***
Благодаря ремонту стоков вода быстро ушла, дождь, наконец, перестал моросить. Какузу ехал по практически сухой улице, с недовольством отмечая, что городские службы делали все спустя рукава, это видно. Ушедшая вода оставила повсюду намытые горы песка и грязи, подняла мусор, размыла дорожки. Это все предстояло убирать, чистить и исправлять, но, судя по всему, случится это не скоро. Вероятно, администрация решила, что и так сделано достаточно, потоп остановлен, они герои. Какузу фыркает от недовольства. Неужели так трудно поддерживать в своем собственном городе порядок? Ему становились понятны мотивы его родителей, которые раз в неделю собирались с местными жителями на субботник и собирали мусор как минимум в своих дворах. Когда власть пинает хуи — люди вынуждены брать все в свои руки. Его вызвали на опознание, хотя и так понятно, что найденный труп — это Джузо. На его шее нашли армейский жетон, так что особых сомнений его личность не вызывала, но таков порядок. Особого восторга от лицезрения своего товарища мертвым Какузу не испытывал, но и не боялся, и отвращения не чувствовал. Он видел мертвых — друзей, врагов, сослуживцев, гражданских. Они не вызывали в нем трепета тогда, не вызовут и сейчас. Смерть просто случается, готов ты к ней или нет. В участок его пропустили без особых вопросов, по указателям он добрался до лестницы. Спускаясь, чувствовал, как обволакивает могильный холод. Знакомое ощущение. В таких местах он уже тоже бывал. За дверью зала он сразу видит знакомого ему Какаши и приветственно кивает ему. Внимательным взглядом он замечает, что Какаши стоит к судмедэксперту слишком уж близко и их разговор явно не для чужих ушей. Выглядит странно, но, припомнив, что детектив исполнен скепсиса и намерен расследовать это дело как положено, Какузу отводит взгляд, делая вид, что ничего не заметил. В конце концов, это не его дело. У всех свои методы. — Полагаю, детали процесса вам известны, — Зецу подходит ближе, встает у секционного стола и держится руками за его край, — Я Зецу, судмедэксперт, руку подавать не буду, не сочтите за грубость. — Не обращайте внимание, он мизофоб, — шепотом говорит вставший рядом Какаши. Зецу косит на него колкий взгляд. В одно движение Зецу сдвигает простыню с мертвого тела примерно до груди. Какузу смотрит в знакомое лицо, неожиданно для себя понимая, что ему действительно жаль. Из всех его сослуживцев Джузо был самым честным и, наверно, каким-то праведным. Точно, он ведь верил в Бога, носил крестик и молился за обедом. Ему было тяжело там, где никто не спрашивает твоего мнения, где есть только цель и поставленная задача. Джузо тоже был там ради денег, но его стремления всегда были выше, чем у Какузу. Деньги нужны были Джузо, чтобы обеспечить пожилую мать, чтобы помогать другим, он даже хотел открыть какой-то фонд или приют, черт знает, Какузу уже не помнит. Он не особо-то вслушивался во все это, его больше интересовало, куда выгодно вложиться после получения оплаты и сколько им заплатят в следующий раз. Наверно, в глазах Джузо он был конченным… Просто конченным. «Вот оно и закончилось, Джузо» — думает вдруг Какузу, вспоминая ту брошенную в неопределенность фразу. — Это он. Какаши кивает, делая пометку в блокноте. Зецу возвращает простыню на место. — Кто будет его хоронить? — спрашивает Какузу, выходя из зала вместе с Ямато и Какаши. — Государство, — Какаши пожимает плечами, — Больше некому. — Я могу взять это на себя? — решительно говорит Какузу, чувствуя, насколько это для него странное решение. Глупо, наверно, пытаться реабилитироваться перед умершим человеком, но Какузу показалось, что будет правильно похоронить верующего на кладбище у церкви. — Можете, — Ямато задумчиво почесывает подбородок, — Нужно оформить доверенность. Только это уже будет за ваш счет, вы понимаете? — Разумеется. Думаю, церковное кладбище в самый раз. — В таком случае и с пастором разговаривать вам. В конце концов, это ему решать. Вот этого Какузу не учел. При упоминании пастора его как-то ежесекундно бросает в дрожь и кровь приливает к лицу. Странная реакция и совсем не рациональная. Почему-то после той встречи под дождем у Какузу начинали закрадываться какие-то сомнения насчет пастора. Он, конечно, допускал, что люди подобной профессии могут позволять себе какие-то поблажки в жизни, все-таки пара нецензурных слов это не тяжкий грех, но все же. К тому же свой собственный поступок до сих пор вгонял Какузу в ступор. Оставалось надеяться, что Хидан об этом уже забыл и не будет поднимать эту тему. — Хочу провести обыск в квартире Джузо, — заявляет вдруг Какаши, когда они выходят из участка на улицу. Он задумчиво сжимает зубами сигарету и смотрит куда-то вдаль, нахмурившись. — Зачем? Или там еще не было обыска? — Еще нет, но будет. Хочу побывать там раньше оперативной группы, иначе эта толпа затопчет все следы. К тому же, — Какаши, наконец, прикуривает, — подозреваю, что они могут умолчать о чем-нибудь. Как в прошлый раз. — Но в прошлый раз обысков не было, парень бездомный, — напоминает Ямато. — А откуда мы об этом знаем? Из отчетов? — фыркнув саркастично, Какаши выдувает носом дым, — Я уже нихрена им не верю. И реакция Зецу доказала, что я прав. Какузу, — он вдруг переводит цепкий взгляд на него, — поможете, если что? Я бы хотел с вами обсудить все, что удастся найти. Все-таки вы Джузо знали. — Конечно, — Какузу протягивает руку, — Мне пора. Займусь, пожалуй, вопросом с кладбищем. — Постараемся не затягивать со вскрытием, — отвечает ему Какаши и они прощаются, все втроем вдруг осознавая, что ввязываются во что-то неправильное. Точнее, правильное, с их точки зрения, но, в случае чего, это их не оправдает.***
Итачи сидит на пассажирском сидении пикапа Кисаме, смотрит в окно, пытаясь различить мелькающие за окном цветовые пятна и понять, что конкретно он видит. Он хорошо знает город, помнит вывески магазинов, улицы, дома, но все-таки уже многое изменилось. Временами, как сейчас, его одолевает мерзкая горечь от того, что он лишился слишком многого. Что душит его сильнее всего — так это былая беспечность. Раньше, когда он был здоров, он не строил планов на жизнь, существовал, как получится, работал и тратил, не задумываясь, курил траву, пропадал на все выходные, теряя себя где-то на ночных улицах в компании таких же «свободных» друзей. Нужно было успеть многое, пока чертова болезнь не возьмет свое. Хотелось бы, чтобы жизнь всегда была такой, чтобы друзья были рядом, чтобы движение не останавливалось никогда, но нет, судьба умеет обламывать на самом интересном месте. Сначала Итачи потерял брата, потом зрение. Родители, с которыми он не виделся с десяток лет, надеялись, что он вернется к ним, но его жгла обида. Принципиальный отец всю жизнь пытался научить их с братом самостоятельности и, в целом, это неплохое стремление, только вот методы подкачали. Дать пинка своего ребенку, практически выбросив его за порог дома, едва ему стукнуло восемнадцать — вот и весь урок. Итачи ушел из дома, первое время рассчитывая подхватить брата, когда настанет его черед, но все пошло наперекосяк. Когда Саске искал его, Итачи не находился. Пил до утра, глазея на звезды в обнимку с какой-нибудь девицей, мучался на работе от похмелья, спал, забывал, как было плохо вчера и пил снова. Он сменил номер, никому об этом не сказав. Однажды все-таки судьба свела две линии в одну точку. Итачи поехал в командировку, трясся от страха в самолете, потом отсыпался из-за джет-лага. Когда отпустило, пошел поесть в ближайший ресторан и увидел там знакомое лицо. Саске здорово вымахал, набрал форму и выбрил виски. От того щуплого мальчишки и следа не осталось. Теперь, спустя столько лет, все стало совсем по-другому. Итачи не мог решиться подойти к брату, потому что теперь на его фоне он выглядел до ужаса странно. Фамильная привлекательность и порода, конечно, никуда не делась, но у Итачи на лице было написано, насколько безответственно он относится сам к себе и как живет, не щадя ни здоровье, ни режим. И все же. Это же Саске, его глупый младший брат. Сбросив с подноса обертки от еды, Итачи идет по проходу между столов. Он даже распрямляет плечи, заправляет за уши выбившиеся пряди черных волос. Остановившись у столика, он вдруг колеблется, не зная, что сказать. Первой на него обращает внимание девушка с розовыми волосами. Она поднимает на него взгляд, улыбаясь, но вдруг удивленно задирает тонкие брови. Ее взгляд мечется между Итачи и его братом, словно она заметила сходство сразу, без подсказок. Одной той встречи хватило, чтобы все забитые и задушенные чувства вернулись. Они просидели в ресторане практически до вечера, болтая обо всем подряд. Саске делился успехами, скромно познакомил с Сакурой и, смутившись, заявил, что давно не виделся с отцом. Итачи говорил меньше, старательно умалчивая о многом, что происходило в его жизни, ни к чему брату слушать об этом. По крайней мере они оба сошлись в одном — методы воспитания у отца ни к черту, но даже из этого удалось извлечь пользу. Больше они не виделись, но поддерживали связь с помощью телефонов и интернета. Саске женился на Сакуре, звал на свадьбу, но в тот момент Итачи уже начинал слепнуть. Он был уверен — заявись он к брату в таком состоянии, тот начнет уговаривать остаться, ведь дом просторный, места хватит всем, так будет надежнее, он поможет, если что. Нет, Итачи не был готов это слушать, сокрушаясь, что не может согласиться на это. В глубине души ему хотелось бы… но нет. Семья Учиха способна жить в мире только по отдельности. А потом Саске пропал. — Почти на месте, — говорит Кисаме. Итачи чувствует, что машина снижает скорость. Они поехали в больницу, сегодня назначен прием у офтальмолога. Едва ли Итачи услышит что-то новое, но ему необходимо следить за течением болезни и понимать, насколько скоро он начнет видеть одну лишь темноту. К тому же болезнь в любой момент может дать осложнение на нервную систему, так что обследования стали необходимостью. До больницы добраться самостоятельно затруднительно, поэтому Кисаме подвозил каждый раз, вызвавшись сам. — Вода ушла? — спрашивает Итачи, понимая вдруг, что ничего больше не шумит под машиной. — Ага, справились наконец-то, — не скрывая недовольства, ворчит Кисаме, — Небось кто-то жалобу накатал. Вечно у них так, пока не… ну вы поняли. Бухтеж Кисаме вызывает улыбку. Забавно, что Итачи уже научился воспринимать его как кого-то близкого, будто он всегда был рядом. С Кисаме можно было разговаривать практически обо всем, но особое удовольствие вызывало рассказывать ему о чем-то, о чем он не знал. Искреннее удивление, восхищение или недоумение — Кисаме не стеснялся признать, что чего-то не знает, зато тяга к новому в нем была заметна сразу. Итачи часто слушал аудиокниги и, порой, включал их даже тогда, когда приходил Кисаме. Почему-то тот считал своим долгом прокомментировать вызвавший в нем эмоции абзац, возмутиться ли, или высказать восторг. Это ни капли не раздражало. Наоборот, Итачи по-настоящему улыбался в такие моменты. Иногда на него накатывали волны осознания, от которых хотелось вздернуться. Во что превратилась его жизнь? Жалкое существование беспомощной ветоши. Когда-то он бегал наперегонки по берегу реки, выпивая на финише банку пива залпом. Теперь, как чертов старик, он слушает книги. — Эй, пойдемте, — зовет Кисаме, открыв пассажирскую дверь и подавая руку. Передвигаться по ровной, прямой тропе Итачи предпочитает самостоятельно. Благо, отличие цвета тропы от газона он еще способен увидеть. Воздух свежий, но ощутимо начинает холодать, чувствуется, что направление ветра меняется, приходят потоки с гор. Скоро зима, но в этих местах она всегда наступает немного раньше. Со стороны дороги слышится громкий рев двигателя, Итачи рефлекторно поворачивается на звук, разбирая среди зелени черное пятно. — Это Какузу на своем чудовище, — поясняет Кисаме, — Не тачка, а чертова Годзилла. — Действительно, — усмехается Итачи, — Вы хорошо с ним знакомы? — Не то чтобы. Пару раз брал у него оленье мясо, а однажды не сдержался, купил рога. Такие огромные были, ветвистые. Красивые. На стену повесил. — Надеюсь, не в качестве вешалки? — Не, что вы, — смеется Кисаме, — Лампочек на них навешал. Получился неплохой светильник. — Как мило, — насмешливо подкалывает Итачи, не в силах сдержать улыбку, — Так кто он? Просто охотник? — Вроде бы, бывший военный, как и ваш сосед, который… сверху, — Кисаме посерьезнел, понимая, что чуть не проговорился, — Лет пять назад сюда приехал, закончилась служба. Итачи вдруг нахмурился. В голове навязчиво закрутились мысли, что это ему что-то напоминает. Что-то, о чем ему не хотелось думать и о чем, в целом, думать было бесполезно. И все же, процесс запустился сам по себе, внутренний голос торопливо выстраивал теории, но информации не хватало. Пожалуй, ему очень нужно поговорить с этим Какузу.***
Перед тем, как ехать в церковь, Какузу решил разобраться с делами, которые успели накопиться из-за дождя. Он заехал за топливом для генератора и фильтрами, закупился едой, ведь в прошлый раз до маркета так и не доехал, совсем его Хидан с толку сбил. В хозяйственном он на всякий случай прихватил пропитку для дерева, пожалуй, стоит осмотреть дом, все-таки такой долгий дождь не мог пройти незаметно. Какузу забросил все свои покупки домой и, встав рядом с джипом, закурил. Теперь ему предстояло поехать на разговор с пастором, и он решил совместить — через пятнадцать минут начиналась служба. Сперва послушает проповедь, как обычно, заодно соберется с силами. Честно говоря, Какузу понятия не имел, что нужно делать, чтобы кого-то похоронить. Доверенность Какаши ему состряпает, а дальше что? Каков порядок? Этим ему никогда заниматься не доводилось. Докурив, Какузу садится в машину и отъезжает от дома. По чистым улицам ехать получается быстрее, раздражает только мусор и хрустящие под колесами пластиковые бутылки. Проезжая через город, Какузу обращает внимание, что всё снова оживает — закрытые на период бушующей стихии мелкие магазинчики снова открываются, старик, торгующий пластинками, снова восседает у дверей своего ларька на плетеном кресле, по тротуарам носятся на велосипедах дети. Скоро начнется зима, начнутся снегопады. Час от часу не легче. Подъезжая к церкви, Какузу запоздало замечает, что на парковке ни одной машины. Это странно, до проповеди всего пять минут, обычно прихожане собирались заранее. Заглушив мотор, Какузу выходит из машины и осматривается. Тихо как-то, ни голосов, ни шагов. Все застывшее, будто здесь вовсе никого нет. Все же Какузу идет к дверям церкви, дергает их, но они оказываются закрыты. Черт, и где теперь искать этого Хидана? Что вообще случилось, куда все делись? Растерянно оглянувшись, Какузу замечает тропу за угол здания. Он знает, что здесь есть задний двор, вероятно, там же располагалось и кладбище. Решив, что раз уж никого тут сегодня нет, он может хотя бы взглянуть, где собирается похоронить своего боевого товарища. Он спускается с крыльца и идет за угол, оказываясь в густо заросшем дворе. Никогда не обращал внимание, что тут такие высокие деревья, ни разу вверх не смотрел. Несколько высоченных сосен соседствовали со старыми елями, вдоль забора рос густой кустарник. Верба качалась на ветру голыми ветками, под ногами шуршала жухлая трава и опавшие листья. Пройдя вдоль стены церкви до конца, Какузу сворачивает за угол и от неожиданности резко останавливается. Вообще он совсем не ожидал кого-то здесь встретить. У запасного выхода стоит полуоборотом Хидан и, вероятно, не замечает, что кто-то сюда явился. Сосредоточенно сведя брови, он пытается прикурить мятую сигарету от церковной свечи. Какузу, завороженный абсолютно возмутительным, в общепринятом смысле, зрелищем, не смел издать ни звука. Возник порыв попятиться назад, чтобы не выдать своего присутствия вовсе, но любопытство оказалось сильнее. Не зная, как лучше обозначить свое присутствие, Какузу просто покашливает, чтобы привлечь чужое внимание. — Бл… Боже! — восклицает Хидан и, вздрогнув, роняет свечу. Та сразу тухнет, тонкая полоса сизого дыма завитками поднимается вверх. Прикуренная сигарета дымит у него в пальцах и он, не сразу сообразив, бросает ее себе под ноги. — Вы опять, — ворчит он, с досадой глядя на затоптанную сигарету. — Простите, — говорит Какузу, пожимая плечами, — Сегодня ведь должна быть служба? — Должна быть, ага, — все так же недовольно отвечает Хидан, — Пол в церкви прогнил из-за дождя, дыра посреди зала. — Это можно починить? — Это моя забота, — Хидан взмахивает рукой, вроде как призывая Какузу не задавать лишних вопросов, — Зачем пришли? — Погиб мой сослуживец, у него нет родственников, я подумал, может, похоронить его здесь. — Самоубийца? — Нет, несчастный случай. Хидан сверлит Какузу подозрительным взглядом, прищурив глаза. Будто он ожидал другого ответа. — В целом, это можно. Он был религиозен? — Да, кажется… — Сойдет, — говорит вдруг Хидан, кивнув, — Всеми деталями придется заниматься вам. Место есть, вон там, — он указывает рукой в правую часть кладбища, — неподалеку от ограды. Под сосной. — Спасибо, — Какузу собирается уйти, но останавливается, порывисто сунув руку в карман куртки. Он достает пачку сигарет, открывает ее и протягивает Хидану. Ироничный и озадаченный взгляд встречаются на миг, чтобы тут же, словно оттолкнувшись друг от друга, разойтись в противоположные стороны. Хидан, не глядя на Какузу, достает из пачки сигарету и что-то пробубнив себе под нос, уходит к двери черного хода. Несколько дней подряд Какузу постигал процесс подготовки к похоронам. Порой ему казалось, что зря он взял все это на себя, все-таки тратить столько времени ради человека, с которым почти не общался, как-то бессмысленно, но, с другой стороны, он не мог оставить это просто так. Что-то подсказывало, что никто не станет так заморачиваться, просто забросят в крематорий и ссыпят пепел в мусорку. Насколько Какузу помнил, Джузо всегда просил похоронить его в лесу, если что-то случится. Он хотел стать удобрением для земли и растений, хотел, чтобы на его могиле выросло дерево. Так подумать, у Какузу ведь тоже нет никого, кто мог бы заняться всей этой мутью после его смерти. Наверно, стоило бы изучить этот вопрос. Государство ведь обязано исполнить волю умершего, прописанную в завещании? Сделав все необходимые документы, Какузу заплатил за гроб, могильщика, оплатил место, в общем, изрядно так потратился. Расставаться с деньгами не хотелось, но деваться было некуда, сам на себя эту ношу взвалил. Это и был пресловутый «долг». Такое не забывается и не стирается со временем. Когда почти все, наконец, было готово, объявился Какаши. Даже сам приехал, а не вызывал Какузу в участок, но потом стало ясно, почему. Разговор не предполагал лишних ушей. — Мы с Зецу вытянули из этого все, что было возможно, — Какаши прислоняется спиной к деревянному крыльцу, достает сигареты и, подумав, убирает обратно, — Джузо не утонул, как я и подозревал. Он был задушен. — Уверен? — Странгуляционная борозда, — Какаши кивает и показывает на телефоне фотографию, — Очень слабая, едва заметная, но она есть. К тому же в легких нет воды. Это довольно сильный аргумент, можно даже сказать, неоспоримый. Каким бы ни было психологическое состояние погибшего, он не мог оказаться в полном воды коллекторе, даже если сам себя убил. Если бы Джузо захлебнулся и утонул, в легких должна была быть вода, по анализу которой подозрения бы подтвердились с точностью. Какузу понимает, к чему клонит Какаши, и ему это не нравится. — Теперь мы не можем решить, какой отчет сдать шефу, — вздохнул Какаши, — Я почти уверен, что эту информацию попросят убрать, чтобы списать все на самоубийство или несчастный случай. Конечно, это подтвердит мои догадки, но в то же время… — Повысит внимание к делу, — подхватывает его мысль Какузу. — Верно. Могут перекрыть доступ к архиву или закрыть дело, и я больше не доберусь до него. — Но ведь и в случае с угодным шефу отчетом будет то же самое? — Да, но они не будут спешить. У них не возникнет ощущения, что кто-то сомневается в их версии. Пожалуй, Какузу готов признать, что Какаши не зря ест свой хлеб, он достаточно сообразителен и хитер. Ему все еще не совсем понятно, что конкретно детектив намерен делать, но, чего уж, ему становится интересно. — Собираюсь в квартиру Джузо, есть время? — Да, — кивнув, Какузу заходит в дом и набрасывает на плечи куртку, — А мы имеем право туда идти? — Ну, в некотором роде да… — Какаши лукаво улыбается, прищурив левый глаз, — Но в основном, конечно, лучше не светиться. И, если ты не против, я бы хотел поехать на твоей машине. Сам понимаешь. Какузу понимает. Честно говоря, настороженность Какаши заражает и его, хуже всего то, что он не понимает, чего бояться. Непонятно так же, понимает ли это детектив. Возникает какое-то предчувствие, ощущение, будто что-то не так, но Какузу не может его опознать. Он знаком с ощущением опасности — настоящей, когда понимаешь, что угроза для твоей жизни существенна, практически осязаема и любая ошибка обернется смертью. Опасность бывала разной, но она всегда была понятной. Сейчас не доставало информации, но он решил положиться на опыт Какаши. Если тот чует, что дело нечисто, значит, так оно и есть. Кирпичный дом посветлел, когда дожди прекратились, и выглядел уже не так мрачно. Летом здесь гораздо приятнее, когда пушатся зеленью кустарники, цветут яблони и вишни, травой зарастает палисад. Сейчас голые деревья переплетались тонкими ветвями, кустарники топорщились, как дикобразы, во все стороны. Какузу припарковал джип в конце дома, до нужной парадной прошлись пешком. Какаши вызвал лифт, Какузу поморщился. — Не любишь лифты? — с усмешкой спрашивает детектив. Какузу делает неопределенный жест рукой. Квартира Джузо в самом конце коридора. Какаши достает ключ, открывает дверь и пропускает Какузу вперед себя. Он торопливо закрывает дверь за собой и сразу достает из кармана две пары перчаток. — Надень. И лучше собери волосы, не хватало еще тут наследить. — Так что мы ищем? — Не знаю, — Какаши рассеянно разводит руками, — Может, что-нибудь украли, или наоборот оставили что-то… Я надеялся, ты мог бы это заметить. — Легко сказать, — хмыкает Какузу, собирая длинные волосы в хвост. Внутри самой квартиры он был всего один раз, еще когда мать Джузо была жива. Они решили устроить что-то вроде дружеской посиделки с пивом под какой-то хоккейный матч. Попытка продолжить общение после окончания службы. Оба быстро поняли, что это была дурная затея — они вызывали друг у друга паршивые ассоциации и воспоминания, разговоры рисковали скатиться в сетования о прошлом, сожаления и упреки. Впрочем, благодаря этому, Какузу хоть в какой-то мере представлял, как жил Джузо. Скромная двухкомнатная квартирка обставлена очень просто. Вряд ли Джузо здесь что-то менял, когда государство выдало ему эту квартиру за службу. В гостиной стоял небольшой темно-зеленый раскладной диван с продавленными пружинами, кофейный столик, шкаф и телевизор. В спальне двуспальная кровать, гардероб и пара книжных полок. Кухня казалась самым обжитым помещением, здесь, помимо кухонной мебели и утвари, чувствовалась жизнь — на столе стопка газет и книга, невымытые чашки в раковине, пепельница, толстый исписанный блокнот. Какузу подошел к столу, провел кончиками пальцев по краю. Пыли нет. Осмотревшись, он замечает на холодильнике несколько фотографий, все со службы. На двух из них Джузо один — Какузу помнит эти снимки, их сделал Шон, военный журналист. На третьей фото запечатлен весь их небольшой отряд, когда они уже назвались «Север». Какузу снимает фотку с холодильника и убирает в бумажник. Вернувшись к столу, Какузу берет в руки блокнот. В начале бумага исписана номерами телефонов, какими-то заметками и адресами, но со временем появляются какие-то цитаты, видимо, из книг. Наверно, Джузо выписывал их сюда, чтобы не забыть. В самом конце, после одного пустого листа, Какузу видит страницу, половина которой второпях исписана цифрами и буквами, похожими на иероглифы. Сперва это не привлекает его внимания, но, приглядевшись, он вдруг понимает. Осознание пробивает его чуть не до холодного пота, кончики пальцев немеют от волнения. Это шифр, которым пользовались в «Севере», ошибки быть не может. Иероглифы не существующие, их выдумали специально, чтобы, не зная ключа, никто не смог понять написанное. Какузу вырывает эту страницу из блокнота и выходит из кухни. В душе начинает нарастать тревога. Если Джузо воспользовался шифром, значит, он не хотел, чтобы это прочел кто-то посторонний. Послание предназначалось тому, кто знает ключ, и выбор, кому именно, невелик. Для этого должен быть веский повод, а значит и подозрения Какаши не беспочвенны. Какузу заходит в спальню и сразу идет к гардеробу. В верхнем ящике Джузо хранил всякую памятную ерунду, вроде своей формы и сувениров, а еще оружие и документы. Открыв ящик, Какузу не без горечи рассматривает шевроны, которые когда-то крепились к форменным курткам. Он проверяет документы, но все на месте, а под ними он замечает бордовую бархатную коробочку. У него тоже есть такая, ее вручили ему, Джузо и еще нескольким солдатам по возвращению с войны. Медаль Пурпурное сердце — редкая награда, которую, в отличие от многих других, не очень-то приятно получать. Получить ее можно либо посмертно, либо в результате сильного ранения, сопряженного с неимоверным риском. Джузо закрыл собой сослуживца, осколок чуть не снес ему половину лица, оставив ужасный шрам. Зрение в глазу, до которого одному богу как известно не добрался осколок, упало, раздробленную кость скулы восстанавливали тремя поочередными операциями. Но какими бы страшными не были повреждения, Джузо остался жив, а это самое главное. Ему действительно повезло тогда, хотя, по его словам, он был уверен, что порыв спасти товарища, станет для него фатальным. Конечно, слух о его поступке дошел до командования. Ему выписали премию, выделили квартиру и вручили медаль. Сейчас медали в коробочке не было. — Нашел что-нибудь? — спрашивает Какаши, копошась на полках открытого шкафа, когда Какузу возвращается в гостиную. — Кое-что, — Какузу показывает ему страницу, — Я могу прочесть это, но не здесь. — Это шифр? — Да. Со времен службы. — Наверняка, это что-то важное, — взволнованно почесав шею, говорит Какаши, — Что-нибудь еще? — Да, пропала медаль, — Какузу кивает на дверь спальни, — Пурпурное сердце. Джузо хранил ее там. — Она не драгоценная, сделана из обычной жести. Не думаю, что ее украли, чтобы продать, — Какаши задумчиво трет подбородок, — Трофей? Какузу, кивнув, рассеянно смотрит на стену. Там висит большая картина в широкой раме с изображением моря. Он не очень разбирался в искусстве, но на его неискушенный взгляд, это было красиво. Темные, глубокие оттенки и яркие всполохи лунной дорожки. Что-то умиротворяющее. Он вдруг в пару шагов оказывается у картины и снимает ее со стены. — Думаю, пора идти. Больше ничего мы здесь не найдем, — говорит Какаши открывая дверь. Спустившись с крыльца, они прощаются и расходятся в разные стороны. Детектив решил пройтись до участка пешком, посвятить время раздумьям и заодно зайти домой, чтобы покормить собак, а Какузу это внезапно наводит на мысль. Уже уходя, Какузу вдруг оборачивается и, как-то нерешительно теребя в руках ключи от машины, смотрит на Какаши: — Ты, случайно, не знаешь, где можно взять собаку?