Блюдо подают изящным

      Поздний вечер на Берли-роуд в уже закрывшемся на ночь, но от того не сделавшемся менее уютным ресторанчике Азирафеля ознаменовался тихим стуком в дверь. И казалось бы, что в этот поздний час гость уж точно не будет желанным. Но это, как посмотреть. — Вы, кажется, очень ко мне торопились,— заметил Азирафель, видя, как у антикварного «Бентли» стоявшего за спиной Кроули, едва ощутимо, но всё же дымятся покрышки колёс, идеально круглые, как и круги ада.       Кроули ухмыльнулся, вспомнив, как ровно десять минут назад мчался по ночной дороге, направляясь на восток Лондона, крайне переживая, что опаздывает в гости. Он тогда наградил табличку, которая сообщала, что водителям ради их собственного благополучия рекомендуется снизить скорость, весьма негодующем взглядом. И ради собственного благополучия решил вывернуться из ползущего, подобно черепахе, ряда машин, выехав на встречную полосу. В тот самый момент он думал лишь о том, что если по пути не найдётся автомобиля с синей мигалкой, то его благополучие будет совсем счастливо. — Вовсе нет,— пожал плечами Кроули. Старательно делая вид, будто это не он выжимал сто десять миль в час в спальном районе всего пару минут назад.— И раз, у нас дружеский ужин, то, может, перейдём на "ты"? — Я не против, но в любом случае, ты приехал немного раньше, и я только поставил лазанью в духовку.       Они зашли в дом. В самом деле, не держать же гостя на пороге, пока духовка держит, как время на полотнах Ренессанса– нежную барышню, неторопливо готовящееся блюдо. Азирафель немного заволновался, что им будет скучно в ожидании ужина, но не успел он даже начать об этом переживать, как смотрящий на заваленные книгами полки Кроули издал какой-то ликующий звук. — Не может быть,—сказал он улыбаясь.— Шахматы! Азирафель, ты знал, что у тебя есть шахматы? — Конечно, но я почти их не использую. Играть самому с собой не очень интересно. — Я тоже тысячу лет не играл.— Кроули достал сложенную на манер коробочки доску и потряс ей на подобие маракаса. Сложенные внутри неё фигуры тихо зашуршали, что на тонкий слух Азирафеля получилось очень мелодично.— Партейку?       Что может быть более серьёзным, чем игра в шахматы? Согласитесь, только серьёзные, сдержанные и собранные люди могут по достоинству оценить соперника, проникнуть ему в голову, рассчитать все его ходы и вероятность возможных исходов, чтобы сделать единственно верный выбор. — Ты сбил моего коня,— Азирафель недовольно канючит, смотря как Кроули с абсолютно коварной ухмылкой подгребает себе уже вторую белую фигуру лошадки с доски.— А он мне нравился. — Ой, да брось. Ты ведь тоже сбил моего слона.— Кроули делает голос нарочито высоким, передразнивая.— А он мне нравился.       Они ещё не знают, что спустя каких-то два дня будут так же сидеть в зелёном парке, который спрятался за ресторанчиком Азирафеля, и прожигать часы за очередной партией в шахматы. Азирафель будет сидеть прямо, словно истинный джентльмен, который проглотил линейку, и есть ванильное мороженое в вафельном рожке. Кроули же распластается по скамейке, как змея, грея свои вечно мерзлявые конечности на солнышке. А возьмёт он фруктовый лёд, но не для того, чтобы составить компанию, вовсе нет. А потому, что вышеупомянутый десерт чертовски смешно красит язык в ярко-красный цвет, который мужчина будет демонстрировать Азирафелю каждый раз сбивая его коней, то есть дважды. И они будут болтать о разном. Например, о том, что этому парку не хватает прудика. — Но лучше, конечно, озеро. Оно более естественное,— заявит Азирафель. — Тогда, я бы предпочёл море,— ответит Кроули, вертя в руках одну из шахматных пешек.— Оно ещё более естественное. — Да, обитатели там поинтереснее, чем в пресной воде. — Ага, одни киты чего только стоят. Во-от такая гора мозгов. Кроули разводит руками, чуть не падая со скамейки, пытаясь показать, какая мозговитая громада могла бы плавать в непосредственной близости от дома Азирафеля. — А ещё устрицы!— Подхватывает его запал владелец ресторана, а потом задумчиво мычит, меняя ход беседы.— Знаешь где подают самые вкусные устрицы? В «Ритц». — Никогда там не был. — Ох, тогда позволь тебя соблазнить? — Азирафель неловко бегает глазами и откашливается, будто последнее слово пустая оговорка, под язвительно (но всё же больше удивлённо) выгнутую бровь Кроули.— ...угостить? Кроули на это лишь улыбается, не сводя глаз из-под тёмных очков с собеседника и согласно качая головой. — Я согласен на всё, Азирафель.       На удивление, это не было жестом обычной вежливости. Азирафель тут же назначил дату их следующей встречи, а Кроули не упустил возможность обменяться номерами телефонов. Вдруг что случится, нужно же держать связь. Так ещё до похода в ресторан начнётся их переписка. Кусочком которой, как и кусочком черничного пирога– грех не поделиться.       Азирафель написал далеко за полночь, точно зная, что ему всё равно ответят. И был совершенно прав. Его сообщение пришлось прямо на середину «Чирс», одного из любимых телесериалов Кроули, которые крутили по ночам в то самое время, когда ему нравилось ковыряться в коробке с шоколадными конфетами с разными начинками. Он с хищностью цербера откусывал от них не больше половины и, словно испанская инквизиция, выносил вердикт, будет ли она съедена целиком или останется валяться в коробке с неровным следом его зубов. «Кроули, тебе нравятся цветы?» Цветы? Кроули чешет подбородок с недоумением смотря на экран мобильника. Почему цветы? Обычно таким интересуются, когда хотят сделать подарок. От такой догадки он чуть ли не давиться одной из конфет с ликёром, между прочим, которую он одобрил и собирался нормально съесть. «Да. А к чему вопрос?» «Хочу украсить ресторан, но не знаю, какие выбрать.»       Кроули тяжело выдохнул, рассматривая видную с дивана, на котором он валялся, его доморощенную оранжерею, полную зелёных растений. Ну, конечно. Он видимо вконец слетел с катушек и размечтался. Ночью его нередко пронзали, словно дротики, запущенные в мишень мысли о собственном одиночестве. Впрочем, обращаться к ночам минувшим было незачем. Он думал так и прямо сейчас. Ну разве такой, как он, нужен Азирафелю? Ответ на его так и не прозвучавший вопрос пришёл незамедлительно. «Мне нужна твоя помощь в выборе. Если ты не против, конечно.» Отправляя это сообщение Азирафель вряд ли думал, что получатель уткнётся в подушку, пытаясь хоть как-то спрятать счастливую улыбку. И не подумает. Если, конечно, вы ему не расскажете. Кроули недолго размышляет, что бы неплохо смотрелось с интерьером ресторана, а потом решает, что вообще-то самое главное, чтобы украшение нравилось самому владельцу. Поэтому быстро цокает по клавиатуре, набирая сообщение. «У тебя есть любимые цветы?» — пишет он. «Я не очень в них разбираюсь, но в детстве у нас в саду расли белые циннии. Это было очень красиво.»       Часто ли вы отдаёте отчёт звукам, которые издаёте, когда вам щекотно? Вот и Кроули, почувствовав, как будто внутри него что-то щекочется, совершенно не понимая этого, счастливо захихикал. Эти цветы были такие пушистенькие, белые и чем-то напоминали крем на пирожных. И по какой-то совершенно чудесной случайности– самого Азирафеля.       В итоге, начав с небольших дебатов о походящем цвете, любимых растениях и форме горшков, они закончили вполне справедливым опасением за посетителей с аллергией на цветочную пыльцу и остановились на выборе небольших кустиков можжевельника перед рестораном. В целом ничего особенного после этой переписки не случилось. Но спустя какое-то время среди идеально зелёных растений в оранжерее Кроули появились белые, нежные бутоны циннии. — Ты упоминал, что дела с рестораном не всегда ладились. Как у бедного повара хватало средств обедать в «Ритц»?— Поинтересовался Кроули отодвигая меню с впечатляющими ценниками. Они наконец-то выбрались в «Ритц» и сейчас, заканчивая с основным блюдом, решили выбрать что-нибудь на десерт. Азирафель положил в рот очередной кусочек устрицы в соусе «Адское пламя» и запил его глотком белого вина. Потом промокнул губы бумажной салфеткой. — О, не хватало, я обедал здесь– в детстве,— сказал он.— Я из состоятельной семьи. — Почему тогда не попросил денег у них? Вы в ссоре? — Нет, Боже упаси. У нас хорошие взаимоотношения. Просто в отличие от братьев и сестер, которые в щебень готовы уложиться, лишь бы мать была ими довольна и дала должность в компании повыше. Я подумал... решил... Азирафель осёкся, как будто не мог набрать достаточно воздуха в лёгкие, чтобы продолжить. — Решил идти своим путём,— закончил за него Кроули. Азирафель благодарно ему улыбнулся и видя горящий любопытством взгляд всё таки продолжил: — Поэтому я не хотел просить денег. Мне было необходимо показать самому себе, что я способен достичь цели без помощи родителей. Главное– найти в жизни мечту. — Знаешь, однажды мне сказали что-то похожее, и этот человек так сильно повлиял на меня, что я смог сделать свою жизнь лучше. — Оу,— очень красноречиво изрёк Азирафель.— А кто это был?       Есть очень популярная книга, утверждающая, что каждый грешен. Однако не каждый, кто её читает, чувствует вину за свои поступки. Но Кроули испытывал. Собственно, именно чувство вины сопровождало его всю жизнь. В детстве он казнился, что съел все конфеты, которые его родители подготовили для раздачи на Хэллоуин. В юности– что не поступил в самый престижный колледж. А в этот день, как и в предыдущие, он винил себя, что соврал Азирафелю. — Очень хороший человек,— виновато отозвался Кроули.— Но я сделал кое-что нехорошее по отношению к нему. — И он тебя простил? — Он ещё не знает, а я боюсь, что когда узнает, не сможет простить.       Бытует одно мнение, что люди в большинстве своём не так уж злы. Они просто слишком увлекаются новыми идеями. Например, инженерией, едой или одеждой. Ох, особенно одеждой. Она способна менять наши амплуа. Интересно же влезть в высокие сапоги, а потом, увидев ценник, решить, что стащить их под шумок будет куда дешевле. Или натянуть белый, словно простыни, больничный халат и кого-то вылечить. А может быть, залезть в вываренные джинсы и сбацать кому-нибудь на гитаре. Азирафель в какой-то части разделял эту мысль, а именно только в первом предложении. Про одежду, ну сущий бред. Он снова поднял взгляд на Кроули. Сейчас человек перед ним сильно отличался от того раскованного, ловкого мужчины, который легко выскочил из «Бентли» в начале этого вечера. Вид у него стал каким-то загнанным и крайне неуверенным. Поэтому Азирафель выдержал небольшую паузу, тщательно подбирая нужные слова. — Люди умеют удивлять,— негромко начал он,— как плохими поступками, так и хорошими. Мне кажется, это и делает нас такими, как есть. Не идеальными, но и не без света в сердце. Если ты не сделал что-то ужасно-противозаконное, а этот человек настолько мил, как ты говоришь, то я искренне верю, что у вас всё будет хорошо. Ещё немного подумав и справедливо рассудив, что есть и не противозаконные вещи, которые прощать не стоит, например, измену. И хоть Кроули совершенно не выглядел в его глазах, как человек, который совершил бы что-то подобное, Азирафель всё же спросил: — А как ты провинился? — Прошу прошения.— Кроули открыл рот, но голос, сказавший это, раздался не из него, а откуда-то из-за спины.— Ваш заказ.       Сзади с дежурной улыбкой стоял официант. Он аккуратно протиснулся между сидящими, расставляя красочные десерты на столе и попутно декламируя каждый из них. Кроули никогда ещё с таким разочарованием не смотрел на бутылку «Шато Лафит» урожая 1875 года, рядом с которой теперь лежал кусочек торта "Пища богов". Он был так близок, что до заветного разговора был один лишь крошечный шаг размером с игольное ушко. Но Бог судья, момент для признания был возмутительно испорчен.       И Кроули ещё не знает, и вряд-ли когда-нибудь узнает. Но с похожей проблемой столкнулся и его бывший босс, сидящий в другой части зала с блогером, который очень любил мух и которого по воле случая пригласила для беседы по поводу рекламы с одним небезызвестным владельцем ресторана мадам Трейси. Но по странному стечению обстоятельств встреча так и не произошла.       А разница между начальником и его бывшим сотрудником была лишь в том, что Кроули хотел рассказать правду о себе, а Гавриил же– правду о своих нежных чувствах, что испытывал уже давно.       Их посиделки в «Ритц», несмотря на маленькую злоурядицу, стали чем-то особенным. Оба понимали, что человека более комфортного для беседы вряд ли можно найти. Расставаться совсем не хотелось, поэтому, взяв бутылочку «Шардоне» и миновав слишком оживлённый Марлборо-роуд, они подошли к Сент-Джеймс парку.       Вовсе не тайна, что именно Сент-Джеймс парк был местом встреч для секретных агентов. Так, на скамейке слева сидело двое американцев в строгих костюмах и с военной выправкой— они незаметно передавали портфель, набитый сомнительными купюрами. А за маленьким столиком паркового кафе справа замначальника М17 и офицер местного КГБ спорили о том, кому из них платить за чай со сдобными булочками.       В пруду, в глубине всё того же парка, словно маленькие лодочки, рассекая мягкую водную гладь, резвились утки. И, заприметив парочку людей у ограды, они, громко крякая, двинулись к ним, выпрашивая что-нибудь вкусное. — Ребята, я бы с удовольствием поделился,— Кроули сделал большой глоток из бутылки с шампанским.— Но Гринпис нарежет меня на стейки. — Я думаю, это им понравится больше. Азирафель выудил из кармана привычного бежевого плаща маленький пакетик с зелёным горохом, который он, с присущей ему предусмотрительностью, купил, пока Кроули был занят выбором алкоголя. — Ты знаешь про горох, Гринпис тебя обожает! — Совсем как стейки?— Азирафель совершенно лучезарно ему улыбнулся, высыпая пригоршню бобов себе на ладонь, а затем аккуратно отправляя её в воду к вечно голодным птицам. — Думаю, гораздо больше. — Да брось, дорогой, кто не знает, что уток нужно кормить горохом? — Все эти непроходимые идиоты вокруг, которые кормят их хлебом.       Кроули, не глядя, махнул рукой куда-то влево, где и в правду стояли двое, кидавшие в воду кусочки белого хлеба. Один по виду болгарский морской атташе, а второй – его спутник, вороватого вида мужчина в кембриджском галстуке. — В таком случае, я считаю, здесь необходимы таблички,— пробормотал Азирафель, глядя на незнакомцев с хлебом. — Стой, ты... — Кроули, порядком нарадовавшийся осведомлённости своего рядом стоящего компаньона, только сейчас обратил внимание и на другие его слова.— Как ты меня назвал? Азирафель нервно выдохнул. — Кроули,— ответил он. — О нет, не выйдет. Ты сказал по-другому. — Я почти всех так называю,— оправдывался Азирафель.— Это просто форма речи. Кроули полностью развернулся к нему, вскидывая брови и нахально ухмыляясь. — То есть, если я скажу, что всех называю, ну, например "ангел", то ты не станешь возражать, если я буду к тебе так обращаться? — Я...— Азирафель удивлённо на него взглянул, но не найдясь с ответом, поспешно отвернулся, немного краснея.— Я не стану. — Что ж, Ангел, поделишься горохом? Утки, к сожалению, не пьют шампанское.       Азирафель улыбнулся, обхватывая протянутую ладонь Кроули своей для большего равновесия, и насыпал туда горстку зелёных шариков. Об их диалоге вам нужно знать лишь следующие. Азирафель на самом деле обращался к некоторым людям "дорогой" или "дорогая", но лишь к тем, которыми действительно дорожил. Кроули же, в свою очередь, не называл "ангелом" ещё ни одну живую душу.       Правда, ложь. Так или иначе, любые слова имеют силу. И с ранних лет мы пытаемся отыскать в них свою. Хорошую или плохую. Ведь с самого детства нас учат, что есть только силы добра и силы зла, и что первые всегда побеждают. Однако с возрастом мы понимаем, что не всё так просто. А мир наполнен гораздо большим количеством сил, истин и, главное, – цветов, чем чёрный и белый. Например, есть ещё зелёный, как символ мира или того же вездесущего Гринписа, как новые кустики можжевельника перед рестораном Азирафеля. Ну, или как горох.