По наклонной

      — Что ты сказал? — Арсений откладывает книгу на край раковины, чешет затылок и подаётся вперёд, ставя локти на колени, и такое выражение лица у него, будто не верит, что Антон на самом деле задал именно такой вопрос. И Шастун, кажется, сам ещё не уверен, что язык повернулся. — Погоди, я правильно услышал?       — Ты будешь моим? — Повторяет вопрос Шастун, начиная заламывать пальцы. И всё никак не может посмотреть на Арсения, боясь, что тот просто посмеётся и уйдёт, потому что «никому ты не нужен, Антон, кроме своих родителей». Да и глупо это всё.       Несмотря на время, пускай и разбитое на две части, что они вместе, просьба кажется логичной. Да, они знают друг друга не с самого детства, не писали в один горшок и не сбегали от родителей в деревне, чтобы искупаться в холодной реке, но всё же достаточно и того факта, что оба не перенесут ещё одного такого большого перерыва в общении из-за ерунды, что засела в голове как у Антона, так и у Арсения.       — Если ты откажешь, я ничего с собой не сделаю. Я понимаю, что после того, как ты увидел моё плечо… Блять, плечо, — вспоминает Шастун, смотрит на него и понимает, что теперь точно нужно менять повязку, чего удавалось избежать ровно до этого момента. Сам подставился, как говорится, теперь не убежишь и не скажешь дурацкое «всё в порядке».       — Я перевяжу, — обещает Арсений, — потом. После того, как водоплавающее вылезет на сушу, — он щёлкает Шастуна по носу, улыбается неловко. — Ты, кстати, ещё не наплавался? Перепонки не выросли?       С этими словами Попов дотягивается до руки Антона, вытаскивает её из воды и, бережно держа в своей ладони, внимательно рассматривает. Шастун вздыхает, потому что одногруппник в который раз уходит от разговора. Постоянно избегает чего-то важного, говорит об отвлечённых вещах.       А дальше будет всё по изъезженному вдоль и поперёк плану: Шастун снова будет настаивать, задавать один и тот же вопрос сотню раз, пока Арсений не сдастся и не ответит на него. Но у Антона сил на это остаётся всё меньше и меньше. Он постепенно опускает руки, понимая, насколько глупо в этой ситуации добиваться своего. Попов умеет увиливать, пудрить мозги, поворачивать ситуацию в свою, удобную только ему сторону.       — Если хочешь, можешь идти. Мне одному не будет скучно. Обещаю не утопиться в ванной и не порезать себе ничего бритвой, — Антон сгибает ноги, убирает руку из ладони Арсения, обнимает колени, утыкаясь в них подбородком. — Не беспокойся, я всё-таки взрослый мальчик. И у меня есть ты. Ну, если что сможешь откачать.       И снова возникает то самое неприятное, ужасно липкое и цепкое отвращение к самому себе. Оно превращается в чудовище с миллионом щупалец, что обвивают каждую конечность Антона, сковывают всё тело, не давая даже выдохнуть. Сжимают так сильно, что Шастун готов вывернуть себя наизнанку.       Каким же жалким и маленьким выглядит он вновь в глазах Арсения. Тот никогда не поймёт, как своими ответами то заставляет Шастуна взлететь, то собственноручно сбивает рогаткой. И парень вновь и вновь пикирует, пока не достигает земли, чтобы опять подняться в воздух, наслаждаясь полетом, прекрасными видами на счастливое и не просто светлое, а самое яркое будущее.       — Антон, — Арсений глубоко вздыхает, дотрагивается до плеча Антона. — Конечно, я хочу быть с тобой. Но… Мы с тобой лишь два дня нормально контактируем. Хотя даже меньше, если засчитать тот психоз, который произошёл утром. Ты уверен, что стоит начинать такие отношения?       Шастун уже не уверен. В который раз думает о том, что изобретение телепорта — это лучшее занятие, за которым можно провести всё свободное время. Только он будет создан исключительно для личного пользования, чтобы больше никто не мог вернуться в прошлое и исправить свои ошибки. Ну, может, Арсению будет дозволено это сделать. Наверняка в недоотношениях-передружбе с Антоном были моменты, которые захочется исправить, или и вовсе начать всё с чистого листа.       — Конечно, ты слишком идеален для меня, — кивает Шастун. — Ты просто лучше меня во всём. А я вспыльчивый, даже не знаю, что такое любить. Ну, наверное. Я всегда пытался быть сильным, но, видимо, стоило быть ещё сильнее, чтобы мы с тобой могли быть вместе. Но разве не логично, что мы ещё тогда могли сойтись, а сейчас просто тянем с тобой время?       — Ты меня поцеловал на глазах у отца, — вспоминает Арсений, и Шастун воспринимает это как упрёк. — Это логично? Зачем ты это сделал? Мне кажется, это было лишним и вообще неправильным. Так зачем? Показать, что ты не один? Тогда зачем ты потом сказал, что мы не встречаемся? Это было не логично, а тупо. Антон, ты сам-то себя понимаешь?       Не понимает. Настолько, что готов всё же утопиться в ванной. Конечно, сделать он этого не сможет, потому что инстинкт самосохранения сработает, будет бороться до конца, да и Арсений не даст ничего с собой сделать. Поэтому лучше положить в карманы камни, забраться на мост и спрыгнуть вниз, в реку. Чтоб уж наверняка. И либо разбиться об воду, либо всё же просто погрузиться в неё, не имея возможности всплыть.       — Прости, Арс, — просит Антон шёпотом. — Прости. Я не хотел так поступать. Но ты и сам на кухне хотел меня поцеловать. Тогда зачем сейчас спрашиваешь меня о том, почему я поступил так? Кажется, что и ты себя не совсем понимаешь.       Антон поворачивает к Арсению голову, ловит тёплый взгляд, по сравнению с которым вода в ванне — Северный Ледовитый океан, — и пытается мысленно убежать от самого себя, потеряться в лабиринте чувств, прижаться к его каменной стене спиной, закрыть лицо руками и исчезнуть.       — Антон, давай ты переспишь со своими мыслями, а? Да и мне бы самому не мешало. Как ты на это смотришь? Мне кажется, нам с тобой не помешает вновь разойтись и обсудить всё позже. И я думаю, что ты чувствуешь что-то ко мне, потому что я о тебе забочусь, а не потому, что ты действительно хочешь видеть меня рядом как своего парня, — выдаёт Попов, глядя в глаза Шастуна. — Давай попробуем посуществовать друг без друга ещё немного? Это не помешает нам переписываться и быть на связи. Просто давай…       — Арс, — Шастун перебивает, снова отворачивается, начиная взглядом сверлить кран, из которого редко появляются капельки воды, застывают на ободке на пару секунд и срываются вниз, — ты ведь можешь уйти. Я не буду тебя попрекать и вспоминать этот случай. И мне ужасно противно от того, что ты говоришь о себе не как о парне, а как о моём спасательном круге, — Антон глубоко вздыхает, обида так и хочет выйти наружу в виде пассивно агрессии, но парень держится, чтобы не сделать ещё хуже. — Давай так: если ты уйдёшь, я не пущу тебя обратно. Меня Бантик остановит. Как бы это ни звучало, он умный кот. Проходу мне не давал, когда я дверь забыл закрыть после тебя.       — Кстати о нём, — опять меняет тему, а Антон уже не понимает, где они в разговоре свернули не туда. — Он слепой? Натыкается постоянно на меня, на вещи, если они не так стоят. Кот же мучается. Как вот он живёт? Ну ты представь: всё на нюх, обо всё спотыкается, наверняка не раз уже с кровати падал.       Шастун поджимает губы, шмыгает носом, утирает выступившие слёзы руками, хотя, скорее, размазывает их по лицу. Чёртов Арсений с его чёртовой чертой характера. Опять как удобно ему самому делает, наверняка не готов разговаривать о чувствах дальше. Антону кажется, что даже на допросе с полиграфом он бы всё так повернул, что прибор бы сломался, не выдержав напряжения.       Если так подумать, что Антон хотел услышать? Кажется, уже всё сказано, даже логично, у Арсения мозг нормально работает. Вполне себе хорошее предложение — побыть друг от друга на расстоянии, чтобы понять свои чувства.       Действительно прошло слишком мало дней, чтобы вот так вот предлагать встречаться. Да ещё и перепады настроения Антона не оговорили, а надо бы, потому что с ним — как на американских горках: только привык, что поднимаешься, достигаешь пика, как тут же срываешься вниз, делаешь мёртвую петлю, едешь вверх, а затем снова резко вниз. Аж подташнивает.       Нет, сейчас нельзя от Арсения требовать ответа. Он всё сказал, разумный вариант предложил. И так больно соглашаться, не зная, их дорожки параллельны или всё же где-то пересекаются. Может, они сойдутся в одной точке в ближайшем будущем? Или снова нужно время, чтобы нарисовать сплошные и прерывистые полосы?       — Ты плачешь, что ли? — Спрашивает Попов.       — Какая наблюдательность, — язвит Шастун, шмыгает носом, глаза закатывает, — по логике ставлю пятёрку. Вот и поговорили, да? Как ты любишь. Всё тебе рассказал, что ты спросил. А ты что? «Разберись в своих чувствах». Знаешь, как это выглядит в моих глазах? Антон плохой, Антон не понимает ничего, все всё ради Антона делают, а Антон нос воротит и придирается. Надо быть благодарным.       — Антон…       — Гандон, — всё же срывается, повышает голос. — Почему ты заставляешь чувствовать меня слабым рядом с собой? Я сколько пытался держаться на плаву, а ты меня своими руками топишь.       Арсений встаёт со стула, наклоняется над ванной, нависая над Шатуном, смотрит долго ему в глаза, а через секунду, прижимается лбом, глубоко вздыхает, а Шастун теряется, не находит в себе силы ни чтобы отвернуться, ни чтобы что-то сказать. Попов завораживает — и парень язык проглатывает, в голове замедляются все процессы, нужные для нормальной жизнедеятельности, а после и вовсе приостанавливаются.       Антон опускает взгляд первым, слышит тяжёлый вздох, чувствует у себя на плечах тёплые ладони, но от них тело покрывается мурашками, заставляя вздрогнуть и оттолкнуть от себя Арсения, обрызгивая его водой. И смотрит хмуро, в глазах тучи чёрные застилают небо, молнии так и сверкают.       — Блять… — Попов глубоко вздыхает, осматривая футболку и джинсы, что намокли. — Ты этим меня просишь остаться? Если мокрый, то никуда не уйду? Антон, я же сказал, что нам надо…       — Романтическую атмосферу хотел разбавить. Сам же сказал, что рано, а не следуешь своим словам. Так не работает, — отвечает Антон на удивление спокойно.       — Да? Ну ладно, — Арсений кивает, — а если я хотел тебя…       — Нет, — перебивает его Антон. — Ты сам сказал, Арс. Иди, тебе, кажется, пора домой. Родители не будут волноваться, что их сын где-то ходит?       Арсений кидает многозначительный взгляд в сторону Шастуна, но ничего не говорит, только молча выходит из ванной, оставляя Антона наедине с собой и своими мыслями. На первый план выходит всё же догадка о том, что Попова действительно ждут дома, а он тут прохлаждается, а потом она сменяется, так как парень вспоминает, что у одногруппника есть своя квартира, ближе к университету.       Может, Попов сейчас уйдёт с концами? Нет, этого не будет, ведь он обещал, правда? Просто разберётся в себе, пока Антон будет голову ломать над своими чувствами, ночами не спать и даже на оставшихся экзаменах думать об этой ситуации, пытаться понять себя и при этом не загнать в угол, потому что всё же из сложного лабиринта захотелось выбраться, а не пропасть в нём.       Через пару минут Арсений снова появляется перед Шастуном, который приподнимает одну бровь, оглядывая Попова. В его, Антона, вещах, между прочим.       — Ты…       — Отдам. — кивает Попов. — Ты говорил, что если я уйду из твоей жизни, то ты меня больше не пустишь. Но я не ухожу, Антон. Я просто хочу дать тебе время разобраться во всём, что ты чувствуешь. Потому что себя я понял давно. Ну…. Может не до конца, но почти. А вот ты самого себя — полностью нет. Прими это как факт и подумай. Я понимаю, что у тебя и так много всего за день. Но и я устал бегать за тобой и пытаться решить проблемы. Набегался. Прости, но я пошёл, ладно?       Антон кивает, глубоко вздыхает, прощается коротко и остаётся сидеть в ванной, слушая, как дверь закрывается, а в замке поворачивается ключ. Всё же не с концами ушёл, всё же вернётся, раз снова забрал с собой связку. Теперь у соседки надо будет просить вторую, запасную, объясняя, что «не девушку завёл, а друг пожить решил». Но это меньшая из проблем, потому что врать Шастун за жизнь научился.       — Он вернётся, — шепчет Антон еле слышно. — Он не может уйти просто так. Обещал. А я не хочу его потерять опять.