С дьяволом

      — Доброе утро, уважаемые коллеги, — после бессонной дежурной ночи голос проседал. Сакура спешно прочистила горло и продолжила докладывать с заранее подготовленного листа. — На утро на отделении общей хирургии состоит тридцать два человека. За сутки поступило семеро, выписано девять, двое переведены в реанимацию в связи с...       В зале, где собрались, казалось, все белые халаты госпиталя, воцарилась тишина. Стоя перед ними, как на эшафоте, Сакура мечтала об одном: помыться и переодеться. Выпить литр кофе, если это как-нибудь поможет продрать глаза. И поскорее сделать ноги в направлении международной выставки на другом конце города.       Заместитель главного врача Огава слушал, монотонно постукивая ручкой о стол. Словно маятник на уроках фортепиано из её детства, в какой-то момент Сакура даже поймала ритм.       — Сегодня по плану четыре операции: две лапароскопические холецистэктомии и две герниопластики.       — Пять, — выкрик из зала заставил её оторвать взгляд от листа бумаги. Удары ручкой о стол вдруг тоже прервались. — Повторное вскрытие абсцесса.       Взгляд глаза в глаза с вклинившимся в доклад Канадэ Айсавой дал Сакуре понять, что этому утру стать добрым не суждено. Куратор поправил очки и, скрестив руки на груди, посмотрел на неё с привычным осуждением. Успев подумать «только не это», Сакура приготовилась к худшему.       Молчаливое внимание Огавы вынудили Айсаву встать и развивать начатую тему дальше:       — Пациент Шима Танака, семидесяти восьми лет. Поступил три дня назад с абсцессом левой ягодицы, развившимся после внутримышечных инъекций в пансионате. Абсцесс вскрыт в день поступления, начата антибиотикотерапия. Сегодня утром из раны появилось гнойное отделяемое, визуально выраженная гиперемия, отек.       В паузе длиной от силы несколько секунд Сакура разгадала свой конец.       — Кто оперировал? — пробасил Огава, и сердце Сакуры ёкнуло. — Чей пациент?       — Мой, — сказала она, а внутри всё сжалось.       Огава взглянул на неё из-под кустистых бровей, которые он приподнял в немом вопросе. Ему вообще для жизни не требовались слова, у него всегда всё было написано на лице. В свои пятьдесят с небольшим он до сих пор так и не понял, зачем женщины идут в хирургию, если можно хранить домашний очаг, как и задумывала природа.       — В чём дело? — всё же в этот раз спросил он. Сакура поджала губы, судорожно воспроизводя свою первую встречу с Шима Танака. После этой встречи произошло ещё штук двадцать в приёмном отделении госпиталя, но господин Танака ей запомнился. Милый дедушка. — Что молчим, доктор?       — Я... — запнулась Сакура, искренне недоумевая, почему произошёл рецидив.       — У господина Танака диабет, он получает инсулин. Должен был получать. В день поступления у него закончился препарат. В истории об этом почему-то ни слова нет.       Канадэ убивал её взглядом. В зале сидели молодые и бывалые доктора, медсёстры и медбратья — все смотрели, как она потерянно хлопает ресницами. В тот момент Сакура с удовольствием бы провалилась под землю, лишь бы не чувствовать прицелы чужих взглядов на собственной глупости.       Взыскательный и утомлённый взгляд Огавы вновь упал на неё.       — Какой антибиотик назначили? — он подпёр кулаком висок, а это значило, что ближайшие несколько минут он не собирается сводить с неё своих глаз.       — Цефалоспорин... — голос предательски обвалился. Теперь уже не от усталости, а от волнения. Уже не надо было литрами вливать в себя кофе, адреналин встряхнул её получше электричества.       — Посев?       — Не брала... — выдохнула Сакура. Потные ладони сжали лист с докладом. Кустистые брови многозначительно взлетели вверх.       — Поступает пациент из пансионата с гнойным процессом и диабетом, а вы не берёте посев на чувствительность?       — Он не сказал, что у него диабет.       — Он вам должен говорить? — картинно изумился Огава.       — Я спрашивала.       — Но Канадэ-сан почему-то знает о его диабете, а вы нет.       Сакура опустила взгляд закусила изнутри щёку. Скорее бы это всё закончилось, скорей бы сбежать отсюда.       — Мне кажется, Канадэ-сан, вы поторопились, доверив доктору абсцессы. Это кажется, что проще ничего нет, но, как видите, здесь даже в сборе анамнеза непреодолимые трудности.       Взгляд Сакуры опустел.       — И вообще. Хирургия — вещь сложная. Не для всех. Требует особого склада ума. Особых навыков. Подумайте, Сакура-сан, нужно ли оно вам. Может, пока не поздно, лучше в лучевую диагностику? Посидите с красивыми ногтями, в красивом костюме, причёской в тёмном кабинете, посмотрите картинки? Появится больше свободного времени, того глядишь, и мужа найдёте, семьёй обзаведётесь.       Смешок в зале затолкал в горло Сакуры несглатываемый ком. Держась из последних сил, она не шевелилась, лишь бы не разреветься здесь и сейчас. Кое-как подняв взгляд на Огаву, она зачем-то кивнула. Нет, не согласие. Просьба наконец-то закончить эту экзекуцию.       — Ладно, в малой операционной вскроете, плановые операционные оставим для плана, — сказал Огава Канадэ. — Можете садиться, доктор.       На еле гнущихся ногах Сакура вышла из-за трибуны и села в зал. Уголки рта тянулись вниз, словно к ним за ниточки привязали булыжники. Доклады других докторов она слышала плохо. Она вообще ничего не слышала, пока все вокруг не начали вставать.       — Сакура-сан! — на отделении с поста раздался звонкий сестринский голос. — Сакура-сан, пришли анализы ваших пациентов.       — А?       — Анализы, — сестра махнула стопкой белых листов. — Может, кто-то нужен, или я могу их вклеивать?       — Вклеивай, — потерянно отозвалась Сакура, а затем в глазах блеснула прояснение: — Хотя стой! Там есть Шима Танака из триста десятой?       — Минуточку... — сестра принялась в ускоренном темпе перебирать бланки. Сакура подошла к посту. — А, вот! Сегодняшняя биохимия.       Чуть ли не вырвав её из рук, Сакура принялась жадно перебирать цифры, выделенные жирным шрифтом.       — Диабетик что ли? — присвистнула сестра, разглядев уровень глюкозы. Если бы постовые сестры тоже участвовали в пятиминутках, она бы не задала такой глупый вопрос. Даже педиатры теперь знали, что Шима Танака — диабетик.       — Чёрт... — прошипела Сакура. — Можешь посмотреть, какая глюкоза была при поступлении?       — Да, конечно, — девушка взяла мышку и принялась ею усердно щёлкать. — Пять и восемь! Странно...       Сакура долго пилила взглядом монитор, где глюкоза была совершенно нормальной. Видимо, держалась на последних дозах инсулина.       — Чёрт... — шикнула ещё раз Сакура и сорвалась с места в сторону триста десятой палаты.       В палате было тихо, все ходячие пациенты ушли завтракать в столовую.       — Господин Шима, доброе утро!       Согнувшийся старик стоял у окна и, обернувшись на зов, улыбнулся.       — Доброе утро, доктор! У нас обход?       — Пока нет, господин Шима, — Сакура взволнованно оббежала его взглядом. — Как вы?       — Очень даже! — старик вновь улыбнулся так, что глаза его сузились в полосу. — Не жалуюсь!       Сакура обречённо вздохнула.       — Танака-сан, зачем вы меня обманываете? Я же знаю, что ваш абсцесс снова нагноился.       — А, это? — встрепенулся он. — Пустяки! И не такое случалось. Знаете, когда я в семидесятых служил в армии, моего товарища ранило разорвавшейся гранатой на учениях. Одна секунда — и его рука разлетелась ошмётками по полю. Мы все удивлялись, как он вообще выжил...       — Танака-сан, я же спрашивала, есть ли у вас диабет, почему вы сказали, что нет?       Танака почесал затылок.       — А инсулин? — продолжала допытываться Сакура. — Почему не сказали, что он закончился? Вы видели ваш сахар? Тринадцать. Тринадцать! — её брови поползли наверх. От усталости и бессилия она медленно присела на край его кровати. Они соприкоснулись взглядами, отчего на лице старика погасла улыбка.       — Простите, — вдруг сердечно произнёс он. — Вы так заняты, у вас так много пациентов. Я просто не хотел вас беспокоить.       Сакура посмотрела в мокрые старческие глаза и вдруг вновь почувствовала ком в горле.       — Вы так похожи на мою внучку! — Танака тепло улыбнулся. — Всё бегаете, носитесь, спасаете жизни... Она, правда, менеджер, вместо глупых вопросов от пациентов в коридоре у неё бесконечные телефонные звонки, — старик грустно улыбнулся. — Всё звонят, звонят... Из-за них не могу ей дозвониться...       Брови Сакуры непроизвольно сомкнулись к переносице. Она долго смотрела на старика, а затем потёрла уставшие глаза. Только этого ей ещё не хватало... О своей жизни впору бы рыдать, а тут ещё одинокий старик...       — Танака-сан, давайте договоримся, что больше вы никогда не будете ничего скрывать. Хорошо?       — Простите, доктор, — искренне извинился он. — Я надеюсь, на вас лица нет не из-за меня.       Сакура судорожно улыбнулась и постаралась сделать вид как можно более непринуждённым.       — Нет, что вы. Просто устала ночью, — она встала с постели. — Сегодня к вам придёт эндокринолог, сёстры будут вам колоть наш инсулин, хорошо?       — Так точно! — выпрямился старик.       Сакура улыбнулась.       Она думала, что разрыдается в раздевалке, но, переодеваясь, острого желания выпустить пар не возникло. Потом она ждала эмоциональных штормов в метро, но и там её преследовал мёртвый штиль. И если не знать, сколько слёз она пролила за последние полтора года, то можно ошибочно принять выгорание за спокойствие. Она с пустым немигающим взглядом в одну точку доехала до выставки. Взяла дешёвый кофе из автомата, двумя глотками выпила его и просидела часовую лекцию, держа на колене блокнот, в котором не сделала ни одной записи. Скука. Ничего нового она не услышала. Да и приехала она сюда не ради лекций, просто забрела не в тот зал и постеснялась выйти.       Выставка медицинского оборудования находилась в соседнем помещении, в перерыве Сакура вышла из душной аудитории и направилась к своей заветной цели. Она ждала этого последние две недели, и дежурные сутки прямо перед мероприятием не могли ей помешать. Следы бессонной ночи замазаны консилером, волосы собраны в пучок, сутулая от усталости и изнеможения спина, но всё же в глазах блеснул тусклый огонь, когда, обождав очередь, она приблизилась к последнему слову техники.       Вокруг тренажёра для выполнения лапароскопических операций собрались студенты и молодые врачи, каждый хотел попробовать свои силы. А ей просто хотелось прикоснуться к тому, что она называла высшим пилотажем в медицине. На операциях ей доверяли только держать камеру и отсос. Взяв в руки учебный лапароскоп, она вдруг с сожалением подумала, что дорога в хирургию и раньше не была открыта нараспашку, а после этого утра закрылась вовсе.       — Чувствуется хорошо поставленная рука, — кто-то подошёл к столу со спины. Сакура не шелохнулась, внимание было припаяно к монитору, где в симуляции отображались не пластмассовые органы, а самые что ни на есть настоящие.       — Скажите это моему куратору, — усмехнулась Сакура. На всём хирургическом отделении она была единственной женщиной, и все старшие коллеги не забывали ежедневно ей напоминать, что дальше вскрытия абсцессов в приёмном отделении ей никогда в жизни не продвинуться. Усмешка вышла с горьким привкусом.       — Кто ваш куратор?       Сакура сосредоточенно клипировала пузырную артерию.       — Камеру чуть выше, — попросила она у едва знакомой девушки, что стояла ассистентом. — Канадэ Айсава.       — Не слышал о нём, — продолжил мужчина. Сакура чувствовала, как их взгляды попадают в одну и ту же точку монитора. — Это значит только одно...       — Что вы не водитесь в кругу женоненавистников? — улыбнулась Сакура.       — Что он рядовая бестолочь. Хороших врачей я знаю поимённо.       На секунду Сакура забыла о желчном пузыре, который, как подсказывала симуляция, держала зажимом. Желание взглянуть на незнакомца кратно выросло, но даже в симуляции она не могла спустить глаз с экрана. Операция подходила к завершению. Остались последние штрихи, которые, как подсказывала практика, запороть легче простого, поэтому, глубоко вздохнув, она достала силиконовый орган из пластикового тела. Вместе с сигналом об успешном окончании она отпустила лапароскоп и обернулась.       — Когда-то Авиценна сказал, что врач должен обладать глазом орла, руками женщины, мудростью змеи и сердцем льва, — высокий мужчина в костюме высунул руки из карманов брюк. — Руки, явно, женские в прямом и переносном смысле. Сколько таких операций делаешь за год? — странный и словно бы нечаянный переход на «ты» смутил её ровно на полторы секунды. Его блестящие глаза с интересом рассматривали её, и этот интерес сбивал с мыслей.       — Ноль, — Сакура скрыла горечь за улыбкой. — Канадэ-сенсей не доверяет мне ничего сложнее абсцесса на ягодице у бездомных.       Между смущением и растерянностью она старалась разглядеть человека, что стоял напротив. Длинные волосы, костюм с иголочки, баснословно дорогие часы на запястье, одеколон, который она ощущала на расстоянии. Красивый, сказать нечего, как с обложки. Она таких знала. Смазливые, богатые, самовлюблённые, дико обаятельные. И опасные, как только что выпущенный с конвейера скальпель.       — Абсцессы... — усмехнулся он и медленно кивнул. Сакуре вдруг почему-то стало за это стыдно. Примерно как на утренних конференциях. — Пора что-то менять, не кажется? Эти руки способны на большее, чем копание в чьих-то бездомных ягодицах.       От того, как правда заиграла в его словах, ей стало вдруг вдвойне обидно. Да и вообще. Что может быть хуже, чем слушать поучения от человека, которого с детства кормили из золотой ложки? Тем более, если эти поучения касаются работы, которую она выбирала сердцем? Не спала сотни ночей, истратила почти все нервы. Нахмурив брови, она дротиком воткнула в него свой окостеневший взгляд.       — Не расслабляйтесь, абсцессы — это удел не только бездомных. Надеюсь, судьба не сведёт нас в приёмном отделении, но всякое возможно.       Он проронил искренний смешок, от которого Сакуру едва передёрнуло. У него даже смех звучит по-богатому. Врачи на доходы не жалуются, но этот тип явно купался в деньгах — Сакура поняла это только по смешку. Из кармана пиджака свисала лента от бейджа. Единственный опознавательный знак был надёжно упрятан.       — Ладно, шутки шутками, — он стал искать что-то по карманам и вскоре достал чёрную маленькую картонку с серебряными буквами. Сакура изумлённо смотрела на визитку, не понимая, зачем она ей и ей ли она вообще предназначалась. — Если захочешь делать что-то круче абсцессов, набери мне.       Она взяла её, казалось, больше от растерянности.       — И… — её голос так не вовремя осип. Она ещё раз взглянула на него, выискивая просчёты. Неужели всё-таки врач? — Вы научите?       — Упаси бог, — улыбнулся он. — Так уж совпало, что мой лучший друг и лучший хирург в городе — это один и тот же человек. А я больше по технике. Если понадобится аппарат вентиляции или искусственная почка, то можешь звонить по тому же номеру, с ценой договоримся.       Сакура вдруг заметила, что название фирмы на аппарате для лапароскопии, которым она орудовала пять минут назад, фигурирует и на визитке. «Мадара Учиха» — крупным шрифтом. «Генеральный директор» — маленьким, под именем. И тут же пазл в голове сложился. Она вновь взглянула на него, словно на визитке была ещё и фотография, с которой она сравнивала оригинал. Как на паспортном контроле. Его это смешило.       — Боюсь представить, сколько может стоить такое предложение, господин Учиха. И я сейчас не про технику.       С его губ не сползала лёгкая ухмылка, от которой Сакуре было дурно. Может, тому виной была тяжёлая и бессонная ночь, однако списывать со счетов его взгляд она не собиралась. Уверенность всегда её сражала, сколько бы она ни пыталась ей противостоять.       — Для начала не дороже чашки кофе.       — Для начала? — Сакура не то с сомнением, не то от растерянности подняла бровь.       — Мадара-сама, мистер Тричер... — словно из пола выросла женщина в деловом костюме и похлопала по запястью, напоминая о поджимающем времени. Он кивнул, давая понять, что всё помнит, и вновь посмотрел на Сакуру.       — Дальше как пойдёт, — Мадара отвесил ей лёгкий прощальный поклон и ушёл.       Сакура застыла, держа в руках визитку. Она не сводила взгляда с его удаляющейся спины, но совсем скоро её скрыла толпа студентов, кому тоже очень хотелось удалить манекену желчный. Она взглянула на серебряные буквы, номер, сунула визитку в сумку и достала мобильный. Пару манипуляций, и вскоре в ухо гудели долгие гудки.       — Алло, да?       — Ино, ты дома будешь ближе к семи?       — Да, а что?       Сакура глубоко выдохнула.       — Супер.       — Эй, что-то случилось?       Сакура снова вдохнула, но уже беззвучно. Она даже не знала, с чего начать. Со убийственного взгляда Канадэ, советов заместителя главного врача Огавы, одинокого старика Танаки или, наконец, этого.       — Чёрт, я так устала, — с такой обречённостью сказала Сакура, что на той стороне провода Ино отложила все дела, которыми попутно занималась, прижимая трубку плечом.       — Звучишь очень плохо.       — Потому что это были мои десятые сутки, а месяц ещё даже не закончился? — задала риторический вопрос Сакура.       — Ну так тебя поставили в план? — встрепенулась Ино, вспомнив их разговоры прошлой недели.       — Нет, — буркнула Сакура.       — Не расстраивайся, они просто боятся, что ты их уделаешь.       Сакура хмыкнула и на мгновение лёгкая улыбка встревожила её губы.       — Возьми вина, — попросила она. — Или я возьму.       — Не парься, топай скорее домой и поспи лишние полчаса. Я всё возьму.       — Спасибо.       — До вечера, лобастая.       В далёком детстве мама сказала: «Посмотри, какая хорошая девочка Ино. С такими нужно дружить до конца дней». И оказалась чертовски права. Если бы в череде этих дней рядом не оказалось подруги, Сакура бы уже давно отъехала в психиатрическую клинику. А так всего лишь отделалась успокоительными. Лёгкой кровью, так сказать.       Свалившаяся вдруг усталость напомнила о том, что пора домой. Сакура вспомнила, что до дома ей полтора часа езды с переправами, и чуть ли не взвыла. Зачем она вообще сюда пришла? С безрадостными мыслями наперевес она поплелась к выходу.