузнецов вышел из палаты вслед за Сеченовым. — В чём дело Дмитрий Сергеевич?
— Что тебе сказала девушка? — сразу к делу перешёл академик. — Не о влюбленности ли? — Аргон удивился.
— Нет, бессвязное бормотание, что-то про Болгарию и ядерный фугас, — начал агент, но Сеченов его перебил. Уж слишком разнились его слова со сказанным ранее Вишневской. Дмитрий Сергеевич не думал, что история про влюбленность — правда, конечно, нет, но Болгария, ядерный фугас.
— О чём это?
— Она сказала, что Блесна погибнет, в доме будет террорист, обмазанный взрывчаткой, сказала что Плутоний пострадает. Дмитрий Сергеевич, она знала, что мы были недавно на задании, знала, что использовали стужу, — Сеченов нахмурился. Технология недавняя и он перебирал в голове варианты, откуда Вишневская могла это знать, кто мог сообщить. А главное — кто ещё может об этом узнать раньше времени. — знала про американцев, что следы вели в британское посольство, но не они главные виновники. А также про случай с Единорогом, — Александр Иванович немного подумал и добавил. — Ещё она сказала изменить протоколы боевым роботам, чтобы человек мог пройти, потому что мне придётся пройти.
— Куда? — вполне резонно спросил Сеченов.
— Не знаю, это всё.
— Спасибо, — пробормотал академик. Слишком много информации для старшего программиста. Слишком много. Болгарии ещё не было, значит речь о будущем, а раз так, то откуда Вишневской знать об этом? Если бы след вёл к АПО, то Сеченов бы наверняка уже знал об этом. Значит, что-то другое. Но что — оставалось для Дмитрия Сергеевича загадкой. — Александр Иванович, у меня будет к вам одно дело…
