***
Когда они выходят из ресторана, свежий весенний ветерок мягко овевает их, и Дазай начинает дрожать. Тупая, дисфункциональная система кровообращения - он очень легко простужается. Он как раз собирается сунуть руки в карманы, когда Чуя тянется к его ладони, берет ее и просто... держит ее... нежно, как будто это голубенок или что-то другое, такое же пушисто-мягкое. Дазай совсем этого не ценит. Это слишком нежно, а нежно - значит неправильно. Он сделан из цельного камня, и он не заслуживает такого отношения. Он сжимает руку Чуи, и тот немедленно убирает ее. Вместо этого он перекидывает руку через плечо Дазая, прижимая к себе крепко и надежно. И вот так они идут по улице, а послеполуденное солнце светит на них в полную силу (тем не менее, оно не просвечивает сквозь тусклую дымку в сознании Дазая).***
Парк-отель "Бродячие собаки" почти до боли причудлив. Чуя, сильный Чуя, выглядит так, словно вот-вот рассыплется под напускной роскошью. Его глаза с трудом ориентируются по сторонам, отмечая хрустальную люстру, высокие вазы, до краев наполненные цветущими орхидеями, набор плюшевых стульев в западном стиле, расставленных вокруг хрупких на вид стеклянных столиков, объективно непривлекательные мраморные статуи кошек, украшающие просторное фойе. - Для отеля, в названии которого есть слово ”собаки", здесь очень много кошек, - говорит Чуя после долгой паузы. Дазай пожимает плечами, когда они обходят экспозицию сада бонсай. - Лично я думаю, что это замечательно. Мне нравится абсурдность всего этого. - Я так и думал, что ты скажешь что-то подобное, - комментирует Накахара. На его губах появляется легкая улыбка, хрустальный свет отражается в его глазах, а волосы сияют сотнями медных оттенков. И для кого-то вроде Дазая, который живет в смутном тумане отстраненности - безопасном месте, где ничто не может коснуться его, но где он также не может ни к чему прикоснуться, - присутствие Чуи кажется таким непривычно осязаемым. Таким непривычно реальным. И на самом примитивном уровне Дазай хочет к нему прикоснуться. Он протягивает руку, и Накахара, кажется, даже не удивляется, когда эта рука хватает выбившийся из прически локон. Осаму не знает, к чему он клонит этим действием - собственная рука просто выполнила его, не подумав ни секунды головой. - Э-э, - тупо произносит он, слегка потянув за локон, прежде чем сориентироваться и заправить волос за ухо Чуи. - Он мешал. - Да неужели? - Да. Он мог попасть тебе в глаза, - ответ Дазай со всем стоицизмом, на который только способен. Он просто излагает факты. Чуя смеется, беззаботно и громко. Это эхом отдается в большом фойе, и пара человек поворачивают головы, чтобы послать несколько неприязненных взглядов. - Пошли, - говорит Накахара, не слишком мягко подталкивая Дазая к лифту. Осаму нажимает кнопку верхнего этажа и отрешенно наблюдает, как закрываются двери. - Тебе ведь, на самом деле, не нравится это, так? - внезапно спрашивает Чуя, и Дазай чуть не подпрыгивает от неожиданного звука. - Что? - спрашивает он, потому что мозг не желает воспринимать подтекст вопроса Чуи. - Маленькие помещения? - уточняет парень. - Мне все равно, - говорит Дазай. Из всего, чего он мог бояться, физическое измерение пространства представляет для человека наименьшую угрозу. Так почему же ему должно быть до этого дело? - Просто мне не нравятся здешние голубовато-белые огни. Это пугает. Это похоже на место, где убивают людей, - говорит Дазай, и внутренне он очень доволен этим объяснением. Убийство кажется вполне законной вещью, которой стоит бояться. Чуя смотрит на него. В этом есть что-то очень умоляющее. Он скрещивает руки на груди, ужасно похожий на человека, который собирается высказать какую-то важную мысль, но потом решает ничего не говорить. Просто медленно выдыхает через рот и почти незаметно качает головой. Лифт останавливается с громким звуком. --Дилиииинь-- Двери открываются, и Дазай выходит первым, направляясь в номер. Он проводит карточкой-ключом, и они входят в свой временный дом. Это так же излишне роскошно, как и остальная часть отеля, и так же безлично, как стакан воды из-под крана, но Дазай не возражает по той причине, что он может разделить это с кем-то - такое ему нравится больше, чем когда-либо могло в принципе понравится его собственное жилье. Чуя снимает ботинки и аккуратно ставит их на подставку для обуви, прежде чем войти в номер. Дазай тоже снимает ботинки, но не утруждает себя их откладыванием в сторону. Он просто оставляет их посреди прихожей как своего рода археологический знак собственного присутствия. Он следует за Чуей, который осматривает убранство с радостной внимательностью котенка, переходя из комнаты в комнату, в то время как оценивающие глаза сканируют окрестности, как радар. - Это настоящее золото? - спрашивает Накахара, когда они доходят до гостиной. Он указывает на массивный рояль, который занимает место в левой части комнаты. Конечно же, его ножки отливают золотистым оттенком в послеполуденном свете, который льется через окна от пола до потолка. Дазай пожимает плечами. - Какая разница. Важно то, хорошо ли он звучит. “Хм. Но как было бы забавно, если бы это шикарное золотое пианино было полностью расстроено. Дазай задумывается об этом на секунду, но не приходит ни к какому другому выводу, кроме очевидного. - Совсем не смешно, - отвечает он как ни в чем не бывало. - Да, конечно, нет. У тебя чувствительный слух, не так ли? Я уверен, что диссонирующие звуки очень оскорбительны для тебя. - Чуя оглядывает Дазая с ног до головы. Оценивающий. Понимающий. Дазай не знает, что сказать, и это редкий опыт для него. - Ты сыграешь для меня? - вот что он в конце концов говорит - незапланированный вопрос. Он чувствует, как к щекам приливает жар - незапланированный ответ. Все рушится с пугающей скоростью, но Накахара улыбается, так что, возможно, все в порядке. - Откуда ты вообще знаешь, что я умею играть на пианино? - спрашивает Чуя. - У тебя руки пианиста. Чуя смотрит на свои руки, предположительно проверяя, действительно ли они обладают этим "качеством пианиста". Дазай смотрит в ту же сторону. У Накахары очень красивые руки. - В одной из комнат для совещаний Агентства есть старое пианино. Им все еще пользуются - когда я заходил к вам, ребята, в позапрошлый раз, я нажимал на его клавиши, чтобы проверить. Также редко бывает, что на него надет пылезащитный чехол, что говорит о том, что кто-то регулярно на нем играет. Глаза Чуи светятся чем-то почти неуловимым. - Ведь это мог быть не только я. Наоми-тян вон тоже играет. - Но это действительно был ты. - Да... Может быть, я сыграю тебе сонату позже. Если буду в настроении. Внимание Чуи колеблется. Кажется, его привлекло что-то позади Дазая. Дазай поворачивается, чтобы проследить за взглядом Чуи. На журнальном столике стоит что-то в высококачественной подарочной коробке. Подарок завернут в пастельно-голубую бумагу и украшен подходящими по цвету бантиками и лентами. - Ах! - Дазай восклицает. - Ты заметил его как раз вовремя. - Что это? - Очевидно, подарок для тебя. Ты должен открыть его. На лице Чуи выражение беззастенчивой надежды, и Дазай рассмеялся бы, если бы был менее вежлив. Когда Чуя не делает ни шагу, Дазай начинает действовать. Он хватает коробку и неуклюже бросает ее в Чую, который, благодаря невероятным рефлексам, ловит ее, хотя угол наклона был очень неудобный. Он возится с приклеенным бантом, как будто собирается открыть коробку. Дазай теряет последнюю нить терпения. Подойдя к Чуе, намеренно убедившись, что его шаги слышны, он хватает коробку и без особого изящества срывает оберточную бумагу. Синий костюм выпадает из упаковки, как шелестящие осенние листья. Он падает на пол с тем отчетливым звуком, который издает толстый скомканный шелк. Сверху на этот ворох опускается бриллиантовое колье-чокер, которое блестит, как калейдоскоп, и отражает слабый солнечный свет сотнями маленьких радуг. Все это очень красиво. Лицо Чуи кажется особенно красивым в этом мерцающем радужном свете. Или, может быть - только может быть - Дазай в последнее время нормально не высыпался. Он вздыхает, потому что так делают люди, лишенные сна, и этот тихий звук, кажется, пробуждает Чую от грез наяву, в которых он, должно быть, застрял. Его взгляд внезапно становится очень острым. - Что это такое? - спрашивает он, глядя на груду одежды с открытым сомнением на лице. - Это наряд Александра для аукциона, - объясняет Дазай. - Почему ты выглядишь таким удивленным? Ты же не планировал появиться в своем ужасном прикиде там, правда ведь? Чуя морщит нос. Его взгляд останавливается на бриллиантовом колье, которое все еще лежит поверх одежды, словно огненный маяк, торчащий на глади синего моря. - Была ли эта бриллиантовая штуковина действительно необходима? - спрашивает он, но это ни в малейшей степени не похоже на скептицизм. Это звучит как плохо завуалированная интрига и нереализованное желание иметь у себя побольше блестящих вещей. - Да, абсолютно необходимо, - легко отвечает Дазай - иногда ему нравится говорить неприкрытую правду. - Ах-ха, - хмыкает Чуя, и это звучит как очень проницательное заявление, как будто он способен видеть сквозь саму ткань Вселенной, чтобы постичь более глубокий смысл, стоящий за всем. Одним точным движением он поднимает с пола одежду и бриллиантовое колье-чокер и складывает их аккуратной стопкой на диване. Затем оглядывается через плечо, ловя взгляд Дазая, и уверенно выпрямляет спину. Его волосы самым интригующим образом падают на плечо. - Давай проверим спальню. А потом он уходит, выскальзывая из комнаты с грацией танцора, легко переступая с ноги на ногу и очень похожий на человека, который собирается разбивать сердца. Дазай моргает - раз-два - и за то время, которое требуется его глазам, чтобы осознать, что он один в комнате, его мозгу удается передать правильные сигналы телу, а ноги, наконец, вспоминают, что они должны двигаться. Он чуть не спотыкается о собственные ноги, когда врывается в спальню, спотыкается о порог и врезается в Чую, который легко ловит его - крепко обхватывает руками Дазая, отчаянно пытающегося восстановить контроль над своими немыми раскоординированными ногами. - Одна кровать, да? - спрашивает Чуя, его голос звучит ужасно удивленно. - Мне казалось, что я говорил тебе, что тебе просто нужно научиться просить о чем-то словами. - Я ни о чем не прошу. Это выглядело бы подозрительно, если бы Шуджи забронировал номер с двумя отдельными кроватями для себя и своего жениха. - Понятно, - бормочет Чуя, звуча на удивление неубедительно. - Никаких скрытых мотивов? У Дазая чешутся пальцы ног в носках. - Нет, - это все, что он говорит в ответ. - Лжец, - шипит Чуя, но это звучит не столько как обвинение, сколько как случайное замечание. Он пересекает комнату и останавливается перед балконной дверью. Мгновение парень просто стоит там, молча любуясь видом. Затем он со скрипом открывает дверь. - Зачем, Чуя? Холодно ведь, - жалуется Дазай. - Очень скоро не будет. - О-хо, кто-то уверен в себе. За те миллисекунды, которые требуются Дазаю, чтобы моргнуть, Чуя перемещается со своего места прямо в пространство Осаму. - Что плохого в том, чтобы быть уверенным в себе? - спрашивает он, его улыбка остра, как нож - она врезается прямо в позвоночник Дазая и оставляет кровавый след вдоль всей спины. Мир поворачивается под странным углом, вращается, разворачивается. И затем Дазай чувствует под собой мягкие простыни и еще более мягкие губы на своих. Поцелуй, подобный экстазу. Ничего подобного Осаму никогда раньше не испытывал, что-то, что срывает одежду с его тела и оставляет его чувствовать себя обнаженным. Дазай прерывает поцелуй всего на секунду, чтобы смерить Чую взглядом. - Ты вор, Чуя, - говорит он, изображая негодование. - Крадешь все мои поцелуи таким наглым образом. - Хорошо, - напевает Чуя, наклоняясь вперед, преследуя Осаму, чтобы потребовать еще. Твердое прикосновение губ. Бескорыстное обладание. Может быть, Накахара ничего не крадет - может быть, он просто предлагает. Чуя слегка отстраняется. - Я хочу все твои поцелуи. Я позабочусь о том, чтобы больше ни для кого ничего не осталось. Слова отдаются эхом на коже Дазая и множатся глубоко в его теле. - Жадный, - комментирует он, - но это нормально. Я тоже. - Почему бы тебе не рассказать мне об этом поподробнее? Что тебе нравится? Дазай надувает губы. Он знает, что его пристрастия не отличаются особым вкусом, и, следовательно, ему не нравится говорить о сексе. Ему нравится брать то, что он хочет, или находить способы сообщить другим, как дать ему это. Разобраться в том, что чувствовать и как действовать, - это тяжелая работа, поэтому он обычно придерживается сценария и имитирует чувства, которые, по его мнению, должны сопровождаться определенными действиями. Это проклятие - быть слишком застенчивым, чтобы испытать чувства на собственном опыте. В основном он воспринимает происходящее как наблюдатель, глядя на себя издалека, пытаясь понять, что, должно быть, чувствует тот, кто ведет себя подобным образом. Это никогда по-настоящему не срабатывает, в лучшем случае он улавливает глухое эхо того, что должно было быть реальным откликом, в худшем случае он ничего не чувствует - такого рода ничто, которое ощущается как кислотная пустота, разъедающая его внутренности. Но Чуя, кажется, хорошо интегрировался в его тело. Как будто он осознает каждое чувство и ощущает каждое легкое прикосновение, как сокрушительный удар внутри собственных костей. Идея испытать такое удовольствие с помощью Чуи кажется привлекательной. Однако это не та вещь, которую он хочет облечь в слова. - Это сложно, - таков ответ, на котором он останавливается, хотя и знает, что это, вероятно, скорее отклонение от темы, чем правильное объяснение. Чуя не отвечает. Он просто склоняет голову набок, выглядя невинным, как щенок, ожидающий угощения. И чем дольше он сидит там со своими большими умоляющими глазами, тем более нетерпеливым становится момент. Дазай решает позволить своим рукам говорить за себя. Быстрым движением он протягивает руки, впиваясь пальцами в рубашку Чуи, чтобы притянуть его немного ближе. Он начинает играть с пуговицами, трясущимися руками изо всех сил пытаясь расстегнуть их по одной за раз. Чуя позволяет это, но слабо похлопывает Дазая по бедру. - Эй. Ты серьезно пытаешься увильнуть от разговора? Дазай кивает и полностью игнорирует испепеляющий взгляд, которым одаривает его Чуя, предпочитая сосредоточить свое внимание на сложной задаче, которой заняты его пальцы. Накахара вздыхает. - Позволь мне, - говорит он, отталкивая руки Осаму, чтобы взять инициативу в свои руки - за исключением того, что вместо того, чтобы что-то предпринять по поводу своего собственного неприемлемого наряда, он начинает расстегивать рубашку Дазая, пальцы с гибкой грацией перебирают пуговицы, пока ее полы не разезжаются в стороны, как занавески на окнах. Он срывает ее одним быстрым движением и небрежно выбрасывает, и есть что-то очень маниакальное в том, как он справляется с ситуацией. Что-то нестабильное. Как будто Чуя способен уничтожить все, что встанет у него на пути к желаемой цели. Дазай делает мысленные заметки, которые он добавляет к почти бесконечному ‘файлу Чуи’ в своем мозгу. Накахара на мгновение замирает, обшаривая взглядом забинтованный торс Дазая сверху вниз. Определенное возбуждение, состоящее из чего-то, что Осаму почти неохотно анализирует: уверенная внешность, которая настолько прочна, что почти немыслимо, чтобы у нее была мягкая сердцевина, медленно трескается, уступая место нервному возбуждению. А потом в его глазах появляются эти маленькие блестящие звездочки. Дазай смотрит на себя сверху вниз, чтобы понять, что такого удивительного в завернутой мумии, что Чуя выглядит таким очарованным. Он не видит ничего примечательного. - Эй, - говорит Чуя, и Дазай вскидывает голову. - Что? - хрипло интересует парень и неохотно замечает, что в его голосе есть определенная уязвимость. - Ты милый. Дазай хмурится. Какие странные и необдуманные слова - какая неуловимая концепция. Чтобы быть милым… больше, чем просто «стратегически спроектированным». Ему не особенно хочется заканчивать эту мысль, но, конечно, это не выход - это то, что просто происходит, и поэтому Осаму хочет и нуждается в рационализации восприятия вещей со стороны Чуи. - Я не думаю, что эта милота, о которой ты говоришь, - нечто большее, чем обычное воплощение желания, - объясняет он свои мысли. Чуя качает головой. - Это смешно. - Нет, это... - Заткнись. - Чуя наклоняется вперед, чтобы запечатлеть поцелуй на губах Осаму, и таким образом легко прекращает их краткую дискуссию. Чтобы не волновало ничего, кроме прикосновения губ к губам. Ладони Накахары лежат на спине Дазая, поддерживая его, как эшафот, даже когда Дазай думает, что он может развалиться на части. Чуя прерывает поцелуй, а затем, самым приводящим в бешенство жестом, щелкает Дазая по носу. - Очень милый, - говорит он с самодовольной ухмылкой. Дазай качает головой, но больше не собирается возражать против этого заявления. Его руки скользят по волосам Чуи, когда он наклоняется вперед, чтобы снова завладеть чужими губами. Глаза Дазая закрыты, но он все равно ощущает незначительное изменение давления воздуха и тихий звук расстегиваемых пуговиц. Дазай откидывается назад, садится на пятки и наблюдает, как Чуя сбрасывает рубашку. Очевидно, что парень не пытается активно устраивать шоу, но он от природы грациозен так, что это просто не может остаться без должного восхищения. Белая ткань спадает с плеч Накахары, обнажая золотистую кожу под ней. Кожа, на которую Дазай не может не смотреть, как на особенно замысловатое произведение искусства - она охвачена пламенем в последних лучах солнца, проникающих через широкое окно. Осаму очень хотел бы сгореть в этом огне. - Пожалуйста, Чуя... - говорит Дазай, сопровождая свои слова громким вздохом, надеясь, что затаивший дыхание партнер послужит хорошей мотивацией для "маленьких страдающих манией величия". - Сделай что-нибудь. Накахара смеется. Этот звук звенит, как маленькие колокольчики, звуковые волны вибрируют синхронно с быстро теряющим самообладание Дазаем. - Хорошо, раз уж ты так вежливо просишь, - соглашается Чуя, наклоняясь вперед, чтобы запечатлеть еще один бархатистый поцелуй на виске парня. Это излишне нежно, и Дазай режется об эту мягкость, похожую на вату. И он больше не может выносить нежности. Он крепко берет Чую за щеки и прижимает их губы друг к другу в гораздо менее нежном поцелуе, на который ему очень яростно отвечают. Слишком много зубов и языка, и в своем нетерпении Дазай бездумно прикусывает нижнюю губу Чуи. Достаточно сильно, чтобы пошла кровь. Как человек, который ненавидит боль, он признает, что то, что он сделал, несправедливо, и он делает движение, чтобы отстраниться, прервать поцелуй и принести извинения Накахаре, но тот просто хватает Осаму крепче и стонет в поцелуй, не убегая от металлического привкуса на языке и нагло заталкивая языком красные капли Дазаю в рот. Как интересно. Губы продолжают сближаться и разъединяться в медленной скоординированной хореографии, когда одна из рук Дазая скользит вниз по груди Чуи. Он чувствует, как жар приливает к его щекам, и по мере того, как тепло распространяется по его телу, его пальцы начинают ускорять темп, ловко расстегивая ремень Чуи, чтобы он мог просунуть руку внутрь и обхватить парня через трусы. Накахара отпускает рот Дазая с судорожным вздохом. Он двигает бедрами навстречу руке парня и начинает прижиматься губами прямо под подбородком Дазая, лаская чувствительную кожу, в то же время он также позволяет своим пальцам скользнуть вниз, расстегивая брюки Дазая легким движением пальцев. - Нам нужно... снять... это, - хрипит Чуя в уста Осаму. Это не более чем бессвязное искажение звуков со слабым звоном чего-то, что напоминает настоящие слова, но каким-то образом Чуя все равно заставляет это звучать как требование, не подлежащее обсуждению. И затем, поскольку у Накахары есть уникальный талант, когда дело доходит до физической сферы, он - довольно чудесным образом - снимает свои брюки и нижнее белье на одном дыхании, одновременно снимая остальную одежду и с Дазая. Они прижимаются друг к другу в неуклюжем танце, в синкопированном ритме их прерывистого дыхания. Дазай уже слишком возбужден - бедра автоматически дергаются, а сердце угрожает выскочить из груди. - Эй, а как насчет них? - спрашивает Чуя, выводя пальцами простые узоры на забинтованных руках Дазая. - Ты их когда-нибудь снимаешь вообще? - Очевидно, - отвечает Дазай, впиваясь пальцами в плечи парня и, вероятно, оставляя следы в виде полумесяцев на коже. - Ты думаешь, я принимаю душ в них? - Ты знаешь, что я имею в виду. Ты не носишь их... рядом с другими людьми? Дазай тяжело вздыхает, немного преувеличенно и опасно близко к тому, чтобы прозвучать с жалостью к себе, что он находит грубым и ненужным, но ради драматического эффекта оно того стоит. Он почесывает повязку на левом запястье, проводя длинную вертикальную линию. - Были люди, которые их снимали. Чуя откидывает голову назад и изучает лицо Дазая с самым надоедливым вопросительным выражением в глазах. - Это очень странная формулировка.... - Ну, я говорю то, что произошло, - отвечает Дазай, протягивая руку, чтобы схватить Чую за волосы, а точне - притянуть его к себе лицо вниз, чтобы их губы снова встретились, руководствуясь базовым побуждением: целоваться - хорошо, говорить - плохо. Чуя нежно отталкивает руки Дазая. - И тебя это устраивало? - Конечно. - Окей, - неуверенно произносит Чуя. Он даже выглядит как человек, который барахтается в мутной воде, глаза слишком сосредоточенные, а губы сжаты в озабоченную линию,. - Но как ты предпочитаешь? С бинтами или без? Дазай смотрит вниз на свои опутанные руки. Как и почти во всем, есть плюсы и минусы, которые нужно учитывать с обеих сторон. Бинты существуют по ряду причин, и их очень трудно выразить словами. - У меня чувствительная кожа, - говорит он. Кажется, это достаточно хороший ответ. Лаконичная мысль, которая не совсем попадает в яблочко сложной реальности вещей, но достаточно хорошо ее отражает. Чуя чешет затылок. - Это звучит как "нет". Как скажешь. - Это не "нет". Чувствительность может быть полезной, знаешь ли, - комментирует Дазай, развязывая бинты там, где концы заправлены за запястья, и начинает их распутывать. Обычно он снимает бинты так же, как разворачивает подарки: с видимой целью и практически без терпения. Тем не менее, сейчас он делает это немного медленнее, чем обычно, готовый прервать, если увидит какие-либо признаки отвращения или дискомфорта на лице Чуи. Но он не видит. Чуя излучает только нетерпеливое любопытство и что-то очень похожее на голод, когда видит, как белые бинты потихоньку исчезают с тонкого тела. Дазай замечает, что без лишнего слоя бинтов в спальне холодно. Он хватает Чую за руки, чтобы успокоиться, впитать немного тепла, почувствовать хоть какую-то связь. Чуя позволяет руке скользнуть вниз, чтобы на мгновение погладить бок Дазая, прежде чем она опускается еще ниже, дразняще проводя пальцем по линии его члена. Осаму задыхается, бедра дергаются в ответ на прикосновение. - Пожалуйста, - шепчет он, не зная, о чем просит, но зная, что ему что-то нужно. - Да, - шепчет Чуя в ответ ему на ухо, но затем его движения довольно резко и неприятно останавливаются. Дазай свирепо смотрит на него, и Чуя слегка откидывается назад. - Я только что вспомнил, что... э-э... - Э-э? - Боже, я такой идиот. Я не знаю, почему я не готов к этому. Я знал, что в конечном итоге мы окажемся в постели вместе - я имею в виду… прости, если это прозвучало самонадеянно - я надеялся, что это произойдет, и я должен был... - О! - Восклицает Дазай, когда его затуманенный ожиданием мозг проясняется достаточно, чтобы понять, о чем болтает Чуя. - Ты найдешь то, что нужно, в ящике тумбочки у кровати. Губы Чуи удивленно приоткрываются, образуя маленькую букву "о", а затем они растягиваются в тайной легкой улыбке, и вот так его извиняющееся лицо превращается во что-то очень довольное. - О, правда, - парирует он в ответ, и если он и пытается напустить на себя самодовольный вид, то это портится тем, как раскраснелись его щеки. Он запускает руку в ящик и несколько мгновений шарит там, прежде чем достать бутылочку со смазкой и небрежно бросить ее на кровать. - Звучит так, будто ты это спланировал. - Я просто надеялся. Мне позволено иметь немного оптимизма. Чуя хмыкает и переносит вес тела обратно на пятки. Он откупоривает бутылку большим пальцем, и тихий щелчок звучит так многообещающе, словно открываются двери в сокровищницу. - Как ты хочешь это сделать? - спрашивает Чуя. Это довольно простой вопрос, на который у Дазая есть довольно простой ответ, но абсолютно нет слов, которые позволили бы ему выразить это. Подбородок Осаму опускается на грудь. В нижней части грудной клетки у него возникает таинственное трепещущее чувство, которое он жадно игнорирует, выдыхая воздух. Его взгляд скользит от бутылки в руке Чуи вниз по этому отвратительно привлекательному телу: грудь, поднимающаяся и опускающаяся в неустойчивом ритме. Талия тонкая образует нежный изгиб, который ведет к узким бедрам. Член, абсолютно идеальный в том смысле, что у Дазая кружится голова - твердый, и изогнутый, и сочащийся, и большой, и толстый, и просто просящий внимания. Дазай склонен к чрезмерным размышлениям, но не требуется даже доли незавершенной мысли, чтобы решить, что ему нужно прикоснуться ртом к этой великолепной штуке. Одним плавным движением он садится, кладет руки по обе стороны бедер Чуи и наклоняется вперед, чтобы для пробы лизнуть горячий кончик. Чуя задыхается, и его член дергается. Дазаю нужно больше. Поэтому без разрешения он идет ва-банк. Быстро, но все еще обдуманно: сначала высовывается язык, чтобы проникнуть в узкую щелочку уретры, затем раздвигаются губы, скользя вниз по стволу, пока он не касается носом паха Чуи. Дазай удовлетворенно мурлычет, когда Накахара хватает его за волосы, и этот звук вибрирует в его голосовых связках. Дыхание Чуи прерывается. похоже, он пытается что-то сказать, но слова застревают у него в горле. Какая замечательная положительная обратная связь. Дазай закрывает глаза и позволяет своему языку двигаться по нижней стороне члена Чуи, покачивая головой вверх-вниз, страстно игнорируя свой рвотный рефлекс и наслаждаясь всеми реакциями парня: грубые стоны, то, как его бедра дергаются, как будто он хочет потерять контроль и толкнуться дальше, сильнее, грубее в рот Дазая. Осаму почти желает, чтобы он сделал это. - Ты хорош в этом, - выдыхает Чуя, и кожу Дазая покалывает от странного вида электричества, как будто вот-вот ударит молния. Он заглатывает по всей длине члена и обхватывает пальцами бедра Чуи. - Черт. П-подожди, - заикается парень. - Если ты не остановишься, все закончится до того, как мы доберемся до главного события. - Чуя мягко откидывает голову Дазая назад, дергая его за волосы. Между его губами и членом Чуи остается струйка слюны, на которую прикован взгляд последний. Дазай хочет запротестовать, прыгнуть вперед и снова проглотить Чую, забрать то, что, как он чувствует, принадлежит ему по праву, но вместо этого он терпеливо садится на корточки. Он слегка опускает голову и целенаправленно расширяет зрачки - чудеса полного контроля вегетативной нервной системы. - Так что, - начинает Чуя, в его голосе слышится нетерпение, что-то дикое и первобытное, что, кажется, борется с его хорошими манерами. - Как ты хочешь это сделать... - Но ты уже спрашивал об этом, Чуя. - Дазай игриво закатывает глаза и ложится плашмя на живот, оглядываясь через плечо и вкладывая в свой взгляд тысячу невысказанных просьб, взмахивая ресницами, как тонкими лентами, которые колышутся на горячем летнем ветру. Чуя качает головой. - На самом деле ты так и не ответил. Я не знаю, почему ты ожидаешь, что я смогу прочитать твои мысли. Из нас двоих, предполагается, что именно ты обладаешь способностями к этому. Дазай стонет в подушку, кровь в его венах заменилась уксусом, а в голове невероятное давление. - Ты знаешь, чего я хочу. Почему ты не можешь просто... - Почему ты не можешь просто сказать это? Дазай делает глубокий вдох и прочищает голову. Он перебирает все свои воспоминания, всех людей, с которыми был близок, и все приемы, которым научился. Он мог бы адаптировать свое поведение конкретно под Чую, но проблема в том, что вкусы парня предполагают определенную степень аутентичности, которая нелегко дается Дазаю. Дазай прерывисто выдыхает, смиряясь с выбором следующего лучшего варианта — обычного образа, который он принимает в постели. Он переворачивается так, что оказывается на спине, и тянется к плечу Чуи, медленно подтягивая его ближе. Затем он приподнимается на последние пару дюймов, почти касаясь своими губами чужих губ. - Ты трахнешь меня, Чуя? - шепчет он, придавая своему голосу нужную интонацию, полушепот и полускулеж. - Пожалуйста? Чуя, пожалуйста. Пожалуйста, трахни меня... - О боже мой. - Чуя высвобождается из мертвой хватки Дазая и хлопает его по бедру. У него ужасно растерянный вид, но он быстро превращается во что-то более нейтральное - во что-то более понимающее. У Дазая руки чешутся что-нибудь уничтожить. Предпочтительно - самого себя. - Чуя... - Да, да. Хорошо. Больше никаких разговоров об этом. Я трахну тебя, а ты, - он обвиняюще указывает пальцем на Дазая, - пожалуйста, не притворяйся. Дазай собирается заплакать. И он бы заплакал, если бы был еще более бесстыдным. Вместо этого он улыбается и переворачивается на живот, бесконечно благодарный за то, что ему не пришлось устраивать семантический апокалипсис (только без слов, его любимого оружия, он может позволить себе ослабить бдительность - он не может вступить в бой, когда безоружен). Голова Дазая повернута в сторону, и он безучастно смотрит на незажженную лампу на прикроватной тумбочке. Он не может видеть, что происходит, но он может это слышать: дыхание Чуи, смазку, стекающую по пальцам, его сердцебиение и то, как напрягаются его мышцы, когда он двигается. Дазай резко вдыхает от прикосновения холодного, мокрого пальца к его колечку между ягодицами. Кончик вдавливается и тянет мышцы, двигаясь с болезненной, почти оскорбительной осторожностью. Он двигает бедрами - это больше требование, чем приглашение, которое Чуя, должно быть, понимает, потому что он проталкивает палец по вторую фалангу, сгибает его удивительно правильно и надавливает на простату Дазая. Осаму дрожит, руки сжимаются в кулаки на простынях, а глаза закрываются, чтобы насладиться внутренним пейзажем, цвета вспыхивают под закрытыми веками при каждом нажатии пальца Чуи. Странные звуковые эффекты - что-то похожее на обратное эхо раздается в его ушах, когда второй палец присоединяется к первому. Горячее удовольствие разливается у него в животе. Это резко контрастирует с прохладной температурой в спальне и с той точностью, с которой Чуяс начинает двигать пальцами. Дазай издает дрожащий выдох, прерывистый звук вырывается из глубины его горла. - Тебе это нравится, не так ли? - спрашивает Чуя, и в вопросе есть резкость, которая, к сожалению, не отражается на том, как он двигает пальцами. - Да, да, да, - вздыхает Дазай, слова автоматически слетают с его губ, смешиваясь с самыми эротичными стонами, которые он умеет издавать. Чуя наклоняется вперед и оставляет на спине Дазая поцелуй, похожий на касание бабочки. Это влажно, слишком сильно и чудесно. - Это был... честный ответ? - Звучит так, будто он ищет ответ на очень сложный вопрос. Может, и так, но это нормально. Дазай - ничто, если не способен анализировать сложные вопросы. Он поворачивает голову, чтобы встретиться взглядом с Чуей, и неуверенно произносит: - Да. - И это правда; из всех сигналов, которые его тело посылает мозгу, ни один не является отрицательным. Чуя сияет, выражение его лица даже не пытается скрыть гордость, которая так очевидна в его глазах. Дазай не знает, как к этому относиться, но он подавляет свой первый порыв отмахнуться от этого как от глупого проявления неуместной сентиментальности. Короткая общая улыбка, момент безудержной уязвимости, а затем Дазай отстраняется, тело расслабляется вокруг пальцев Чуи, выгибаясь для большего. - Ты так прекрасно смотришься вот таким, - шепчет Чуя, нежно целуя бедро Дазая. Мягкий поцелуй, который очень быстро превращается во что-то необузданное - влажное и беспорядочное, когда он чередует укусы и слизывание неприятных ощущений с кожи. Его свободная рука впивается в плоть на ягодице Дазая, чтобы отодвинуть ее в сторону, когда он вводит третий палец. Он двигается намеренно, разводя и сгибая пальцы в медленном, но равномерном ритме - затем сгибает их, чтобы надавить на простату Дазая. Теплый омут удовольствия в животе Осаму бурлит, как лава, и приглушенный стон застревает у него в горле, когда ощущения переполняют его. Его бедра дрожат, и он разрывается между тем, должен ли он прикинуться мертвым или совсем одичать: позволить себе быть податливым и просто принять это или подтолкнуть к прикосновению. Чуя проводит свободной рукой по боку Дазая, в этом есть что-то хищное и в то же время сладкое. Дазай ощущает прикосновение как радиоактивный след, кончики пальцев, соприкасающиеся с его кожей, как острые иглы - это как клеймо. Он наклоняет бедра вперед, бесстыдно добиваясь небольшого трения, в то время как его руки сжимают простыни так сильно, что их почти сводит судорогой, костяшки пальцев белеют, а дрожь усиливается. Он так ярко все осознает - он может видеть себя так, как будто смотрит фильм на экране, и он очень хорошо осознает, насколько нуждающимся он выглядит. Однако он не может найти в себе сил стыдиться. Стыд - это для одиноких ночей, когда ему кажется, что он исчезает - это не то, на что он хочет отвлекаться, когда он находится в настоящий момент с Чуей. - Пожалуйста, - шепчет он снова - невысказанная просьба обо всем, что Чуя готов ему дать, мольба, которая несет в себе реальную душераздирающую просьбу. Он мимолетно задается вопросом, осознает ли вообще Чуя, насколько он силен. - Ты уверен, что готов, не хочешь... - Да. - Окей, поворачивайся. Хочу посмотреть на твое милое личико. Что за нелепые вещи ты говоришь. Тем не менее, Дазай слишком взвинчен, чтобы смеяться над абсурдностью этого, и слишком нетерпелив, чтобы попытаться спорить. Он переворачивается, и это, вероятно, не так элегантно, как он мог бы пожелать, но он надеется, что это будет выглядеть достаточно по-королевски. Он откидывается на пушистые подушки, еще шире раздвигает ноги и, прикрыв глаза, наблюдает, как Чуя скользит вперед, прижимаясь к телу Дазая, как второй кусочек головоломки. Все тело Осаму слабеет, каждая точка соприкосновения приводит к перегрузке его нервной системы, и он просто тает. - Давай, Чуя. Ты нужен мне, - мурлычет Дазай, и Чуя кивает. Он выглядит отчаявшимся, волосы торчат во все стороны, глаза дикие, зрачки настолько расширены, что почти скрывают синеву радужек. Он выглядит великолепно. В окно залетает случайный ветерок. Свежий воздух обдувает разгоряченную кожу Дазая, и он отчаянно трясет головой. Он хочет почувствовать все, и он хочет этого так сильно, что это пронзает его насквозь - он полностью ошеломлен и дергается от смешанных ощущений. Горячо, холодно, боль, удовольствие, Чуя. Чуя выпрямляется, хватает Дазая за бедра и впивается в них большими пальцами. Осаму рассеянно облизывает губы. Он чувствует отчетливую потребность держаться за что-нибудь, поэтому он тянется к плечам Накахары. И Чуя толкается вперед. Это скользко, медленно и просто... Этого. Очень. Много. Дазай может чувствовать каждый миллиметр члена Чуи, когда он погружается в него, чувствовать, как он сам бьется в конвульсиях вокруг него, как удовольствие в его костях перерастает в пылающий шторм. - Да, - шепчет он, впиваясь ногтями в кожу Чуи и двигаясь, чтобы попытаться взять насладиться еще больше на горячий и желанный член. Чуя, наконец, входит полностью. Его бедра вплотную прижимаются к заднице Дазая, а дыхание вырывается коротко и отрывисто, как после долгой пробежки. Кровь бурлит в венах Осаму, насыщая кислородом каждую клеточку его существа в чистом экстазе. Он уже измотан, взвинчен от стольких чувств, но это лучший вид усталости; удовлетворенность, которая захлестывает его и обнимает, как теплое одеяло. Он закрывает глаза и позволяет себе свободно вздохнуть (что, как ни странно, больше похоже на бессмысленный стон для его собственных ушей). - Черт. Ты идеален, - выдыхает Чуя, начиная двигать бедрами небольшими экспериментальными движениями, медленно и волнообразно, настолько совершенно, что Дазай видит звезды - маленькие блестящие штучки, которые танцуют в поле его зрения. И все же этого недостаточно. - Мне нужно... - выдыхает он, ослабляя хватку на плечах Накахары, больше не утруждая себя усилием, необходимым для того, чтобы поднять руки, а вместо этого вскидывает их над головой. Чуя подтягивает колени Дазая к себе и наклоняется вперед, чтобы врываться в него. Движение наклоняет бедра Дазая как раз в нужную сторону, перемещая член Чуи внутри и выталкивая весь воздух из его легких со сдавленным стоном. Это все равно что получить удар в живот, за исключением того, что это посылает по его телу ударные волны страсти, а не боли. Он жмурится и извивается с очень небольшим усилием, пока Чуя задает ритм, трахая его в медленном темпе, с жестокой точностью ударяя по простате Дазая снова и снова. Удовольствие нарастает постепенно, подобно приливу, который медленно захлестывает Осаму, пока он едва может дышать, и ему нужно сосредоточиться на том, чтобы просто не падать в этот омут с головой. - Ннгх, - бессвязно выдыхает он, когда магнетизм, танцующий в его венах, посылает сигналы по всему телу, заставляя его бедра автоматически дергаться. Огонь в животе поглощает его целиком, распространяется по яйцам и истекающему кровью члену, который дергается у его живота. Чуя выходит и с силой толкается обратно, вырывая из горла партнера прерывистые рыдания. Он дрожит в объятиях Накахары, и пальцы на его ногах скручиваются, когда мышцы ног напрягаются сильнее, и Чуя успокаивающе проводит по ним рукой, большим пальцем скользя взад и вперед по внутренней стороне бедра Дазая. Затем он двигает руками, чтобы запустить пальцы в волосы Осаму, наклоняясь вперед, почти падая на Дазая сверху, когда начинает двигаться короткими толчками, все еще каким-то гениальным образом находя идеальный угол, который совершенно выводит Дазая из себя. Он раздвигает ноги еще дальше и прижимается к Чуе, его текущий член зажат между их телами и дергается каждый раз, когда Чуя двигается от него, в нем, вместе с ним. Покачиваясь, как нежные волны в глубоком синем океане. Чуя, приоткрыв рот, небрежно целует Дазая в шею. - Ты так хорошо меня принимаешь, - шепчет он, касаясь кожи парня, и эти слова тоже ощущаются как поцелуи. Его пальцы касаются щеки Дазая с нежностью, похожей на проклятие - разрушенное для всех остальных. Сердце Дазая бьется так, словно хочет вырваться из грудной клетки, и болит от каждого вдумчивого прикосновения Чуи, его внимание такое нежное, но в то же время ошеломляющее, как свободное падение. И из не очень многих известных способов забыть о своем разуме и теле, падение кажется самым великолепным методом. Накахара снова начинает толкаться сильнее. Грудь Дазая вздымается, а его член напрягается между ними. - Чуя, пожалуйста. И Чуя, должно быть, распознаёт отчаяние в том, каким тоном шепчут его имя, потому что он набирает темп, трахая Дазая самозабвенно, жестко и быстро. Его ногти царапают покрытую шрамами кожу, и это жалит самым совершенным образом, какой только можно вообразить - отличный противовес сладкому пастельно-розовому жидкому удовольствию, которое пожирает Дазая изнутри. Бедра Осаму двигаются сами по себе - совершенно без участия его мозга - и это жутковато, но ему все равно, потому что небольшие движения создают самый нужный и изысканный темп. Губы Чуи опускаются к шее Дазая, уделяя особое внимание чувствительной коже, обнажая зубы и выискивая чувствительные участки. Дазай вздрагивает от прикосновения, зажмуривает глаза, когда с его губ срываются прерывистые звуки, переходящие во всхлипывания в конце каждого выдоха. Он раздвигает ноги еще шире, просто желая почувствовать больше, насладиться всем, что Чуя готов ему дать. Он может чувствовать улыбку Чуи на своей коже, и Дазай тоже этого хочет. Не стыдясь своей жадности, он наклоняет голову вперед в молчаливой просьбе, на которую Чуя немедленно отвечает, целуя губы Дазая, как будто они особенные, и ему кажется, что он плачет. Влажный и слабый. Чуя продолжает свой жестокий темп, постанывая в приоткрытый рот Дазая. Он звучит так, будто вот-вот готова сломаться. Как будто он балансирует на вращающихся тарелках. Как будто он ожидает, что все вокруг него рухнет. И Дазай его чувствует. Он стонет и откидывает голову на подушки, охваченный желанием и изголодавшийся по большему, когда его мышцы болезненно сжимаются вокруг члена Чуи, и он пытается встретить каждый толчок. Это безумие обладания и капитуляции - бесконечно глубокое стремление к тому, чтобы была съедена каждая частичка его плоти. Он жаждет быть не более чем пятном бесцветного пуха, совершенно не обремененным осознанием, просто находящимся в пространстве. Разум Дазая затуманивается, все слегка расфокусировано, грани размыты. Это пропасть, к которой он летит со скоростью молнии. - Пожалуйста, - шепчет он. Ему это нужно так сильно, что у него ноют кости. Так сильно у него болит внутри. Чуя толкается снова, сильно и глубоко. Удовольствие, получаемое от тепла тела рядом, - это удовольствие, сотканное из жидких закатов. Рот Дазая раскрывается в беззвучном крике, когда он просто ломается; тело полностью поглощено оргазмом, накатывающим на него подобно приливной волне, пылающее желание проходит сквозь него и оставляет совершенно бескостным. Он больше не может чувствовать себя - он дезинтегрирован. Остается только шепот одержимого тела, когда он извивается и дрожит в удовольствии. Черные точки плавают у него перед глазами, а в ушах звенит белый шум. Этого достаточно, чтобы погрузить его в атмосферу момента, а все его мысли поставить на долгую паузу. Да, все замирает - в этот момент мир состоит из ничего, кроме крепких объятий Чуи и того, как он стонет имя Дазая, когда переваливается через край и тоже кончает вслед за ним. Осаму вздыхает и чувствует, как последние частицы его раздробленного сознания покидают его тело с легким дуновением воздуха. И это все. Всего достаточно.***
- Ты в порядке? - Голос Чуи воспринимается как самый приятный звук для Дазаевых ушей. Ему требуется некоторое время, чтобы разобрать их вместе и понять, что они означают. Реальность по-прежнему предстает в довольно причудливом ракурсе, чувства недостаточно объединены, чтобы нарисовать связную картину происходящего (в основном все кажется просто пастельно-розовым и чудесным). Тем не менее, эти слова произнесены так искренне, так нежно - как будто кто-то заботливо поливает свои самые любимые цветы. - В порядке ли я? - повторяет он, пробуя на вкус эти удивительные для себя слова. - А почему я могу быть не в порядке? Я - пастельно-розовая лужица, и у меня ничего не болит. - Шшш, ты несешь чушь, ангел. - Да… Я думаю, ты меня немного сломал. И я не могу объяснить, что я имею в виду, но даже если бы я мог, я не уверен, что мне бы этого хотелось. Чуя целует его в висок. - Это прекрасно, - говорит он. И на этом, видимо, разговор заканчивается. Дазай закрывает глаза и прижимается к груди Чуи. - Я больше не буду одеваться. Давай закажем еду в номер и поужинаем в постели. Пальцы Чуи нежно перебирают волосы Осаму. - Я не против. Сделает все, как ты захочешь. Дазай хихикает. - И когда в дверь постучат из службы обслуживания номеров, ты откроешь. - Хорошо, - просто соглашается Накахара. Какое мирное создание. Громкий стук в дверь прерывает этот деликатный момент. - Хм? - Чуя бросает на Дазая недоуменный взгляд. - Но мы ведь еще ничего не заказывали. Дазай пожимает плечами, его глаза снова закрываются, а губы растягиваются в блаженной улыбке. - Ты сказал, что откроешь дверь. Я двигаться не буду. Чуя что-то бормочет себе под нос, но все же встает с кровати, оставляя после себя пустое место. Дазай старается не замечать, как сильно ему не хватает чужой близости, когда матрас больше не прогибается прямо рядом с ним. Он слышит быстрые шаги Накахары по деревянному полу, скрип открывающейся двери, а затем, несколько мгновений спустя, в комнату снова заходит Чуя с чем-то интересным в руках. - Кто-то оставил за дверью письмо для Шуджи Цушимы и Александра де Люинеса. - Замечательно, - говорит Дазай, - это наше приглашение на завтрашний аукцион, разве ты не рад, mon chérie?