the art of precious scars

Предупреждение: физика решила немного пожить своей жизнью. Автор приносит искренние извинение знающим физику и все ее правила за объяснения гравитации и электричества, которые здесь будут описаны. Переводчик в свою очередь хочет добавить, что глава все равно очень классная)))) Капля дождя падает на щеку Дазая. Это мягко, как поцелуй, но холодно и безразлично. Офисы Вооруженного Детективного Агентства расположены не так далеко от очайи Коё, поэтому, несмотря на дождь, Дазай решает, что лучше пойти пешком, чем ждать, пока за ним заедет машина и отвезет его туда. В "списке вещей, которые Дазай ненавидит" есть несколько пунктов, которые стоят выше чем ожидание. Промокать неудобно, но это и близко не сравнится с абсолютной агонией от необходимости ждать, когда нечего делать, кроме как мариноваться в скачущих мыслях. Так что это прогулка. И прогулка - это прекрасно. Или была бы, если бы не дурацкий дождь, который, кажется, усиливается с каждой минутой, и раздражающие лужи, которые собрались на тротуаре, как неизбежные минные поля, и взрываются с громким хлюпающим звуком, когда Дазай переступает через них. Дождь с пугающей скоростью просачивается сквозь слои ткани, его плащ отяжелел от дождя, и даже бинты - его драгоценный второй слой кожи - начинают намокать. В конце улицы он поворачивает направо, делает два поворота налево, и затем в поле зрения появляется здание из красного кирпича, в котором расположены офисы агентства. Здание выглядит старым, но крепким для своего возраста. Дазаю не очень нравятся физические упражнения, потому что они его сильно утомляют (тело истощено, а разум все еще мучительно гиперактивен), но, несмотря ни на что, он переходит на легкую пробежку. Бриз тоже становится более агрессивным, превращаясь в настоящий ветер, который хватает его за пальто и развевает так, что оно становится похожим на гигантскую черную летучую мышь, которая следует прямо за ним по пятам. Он спешит ко входу и, как только дверь за ним закрывается, прислоняется к ней, ожидая, пока его прерывистое дыхание придет в норму. Доставить достаточное количество кислорода в легкие непросто, но это не имеет большого значения, и он уверен, что это полностью связано с влажной погодой. Однако его учащенное сердцебиение и легкое дрожание рук немного аномальны. Тем не менее, нет ничего такого, чего он не мог бы заставить исчезнуть одной лишь силой воли. Когда он чувствует себя более собранным (настолько собранным, насколько это возможно, промокнув с ног до головы под безжалостным дождем), он подходит к старому лифту и нажимает кнопку вызова. Пока он ждет, он улучает минутку, чтобы оценить архитектуру вестибюля. Он основан на более дешевой версии стиля ар-деко 1930-х годов, элементы дизайна работают вместе, чтобы вызвать нечто, что могло бы быть видением прошлого машинного века. И хотя он, несомненно, данный дизайн очарователен своим броским сочетанием красного, зеленого и золотого цветов в обтекаемых формах, плавных линиях и геометрических фигурах, также кажется, что он вообще не ремонтировался с момента постройки. Краска кое-где потрескалась, зеленая плитка на стенах выглядит немного выцветшей, ржавчина медленно ползет вверх по лестничным балясинам, а большие тонированные окна с замысловатым рисунком панелей, хотя и чистые, немного посерели из-за смога, который они впитывали годами. Другой показательный пример - это лифт - из лифта доносятся какие-то зловещие скрипучие звуки, а затем двери открываются, медленно, неровно, словно устало. Когда двери полностью открываются и Дазай собирается войти внутрь, его поражает довольно неприятный запах. Тот, который трудно определить с какой-либо точностью; сладкий и ужасно синтетический - до такой степени, что у него начинает чесаться в носу. Он приходит к выводу, что это, вероятно, чистящее средство, которое должно пахнуть яблоками. Он также приходит к выводу, что не может с этим справиться и что на самом деле он не так уж сильно ненавидит физические упражнения. И поэтому вместо подъема на лифте он выбирает лестницу. Осаму поднимается на второй этаж медленным, но ровным шагом, оставляя за собой дорожку из капель воды. Он не утруждает себя стуком, когда подходит к деревянной двери, просто толкает ее и входит во всей своей мокрой красе. Приглушенный разговор, в который вторгается Дазай, немедленно стихает, и в комнате воцаряется тишина. Трепетная тишина. Несколько сотрудников агентства собрались вокруг столов из красного дерева. Чуя и Ацуши сидят по одну сторону стола, оба с карандашами в руках и склонившись над листом бумаги. С точки зрения Дазая, это выглядит так, будто они вместе работают над рисунком дракона. По другую сторону стола Ёсано занимает два стула - откидывается на один и изящно кладет ноги на другой - скрестив лодыжки и сидя на подушке. Куникида стоит в конце стола, прямой, как палка, и уперев руки в бока. Свет отражается в его очках, а властностью так и веет в его позе. Чуя первым нарушает молчание. - Я говорил тебе звонить мне, когда ты закон.... - Дазай-сан, вы весь мокрый. Вы в порядке? - Ацуши прерывает его, вскакивая со своего места, пересекает комнату и оказывается прямо рядом с Осаму. Его большие, яркие фиалково-золотистые глаза широко раскрыты от беспокойства. - Я принесу вам полотенце и сменную одежду. Следуйте за мной. Он подталкивает Дазая к двери, которая, предположительно, ведет в какую-то подсобку. Дазай охотно следует за ним, потому что, хотя ему и нравится быть в центре внимания, он слишком тщеславен, чтобы оценить, насколько сильно его мокрой тушкой заинтересованы окружающие. - Это так мило с твоей стороны, Ацуши-кун... Раздается скрежет отодвигаемого стула, и секундой позже Чуя преграждает им путь. Как вообще ему удается двигаться настолько быстро - находится за пределами Дазаевого понимания. И почему рядом с Накахарой сердцебиение Осаму учащается также находится за пределами его огромного интеллекта. Глаза Чуи сужаются в щелочки, когда они фокусируются на Ацуши. - Что значит, ты принесешь ему сменную одежду, мы не храним запасную одежду где попало, - чуть ли не кипит он. Ацуши поворачивает голову, его глаза мечутся по сторонам, как будто ищут подходящий и уверенный ответ. - Эм... но...? У меня есть. - Это не сработает, - парирует Чуя, вскидывая руки в воздух. Его разочарование соответствует его волосам, которые развеваются вокруг его головы подобно огненному нимбу. - Что значит, это не сработает? Это должно сработать, - отвечает Ацуши, указывая на Дазая, - посмотри на него, он дрожит. Он не может ходить в мокрой одежде. Чуя скрещивает руки на груди. - У тебя нет ничего, что подошло бы этому высокому столбу, - заявляет он. Его настроение кажется значительно более раздраженным, чем можно объяснить идеей плохо сидящей одежды. Дазай глубоко и театрально вздыхает. - Я уверен, что все будет хорошо! А теперь, Чуя, не мог бы ты отойти с дороги? Чуя хмурится, но соглашается, отступая в сторону и позволяя им пройти. Ацуши показывает Дазаю то, что похоже на кладовку. Для своих небольших размеров здесь слишком много вещей: большой круглый стол посередине, мини-холодильник в углу, шкафчики вдоль задней стены и большая картонная коробка, доверху наполненная сладостями (на ней записка, написанная самым изысканным почерком, которая гласит "Закуски на скорую руку". Даже не думай прикасаться к моей заначке без разрешения" - Ранпо). Пространство освещено двумя потрескивающими и мерцающими лампами дневного света, которые светят примерно на миллион ватт, что слишком ярко, по мнению Дазая. Он слегка щурится, пытаясь приспособиться к морю слепящего света, который падает на него, просачиваясь прямо через глаза в мозг, как какой-то яд. Это причиняет боль. Ацуши, которого, похоже, не беспокоит неестественная степень яркости, достает запасной комплект одежды из одного из шкафчиков. Он состоит из пары черных вельветовых брюк и белой рубашки. Судя по всему, ни то, ни другое не подойдет, но Дазай все равно принимает смену одежды с благодарной улыбкой. Дазай достает из карманов свои немногочисленные пожитки и кладет их на стол: ключи, удостоверение личности, подарок от Коё и свой телефон. Каким-то чудом его телефон, похоже, в хорошем состоянии. Экран немного затуманен, но штукенция все еще работает, несмотря на то, что наполовину утоплена, так что Дазай считает это большим успехом. Он начинает снимать пальто, которое прилипает к нему, как мокрые, тяжелые ножны, и все вокруг потихоньку начинает все сильнее раздражать. Сняв пальто, он позволяет ему упасть на землю. При падении оно издает довольно отвратительный звук, похожий на плеск. Он опускает взгляд на свои руки, бинты выглядывают из-под манжетов рубашки. Затем Осаму поднимает голову и обнаруживает, что Ацуши уже смотрит на него остекленевшими глазами, которые тот быстро отводит, чтобы посмотреть в землю, как будто его поймали за чем-то неприличным. - Прости, - бормочет он полуобкусанными губами, выражение его лица странное и извиняющееся, он выглядит и звучит как идеальная картина жалкого человеческого существа. Это довольно очаровательно и Дазай начинает понимать, почему Акутагава неравнодушен к седовласому детективу - у них много общего. Дазаю следует немного усерднее поработать над этим - они оба ужасно подходят друг другу. - Не нужно извиняться, - успокаивает Дазай. Ацуши, кажется, все еще сосредоточен на том, чтобы смотреть себе под ноги, но все же бормочет в ответ: - Я наверное должен оставить тебя наедине с этим. - Он разворачивается и тянется к двери. - Подожди секунду, - говорит Дазай, - я хотел тебя кое о чем спросить. Протянутая рука Ацуши опускается. - В общем... - размышляет Дазай. - Вы, ребята, постоянно попадаете в неприятности, не так ли? Вам, думаю, нужны медикаменты и другие средства, чтобы вас потом подлатать после заданий, верно? - Мы... эм. О чем вы спрашиваете? И есть еще одна общая черта тигра с Акутагавой - они оба слишком много думают, поэтому очень сильно плаваю в словесной выражении своих мыслей. И поэтому Дазаю с ними приходится говорить все прямо, буквально подразумевая именно то, что он сказал. Что за рутинная работа. - У вас где-нибудь в этом здании есть бинты? - Ой. Да, я уверен, что у Ёсано-сенсей есть немного в ее лазарете, я спрошу у нее. Сейчас вернусь, - говорит он, и в его голосе звучит такой энтузиазм, что Дазаю приходится наградить его одной из своих самых правдоподобных улыбок. Накаджима уходит, а Дазай ждет, неподвижный, как статуя, слегка сцепив руки перед собой. Мокрая одежда с каждой секундой становится все более неудобной, и единственное решение избавиться от ужасного ощущения липкости влаги - стоять совершенно неподвижно и притворяться, что все в порядке. Дазай довольно часто использует этот подход - это то, что помогает ему проходить через ситуации, в которых он предпочел бы не оказываться - подобно страусу, уткнувшему голову в землю, он позволяет своему сознанию выскальзывать из своего тела в пространство. Раздается стук в дверь, и Дазай выходит из своего небольшого транса. Он старается придать своему лицу что-то подобающе человеческое ради Ацуши. Вот только в комнату входит не Ацуши. Дверь распахивается с громким стуком, от которого, кажется, сотрясается все здание. Вспыхивает красноватый свет, а затем в комнате появляется Чуя. В руках у него больше рулонов бинтов, чем обычно Дазай тратит за целый месяц. Осаму расслабляется. - Ты использовал свою способность, чтобы открыть дверь? - спрашивает он. - Да. Это проблема? Дазай смеется, и, к его изумлению, смех почти полностью искренний; неконтролируемый в том, как он пронизывает его, мягко прогоняя вялость из его разума и тупую боль из костей. - Нет, конечно, нет. Просто поражаюсь тому, насколько силен Чуя. В следующий раз используй поменьше силы. Чуя бросает рулоны бинтов на стол. - Держи, мистер бинтовой транжира. - Он выдает полуулыбку, которая слишком самодовольна, чтобы быть милой, так что Дазай не знает, почему в ответ у него все переворачивается в животе. Игнорируя странное поведение своего предательского тела, он начинает снимать мокрую рубашку. Он рад, что у него есть чем занять руки, даже если его пальцы возятся немного дольше обычного, когда он расстегивает ее. Мини-холодильник тихо жужжит в углу, а лампочки продолжают свой потрескивающий разговор. И вдруг в полной тишине слышится голос Чуи. - Почему ты вообще носишь бинты? - Дазай вскидывает голову, чтобы посмотреть на Чую, который зажимает рот рукой, как будто сказал что-то ужасное; как будто задавать такие вопросы - является большим проступком. - Ты не обязан отвечать на это, - сразу же полушепотом произносит он, его тон низкий и раскаивающийся - почти настолько незаметный, что теряется в фоновом шуме. Дазай лениво теребит пуговицу на своей рубашке. - А почему я могу не отвечать? - спрашивает он. - Потому что это личное, нет? Дазай опускает взгляд на свои руки. Они кажутся такими далекими. Он долго колеблется, но затем отвечает: - Это не имеет большого значения, так что, если ты хочешь знать...? - Да. - Голос Чуи звучит нетерпеливо и нерешительно одновременно, он настолько искренний, словно уже заранее обещает держать обет конфиденциальности. Дазай улыбается и старается придать своим чертам немного игривости. - С помощью бинтов можно решить любую серьезную проблему, - объясняет он. - Это... хм, - Чуя замолкает, потирая подбородок и озадаченно глядя на Дазая, делает глубокий вдох, а затем добавляет. - Я полагаю, это правда в метафорическом смысле. - Да, я могу быть очень поэтичным, когда захочу. Чуя задумчиво улыбается. - Но это не вся правда, верно? В этом моменте есть неуверенность, почти болезненная, она впивается когтями в плоть Дазая и оставляет кровавые царапины по всей его спине. Осаму не знает, что ему ответить, но он должен хоть что-то сказать. - Нет, - продолжает он, улыбка становится кривой. - Правды - редкие и загадочные маленькие существа. Я дам тебе знать, если когда-нибудь поймаю одного из них. Чуя хмыкает, он выглядит собранным, готовы уйти, и поворачивается к двери. - Я пойду поищу сумку для твоей мокрой одежды, - говорит Накахара. - Ладно. Дазаю, наконец, удается освободиться от рубашки, он стаскивает ее с рук и чувствует себя во многом как змея, сбрасывающая слой кожи. Она влажная, липкая и неудобная до такой степени, что он немного теряет рассудок, появляется ощущение, которое посылает волны напряжения по всему его мозгу. Процесс снятия мокрых бинтов и повторного наложения сухих выполняется с отработанным изяществом - в процедуре есть методичность, которую он находит удивительно успокаивающей. Он закрывает глаза, потому что яркий свет, льющийся сверху, как умирающая звезда, ослепляет его. Однако даже без визуальных подсказок ему требуется не больше минуты, чтобы закутаться с головы до ног. Без всякой видимой причины он затягивает бинты чуть туже, чем обычно. Затем приходит очередь незавидной одежды Ацуши. Из выданного набора вещей ему не подходит ничего - рубашка слишком тесная, по мнению Дазая, а брюки немного коротковаты, но, по крайней мере, в них сухо. Он тянется за подарком, который получил от Коё, и открывает его. Внешняя коричневая оберточная бумага, конечно, сильно промокла - до такой степени, что почти распадается, но внутри он находит пару носков, защищенных тонкой водонепроницаемой пластиковой пленкой, которая, похоже, защищала их от дождя. Они пастельно-фиолетовые с маленькими белыми звездочками и невероятно мягкие. Кроме того, это, пожалуй, лучший подарок, который он когда-либо получал. Он надевает их, а затем снова закрывает глаза, лишая себя визуального восприятия и сосредотачиваясь на мягком хлопковом облаке, окутывающем его ступни. Раздается громкий стук в дверь, а затем доносится голос Чуи. - Могу я войти? - Конечно, заходи, Чуя. Я уже в благопристойном виде. - Дазай снова открывает глаза, прищуривая их, чтобы не позволить слишком большому количеству света затопить его рецепторы. Чуя держит в руке мятый пластиковый пакет от Ито Йокадо. - О, - выдыхает он, - тебе дискомфортно из-за света? Он указывает на две враждебно настроенные флуоресцентные лампы. Дазай неопределенно пожимает плечами. - Нет, меня это не беспокоит. Он пытается перестать щуриться, но его глаза мгновенно начинают слезиться, и это, вероятно, еще хуже. - Просто здесь немного неуютно светло, не так ли? Рука Чуи начинает светиться красным от его способности, и воздух становится тяжелым, шипящим, как молекулярное облако, распадающееся на все более мелкие кусочки. Свет мигает пару раз, а затем значительно тускнеет. У Дазая чуть не отвисает челюсть, прежде чем его самосознание возвращается, напоминая ему, что он не должен выглядеть таким немым. - Как ты это сделал, Чуя? - Что? - Приглушил свет. - С помощью способности? - Но как? Способность ведь не может такое делать.... - ... почему нет? - Ток - это поток заряженных частиц-электронов под воздействием напряжения, но даже при том, что электроны имеют массу, они слишком малы, чтобы обладать большим гравитационным полем. - И? - спрашивает Чуя, очевидно, не понимая, к чему клонит Дазай с объяснением. - Это должно быть невозможно, так как же ты это сделал? Чуя снова пожимает плечами. Дазай прищуривает глаза. - Чтобы повлиять на протекание тока в цепи, ты должен преодолеть силу, создаваемую напряжением или источником. Это то же самое, если бы ты пытался изменить траекторию поезда, просто слегка подув на него. Это невозможно. - Не невозможно - я просто сделал это. Я не знаю, как я это сделал, но я сделал, и ты видел это своими собственными глазами, так что... - То есть, ты используешь свою способность, не зная, как она работает? Ты странный. Чуя скрещивает руки на груди. - И это говорит тот, кто разбирается в механике автомобилей, но не умеет водить? Думаю, из нас двоих, я как раз тот, кто находится на правильной стороне баланса между теорией и практикой. Чуя расцепляет руки и смотрит на Дазая с игривым блеском в глазах, синева его радужек сияет, как два солнца, отраженные в океане. - Почему ты вообще так много знаешь о гравитации? Вопрос поражает Дазая, как пощечина мягкой рукой прямо в лицо: неожиданный, насмешливый и возникший слишком быстро, чтобы он успел что-либо предпринять, для предотвращения этого. Он начинает отвечать, зная, что должен это сделать. - Не льсти себе, - говорит Дазай подходящим беспечным тоном. - Это не имеет никакого отношения к тебе или твоим способностям, я просто очень умный. - О, правда? - спрашивает Чуя с дразнящими нотками в голосе. Тот, который очень нравится Дазаю, что он никогда не признает. И поэтому он вообще отказывается что-либо говорить, но потом ему все равно приходится отвечать. - Однажды, давным-давно, я смотрел документальный фильм по физике, и мой гениальный мозг сохранил эту информацию. Вот и все. - Его безразличного тона должно быть достаточно, чтобы ложь показалось искренней правдой, но Чуйя не выглядит убежденным. - Как скажешь, Скумбрия. - Как скажешь, - раздраженно дразнит его Дазай и берет предложенный пластиковый пакет. Прежде чем положить туда вещи, он нюхает его, чтобы понять, какие ужасные вещества могли в нем лежать до этого, и определить, достоен ли он его мокрой одежды. От пакета пахнет в основном пластиком, что не настолько удивительно или оскорбительно, чтобы он отказался от него, и поэтому Осаму бросает в него свои мокрые тряпки и бесцеремонно бросает все это в угол. Чуя бросает взгляд на дверь. - Ты готов снова встретиться лицом к лицу с толпой? - Наверное, я не знаю. - Дазай смотрит на себя сверху вниз, чтобы оценить свое нынешнее состояние. Он не оценивает его достаточно высоко. - Могу ли я вообще выйти на улицу в таком виде? Чуя морщит нос. - Что ж, тебе придется, но если ты спрашиваешь меня, думаю ли я, хороши ли ты выглядишь в этом, - Чуя пробегает взглядом по белой рубашке, которая неудобно облегает бинты Дазая, - тогда ответ отрицательный. Дазай надувает губы. - Это грубо. - Я просто не думаю, что это твой цвет... Дазай моргает пару раз, а затем впадает в легкое, текучее состояние веселья - это действительно самое неубедительное оправдание для объяснения, которое он когда-либо слышал. - Она белая, Чуя. Я все время ношу белые рубашки, и ты никогда раньше не жаловался. Чуя скрещивает руки на груди, как будто пытается создать защитную броню. Его пальцы впиваются в рукава свитера, а костяшки слегка белеют. - Ну, - говорит он ровным и бесцветным голосом. - Теперь у меня с этим проблема. - Тебе действительно не нравится мысль о том, что я надел одежду Ацуши-куна, не так ли? Почему? В чем проблема? Чуя отводит взгляд. Его губы поджаты, как будто он пытается сжать их вместе, чтобы слова, которые вертятся у него на кончике языка, не сорвались ни в коем случае. - Знаешь, - щебечет Дазай, в его тоне сквозит озорство. - Если у тебя есть проблема, ты должен что-то с этим сделать. Своей мелочностью ты его не прогонишь... Я думаю, тут нужно чуть больше действий». Он с вызовом вздергивает подбородок, стараясь вложить в свою кривую улыбку обещание больших вознаграждений. Осаму смотрит прямо в глаза Чуи, наблюдая за расширенными зрачками, плавающими посреди темно-синего моря. Моря, в котором Дазай изо всех сил пытается удержаться на плаву. Он пытается заставить Чую принять вызов. Чуя подходит ближе, и, несмотря на постоянное активное действие "Неполноценного человека", которое обычно поглощает все вокруг и превращает в ничто, Дазай чувствует, как частицы вокруг него становятся тяжелее, гравитация давит на саму ткань реальности, как утяжеленное одеяло. - А тебе, - бормочет Чуя низким голосом, который звучит столь же опасно, сколь и соблазнительно. - Следует научиться вежливо просить. Дазай задыхается от напряженности момента, и это странно пьянящее чувство, сильно сбивающее с толку, до невозможности чудесное. - Что вы имеете в виду? - Если ты чего-то хочешь, ты должен попросить об этом. Это нелепо. Дазай не просит того, чего хочет сам, он находит способ заставить людей думать, что они хотят дать ему это. - Как ты думаешь, чего я хочу, Чуя? - спрашивает Дазай, искренне заинтригованный. Для него довольно необычно так свободно принимать свои прихоти, как он, кажется, делает это с Чуей; так смело хотеть вещей, не опасаясь, что они будут отняты у него в тот момент, когда он к ним прикасается, и ему любопытно, насколько все желания его тонкого сердца очевидны для Чуи. Тишина, настолько леденящая, что Дазай практически видит, как его дыхание превращается в туман, опускаясь на них. И затем Чуя ухмыляется. - Ацуши был прав - ты мерзнешь. Твои губы почти синие. Дазай хмурится. Да, ему холодно, ну и что? Он мнит себя хладнокровным существом, совершенно неспособным производить тепло собственного тела. - Холод мне привычен, - говорит он, хотя ему кажется, что это неправильные слова. Он не знает, как объяснить, до какой степени он зависит от своего окружения в обеспечении тепла, особенно когда оно часто этого не делает. Не знает, есть ли способ хотя бы подумать об этом, не впадая в спираль жалости к себе. Чуя качает головой. - Ты упускаешь главное, - говорит он. - Просто признай, что хочешь согреться. Быстрым движением он стягивает через голову свой уродливый безразмерный свитер и швыряет его в Дазая. - Держи, неудачник. Надень это. Целую секунду Дазай раздумывает, не устроить ли сцену, но отказывается от этой идеи. Он считает, что фиолетовый подходит ему не больше, чем белый, но свитер подходит к его носкам, и он пахнет цитрусовыми и табаком, так что он наденет его. Он натягивает худи через голову и поправляет волосы. - Это очень мило с твоей стороны, Чуя. Ты полностью застал меня врасплох. Не знал, что ты хороший человек. Чуя щиплет себя за бровь. - Пожалуйста, просто заткнись. Он поворачивается и открывает дверь, быстро проходя через нее и оглядываясь через плечо, чтобы проверить, следует ли за ним Дазай. - Ты так сильно меня раздражаешь и я даже не знаю, почему вообще до сих тебя терплю, - ворчит он, хотя в его голосе больше веселья, чем истинной злости. Дазай наклоняется ближе к уху Чуи. - Это потому, что ты меня очень люююююююбишь, - шепчет он и маниакально смеется, когда Чуя пихает его острым локтем в ребра. Тем не менее, секунду спустя Накахара неуверенно улыбается. - Мой свитер хорошо смотрится на тебе, - признает он, и это звучит немного неохотно, но Дазай, тем не менее, ценит комплимент, поэтому улыбается в ответ так мило, как только может. Он не совсем понимает, почему Чуя такой милый, но он также не против побыть раздражающим бездомным котенком, которого детектив не может перестать гладить.

***

Они возвращаются в главную комнату, идя рядом друг с другом. К Дазаю словно приходит осознание реальности, когда они вместе входят в помещение. Куникида, кажется, задыхается под тяжестью разочарования, которое заставляет его смотреть в окно, как удрученного моряка, который месяцами не видел земли. Ацуши сидит в кресле, сгорбившись, ничем не занятый, кроме как ковырянием ногтей и бросанием обеспокоенных взглядов на спину Куникиды, а Ёсано все еще сидит на своих стульях, ее руки заняты чисткой острой конусообразной штуковины, которая, как предполагает Дазай, является медицинским инструментом. Такого он никогда не видел раньше, и уж точно не хотел бы знать, какова его функция. - Как пациент, сенсей? - спрашивает Дазай. Есано поднимает взгляд, в ее глазах пустота и разочарование. - Скучно, - вздыхает она. - Он снова спит... в полном порядке. Был в порядке, даже когда он вошел. Несмотря на чудовищный уровень наркотиков в его организме, для его сердца не было никакой опасности вроде сердечного приступа, судорог и тому подобного. - Она снова тяжело и удрученно вздыхает. - Он полностью поправится сам и без моего специального лечения. Дазай серьезно кивает. - О, это точно скукота. По праве, он думает, что Канеко очень повезло, что он не нуждается в особом лечении Ёсано, но он не высказывает этого вслух. Осаму опускается в кресло и делает свитерные лапки из огромной толстовки Чуи. Она до невозможности удобная, и он всерьез подумывает о том, чтобы украсть ее. Есано искоса смотрит на него с ужасно понимающей улыбкой на губах. Дазай отвечает ей непонимающим взглядом. - Что? - хрипит он. - О, ничего. - Она еще больше откидывается на спинку стула. - Просто подумала, что свитер Чуи-куна подходит тебе больше, чем ему самому. - Это неправда, - ворчит Накахара глубоким голосом, похожим на отдаленный гром. Есано отвечает с невозмутимым видом: - Он слишком огромный для тебя, Чибико, и ты это знаешь. Дазай чувствует, как смех клокочет у него в горле. - Не волнуйся, Чибико, - улыбается он, - дело не в тебе. Это просто мой удивительный дар - заставлять все, что я ношу, выглядеть на мне великолепно. - Он вскидывает руку в воздух и начинает обмахиваться ею. - Просто слишком хорошо выгляжу, понимаете - я имею в виду, за исключением тех случаев, когда я одет в белое, верно? - Он подмигивает Чуе. - В любом случае, держу пари, я мог бы даже сделать так, чтобы обычные очки Куникиды-сана выглядели хорошо. “Мои очки не обычные, - усмехается Куникида. Дазай смеется ему в лицо и быстро протягивает руку, чтобы сорвать очки прямо с лица мужчины. - Они самые простые! - заявляет он, надевая их, точно зная, насколько раздражающе он себя ведет. - Только тот, кто обладал бы таким же необузданным обаянием, как у меня, мог бы и их красиво и правильно носить. - Прошу прощения? - чуть ли не визжит Куникида, его голос и правда похож на визжащую сирену. Это звучит так, словно включились все его первобытные инстинкты, и на целую секунду Дазай решает быть добрее к нервам бедняги. Затем он решает, что было бы полезно слегка сбросеть с Куникиды спесь за его жесткое поведение. - Вы прощены, - отвечает он, легкомысленно махая рукой. Ёсано фыркает. Она, кажется, единственная зрительница, которая по-настоящему наслаждается шоу. Ацуши выглядит дико озадаченным этой сценой, а Чуя - совершенно обиженным, он дергается и сильно краснеет - довольно интересная реакция, которую Дазаю хотел бы проанализировать и изучить немного поподробнее. - Что ты думаешь, Чуя? Я выгляжу в них довольно эффектно, не так ли? - Накахара сглатывает, но ничего не отвечает. От него исходит недоумение, как эмоциональный эквивалент переваренного риса - липкого и бесполезного. И все же Дазаю хочется вонзить в него зубы. Он опускает подбородок и всматривается поверх оправы очков. - Ах. Позвольте мне истолковать ваше молчание как согласие. Чуя выглядит так, будто у него вот-вот случится нервный срыв, глаза стекленеют, а самообладание оказывается полностью потерянным. Он открывает рот, как будто собираясь ответить, но затем снова закрывает его, предоставляя Дазаю еще больше маневров для интерпретации. Ёсано извергается шквалом неконтролируемого смеха. - Ладно, дети, хватит! - заключает она и срывает очки с носа Дазая. - Они небезопасны для работы, и я их конфискую". - Они нужны мне! - визжит Куникида, его лицо покрывается красными пятнами от гнева. - Ах да. - Акико бросает их обратно мужчине, который ловит их одной рукой и немедленно принимается за дело - полирует линзы очков краем рукава. - Итак, - говорит он, когда очки вымыты до блеска и их снова можно надеть. - Может, продолжим наше обсуждение? Мы и так выбиваемся из графика. Он поправляет очки еще раз и постукивает ногой в очень пассивно-агрессивной манере. Дазай приятно улыбается. - Да, конечно. И могу я просто сказать, что с вашей стороны было очень мило подождать меня, прежде чем начать собрание. - Мы уже начали, когда ты ворвался сюда, как капитошка. - Ой? И что было решено на совещании? Напряженное выражение лица Куникиды мало что говорит в качестве ответа, но Ёсано спешит это сделать вместо него. - Ничего особенного, - говорит она, сосредоточив внимание на медицинском инструменте в своих руках. - У нас нет никаких надежных зацепок, которые могли бы помочь нам установить личность вора, поэтому мы вроде как просто ждали, когда ты появишься - Чуя-кун сказал, что ты был занят вынюхиванием полезной информации”. Дазай сияет, приятно не удивленный, услышав, что встреча на самом деле началась не без него. - Чуя был бы прав, - говорит он, - хочешь послушать об этом? Он ставит локти на стол и наклоняется вперед, чтобы опереться подбородком о сложенные домиком пальцы. Когда он наклоняет голову вперед, волосы падают ему на глаза, так что он не может как следует оглядеться, чтобы убедиться, что привлек всеобщее внимание. Тем не менее, он знает, что делает - он чувствует, как они наблюдают за ним, и ощущает их общий интерес, словно маленькие иголочки, покалывающие его кожу. Чуя садится на противоположной стороне стола, прямо в поле зрения Дазая. Они встречаются взглядами. - Мочи. Что у тебя есть для нас? - спрашивает Накахара. - У меня есть довольно хорошее представление о том, где найти вора. Он работает не один - он якудза. Я не знаю, где картина, но мое лучшее предположение, что они попытаются продать ее на черном рынке. - Откуда ты знаешь? Дазай пожимает плечами. - Просто нужно определить мотив. - У этих парней мотивом всегда является власть, - говорит Ёсано. Дазай кивает. - И в этом случае власть приходит в форме денег. - Разве так не всегда? - спрашивает Ацуши неуверенно и слишком мягко. Осаму удивленно качает головой. - Вовсе нет. Только люди, у которых нет денег, могут предположить, что богатство ведет к власти. - О, - выдыхает Накаджима, а Чуя хмуро смотрит на Осаму, как будто он только что сказал что-то не то. Дазай не может придумать, что бы это могло быть, ведь он просто всего-навсего констатировал факты. - В любом случае, - заявляет он без раскаяния. - Ни одна из подозреваемых преступных организаций не работает по контракту, так что кража картины не была работой по найму. Это означает, что тот, кто ее украл, все еще владеет ею. Никаких требований о выкупе не поступало, так что они, вероятно, намерены выставить картину на аукцион на черном рынке. Куникида изучает Дазая оценивающим взглядом. - Если бы они пытались продать ее с аукциона, разве мы бы не услышали об этом? Дазай приподнимает бровь. - Сделки на черном рынке не объявляются публично. - Ну, нет, но... разве ты не знал? Разве это не то, о чем ты слышал, будучи мафиози? Дазай вздыхает. Похоже, ему приходится еще и объяснять, как работают подпольные аукционы. - Нет, рекламирование такого события является рискованным делом, потому что кто-то может обратиться к власти. Такого рода мероприятия не являются открытыми - вы получаете на него особое приглашение. Если они умны, то позаботятся о том, чтобы не приглашать никого, кто может быть хотя бы отдаленно связан с Портовой Мафией или даже с Йокогамой. Этот конкретный аукцион, вероятно, будет ориентирован на дилеров с иностранными клиентами. - И что дает тебе основание так думать? - Картина, столь известная как "Великая волна", вряд ли заинтересует кого-нибудь из японцев. Что бы покупатель сделал с ней? Повесил бы у себя в холле?" - Ну... - Они не могут показать ее посетителям, потому что те сразу поймут, что она украдена, а также никто не заинтересован в том, чтобы владеть картиной, которую приходится прятать. Поэтому ее вряд ли будут продавать в пределах нашей страны. - Это имеет смысл, но разве тебе не кажется, что даже за пределами Японии найдут люди, которые поймут, что с картиной, так сказать, далеко не все прошло законно? - Нет. По крайней мере, в Европе и Америке любители искусства слишком заняты заботой об украденных картинах Ван Гога, чтобы тратить нервные клетки на что-то еще... В любом случае, я уверен, что как только мы найдем вора, он сможет сказать нам, где и когда состоится этот аукцион. - Я не слишком уверен в этом. Разве стукачество не противоречит кодексу якудза? - Так и есть. Говорят, что те, у кого развязаны губы, умирают первыми, - признается Дазай с беззаботной улыбкой на лице. - И да, большинство уважающих себя якудз скорее умрут, чем выдадут ценную информацию врагу, но это не должно быть проблемой - я не думаю, что есть хоть один заложник, который отказался бы говорить, если бы я задал ему вопросы. Брови Куникиды недовольно сходятся. - Мы не одобряем такие методы в ВДА, - шипит он, поток слов вырывается их него, как резкий порыв ветра. Дазай наклоняет голову, невинный, как весенний цветок, колышущийся на ветру. - Какие методы? - Какой бы метод в случае если ”пленных не брать", не применяли бы ваши люди из Мафии. - О, Куникида-сан, - поет Дазай, прекрасно зная, что его кривляния вызывают у мистера идеалисты волны раздражения. - Так легко спрятаться за фальшивой маской морали. - Он откидывает волосы с лица, сверля Куникиду глазами. - Гораздо труднее смириться с тем, что грань между правильным и неправильным так же размыта, как грань между хорошим и плохим. - Я прекрасно разбираюсь в хорошем и плохом, - возражает Куникида. Дадзай мурлыкает дальше. - "Великая волна" - это произведение искусства, представляющее японскую историю и культуру. Разве не было бы плохо, если бы нам не удалось вернуть ее? Правый глаз Куникиды нервно дергается. - Конечно. - выкрикивает он стальным голосом. - Это будет большая потеря, и агентство сделает все, что в наших силах, чтобы вернуть картину. Доппо наклоняется вперед. Даже когда он сидит, в его присутствии чувствуешь себя маленьким и слабым, Куникида обладает властью, которая, вероятно, должна внушать уважение, но Дазай не склонен воспринимать Куникиду серьезно - в основном он находит этого человека очень забавным. - Однако, - говорит Куикида, и это слово тяжело повисает в комнате. Не ясно - обещание ли это или предупреждение. - Я не позволю вам продвигать ваши собственные планы. ВДА останется в стороне от Мафиозного бизнеса, и эта операция будет проводиться полностью на наших условиях. Вы вольны помочь нам, если захотите, но при том, что будете подчиняться нашим приказам. Понятно? Дазай качает головой. - Я думаю, мы неправильно понимаем друг друга. Я здесь как представитель кооператива Мори, что является полностью легальным бизнесом. Куникида не выглядит впечатленным. - Который, как оказалось, неразрывно связан с Портовой мафией, самой нелегальной подпольной организацией в городе. Дазай слегка пожимает плечами. - Давайте не будем зацикливаться на наших различиях. Пока у нас есть общая повестка дня, я уверен, что наше партнерство будет работать исправно. Кроме того, кто сказал, что ваш способ ведения дел противоречит моему? Вы даже не слышали, какой подход я собирался предложить. Куникида, в образе веселой сосульки, с вызовом задирает подбородок. - И что ты собирался предложить? Дазай просиял. - Так рад, что ты спросил! На самом деле я собирался предложить очень простой план: во-первых, мы находим местонахождение картины, и, во-вторых, мы забираем ее обратно настолько незаметно, насколько это возможно. Никаких жертв, никакого шантажа, никакого насилия или принуждения любого рода. Куникида моргает, медленно и тяжело, с чем-то похожим на удивление. - Это звучит… на самом деле неплохо. Кажется, он не хочет признавать, что это приемлемая идея, но Осаму все-таки уговаривает его и теперь может считать это своей победой. - Правда неплохо? Все, как правило, идет довольно гладко, как только все соглашаются просто следовать моему плану и признают, что я всегда прав. Чуя прочищает горло и вмешивается в разговор. - Позволь мне прояснить ситуацию, - говорит он, - ты думаешь, мы сможем найти вора и просто так заставить его сказать нам, где хранится картина. - Ну, нет. Не просто так, но это возможно. - И тогда мы... что? Просто пойдем на аукцион на черном рынке и заберем картину так, чтобы никто не заметил? - В этом вся суть, да. - Это должна быть более масштабная операция, - говорит Куникида, слова вырываются сквозь стиснутые от напряжения зубы. - Нам нужно убедиться, что все, кто причастен к незаконной торговле произведениями искусства, будут переданы властям и т... - Нет, - перебивает Дазай, не в силах больше слушать эту чушь. - Все, что нам нужно сделать, это найти картину и вернуть ее. - Это не имеет никакого смысла. Мы, по крайней мере, должны арестовать того эспера, который украл картину. Если мы этого не сделаем, он может просто вернуться и сделать это снова, замаскировавшись под кого-то другого! - Дело не в этом. В Японии полно эсперов, достаточно сильных или сообразительных, чтобы ограбить музей… посмотри на Чую, кто бы остановил его, если бы он попытался это сделать, а? Он указывает на Чую, который краснеет и в целом выглядит довольно застенчивым от признания. Это восхитительно, и Дазай почти забывает о разговоре, в котором пытается принять участие, пока голос Куникиды не выводит его из оцепенения. - Но мы не можем просто отпустить преступников на свободу! Дазай воздерживается от того, чтобы закатить глаза в ответ на бессмысленную моралистическую чушь. - Послушай, - говорит он медленно и сдержанно. - Это не более чем игра за власть, и лучше всего вести ее тайно. Ответственная группировка якудза пытается проникнуть на нашу территорию, и все, что нам нужно сделать, это дать понять, что им это с рук не сойдет. Они смелые, но не тупые - если мы вернем картину, они не попытаются украсть ее снова. Куникида хмурится, но, должно быть, он с пониманием отнёсся к его логическим мыслям, поэтому согласно кивает. - Итак, - говорит Чуя, - где нам найти того ублюдка, который украл картину? - Следи за языком! - делает выговор Куникида. Чуя просто отмахивается от него, все еще не сводя глаз с Дазая. - Расследование по наркотикам помогло мне сузить зону поиска до центра Токио, - сообщает Дазай, а затем делает паузу для драматического эффекта. Он глубоко вздыхает и продолжает говорить своим лучшим голосом рассказчика. - Из созданного нами профиля преступника мы знаем, среди прочего, что у него есть собака. Лакомство для собаки, выпавшее у него из кармана, указывает на то, что ему нравится брать ее с собой в места, где ей разрешено гулять без поводка - если бы она была на поводке, ему не нужно было бы мотивировать ее лакомствами, чтобы заставить прийти, когда ее позовут. Чуя улыбается, похоже, понимая, к чему все идет. - А сколько в Токио парков для собак? - В центре Токио есть только один, "Рай для собак". Я предполагаю, что именно там он выгуливает свою собаку. Я надеялся пойти туда завтра утром и подождать его - он обязательно выйдет со своей собакой в какой-то момент в течение дня. - Хорошо, и что мы ищем? Ты знаешь, как он выглядит? - Нет, но мы знаем, что он левша, и мы знаем, что у него есть белая собака. Дазай поворачивается лицом к Ацуши. - Ты понюхал собачью шерсть, которую принес Чуя, Ацуши-кун? Накаджима оживляется, когда к нему наконец-то обращаются. - Я понюхал, - нетерпеливо заявляет он, - это маленькая собачка. По-моему, пахнет как гавайский бишон. Это молодняк, ему меньше года - все еще пахнет щенком. - Замечательно, левшу с щенком белого бишона найти должно быть достаточно легко, - сияет Дазай. - Итак, кто хочет пойти со мной на наблюдение в парке? - спрашивает он, оглядывая стол и соблазнительно взмахивая ресницами в сторону членов ВДА. Он позволяет своему взгляду еще немного задержаться на Чуе. Ацуши поднимает руку. - Я бы хотел... - Я СДЕЛАЮ ЭТО, - обрывает его Накахара, и все взгляды в комнате немедленно обращаются к нему. Он пару раз прочищает горло. - Я сделаю это, - повторяет он, но уже более спокойно. Дазай хихикает. - Так мило с твоей стороны, что ты вызвался добровольцем, Чуя. Встретимся завтра утром у входа в парк? - Хорошо. - Он открывается в 8 утра. Не опаздывай. О, и я проверил прогноз, должно быть солнечно, так что захвати солнцезащитные очки. Чуя усмехается. - И это ты говоришь мне не опаздывать? Дазай отвечает подмигиванием, а затем встает со своего места и отвешивает поклон. - Значит, на сегодня собрание окончено? Ёосано потягивается. - Да, - говорит она, зевая. - Я объявляю собрание закрытым. Пора выпить. Где ты спрятал вино на этот раз, Куникида-кун? - спрашивает она, глядя на Доппо умоляющими глазами, но тот фыркает и качает головой, отказываясь отвечать. - Я нашел его раньше, - отвечает за него Чуя. - Там на кухне для персонала, под раковиной. Принесешь мне тоже стакана? - Конечно, - отвечает Ёсано, встает и с важным видом направляется на кухню. - Увидимся, Дазай-кун, - бросает она через плечо. Дазай машет ей и разворачивается на каблуках, готовый уйти с фанфарами. - Эй, - слышит он, как Куникида кричит ему вслед. Дазай оборачивается. - Да? Глаза Куникиды мечутся между Дазаем и Чуей, как мячик для пинг-понга, на его лице застыла озабоченная гримаса, характерная для помешанного на контроле, который в кои-то веки не полностью контролирует ситуацию. - Не забудьте доложить, как только найдете вора и допросите его, хорошо? - Да, сэр!- Дазай отдает честь, в то время как Чуя небрежно кивает. Дазай возвращается в кладовку, чтобы забрать свои вещи, а затем выходит из офиса ВДА с радостным "пока-пока, друзья!". Он полностью согласен с идеей спуститься по лестнице, но когда он заворачивает за угол, его путь преграждает большая тележка для уборки. Мужчина средних лет, одетый в серое, занят мытьем лестницы. Он стоит спиной к Дазаю, на нем большие наушники, и он покачивает бедрами в такт музыке, которую Дазай не слышит, но по ритму движений мужчины он предполагает, что это какая-то оптимистичная мелодия. Ему не хочется оповещать мужчину о своем присутствии, поэтому с приглушенным вздохом, который едва слышен, он возвращается и нажимает кнопку вызова лифта. Тот прибывает быстро, всю дорогу скрипя. Когда двери открываются, Дазая поражают отвратительные миазмы, исходящие из адского ящика. Он морщит нос, но храбро заходит внутрь и нажимает кнопку первого этажа. Он только надеется, что вонь не прилипнет к его одолженной одежде и не последует за ним домой. Именно тогда он слышит скрип двери и торопливые шаги. Секундой позже Чуя проскальзывает в лифт, едва успевая до того, как двери закрываются. - О, Чуя, что ты здесь делаешь? А как же вино? - Вино может подождать. Дазай чешет щеку, глядя на Чую прищуренным взглядом. - В самом деле? Ты в порядке? Это не похоже на Чую - отказываться от вина. - Я... - Чуя замолкает, и вокруг них повисает тишина. С верхней части старого лифта свисает единственная лампочка, и она светит с тусклым безразличием, не утруждая себя полным освещением помещения. Лицо Накахары выглядит скрытным, даже загадочным, наполовину укрытое тенями, но если отбросить тайны, Дазай думает, что знает, чего хочет Чуя. Его губы приоткрыты, как бархатный занавес, который вот-вот задернут, но ничего не происходит, они просто застревают в подвешенном состоянии ожидания, и у Дазая возникает ощущение, что если он в ближайшее время ничего не предпримет, то этот прекрасно продуманный момент пройдет, как будто его никогда и не было. Чувствуя, что движется сквозь тусклую дымку жара, медленно и липко, он наклоняется вперед, хватаясь за что-то, от чего не хочет отставать. И, очевидно, приведения колес в движение, какими бы медленными они ни были, достаточно, чтобы подтолкнуть Чую к действию - он бросается вперед с безрассудством, которое ему очень свойственно, и с неистовой силой врезается в губы Дазая. Затылок Осаму с глухим стуком ударяется о холодную стенку лифта, и воздух выбивается из его легких. Он издает вздох, который Чуя жадно сглатывает, прижимаясь к нему еще теснее, пока они не сливаются воедино, как две части одного и того же - руки Дазая в волосах Чуи, а руки Чуи... казалось бы, повсюду. Где-то в глубине сознания Осаму замечает, что лифт не движется. Нажал ли он кнопку остановки? Нажал ли ее Чуя? Почему Дазай вдруг ничего не может вспомнить? Кажется, что единственное, что сейчас имеет значение - это губы Чуи на его собственных. Поцелуй Накахары подобен теплой жидкой субстанции, и он эгоистично хочет украсть все это тепло, продолжать целоваться, пока не проглотит достаточно тепла, чтобы успокоить холодную пустоту внутри. Он опускает руку к шее Чуи и усиливает хватку, откидывая голову Чуи назад, чтобы углубить поцелуй. И тот повторяет каждое движение, как идеальный партнер по танцу, запрокидывая голову назад и встречая его на полпути в беспорядке из-за слишком большого отчаяния и слишком слабой координации. Дазай отстраняется на секунду, чтобы сделать прерывистый вдох, в глазах темнеет от недостатка кислорода. Между ними тонкой нитью висит струйка слюны, и это должно быть отвратительно, но Дазай находит это очаровательным. У него нет ни секунды, чтобы прийти в себя, прежде чем Чуя оказывается у его шеи, посасывая и покусывая кожу чуть выше бинтов. В животе Дазая разгорается огонь, и да, вот каково это - быть в тепле. Переполняющие чувства, точно так же, как огонь, могут быть как разрушительными, так и очищающими, и Дазай не может решить, будет ли он полностью уничтожен или очистится, но он обнаруживает, что его это не особо волнует. - Ты сводишь меня с ума, - рычит Чуя. - Это несправедливо, что ты так хорошо выглядишь в моем свитере... и в этих гребаных очках. Я не могу... - О да, тебе же это понравилось, не так ли, - говорит Дазай легким от смеха тоном и впивается пальцами в плечи Чуи. В ответ Чуя просовывает свое бедро между ног Осаму, добавляя столь ценное давление даже сквозь слои одежды между ними. Зрение Дазая расплывается по краям, и он не чувствует своего тела. Он чувствует слабость, но это совсем не плохое чувство, это все равно что парить на самом краю Вселенной. Лифт внезапно приходит в движение, и от резкого движения Накахара падает вперед, сильно прижимаясь к Дазаю. Он издает тихий стон, а затем откидывается назад, чтобы посмотреть на Дазая влажными глазами с расширенными зрачками. - Но я ненавижу видеть тебя в одежде Ацуши-куна, - бормочет он. Дазай хихикает, но это заглушается вздохом, когда Чуя наклоняется вперед, чтобы снова прикусить шею Дазая. Его дыхание касается точки пульса Дазая, как будто это слабое место, в которое он хочет вонзить нож. - Да, сделай это, - мурлычет Дазай, - отметь свою территорию. Чуя делает, как ему говорят. Он горячий и влажный, и дыхание Дазая вырывается изо рта вместе с тихим стоном. То, как колени Чуи слегка подгибаются в ответ на этот звук, - самая приятная вещь. Дазай хочет составить мысленный список всех звуков, которые выводят Чую из себя, хочет подстроить каждое свое движение так, чтобы довести Чую до края. Осаму не уверен, что когда-либо чувствовал себя таким живым, как сейчас, зажатым в объятиях Чуи, под слабым светом, который льется на них, освещая единственную каплю пота на лбу Накахары, что странно привлекательно. Вонь старого лифта смешивается с интенсивным запахом неукротимого желания, и это ошеломляет. Дазай позволяет себе стать податливым, безвольным и чувствительным. Это нехарактерная для него реакция, которую Чуя, должно быть, замечает, потому что он слегка отстраняется, дыхание все еще ощущается на коже Дазая, в глазах мерцает что-то яркое и оживленное, как в жаркую и влажную летнюю ночь, проведенную за созерцанием звезд. - Это ведь нормально, верно? - спрашивает Чуя, и Дазай собирается ответить, что это более чем нормально, но затем раздается пронзительный звонок, эхом разносящийся по тесному пространству, и двери открываются. И это совсем не нормально. Дазай поднимает голову, уставившись в коричневый потолок лифта, как будто это звездное ночное небо, которое тянется бесконечно. Какими далекими кажутся несуществующие звезды… Он тянется к руке Чуи в перчатке и подносит ее к своим губам. - Я думаю, пришло время попрощаться. Увидимся завтра, Чу-чу. - Он целует тыльную сторону ладони Чуи, все это время поддерживая зрительный контакт, поглядывая на Накахару сквозь ресницы и полностью наслаждаясь тем, как дыхание парня дрожит на выдохе. Осаму разворачивается и уходит, вскидывая руку и помахивая ею через плечо. - Adieu - mon petite détective, - говорит он, и Чуя издает сдавленный смешок, сладкий звук, который, кажется, исходит из самой глубины его сердца. - À bientôt grand mafia.