По наклонной

      Следующим утром Антон пытается проснуться по первому будильнику, но подушка и тёплое одеяло насколько манят, что каждый раз приходится нажимать на кнопку громкости, чтобы дать подремать ещё десять минут, потом двадцать, а потом и все тридцать. Главное, — не выключить полностью, а то так и проспать можно. Хотя это сейчас кажется не такой уж и большой проблемой.       — Чёрт, — мычит Антон, когда Бантик запрыгивает на кровать и начинает громко мяукать, пытаясь заставить встать своего хозяина, который, повернувшись на бок, сгоняет кота с матраса пяткой. — Да, да, я уже проснулся, ещё десять минут.       Понимая, что «ещё десять минут» были полчаса назад, Шастун нехотя садится на кровати, свешивает ноги, встаёт, потягивается и направляется в сторону кухни. Видит, что у кота пустые тарелки, причём как для корма, так и для воды. Антон вздыхает, достаёт из холодильника порезанные кусочки курицы и накладывает Бантику, не жалея, чтобы на весь день хватило ему и чтобы он не съел хозяина, когда тот вернётся домой.       Вчерашний разговор всё не лезет из головы, поэтому и ночью уснуть никак не получалось, и на утро состояние разбитое, и голова от этого не хочет переваривать никакую информацию. И плевал мозг на то, что сегодня надо сдавать экзамен, а не блеять, как овца. Кажется, что это будет единственная тройка за сессию и вообще за всё обучение Антона, причём начиная с первого класса, а не с первого курса университета.       Шастун решает не завтракать, потому что аппетита нет, как и желания существовать в будние дни. Понимает, что надо хотя бы хлопья в себя запихнуть, через силу и «не хочу», но не хочется. Наверное, сейчас лучше всего будет оказаться в институте, занять мозг не мыслями об Арсении, а историей. Если Антон будет думать не о том так же, как и на экзамене по праву, он не сдаст. Не заслужит своей пятёрки, а там и со стипендии слетит. Будет мучаться, сокрушаться, себя загнобит, съест, наругает, обматерит всего. Поэтому нужно сосредоточиться.       — Первым правителем на Руси был… — Шастун напрягает извилины, жмурится, силясь вспомнить, что было написано в учебнике, что, кажется, даже первоклассник знает. Но перед глазами всплывает страница с размытым текстом, но чётким номером страницы и фотографией того самого правителя. — Е… Екатерина была… Блять… Какая, нахуй, Екатерина? Если я так скажу, то сам себя закопаю. Бля-я-я-я…       Антон сокрушается. Вместо того, чтобы готовиться, потратил время на температуру, разговор с отцом, ссору с Арсением и сон. В этот список вообще не вписалась история, которая тянула за душу каждую пару и будет тянуть ещё один курс. Потом очередной экзамен по ней и последний курс без ебучих ненужных предметов. Нет, ну а какому юристу нужна философия? Какому адвокату, раз уж на то пошло, она нужна? Неужели в суде кто-то будет решать, прав ли был Сократ, когда высказывался о том, что все желают только добра, когда на скамье подсудимых будет сидеть улыбающийся во все тридцать два зуба психопат, который убил десять девушек, а после в конвертах рассылал их семьям по отрезанному пальцу?       От таких раздумий Антон покрывается мурашками. Хоть что-то помогло на несколько секунд отвлечься от навязчивых мыслей от Арсения. Но стоит перестать думать о суде и всяких отбросах общества, как мозг снова начинает подкидывать фотографии Попова: вот он забинтовывает руку, вот книжку читает, а вот прижимается лбом к чужому лбу, заглядывая в душу.       — Да ебать же меня, — стонет Антон, запрокидывая голову. Ещё немного — и он добровольно сдастся психиатрам, попросит определить себя в психушку и выбить всю дурь гомосексуальную, чтобы Арсения не просто видеть не хотелось, а чтобы от одной мысли о нём желудок выворачивало.       Если бы рядом был кот, Шастун бы завёл диалог с ним, рассказал о всех своих переживаниях, как это всегда делал. Но тот, выполнив свою миссию под гордым названием названием «достать хозяина» выполнена, так что теперь он спокойно спит на кровати, повернувшись на спину и сложив лапки на груди. Антон бы с удовольствием к нему сейчас присоединился, но надо идти в университет, слушать, как студенты разговаривают друг с другом, волнуясь о том, что не сдадут ничего. Шастун в такие моменты мысленно смеётся, думая о том, что он сам молодец, всё знает, поэтому смотрит на нервничающих одногруппников, и думает, что не хватает только пива и чипсов.       Сейчас, кстати, тоже бы пива выпить. Нет, ну а кто придумал график сессий? Мало того, что Антон откровенно проебал одну консультацию, так ещё и экзамен совсем недавно был, а тут — на, ещё, получите и распишитесь. Кому-то ещё надо подготовиться, а в итоге этот кто-то стоит у кабинета преподавателя и нервно кусает ногти и губы. И последним Шастун сейчас и занимается. Одёргивает себя только через пару минут, чувствуя, как нижняя губа немного кровоточит.       — Меня убьют, — констатирует он факт, вздыхает глубоко, вспоминая внимательный взгляд на своих губах и просьбу больше не есть себя самого. — Хотя кто? Мы договорились не лезть друг к другу.       Антон идёт в комнату, снимает футболку, смотрит на себя в зеркало, замечает повязку на плече, вспоминая это «потом перевяжем». Потом не перевязали. А сейчас самому не хочется, да и не нужно, уже не болит, да и не кровоточит. Нормально всё, ничего страшного, ну не сдохнет он послезавтра.       Шастун надевает чёрную футболку, чёрные джинсы, жёлтые носки с синими уточками и, захватив рюкзак, быстро надевает кроссовки, прощается с Бантиком, кактусом и выходит из квартиры, вспоминая, что ключей-то у него нет.       Поразмыслив, что делать нечего, Шастун подходит к чёрной железной двери соседки, медленно выдыхает, проигрывает диалог в голове и тихо бубнит его себе под нос:       — Здравствуйте, Антонина Владимировна, можно мне забрать, пожалуйста, ключи запасные от моей квартиры? Просто одни я отдал другу, а потом вспомнил, что своих у меня нет, ну, точнее, есть, но у друга. Можно забрать связку свою у Вас?       Несколько раз повторив одно и то же, Антон поправляет лямку рюкзака на плече, звонит в звонок. А в голове помимо диалога маячит анекдот про Чебурашку, который выкурил косячок и не знает, как Гене отдать полотенце.       Через минуту дверь открывается, и Шастун видит перед собой милую старушку, которая, как только он переехал, звала к себе на чай с вкусными пирожками, только-только из духовки. Они ещё тёплыми были, вишнёвая начинка обжигала губы и язык, но от этого стряпня пожилой женщины не становилась менее вкусной. Антонина Владимировна до сих пор зовёт вместе вечером посидеть, сыграть в лото, посмотреть телевизор и просто поговорить, но Антон постоянно отнекивается, говоря, что времени нет, что позже забежит. Но, увы, всё никак не смог выкрасть и получаса, да даже десять минут. Ещё и за это себя периодически ругает.       Если бы можно было официально сделать эту женщину своей мамой, Антон бы с радостью вписал её во все документы и поменял фамилию. Потому что Антонина потрясающая. В свои семьдесят пять она бодрая, весёлая, энергичная. И, главное, всегда готова накормить, принять любым, успокоить. С ней рядом хорошо. Она — как бабушка, причём родная. Она тёплая, её объятия всегда дарят столько положительных эмоций, что выжатый, как лимон, Шастун находит в себе силы двигаться дальше. Сейчас её не хватает, несмотря на то, что старушка живёт совсем рядом — только из квартиры выйди и шаг сделай.       — Добрый день, Владимир Антонинович, — выпаливает Антон, понимает, что сказал и хочет сквозь землю провалиться, чувствуя, как щёки краснеют. — Антонина Владимировна, — поправляется он, — простите.       — Антош, ты в порядке? — спрашивает она, поправляя тёмно-синий халат в разноцветный горошек. — Волнуешься? Экзамены? Ты чего бледненький такой? Не выспался? Ещё и похудел как…       — Антонина Владимировна, всё хорошо, я просто зашёл ключи забрать, — Шастун облизывает покусанные губы, чешет затылок, глядя на милую старушку. — Э… Можно? Меня завёл друг, живёт у меня, поэтому…       — Друг завёл? — Антонина по-доброму смеётся, и смех её эхом проносится по подъезду. Шастуну становится немного легче. Старушка берёт Антона за руку, гладит успокаивающе, в глаза заглядывает. — Антош, что с тобой случилось? Ты меня пугаешь.       — Да всё хорошо, я просто на экзамен боюсь опоздать, — говорит он, накрывает своей ладонью морщинистую тёплую руку, поджимает губы. Один взгляд его столько любви передаёт, столько сожаления, что бабушка, кажется, теряется на секунду, по крайней мере Шастун её эмоции именно так считывает. — Можно мне ключи, пожалуйста?       — Только тогда я возьму с тебя обещание зайти сегодня после экзамена ко мне, ладно? Ну, Антош, совсем забросил меня, а я скучаю по тебе. Знаешь, как часто пеку тебе пирожки и надеюсь, что ты на запах прилетишь по воздуху? — Спрашивает она немного грустно, и у Шастуна сердце заходится, да так сильно, что вдохнуть невозможно.       — Да, Антонина Владимировна, я Вам обещаю зайти сегодня.       Через несколько секунд после этой фразы ладонь Антона холодит связка ключей. Там и от старого почтового ящика, и от нового, и от старого замка квартиры, и от гаража, которого давно уже нет, тоже там. И всё это с брелоками, подаренными Антониной Шастуну.       Антон наклоняется, неловко обнимает Антонину Владимировну и спустя огромное количество времени чувствует тепло, ни с чем не сравнимое. Наверное, столько тепла дарит Арсений, но оно другое, из другого пластилина слепленное. Тут всё же Шастун в милой старушке видит маму, а в Попове… Самому себе признаться тяжело, страшно, потому что вдруг, и правда, любовь к человеку, который просто дарит заботу, а не та, которая между людьми в романтических отношениях?       Антон смазано прощается со старушкой и стремительно сбегает вниз по лестнице. Только выйдя из подъезда, он достает наушники, вставляет оба в ухо и включает музыку. Её еле слышно, но так она заглушает бесконечный поток мыслей, полностью занятый Арсением, его словами и желанием разобраться в самом себе.       Дорога до универа всегда занимает двадцать минут. Если лень идти — есть автобус. Но его часто ждать можно по часу. Так что быстрее на своих двоих, да и надёжнее.       Включает первую мелодию. «Нервы». «Самый дорогой человек». Не лучший выбор, конечно, но каждое буднее утро Антон начинает с неё. А заканчивается мини-плейлист песней «Градусов». «О тебе думаю». Между ними творится что-то невероятное. Там в Билана бьёт молния, Лолита просит похоронить себя за плинтусом, Мильковский кого-то глупой называет, Уитни Хьюстон обещает вечно любить, Верка Сердючка знает, что всё будет хорошо, а Артура Пирожкова какая-то девушка снова зацепила.       Антон на проходной выключает музыку, показывает охраннику студак, но тот даже не смотрит. Шастун уже так на автомате делает, зная, что этому мужичку за семьдесят уже глубоко плевать, кто в стенах универа оказывается. Ему бы порешать кроссворды да «Дом-2» по старенькому телевизору посмотреть, а не студентов рассматривать. И как этого старичка только держат тут?       Поднявшись на этаж по обветшалой лестнице, Шастун встаёт рядом с другими студентами, которые с ним уже не здороваются. Привыкли, что он всегда в наушниках, да и странным его считают, поэтому тратить свой лимит слова на монолог не хотят, смысла не видят. Антон и сам не горит желанием с ними общаться. Они не интересны, как личности. Арсений тут интересен. Но его почему-то нет среди одногруппников. Ощущение складывается, что Попов решил не просто парню глаза не мозолить, а вовсе пропасть со всех радаров. Интересно, конечно, у него это получилось.       Антон стоит, вертит головой, то и дело натыкаясь на странные взгляды. Плевать уже на них. Не привыкать. А вот Арсения, который всегда маячил и приставал, нет. И след его простыл, хотя одногруппник должен быть на экзамене. Ну, так Шастуну кажется.       Тоска вновь зарождается в сердце, кровь разносит ее по всему телу, заполняя каждую клеточку. Антон, и без того не в самой лучшей форме, и вовсе сникает. Сейчас бы поехал к Арсению, сел бы перед его квартирой и скулил, как пёс, которого хозяин выгнал из дома за ужасное поведение, лапами бы стучал в дверь, плакал, снова выл, пока бы ему не открыли и не запустили обратно, наказав лишением корма и вкусняшек.       На самом деле Шастуну всю ночь выть хотелось, пока сон не шёл, пока приходилось ворочаться, пытаясь найти удобное положение. Тогда возникло желание обнять Арсения, оказаться в его руках, под его крылышком, чтобы спокойно уснуть, а не пародировать выброшенную на берег рыбу, что не хочет умирать от ножа рыбака и пытается вернуться в свое привычное место обитания.       Пока Антон вертит головой и бегает взглядом, цепляясь им за каждое лицо и каждую макушку, кто-то кладёт ему руку на плечо. На долю секунды Шастун надеется, что это Арсений, но реальность не балует подарками, поэтому этим кем-то оказывается Серёжа Матвиенко. Какой-то слишком довольный для будничного утра, а уж тем более для будничного утра перед экзаменом по истории.       — Привет, — говорит он, и Шастун вытаскивает один наушник из уха, убирает его в карман, — тебя можно на минутку?       Антон вздыхает. А вдруг он сейчас отойдёт, а Арсений появится? Хочется громко блякнуть и потребовать отъебаться.       — Чего тебе? — Не очень доброжелательно отзывается Антон, всем видом показывая, что на диалог он не настроен. — Списать? Сам давай, с другими договаривайся. А если что-то объяснить, то я не преподаватель. Сам хуй сдам сегодня, потому что нихера в голову не влезло, — Шастун сам не замечает, как его голос становится громче. — Или денег хочешь одолжить? Так у тебя есть прекрасный Арсений, который выдаст кредит без процентов! Так чё приебался?       Злой. Нет, не просто злой, а агрессивный невыспавшийся Шастун стоит перед Матвиенко, у которого сейчас от удивления глаза на лоб полезут, а брови разбегутся в страхе от такой ярости, с которой Антон задаёт вопросы и посылает.       — Во-первых, не кричи, — спокойно всё же говорит Матвиенко, принимая спокойное выражение лица. — Во вторых, о последнем с тобой поговорить хочу. Об «Арсений Кредит Банке». На пару минут, больше не займу.       Шастун снова готов выть. Этот Арсений везде. Раньше о нём столько парень не думал, не ждал так сильно встречи, а стоило ему вновь с ноги влететь в пустую жизнь Антона, как мысли только о нём. Гад ползучий. Даже когда рядом нет заставляет волноваться и думать о нём.       Матвиенко отходит к подоконнику и в ожидании наблюдает за тем, как Антон неспешно достаёт второй наушник, кидает в другой карман и направляется к одногруппнику, взглядом испепеляя того. С одной стороны, это агрессия неконтролируема сегодня, поэтому на хуй послать ещё никто не запрещал. Но с другой… Шастун готов слушать об Арсении сегодня. Готов бежать к нему через всю Москву, звонить в дверь, колотить кулаками о поверхность, требуя открыть, впустить в свою квартиру, а после — в жизнь.       — Прости, что отвлёк тебя от прослушивания тишины в твоих наушниках, — начинает Матвиенко, и, поймав удивлённый и заинтересованный взгляд, продолжает, — но я быстро. Короче, Арсения не будет ещё недели две. Ну, неделя эта, плюс ещё маленькие каникулы. Он всё сдал досрочно. Говорит, что договорился как-то короче… Бля, ну или сдаст потом… В общем, он мне такую херню наплёл, что я только поверил и кивнул, потому что он так намудрил, что мой мозг выключился после минуты разговора с ним.       Шастун склоняет голову к правому плечу, поправляет лямки рюкзака, горбится, чтобы стать немного ниже, поскольку Матвиенко ростом не вышел. Ну или «Растишки» в детстве ему не хватило. После этой мысли Антон слышит «бадумтс-с-с» в голове. Да, в комики ему с таким юмором нельзя. Помидорами сразу закидают.       — Не томи, а? Ты подошёл, чтобы об этом сообщить мне?       Антон мысленно добавляет «придурок долбанный» но вслух не произносит. Может хоть с кем-то прямо сейчас получится отношения наладить?       — Ну и я приглашаю тебя после экзамена посидеть в Prime. Арсений тебе передал посылку. Я почтальон. Не Печкин, потому что велосипеда у меня нет, усов и шапки — тоже. Но он просил передать… Короче, если ты не согласен, то я оставлю тебя теряться в догадках и продолжать крыть меня матами. А если согласен, то просто заинтригую и буду ждать в кафе. Любой ответ приму, только не ори на меня матом прямо сейчас.       — Будет повод наорать на тебя потом? — Спрашивает Шастун, замечая, что с каждой секундой он на миллиметр приближается к росту Серёжи, наклоняясь всё ниже.       — На Арсения своего будешь орать потом, — вздыхает Матвиенко. — Согласен? Не займу много времени. Кое-что передам и всё.       — Сейчас нельзя?       — Нет. Арсений сказал, что ты будешь думать об этом весь экзамен.       Ну да, сейчас-то Антон только об истории думает, только о вопросах в билетах. Ничего его, блять, больше не ебёт, кроме долбаных Рюриковичей и кучки Лжедмитриев! Слава богу, что правителей с именем Арсений на Руси не было. Тогда бы точно билет в психушку. На пожизненный срок.       — Хорошо, — сдержанно соглашается Антон, — в двенадцать. Щас девять. Думаю, за три часа мы все сдадим экзамен.       — Если препод доёбываться не будет, — кивает Матвиенко, хлопает Антона по плечу и уходит в сторону кабинета. Слышно, как занимает место в первой пятёрке, чтобы быстрее отстреляться, а Шастун думает, что последним пойдёт, чтобы даже самая бредовая ересь из его уст в уставшем мозге преподавателя звучала хорошо. Лишь через полчаса Антон заходит в кабинет, тянет билет, усаживается за последнюю парту, читает вопросы и выдыхает. Это то, что он знает. Там Великая Отечественная, так что можно отсидеть пятнадцать минут, блестяще ответить и удалиться из университета. Только мысль о кафе немного нервирует, поэтому, может, Шастун ошибётся и получит «хорошо» в зачётку? Приходится пересилить себя, достать листочек и ручку и написать ответы, иначе «хорошо» светит, однако вообще не греет. Выходит Шастун с «отлично» в зачётке рядом с размашистым почерком преподавателя, которая занимает половину страницы. Так ещё и гелиевой синей ручкой, которая успела размазаться. Но это — меньшая из бед. Осталось дождаться встречи, надеясь, что Арсений не решил послать ко всем чертям через Матвиенко.