Блюдо подают изящным

      Вечер субботы на Берли–роуд стал грустным событием для любителей эклеров с заварным кремом. Так как, по обыкновению, именно в шестой день недели Азирафель делал изумительные воздушные десерты. Но в эту субботу вывеска на двери ресторана гласила: "Дорогие посетители, сегодня ресторан закрывается раньше. Приношу искренние извинения. Мистер Фель." Никаких объяснений, никаких эклеров. А главное, что случилось с Азирафелем, чёрт знает. Но чёрт не знал. Хотя бы потому, что никакого чёрта и не было. Ну, почти. — Кроули, ну, скажи уже, куда ты меня ведёшь? — Это сюрприз. — И всё же,— настаивал на своём Азирафель, хмуря брови. На что Кроули ответил широкой улыбкой. — Тебе это понравится, Ангел,— пообещал он.       У них оказалось довольно много общих интересов. Например, им обоим нравилась живопись. Правда, в картинной галерее, куда они отправились в ближайший выходной, а именно в одно из предыдущих воскресений, без четверти шесть, выяснилось, что Азирафель предпочитает голландские натюрморты середины 17 века с их загадочным блеском в ягодах винограда и замысловатой керамикой. Кроули тогда язвительно поблагодарил, что его хотя бы не потянули в зал искусства 14 века– самого паршивого и скучного столетия, какое только видывали, извините за выражение, небеса. Самому же Кроули гораздо больше импонировала современная живопись, и он с великим удовольствием рассматривал работы Марко Ротко или того же Матисса.       С музыкой было до тошнотворного абсолюта так же. Оба мужчины обожали её звук, но Азирафель тонул в мелодичном звучании классики. Моцарт, Шопен, все Бахи были неотъемлемой частью его рутины, как и редкие вылазки в Альберт-холл на концерты. Кроули же предпочитал классику другого рода. Скажем так, в машине у него играли такие группы, как «Queen» , «The Beatles» или менее известные «Velvet Underground», которые, по его мнению, творили историю, а по мнению Азирафеля, должны были называться одним словом –"бибоп".       Да, различий у них было не занимать. Но они, словно повёрнутые нужной стороной две разные части одного магнита, стремились к друг другу, не в силах сопротивляться законам физики. Мужчины не стыдили и не высмеивали, ну разве что в шутку, вкусы друг друга. Даже больше, беседы с разных точек зрения всегда казались им двоим весьма увлекательными. Пышущий жаром справедливости и моральных принципов Азирафель и находящий в них лазейки Кроули, раздувавший из этого часовые дискуссии под ласковый плеск вина в бокалах из ресторанчика Азирафеля, на втором этаже которого они обосновались и устраивали посиделки с завидной регулярностью. Дуэт выходил на удивление занимательным. В тоже время шуток и тем для разговора у них становилось всё больше, а встречи их теперь были чаще и значительно длиннее. — Это же планетарий!— Воодушевлённо воскликнул Азирафель замечая круглый купол здания на парковке которого они остановились.— Дорогой, ты запомнил, когда я говорил, что хочу сюда сходить, но всё не хватает времени? — Я просто и сам хотел на него посмотреть.— ответил Кроули, но заметив на себе долгий взгляд Азирафеля, добавил.— Я помню обо всём, что ты говоришь.       После сеанса они, всецело наполненные впечатлениями от увиденного, сели в раритетный автомобиль Кроули. Это был уже не первый раз, когда Азирафель сидел у Кроули в машине. А первый случился уже и не припомнишь когда. Но в тот день, светясь, словно самая яркая звезда, и уж поверьте мне на слово, это точно не солнце, Кроули предложил ему прокатиться. Азирафель тогда с опаской посмотрел на чёрный «Бентли», в его голове всплыло воспоминание о дымящихся от бешеной скорости покрышках этой самой машины, которую он про себя окрестил "садись-и-молись". Смотря на такие вот машины, Азирафель иногда проклинал изобретение колеса. Не всерьёз, конечно же.       Но из этого уже было понятно, что он не имел ни малейшего отношения к тому типу и не к какому другому, будем честны, сорвиголов, которые предпочитали быструю езду, прыжки с парашютом без страховки, скалолазание и прочую безделицу, в большинстве процентов случаев ничем хорошим не заканчивающуюся. И что вообще особенного в этих экстремальных увлечениях? Да, есть чем заняться в субботу вечером, вися где-нибудь над пропастью на волосок от смерти. Но всё остальное время вы, как и любой человек, живёте в меру сил и возможностей.       Азирафель бы ни за что не полез в эту бомбу замедленного действия, но Кроули тогда выглядел очень воодушевлённым, поэтому он не смог ему отказать и всё-таки сел на пассажирское кресло. "Ну, что может старая машина?",— подумал он тогда.—" Да и Кроули рядом, волноваться не о чем.". Волноваться было о чём. И как раз из-за того, что именно Кроули был рядом. В тот день Азирафель понял, что скорость машины зависит не от её возраста, а от сидящего за рулём человека. А Кроули осознал, что улыбающийся и чувствующий себя в безопасности Азирафель ему нравится определённо больше, чем рёв мотора, поэтому впервые в жизни снизил скорость до рекомендуемой. — Мне понравились рассказы про туманности и другие звёздные системы,— абсолютно счастливо заявил Азирафель сидя в машине после планетария. — Когда говорили про Альфа Центавра, я вспомнил, что услышал о ней в первые из «Аватара»,— признался Кроули. — И тут же подумал, что уж на одной-то планете, там точно хорошо в это время года. — Слетать бы туда в отпуск. — Люди обычно хотят в отпуск в другую страну, Ангел. В Италию там, или в Японию, если так хочется экзотики, а не в другую звёздную систему. — Я уверен, что и там нам будет весело вместе. Например, устроим пикник, поедим блинчики. Кроули неловко прочистил горло, отчаянно краснея. — Откуда там взяться блинчикам? — Ты приготовишь,— сказал Азирафель, но увидев, как Кроули сморщил нос, удивлённо на него уставился.— Ты никогда не готовил блинчики? — Я, в принципе, никогда не готовил, Ангел. — О, мой дорогой, это нужно исправить. — Что ты предлагаешь? — Я предлагаю кулинарные курсы от шеф-повара Азирафеля. — О, это такая честь,— ехидно ухмыльнулся Кроули. — Я серьезно, тебе нужно уметь делать хотя бы пару блюд, это важный жизненный навык. — Никогда не слышал, что умение печь блины спасло кому-то жизнь. — Ну, если ты не хочешь — — Нет!— Вышло очень громко и резко. И Кроули постарался не подавать виду, что смутился из-за этого, просто продолжая говорить, но уже тише.— Нет, я хочу. Как же нам без блинов-то на Альфа Центавра? — Чудесно! Тогда жду тебя завтра вечером, как обычно.       Нельзя было сказать, что Кроули не любил перемены. Ему нравились новшества и инновации, ему нравилась его кипящая событиями жизнь, но порой он чертовски уставал. В такие моменты ему нравилось приходить к Азирафелю и делать вместе, что взбредёт на ум. Даже, например, готовить блинчики. Именно в этом месте, моменте всё застывало, бурная река времени будто бы огибала этот уголок уюта и покоя, не имея возможности влиться в него даже малой каплей. — Ты делаешь не так,— говорит Азирафель, недовольно смотря, как Кроули льёт сироп не сеточкой, как он ему показывал. — Нет уж, Ангел, это блюдо будет стильным и изящным и никакой клетки. — Непостижимо,— пробубнил, на самом деле ни чуточки не обидевшийся Азирафель, про себя думая, что клетка это вообще-то стильно. — Словно яичница без соли, как ты однажды выразился,— кивнул Кроули. На что Азирафель только рассмеялся. Они уже даже не замечали, как воруют и используют фразочки и выражения друг друга.       На удивление, из Кроули вышел просто отличный ученик. Блинчики на редкость получились аппетитные, а от того и дьявольски соблазнительные.       Погода в Лондоне, как и во многих местах, расположившихся в этой параллели, была на редкость переменчивой. Казалось бы, только светило солнце, а воздух ощущался перестоявшим и перегретым, как вчерашний суп. Но следующий час уже был темнее ночи, что ты когда-либо видел.       Да, ночь их первой встречи, о которой пока ничего не подозревающий Азирафель не знал, была не особенно тёмной и бурной.       Бурная и тёмная ночь случилась сегодня, спустя, примерно, часа через четыре после того, как порядком подвыпивший Кроули задремал у него на диване.       Азирафель оценивающе посмотрел в окно, где сверкнула молния, а холодные и острые, как вязальные спицы, капли дождя застучали по стеклу. Он задёрнул шторы, оставляя из освещения в своей гостиной только тёплый, медовый цвет ламп и перевёл взгляд на спящего мужчину. Кроули по натуре своей был вальяжным и когда он обычно сидел или лежал на этом самом диване, то по обыкновению расползался по всей поверхности, раскидывая свои конечности в каком-то странном, только ему понятном и удобном порядке. Но сейчас перед Азирафелем была совершена другая картина. Кроули свернулся в маленький комочек, обнимая себя руками и подбирая одно из колен ближе к груди.       Азирафель невольно засмотрелся, боясь сделать лишний вздох, будто тот был бы слишком весомым и, упав, мог разбить это хрупкое волшебство момента. Следуя какому-то своему внутреннему порыву, что другие люди иногда называли "чувством заботы", Азирафель притащил в гостиную тёплое белое одеяло и подушку. Он со всей нежностью и осторожностью, на которые был способен, аккуратно стянул со спящего ботинки и очки, устроив их в непосредственной близости от импровизированной кровати, и укрыл Кроули, оставляя еле весомый поцелуй на его лбу, тихо шепча: "Доброй ночи, мой дорогой".       Взрослые почти не улыбаются во сне, так делают только дети. Но в ту ночь с лиц двух абсолютно взрослых, но до безобразия влюбленных мужчин не сходили безмятежные детские улыбки.       Никому не дано измерить силу любви. Той, что облегчит любые тяготы и невзгоды. Той, ради которой пойдёшь на любые жертвы. Той, что толкает приличных людей на преступления, страшные или совсем безобидные. И превращает простых обывателей в шкатулку скрытых истин. Мы все ищем любви, даже если, найдя её, горько об этом жалеем.