Хозяин Темного леса

Хан Джисон молча смотрел в окно. Уже какое-то время дождь лил без перерыва, и залитое водой стекло не показывало ничего, кроме затейливых разводов, остающихся от стекающих капель, когда ливень немного затихал. Согнутая нога, на которой сидел Хан, затекла и онемела, но у него совсем не было сил на смену положения. Как не было и на то, чтобы чем-то заняться. На само существование. «Существование…». Джисон беззвучно ухмыльнулся, вновь возвращаясь мыслями к своей ноге. Было нестерпимо интересно, что будет, если кровоток нарушится. Умрет ли он тут повторно? Или и неприкаянные души бывают одноногими? Разве можно лишиться ноги уже после смерти? Задумавшись, он опустил голову и взглянул на ладонь: на мизинце красовался ярко-розовый шрам от едва затянувшейся раны. Хан порезался, срезая древесный гриб, и кровь лилась так, что Феликсу пришлось порвать край своей рубашки, чтобы ее остановить. Когда же это было? Уже очень-очень давно. Джисон тогда заподозрил неладное – раз есть кровь и сердцебиение, одышка и головокружение, значит, он не может быть мертв, ведь так? Выходит, он тут мало того, что в заложниках, так еще и с лапшой на ушах. Однако когда они пришли к Хозяину, он лишь закатил глаза, выслушивая возмущенные домыслы Хана и объяснил – жизнь здесь протекает иначе. Продумать только: он назвал это жизнью. Безликое и бессмысленное существование. Послушание. Раболепство. Джисон снова ухмыльнулся: эти определения подходили и его прошлой – настоящей – жизни. И подходили, пожалуй, даже больше, чем нынешней. Но отличия все же были. И они перевешивали все его недовольство, беспросветную депрессию и тоску… Там у него был шанс. Шанс выбраться, набрать в легкие побольше воздуха и, что есть сил, плыть наверх. И однажды выплыть. Там у него были друзья. Друзья, с которыми он мог увидеться, когда захотел бы. Теплые и поддерживающие, родные, такие прекрасные и оставшиеся без него. Вызывающие теперь лишь слезы. Там у него был он сам. Обычный Хан Джисон. Хандрящий, топчущийся на месте, но настоящий и вольный выбирать. Такой, какой есть. Здесь же у него был поразительный, словно сошедший со страниц книги, мир, молчаливый неизвестно где пропадающий Хозяин, закрывающийся Ханом, словно щитом, кот и он сам. Новый Хан Джисон. Мертвый Хан Джисон. Откуда-то сзади послышался похожий на стон выдох и Хан, дернувшись от испуга, обернулся. На покрытой половиком скамье свернувшись клубком спал Феликс. Джисон, с недовольством оглядев его мягкую белоснежную шерсть и розовый раскрасневшийся ото сна нос, сморщился и отвернулся. Он всегда хотел кота. Только вот не такой ценой.

«И не такого говнюка».

Когда Феликс, виновато и пристыжено глядя на нового друга, сказал, что тот умер, Джисон не поверил. Испугался, даже разозлился, но не поверил. А кто в здравом уме поверил бы?.. – Шутка… хреновая, – заключил он, сглотнув. – Вы, ребята, очень странные, конечно. Я сначала подумал, что это какая-то реконструкция, но подыгрывать вам и дальше у меня настроения нет. – Я вас таких с дюжину вижу каждый год и если бы меня интересовало, кто что думает, сам бы спросил. Бровь Минхо изогнулась, на его губах заиграла хищная злая улыбка и Джисон, чувствуя, как подкрадывается страх, втянул шею. – М-м-минхо, не заводись, – негромко попросил Феликс. – Закрой рот, – оборвал Хозяин. – Это твоя вина, а мальчишку… – Научу его всему, не злись! – взмолился оборотень. – Мы прошли – ты даже не заметил, принял, будто своего. Он не такой как другие… – О чем ты говоришь? – удивился Джисон, перебивая. – Сказал же: не останусь я тут. – Да нет у тебя выбора, не рой себе могилу, молчи! – рявкнул Феликс и снова обратился к Минхо. – Прошу, Хозяин, оставь его на время хотя бы, а там посмотришь, решишь… Зачем с плеча рубить?.. – Эй! – Хан не выдержал. – Хватит говорить обо мне так, будто меня тут нет. Вы парни очень интересные, но такие приколы не для меня. – Я не разрешал тебе говорить, – равнодушно заметил Минхо. – Боже, боже, боже… – Феликс схватился за голову. – Ладно! Можете не провожать, рад был знакомству, – Джисон по очереди кивнул обоим собеседникам, борясь с желанием рвануть с места. – Я ухожу. – Ты пришел сюда сам. – Пришел, а теперь вот ухожу. Нельзя? – Нельзя. Джисон нахмурился, неверяще качая головой и, закатив глаза, развернулся. Как он и думал с самого начала: не стоило идти за котом. Друзья наверняка уже проснулись и напуганы его отсутствием. Кстати… «…а куда делся кот?». Он успел сделать короткий шаг, когда тяжелая холодная рука легла на его плечо. Испуганный сильнее прежнего Хан обернулся, и встретился с темными злыми глазами Минхо. – Не поворачивайся ко мне спиной. – Пусти, – неуверенно попросил Джисон. – О, с удовольствием. Минхо улыбнулся и, опустив голову, исподлобья посмотрел на испуганного парня. Место, где его рука касалась плеча, обожгло холодом, а в следующее мгновение по всему телу Джисона пробежал ток. Ноги тотчас подкосились, и как только Минхо убрал свою кисть, потяжелевшее туловище рухнуло на землю. Мир вдруг смазался, как краски в палитре. Последнее, что слышал Хан, прежде чем погрузиться во тьму – просьба Феликса остановиться. Небытие поглотило весь абсурд, что творился вокруг Джисона этим утром, двоих психопатов, силой удерживающих его в лесной глуши, панику и страх, а потом вдруг отступило, возвращая ему сознание. Хан думал, что проснется в своей палатке и будет, смеясь, рассказывать друзьям этот яркий дурацкий сон, пока на его лицо тонкой струйкой не полилась холодная вода, а замерзшие руки не нащупали под собой сырую влажную землю. Откуда-то сверху падал яркий свет и Джисон, поднимаясь, прикрыл глаза ладонью. – Проснулся! – низкий голос, эхом отражаясь от стен, дошел до приходящего в себя Хана. Протерев мокрое лицо, он поднял голову и с изумлением понял, что сидит в какой-то постройке с каменными стенами. – Ты в колодце, – пояснил Феликс, сидящий у самого края в нескольких метрах выше. – Не переживай, он отпустит тебя, как успокоится. Ну, и как ты успокоишься… – В колодце?.. – А, он давно осушен, не бойся. Воду-то я на тебя лил. Чтобы разбудить... Джисон поежился. Теперь у него не было никаких сомнений в том, что его похитили и держат в рабстве. – Зачем я вам? – выдавил он. – Что вы собираетесь делать со мной? – «Зачем»? – удивился Феликс. – Так тебе ведь некуда идти. Пока тут поживешь, с нами, а там Хозяин уже решит. Выбор не то чтобы большой… А делать ничего не будем. Ну, в целом… – Вы убьете меня, – заключил Джисон, поймав себя на мысли, что совершенно не страшится этой догадки. – Он сказал, я не первый? Почему вы это делаете? – Не хило тебя долбануло, – облачающийся котом хмыкнул. – Забыл? Ты помер. Я же тебе уже несколько раз говорил. Джисон снова поднял голову, и, привыкнув к свету, закатил глаза, глядя прямо на Феликса. Спектакль продолжался и это чертовски раздражало. – Может, хватит? Вы меня заманили в глушь, вырубили и засунули в яму. Какой кретин поверит в ту чушь, что ты несешь? – Какой шумный, – пробасил Феликс, демонстративно закрывая ладонями уши. – Так не сиди тут, проваливай! Или это какая-то форма извращения? Нравится с жертвой сближаться? – Придумал! – кот проигнорировал ядовитую реплику пленника. – Пока ты такой нервный, а Минхо злится – я тебе как раз все и расскажу. Усевшись поудобнее, Феликс, не дожидаясь одобрения пленника, начал свой рассказ. С каждым его словом, Джисон, изначально испытывающий лишь досаду и злость, мрачнел. Страх – глубокий и темный – вытеснял из сердца все возможные чувства, растекаясь темным липким пятном в его душе… Феликс заприметил их – четверку туристов – еще на тропе у входа в лес. Компания его позабавила и он просто решил идти за ними по пятам, надеясь собрать новости и от души повеселиться, пугая городских пришельцев… …а потом он увидел, как Джисон смотрит на дерево, расколотое молнией. С того самого момента Феликс потерял интерес ко всем, кроме Хана. В нем было то, что заинтересовало кота. То, что он страх как любил в человеческих существах – отчаяние. – Вообще, мне сначала понравился твой друг по имени Чанбин. Красивый и сильный, – Феликс кивнул, вспоминая парня, – но его огонь горит очень ярко… – Огонь?.. – негромко спросил Хан. – У него сильная тяга к жизни и долгие лета впереди. Таких нельзя уводить, но я бы и не стал, ведь там оказался ты, – Феликс, как и полагается коту, довольно улыбнулся. – Со страдающей душой, потухший в городе и расцветший тут, у нас. Слушая увлеченного монологом оборотня, Джисон узнал, что был на грани между жизнью и смертью, а огонь его не просто медленно угасал… …он потух. Феликс говорил о встрече у водопада и озера, о том, как обрадовался оставленной Ханом колбасе, и как приятно ему было слушать исполненную в ночи песню про так любимый им и Минхо дождь. Внимательный к мелочам и добрый парень ему понравился, лес Джисона охотно принимал, а огонь его жизни угас. Для такого как он не было места лучше, чем Темный лес. Может, он был рожден для того, чтобы сгинуть среди вековых деревьев и найти приют в этом недоступном живым людям месте. – Я бы умер, вернувшись домой?.. – задав вопрос, Джисон прикусил губу. – Умер-умер, я-то знаю. Я-то вижу, – низкий смех эхом разливался по колодцу. – Подумал сначала, что дюжина дней у тебя есть, но после песни, перед тем, как разошлись, сократил количество вдвое. Понял – тянуть нельзя. Ты уже не жилец. – И ты решил убить меня сам. – Ну, знаешь ли! – Феликс вспыхнул, поднимаясь с места. – Не буду я с тобой больше разговаривать. Душу ему открыл, а он… Обернувший котом, расстроенный парень ушел, унося с собой все сомнения Джисона. Теперь у него было всего два варианта: либо сказанное правда, либо… …Хан свихнулся. В какой вариант легче поверить? Потрясенный, он разлегся на сырой земле, разглядывая тяжелые дождевые облака, уносящие с собой его собственную короткую жизнь. Не блистательную и не яркую, совсем не значимую для других. Простую жизнь. И от того такую дорогую. Бесценную. Феликс отошел довольно быстро и вернулся к раздраженному Хану, робко заглядывая на дно колодца, а встретившись с пленником взглядом, нагло улыбнулся, демонстрируя принесенную с собой веревку. – Хозяин сказал, что я могу вытащить тебя, если ты угомонился. Сам не захотел… – Великодушно, – пробубнил Джисон, поднимаясь с земли и оттряхивая грязную одежду. С того момента и началась новая – в посмертии – жизнь Хан Джисона. Жизнь, в которой было только одно правило – слушаться Хозяина.

Хозяина Темного леса.

А потом потянулись и дни этой самой новой жизни. Знакомство с окружающим миром, мелкие заботы, непыльная работенка – все это текло незаметно и быстро, захватывая все внимание Хана и… …принося с собой смирение. Он стал частью этого мира слишком быстро и, окажись тут кто-то из друзей, с радостью рассказал бы о своих приключениях здесь. О том, как они с Феликсом, собирая ягоды и грибы, гоняли местных зайцев или как, не облачаясь в плащи, спасали птенцов неизвестных. Джисон мог бы поведать им одну из многих историй, что рассказывал вечерами Феликс а, изредка, и сам Минхо. Что-то об их прошлом или других обитателях леса. Что-то о жизни, которая всегда протекала тут, бок о бок с обычным человеческим миром. В месте, куда сам собой не пробивается солнечный свет и где нашла покой непригодная для жизни среди людей душа Джисона. Да, ему есть что рассказать и кому-нибудь его истории наверняка пришлись бы по вкусу. Каждому приглянулась бы какая-то своя… Джисон находил это ироничным, ведь никому из друзей услышать их было не суждено. Мысли о близких всегда отгоняли в сторону и смирение, и привычку, привнося в раздумья смутные тяжелые мысли. То ли от того, что та жизнь Хана оборвалась так резко, что он не успел с ней проститься, то ли от того… …что лица друзей начали стираться из памяти. Джисон понимал – это нормально. С течением времени он может забыть лица и какие-то события, но чувства, что испытывал рядом с теми, кого любил – никогда. Он всегда будет помнить добрую улыбку Чана, ироничные остроумные высказывания Чонина, энергию Чанбина. Атмосферу, что они создавали своим присутствием и отсутствием. Саму их дружбу – верную и светлую. Быть может, и они сейчас вспоминают его добрым словом? Или помнят только то, как он – глупо и трагично – потерялся в лесу? Сколько лет прошло у них там, на солнечной стороне, и как они справились с этой потерей? Джисон вздохнул. Он всем сердцем надеялся, что они идут дальше и живут счастливо, ведь и он сам, как бы то ни было, жил и даже называл друзьями совсем других… …существ. Уходя от тревожных мыслей, Джисон выпрямил ноги и потянулся, стряхивая остатки хандры, а затем, наклонившись к окну, протер его рукавом свитера. Может, не имей он депрессии при смерти, приступы меланхолии не тревожили бы его уже после нее? Или, может… …есть какая-то еще причина? Половицы позади него заскрипели и Хан, дернувшись, развернулся. – Минхо! – воскликнул он, подрываясь с места. – Ты, наконец, вернулся… Хозяин стоял в дверях – бледный и мокрый. С его длинного плаща стекала вода, а тяжелая от влаги шляпа совсем потеряла форму. – Я дома, – устало пробормотал он. – Добро пожаловать, – негромко поприветствовал Джисон. Феликс, не утруждаясь перевоплощением, спрыгнул со скамьи и, не обращая внимания на воду, потерся о насквозь промокшие хозяйские сапоги. Минхо, присев на корточки, потрепал его по белой пушистой голове. Хан улыбнулся: когда они все были дома, его беспокойное сердце будто бы теплело и успокаивалось. Как если бы они были семьей, а это место – их настоящим общим домом. «Или, может, так оно и есть?». – Ну, что, как там дела? – Джисон нахмурился, глядя, как Минхо стаскивает прилипшую к телу одежду. – Закончили. – Поэтому дождь не прекращается? Сил у тебя нет? – пробасил вернувшийся в человеческий облик Феликс, разглядывая бесформенную шляпу. – Тебя в комара превратить хватит. – Брось это, – сурово отозвался кот, – я же волнуюсь за тебя. Выматываешь себя и ради чего? – Такая у меня работа – равновесие поддерживать, – Хозяин закатил глаза. – Раньше времени люди не должны уходить. Тем более у самой границы нашего Леса. Хенджин там еле справляется. – Не справляется, раз пришлось тебе вмешаться. Природа как отреагирует, если вы еще чего решите переставить? Не думал, что так и нужно? Что смерти эти – судьба? – Сам же говорил, что у всех огонь горел ярко, – вмешался Джисон. – Как они появились, все пошатнулось сразу. – Много ты понимаешь, – Феликс ткнул указательным пальцем в грудь Джисона. – Лес живет потому что Хозяин жив и здоров. Дождь этот – ненормальный, видишь же. Загибается нечисть, хоть и сильный. – Умолкни, – бросил Минхо. – Все связано между собой, да и сделано уже дело. Люди погибать перестанут, не будет Лес чахнуть, да и мученики эти нам тут как бельмо на глазу. Джисон вскинул брови, пытаясь поймать взгляд Хозяина леса, а тот, заметив это, лишь закатил глаза: Хана-то Лес принял как своего. И Темный лес, и его Хозяин. – Поможет, думаешь? – не унимался Феликс. – Там посмотрим. Хенджина много забот ждет, но об этом давай потом, я с ног валюсь… Махнув рукой на обеспокоенных соседей, Минхо скрылся за дверью своей комнаты, а уже через пару мгновений ослаб льющий как из ведра дождь. «Уснул». Все началось, когда зимой – Джисон еще дома читал об этом новости – пропали рыбаки. Погибшие рядом с границей леса, они разом попали в разлом, который использовал Колдун с топей, чтобы затаскивать в Лес самоубийц, уходящих с помощью воды. Так на лесных тропах и появились бесхозные души, отвергаемые самой темной природой и портящие не только баланс между мертвым и живым, но и, как любил говорить Феликс, настроение Минхо. Кто-то из них, обладая душой потемнее и отринув жизнь, становился частью Леса, другие, более слабые, рассеивались, унесенные дыханием смерти, а третьи так и остались бродить между деревьев, высасывая силы, поддерживающие местную флору и фауну. Смерти множились, души копились, а Хенджин – хозяйствующий на топях колдун – перестал справляться с чахнущей, восставшей против него природой. Минхо не оставалось ничего, кроме как, засучив рукава, отправиться на помощь названному брату. Уйти, отложив свои дела и заботы. И оставив Джисона одного, впервые за все время его пребывания в Темном лесу. Чтобы двигать горы и менять направления рек, жертвовать свою жизненную силу ради спасения людей. Ради равновесия и поддержания законов природы. Мог ли Хан предположить, что когда-либо столкнется с кем-то столь могущественным? Мог ли подумать, что разделит с ним кров и быт, будет сидеть за одним столом и украдкой разглядывать красивое властное лицо? Мог ли поверить, что… …будет волноваться за него больше, чем за самого себя? Глядя на закрытую дверь спальни, где Минхо видел исцеляющий тело и душу сон, Джисон вдруг вспомнил тот момент, когда понял, что тот, кто пустил его под свою крышу не только грозный колдун из старинного, ставшего детской страшилкой, предания, но красивый молодой мужчина, хоть и не человек по природе своей. Тогда сквозь привычные и так любимые местными дождевые облака пробивалось солнце. Все вокруг настолько преобразилось, что Джисон с трудом отгонял мысли о настоящей жизни. Феликс, отлынивая от работы, гонялся за парой светло-синих бабочек, а сам Хан, усевшись прямо на землю, разглядывал купающуюся в солнечном свете листву. Сердце пропустило несколько ударов и вместе с гоняемой по венам кровью пришло напоминание о былых днях. Ему не о чем было жалеть и не к чему было стремиться. Он больше не часть своей прежней жизни, но ведь… ...никто не запретит гонять это в голове раз за разом? На мгновение жажда жизни стала нестерпимо сильной, по коже пробежала волна мурашек, а поперек горла встал ком. Джисон, с каждым вдохом окунаясь в изменившуюся атмосферу, впервые за долгое время почувствовал что-то, напоминающее ему о прежнем себе, о человеке, которого терзают чувства, а, с досадой опустив голову, увидел стоящего на пороге Минхо. Он, сменив привычный наряд, и облаченный в светлую льняную рубашку, смотрел куда-то вверх, запрокинув голову, и… ...улыбался. Белоснежную кожу подсвечивал одинокий луч солнца, темные, свободные от шляпы волосы, ниспадали к шее, а длинные ресницы отбрасывали тень на нижнюю часть лица. Что он видел высоко в листве, и что заставило его улыбаться, Джисон не знал. Сейчас в его голове была только одна мысль: Минхо прекрасен так же, как и его Лес.

Или Лес прекрасен, потому что прекрасен Минхо?..

В тот день Хан был до невозможного рад встряхнувшим его живым эмоциям, но теперь, глядя на закрытую дверь спальни, он боялся. Страх, что он разрушит то, что медленно строилось вокруг него все это время, разъедал радость от возвращения Минхо и…

...то, что осталось от джисоновой души.

– Чего завис? – окликнул Феликс, заглядывая в лицо друга. – А если я лишусь конечности, она отрастет? – невпопад спросил Хан. – Или я буду как пират ходить с деревянной ногой или крюком? Феликс, удивляясь, вскинул брови, а затем заливисто рассмеялся. Его низкий утробный смех растекался по комнате и Джисон мог поклясться – вокруг сразу посветлело. – Я серьезно. – Ну, думаю, Минхо просто слепит тебе новую... конечность. Отрастет как ветка на дереве. Не то чтобы он постоянно практикуется, но раз может Сынмин, то Хозяин и подавно. – Сынмин? – Брат же хозяйский, Колдун с рудников. У него много кто трудится. И наши, и ваши, как говорится. И вот, значит, одному ка-а-ак отрубит ноги! – оборотень азартно хохотнул. – Не нравится мне энтузиазм, с которым ты это рассказываешь… – Зря! Он сейчас как новенький. Поорал немножко разве что, да кровь свою же убирал потом. Я ходил смотреть. Сынмин использовал какой-то камень, а потом БАЦ, – Феликс хлопнул в ладоши в сантиметре от лица Джисона, – и все обросло кожей. Такой мягкой-мягкой, как у младенцев. Вкусно она пахнет… Глядя на мечтательное лицо собеседника, Хан сморщился – думать о том, почему Феликс выбрал слово «вкусно» для описания кожи детей, ему совсем не хотелось, а если и говорить о приятных, вызывающих аппетит запахах… ...такой обычно исходил от Минхо. Аромат костра, мха и самодельного вина. Теплый и необычный, уютный. Такой, от которого можно потерять голову, хоть Джисон и надеялся сохранить свою на плечах. «Может, зря?». Как бы то ни было, этого запаха теперь слышно не было. От них всех и от каждой вещи в доме пахло сыростью, а самому Джисону казалось, что они с Феликсом скоро покроются плесенью – такая влажность стояла в каждом углу. Когда дождь не прекратился к ужину, а затем и к завтраку, Хан понял – ни дурманящего запаха, ни его обладателя ему не видать. Слишком много сил потратил Хозяин, чтобы отстоять свой Лес. А кто, если не верные подчиненные и добрые друзья должны помочь Минхо восстановиться? С этой благородной мыслью Хан, схватив рюкзак, отправился по уже выученным – и даром, что затопленным – тропам, вглубь леса, чтобы принести охапку трав, из которой сварит самый крепкий животворящий отвар. – А ты уверен, что оно должно пахнуть именно так? – Феликс с опаской заглянул в котелок. – Да мне-то откуда знать? Я думал, ты подскажешь, вместе сладим. Живешь с ним сколько, лет четыреста? А самый простой отвар сварить не можешь. – Но я не лекарь, а проводник! В чужое ремесло влезать – неблагодарное дело. – Поэтому мы и оказались бесполезными, когда Минхо так нужна помощь, – в сердцах выпалил Хан. – Он за порядком следит и всем помогает, без него жизни нет, а мы на ветру болтаемся и вообще!.. – Ва-а-ау, – протянул Феликс, скривив губы в хитрой улыбке. – И давно это у тебя? – Ты! Молчи! – Джисон вмиг покраснел. – Держи-ка зонт ровнее, нельзя чтобы дождевая вода попала в отвар. Сам не можешь ничего сделать, так не испорть мои старания! – А ты не думал, – кота не особенно волновала пылкая реплика друга, – что случись с ним чего – значит, такова его судьба? Я не говорю, что помогать не хочу или, что не беспокоюсь, просто…вот так. – А ты не думал, что наше присутствие тоже судьба? Может, мы должны ему помочь и именно это его судьба? Может, и я тут чтобы… – Джисон замолчал на полуслове, остановившись взглядом на наполненной до краев кадке. «Кругов на воде нет». – Чего замолчал? – Феликса забавляли душевные метания Хана. – Для чего, говоришь, тут твоя смертная задница? – Дождь закончился… Джисон наклонил зонт вперед, стряхивая капли воды, и, подняв голову, подставил лицо едва ощутимому свежему ветерку. По коже пробежали мурашки. – Никак выздоровел наш любименький Минхошечка, наш драгоценненький Хозяин, – почти заурчал кот. – Ну приехали, – хохотнул Джисон. – Не ты его на произвол судьбы был готов бросить только что? – В бою с роком я встану на передовую, смекаешь? Минхо в обиду не дам. Ни смерти, ни судьбе. Дьявола призову или Бога, кого придется... – А ты, оказывается, преданный и очень даже ручной, – Хан, в порыве радости, прижался щекой к феликсовому плечу и тот довольно заулыбался. – И прямо герой, только вот… – Что? – Не умеешь же нихрена… Вместо дьявола вызовешь дождь из мертвых лягушек... Феликс встрепенулся, вырываясь из объятий Джисона и едва успел открыть рот, чтобы обрушить ругань на голову друга, как шершавый недовольный голос заставил его подпрыгнуть на месте. – Чем воняет? Джисон порывисто обернулся, отпуская испуганного Феликса: с порога дома на них смотрел осунувшийся, бледный как тень Минхо. Синяки под его впалыми глазами стали коричневыми, а лихорадочный блеск добавлял и без того недовольному лицу маниакальный вид. – Варю тебе отвар, – опомнился Хан. – Помимо прочего, хогой пахнет. У нас ее нет. – Я сходил к Грани на востоке. Еще осталось немного... Минхо хмыкнул, прищурившись оглядев Джисон, а затем медленно, западая на левую ногу, поковылял к котелку с кипящей жидкостью. Взяв половник, Хозяин налил себе целую кружку дурно пахнущей жидкости. Феликс, морщась и высунув язык, поднес к носу пальцы. – Осторожнее, Минхо, горячо, – тихо проговорил Джисон, едва справляясь с желанием подбежать к Хозяину. – Будто температура – его единственная проблема, – громко зашептал Феликс. – Пахнет как сам ад. Проигнорировав обе реплики, Минхо поднес руку к кружке и начал водить ей над отваром, перебирая в воздухе худыми пальцами. Пар тонкими струйками потянулся к ладони. – Что ты выпендриваешься? – закатил глаза Феликс. – Он бы остыл и без этого. Хозяин не слушал. Поднеся глиняную кружку к губам, он сделал большой глоток, а сразу за ним – еще один. Когда отвара не осталось, он вновь посмотрел на Джисона. Его взгляд – серьезный и многозначительный – заставил парня поежиться. – Омерзительно. – Сказал же, – ликуя, прошипел кот. – Неумеха! – Чтобы выпили по кружке. Оба. – Но Минхо! – Умолкни. – Я выпью, – решительно кивнул Хан. – И ты туда же, собака! – Феликс высунул язык, в попытке избавиться от застывшего во рту запаха трав. – Не буду пить! – Будешь, – отрезал Минхо, ковыляя к дому. – Или тебе помочь? Кот, не решившись на спор, удрученно склонил голову и исподлобья посмотрел на застывшего на месте Джисона. Стоило Хозяину скрыться за дверью, Феликс сразу пустился в рассуждения о тирании колдуна и судьбе, что была так жестока к местным котам. – И ты тоже хорош, – зло бросил он, обращаясь к Хану. – Подлиза! Джисон никак не отреагировал на едкую реплику друга и продолжал стоять, заворожено глядя в направлении ушедшего Хозяина. Его мысли путались как клубок феликсовых ниток, а сердце билось так сильно, что было готово выпрыгнуть из окрепшей груди.

На посеревшем лице Минхо появился румянец.

Хозяин медленно приходил в себя, а вместе с ним оживал и сам Лес. Лужи подсыхали, деревья тянули ветви к выходящему по расписанию солнцу, тут и там щебетали птицы. Хан коротко улыбался, подмечая все эти метаморфозы. Жизнь, теперь привычная и принятая, возвращалась в свое русло, и Джисон украдкой думал, что зря обвинял Хозяина в своей смерти. Его нынешняя жизнь ему подходила. Она ему нравилась. Стоило Минхо достаточно окрепнуть для долгих прогулок – он сразу собрался на обход своих владений. Чувствуя каждый сантиметр Леса, зная обо всем, что происходит на его территории, Хозяин хотел еще и видеть. Видеть каждое погибшее по его вине животное и увядшее от продолжительного дождя растение. Минхо должен был оплакать их. Должен был пожалеть и принести свои извинения, если не может спасти. И помочь – если может. Джисон, закинув сумку через плечо, молча отправился с вновь облачившимся в черное и опирающимся на деревянную трость Хозяином, который не прогнал незваного спутника, и свое отношение обозначил одним лишь недовольным взглядом. Откликаясь на силу Минхо, природа показывала свою тягу к жизни. Новые листки на деревьях и плоды на плодоносных кустах, вылупившиеся птенцы и скачущие по веткам молодые бельчата. Этот мертвый лес был живым куда больше того, откуда пришел Джисон. Да и мир этот казался куда более настоящим, чем тот, в котором он умер. Хан поднял голову. Ветви высоко над его головой качались на фоне серого заволоченного облаками неба. Скрипы, протяжным звуком тянущиеся по всему лесу больше не пугали. Не пугало уханье хищных птиц и темнота глухой чащи. Джисон был дома, а дома бояться нечего. «Если только…». Глухой удар впереди заставил его вздрогнуть. Побледневший Минхо сидел у дерева и растирал ногу. Полы его плаща испачкались в грязи, а отброшенный в сторону сапог – так заключил Хан – насквозь промок. «…это не страх за него». – Минхо! – Джисон бросился к спутнику, падая на землю рядом, но не решаясь дотронуться. – Ты как? Что болит? Что случилось? – Да не ори ты, – огрызнулся Хозяин. – Ногу подвернул. В лужу наступил. Упал. Сижу. – Рано тебе было так далеко идти. – Чего это рано? Мы дошли почти. – «Почти», Минхо. У нас говорят, что чуть-чуть не считается. – «У нас», – собеседник ухмыльнулся. – Болтливый ты до ужаса. Надо было тебе язык вырвать. У нас знаешь как говорят – «меньше слов – больше дела», так что закрой рот и помоги мне встать. Джисон улыбнулся, протягивая Хозяину руку и тот, сбросив второй сапог, как ни в чем не бывало, зашагал дальше босым. – Сапоги мои возьми. – Не мог бы ты взять мои сапоги, Джисон?.. Конечно, Минхо!.. Спасибо, Джисон!.. Не за что Минхо!.. Ты настоящее сокровище, Джисон!.. Ну что ты, Минхо!.. Хозяин остановился и, обернувшись, с отвращением посмотрел на развеселившегося от собственного представления Хана. – Я вырву твой язык и скормлю коту, «сокровище». – Кот у тебя один и ты, как любой хороший хозяин его невероятно сильно разбаловал. Такое он есть не станет. – Вообще, – Минхо нахмурился, на несколько секунд отведя взгляд, и вновь посмотрел на Джисона, – ты прав. Они стояли посреди тропы и молча смотрели друг на друга, а в следующее мгновение одновременно засмеялись. Высокий сипловатый смех Минхо эхом разнесся по Лесу, и Джисон пытался подавить свой – живой и звонкий – чтобы лучше его расслышать и запомнить. – Я рад, что ты в порядке, Минхо. Хозяин замолчал. Выражение его лица изменилось, а губы разомкнулись, как при тяжелом выдохе. – Я рад, что ты… пошел со мной. – Зачем ты так делаешь? – Хан широко улыбнулся, стараясь подавить подступившие к глазам слезы. – Что делаю? – Минхо не изменился в лице, но собеседник заметил его дрогнувший голос. – Строишь из себя злодея. Можешь не стараться так сильно, мы тебя любым принимаем. Любым люб… – Но я ведь и есть «злодей», – перебил Минхо, зло ухмыльнувшись. – Разве нет? – Я так никогда не считал. – Но ведь именно я тебя убил. Джисон вскинул подбородок и посмотрел в глаза разозлившегося Хозяина. Его взгляд – прямой и смелый – стер ухмылку с лица Минхо. – Да и хрен с ним, – беззаботно заключил Хан, вновь улыбнувшись. – Спесивый, – куда более оживленно, чем ожидал собеседник, прошипел Минхо. – Глупец. – Твоя палка, Хозяин. Или, может, пойдем под ручку? – Если превратить тебя в лягушку, какого цвета будет шкурка? – А чтобы расколдовать, меня нужно будет целовать? Минхо всем телом развернулся и, замахнувшись кулаком, дернулся в сторону Джисона, который, грохнувшись на землю, рассмеялся. Глядя на веселящегося спутника, Хозяин, признавая поражение, улыбнулся, а как только решил продолжить путь, услышал, как его зовет бегущий по тропе Феликс. – Там они… Снова… Я шел к Грани… прошли мимо, – бессвязно выкрикивал запыхавшийся оборотень. – Вдохни и выдохни, – настроение Минхо мгновенно изменилось, – а теперь объясни нормально. – Браконьеры. За рогами белых оленей. – Те же трое, что и в прошлый раз? – Да, но без того, что кричал после твоих фокусов. Только двое, – Феликс нахмурился и понизил голос. – Ты не почувствовал? – Нет. – Почему? Как такое может быть? Минхо поджал губы и, прищурившись, начал оглядывать местность. Длинные ресницы скрывали злой блеск его глаз. Выпрямившись, он кивнул самому себе и, бросив на Джисона тяжелый взгляд, вновь обратил свое внимание на Феликса. – Неважно. Чувствую теперь. – Надо идти, да? – засуетился оборотень. – Придется что-то делать? – Чего вы так всполошились? – удивился Джисон. – Сюда-то они не придут, а та часть не наше дело вроде как… – У соседства нашего есть свои последствия, – тараторя, Феликс обкусывал губы. – Звери тоньше чувствуют силу, некоторые даже Грань переходят. Сюда тянутся вымирающие виды, редкие животные. Понимаешь, куда веду? – Так та – живая – часть… – Мое дело, – бросил Минхо. – Знаю, ты не заблудишься, но доберись до дома как можно быстрее. Сегодня будет гром. – Что? Нет! – Джисон впервые повысил голос. – Я иду с вами. – Плохая идея, – сморщился оборотень. – Плохая или нет – я с вами! Хозяин смотрел на Хана глубоким испытующим взглядом. Какие именно мысли роились в голове Минхо Джисон не знал, но определенные метаморфозы в нем все же уловил. Оценивал ли он опасность или думал о том, что навязавшийся парень – обуза? Может, прикидывал, доберутся ли они, уставшие, до другой части леса или… …его терзали какие-то еще, недоступные джисонову пониманию мысли? – Пусть идет. – Но Минхо! – Пусть. Идет. Хозяин развел руки в стороны и что-то зашептал. От этого шершавого злого голоса Джисон неосознанно поежился, а Феликс, вдруг побледнев, схватил друга за руку. – Что?.. – Хан удивленно взглянул на оборотня. – Это сильная магия. Он очень зол, – Феликс сглотнул, эхом повторяя свои же слова. – Очень зол. Белесое полотно раскрылось перед Минхо и он, резко кивнув, подозвал к себе испуганных спутников. – Мы первые? – Да. Идите. Феликс сделал неширокий шаг прямо в созданную Минхо дымку, и исчез, утягивая за собой восхищенного Джисона. Пространство исказилось как в комнате кривых зеркал – деревья вытянулись, небо стало походить на разлитый в дождевой луже бензин, а сам Джисон, впервые за вечность, чувствовал вес своего тела. Так было перед тем, как он ступил в Темный лес. Именно это он чувствовал перед собственной смертью. – Так то, что вы называете Гранью… – Да, – перебил Феликс. – Она держится на магии Минхо. На его жизненной силе. Она и есть Минхо. Последняя фраза Феликса так и зависла в воздухе, когда его тело скрылось за другим краем полотна. Джисон зажмурился, делая очередной шаг, а когда открыл глаза вновь, они стояли на другом краю Леса. Шедший позади них Минхо пригнулся, как готовящийся к броску зверь. Его дикий почти животный взгляд забегал по пространству, движения стали резкими, а губы сжались в тонкую полосу. Он не моргал. Вздувшиеся сосуды его глаз делали лицо хищным и пугающим, а Джисон, переведя дыхание, осторожно отошел в сторону. «В конце концов, хозяин знает свое дело». Двое крепких мужчин, пробирающихся вглубь леса, шагали прямо рядом с Гранью в паре десятков метров от разозленного Хозяина. Изучая их движения, Минхо наклонил голову к плечу, а потом стремительно шагнул вбок, перейдя на другую сторону. Один из мужчин остановился, услышав шорох позади, и медленно обернулся. – Какого хера? – выпалил он, глядя в искрящиеся злостью глаза колдуна. – Ты что, шел за нами? – Лес предупреждал вас, – негромкий голос Минхо заглушил все звуки вокруг. – Я предупреждал вас. – Что ты несешь? Проваливай отсюда, фрик, – мужчина скинул с плеча ружье. – Погоди, – подал голос его спутник. – Он выглядит так, как описывал Бёнчоль, разве нет? Кто ты такой? – Ваша погибель. Мужчина, заговоривший первым, рассмеялся, наводя ружье на Минхо. – Если я убью тебя здесь, тебя никогда не найдут. – Как и тебя. Голос Хозяина звучал безобидно и, как казалось Джисону, даже успокаивающе, но стоило ему сделать шаг, пронзительный звук выстрела тотчас разлетелся по лесу. – Минхо! – вскрикнул Хан, закрывая ладонью рот. Колдун опустил голову. Из его живота потянулись тонкие черные клубы дыма. Прежде чем сделать очередной шаг, он повернул голову, ловя налитыми кровью глазами взгляд испуганного, начавшего молиться всем богам, Джисона. – Минхо… – чуть слышно произнес Хан и стоящий рядом Феликс сильнее сжал его руку своей. Хозяин поднял руку. Ветви дерева позади мужчин стремительно потянулись вперед, хватая их за руки и ноги, обвивая шеи и ломая ружья. Извивающиеся, как черви на крючке, они кричали, разрывая тишину леса, вырывались и травмировали себя каждым резким движением. В их открытые рты медленно и беспрепятственно проникали тонкие ветки, вместе с листьями скрываясь в полости рта. Джисон не мог оторвать глаз от оскалившегося Минхо. В таком состоянии он не был похож на того себя, каким знал его Хан, а черное одеяние лишь сильнее подчеркивало его нечеловеческую природу. – Я, Хозяин Темного леса, признаю вас виновными... – начал Минхо, нерушимой глыбой стоя над связанными мужчинами. – Мы уйдем! Уйдем! Мы никому ничего не скажем! – Простите, господи, простите нас! Я умоляю, отпустите! У меня дома дети, маленькие дети! – …и приговариваю вас к смерти. То, что забрали у леса, лесу и вернете. Природа-мать, прими кровь недостойных своих сынов… – Нет, пожалуйста! – Нет! – …да будет так. Ветви, стискивающие безвольные человеческие тела, сжались, отделяя конечность за конечностью. Кровь хлестала из культей оторванных рук и ног, кожа на щеках разрывалась как ветошь, обнажая ряды зубов. Органы и куски одежды были разбросаны вокруг тел, а переплетенные между собой фрагменты кишечников свисали с ветвей дерева сбоку от Минхо. То, что осталось от этих людей, было похоже на кровавое месиво. «Осталось ли что-то от их душ?». Хозяин, вытерев широким рукавом окропленное засыхающей кровью лицо, повел рукой и мох, откликнувшись на его зов, стал медленно поглощать куски тел, засасывая их куда-то под себя, в саму проклятую землю. Кровь, которую жадно поглощали все растения вокруг, делала зелень бурой, циркулируя в утолщенных прожилках листьев и стеблей. Живая часть леса вела себя также как та, что была за Гранью. Минхо менял пространство вокруг себя. «Минхо менял все». Придирчиво осмотрев место казни, Хозяин обернулся, вновь ища взгляд Джисона, который и без того не сводил с Минхо глаз и… …плакал. Едва сумевший подавить рвоту, он испытывал только одно чувство – жалость. Его молчаливый Хозяин, прячущий свою добрую натуру от всех вокруг, был вынужден стать убийцей. Был рожден для того, чтобы всеми силами и способами оберегать вверенное ему место и прекрасно с этим справлялся, смирился с судьбой и нес свой крест. Это делало его им и Джисону, который, казалось, чувствовал душу Минхо, было неизмеримо жаль эту его сторону. Жестокую длань природы, заключенную в похожего на человека Хозяина леса. Поджав губы, Минхо вновь оглядел медленно скрывающее следы недавнего кровопролития, место и, кивнув одному ему известным мыслям, переступил Грань. Залитый кровью с кончика шляпы до босых ног, Минхо молча направился в сторону дома. Все, чего хотел Джисон – взять его за руку, показать, что не напуган и готов помочь, поддержать и разделить боль. – Ты как? – обеспокоенный Феликс заглянул в покрасневшие глаза Джисона. – Почему плачешь? Сильно испугался? – Я… нет. Мне жаль. Просто стало жаль… – Этих преступников? Ну, пожалуй, можно понять, все же он были такими же, как ты, но их огонь… как бы тебе сказать… горел нестабильно. Их смерть – дело случая, так что… – Не их, – закачал головой Хан. – Мне жаль Минхо… – Минхо?.. Объясни, – Феликс понизил голос. Джисон посмотрел в спину бредущего впереди босого Хозяина. Он снова западал на левую ногу, шел медленно, ссутулившись и совсем обессилев, напоминая старика. – Я вижу, как живет Минхо, – Джисон выдохнул. – Еще недавно ради спасения людей он был готов пожертвовать собой, а сегодня стал палачом. Это меня убивает. Его судьба. – Так ты думаешь, – оборотень ухмыльнулся, – ему не нравится? – Убивать? – Джисон ненароком вспомнил безумное выражение лица Минхо. – Об этом я не думал. – А если бы на месте этих людей были твои друзья? Кого тебе было бы жаль? – Зачем убивать таких как они? Просто так? Минхо бы не стал, – всполошился Хан. – Парни бы никогда не сделали ничего плохого. Они любили все это. Любили природу… Они хорошие люди. – Кто стал бы разбираться – хороший или плохой? А у него, знаешь ли, бывает и плохое настроение… – ехидно начал Феликс. – Все люди… – вмешался Минхо, – …паразиты на теле природы. Каждый из них вносит свой вклад в ее разрушение. Смыть кровью преступления собратьев также может каждый из них. Хозяин остановился, оборачиваясь. У растерянного Джисона не было ответа на эту реплику, но его взгляд говорил о том, что своего мнения он не изменит. Действительно ли он был таким или что-то мешало ему здраво смотреть на вещи, Минхо не знал… …или не хотел знать? – Наивный ты, Хан Джисон, – Феликс легкомысленно ущипнул друга за щеку. – Ладно, давайте поторопимся домой, есть хочется… Хозяин вновь поджал губы и отвернулся от неотрывно следящего за ним Джисона.

Вдалеке послышались раскаты грома.

Тем же вечером, едва добравшись до дома и смыв с себя кровь, Минхо объявил, что Джисон отправляется жить на топи. Ошарашенный впавший в ступор Хан даже не сразу понял весь смысл сказанных Хозяином слов, а когда сообразил – не нашел нужных для ответа. – Зачем?.. – голос Джисона был неуверенным и тихим. – Ему нужна помощь. – Можно и так ходить помогать, почему сразу «жить»… – Так будет удобнее. – Я правда смогу, это не так уж и далеко, а если с Феликсом, так вообще… – Джисон, – окликнул его оборотень и чуть заметно покачал головой, в попытке остановить спор. – Почему, Минхо? – не выдержав, взмолился Хан. – Нам же тут неплохо живется вместе. Я сделал что-то не так? – Там ты будешь к месту, – отрезал колдун, направившись к выходу. – Тут я, выходит, не к месту? Минхо остановился и медленно повернул голову. Упершись глазами в распаленного Джисона, он окинул его с ног до головы злым взглядом и прищурился. – Забываешься, Хан Джисон. Ты говоришь не с другом, а с самим Хозяином Темного леса. Будет так, как я решил, а продолжишь спорить… – То что? – …пожалеешь. – Да мне и терять-то нечего, как ты не понимаешь? Тебя если только, а ты и так меня прогоняешь! – в сердцах крикнул Джисон Глаза Феликса округлились, вскочив, он подлетел к Хану, и, что было сил, ухватился за его плечо. – Он понял, Хозяин, не сердись, – пробасил оборотень. – Я помогу ему собрать вещи, а как успокоится, сам еще извиняться прибежит... Минхо с отвращением посмотрел на заискивающего Феликса и покрасневшего от злости Джисона. – Знайте свое место. Вы оба. Дважды предупреждать я не стану. Стоило Хозяину выйти из дома, Джисон рухнул на пол, и, со всей силы ударив по нему кулаком, выругался. – Ты ошалел? – зашипел оборотень. – Я же предупреждал тебя: не спорь с ним. Никогда. Ни при каких условиях. – Он прогоняет меня! – А кто тебе сказал, что ты тут останешься? – не выдержал Феликс. – Все здесь чем-то заняты, говорил же. Рудники и топи – лучшие из мест. Не приживешься там – отправишься на окраину, там работа куда тяжелее. – Но у меня и тут работа есть! – Какая, Джисон? Ухлестывать за Минхо? Пойми меня правильно, ты мне нравишься, ты стал мне другом, первым настоящим другом за все эти…сотни лет, но то, что бушует внутри тебя, даже мне не дает покоя. – Внутри меня?.. Все со мной нормально, боже! – Да у тебя сердце загорается, когда ты рядом с ним, как у живого! Любовь его убивает, разъедает как кислота. Ты его убиваешь, Джисон. – Какая еще любовь? – Какой же ты дурак, черт тебя побери. Помер, а в себе так и не разобрался. – Я не…нет, нет! Все совсем не так! – Кого обманываешь? – Феликс закатил глаза. – И, как думаешь, кому делаешь хуже? Прими правду, Джисон. Он сегодня не увидел, как к Грани люди подошли, а из всех бед они – самое безобидное. Что еще он может пропустить и чем это закончится? Сидящий на полу Хан поднял голову, с ужасом глядя на оборотня. Феликс не был зол и не ругал друга. В его больших темных глазах была невыразимая грусть и досада. – Так это из-за меня?.. Я мешаю ему… – То, что ты чувствуешь, да. В какой-то момент, твоя душа будто стала оживать здесь, среди смертей Темного леса. Может, я ошибся, забрав тебя… Джисон медленно поднялся с пола. На разбитых костяшках его правой руки запеклась кровь, а пульсирующая боль напоминала о ярости, которую он испытывал еще несколько минут назад. Он понимал. Понимал все с того самого момента, как вошел в дом после заточения в колодце и решил принять уготованную ему долю. Ставший причиной его смерти Минхо, стал также причиной, по которой Джисон хотел жить. Только вот эта жажда жизни не тонула в смерти, а существовала ей вопреки, подобно лучу солнца, пробивающемуся сквозь тучи. Жизнь Джисона держалась на его любви. В ней же заключалась гибель Минхо. «Плюс на минус…». – Ты не ошибся, – признался, наконец, Джисон. – Не ошибся, решив, что моя жизнь там… подошла к своему концу. – Тогда почему?.. Почему ты так отчаянно цепляешься за нее здесь? – Потому что… – Хан задумался, вспоминая слова Феликса, и грустно улыбнулся – …он принял меня. Как своего. Потому что я не такой как другие. Феликс сглотнул. Глаза оборотня заблестели в темноте густеющих сумерек и Джисон, подойдя к другу, обнял его, похлопывая по спине. – Победи это в себе. Убей и возвращайся назад. Я буду ждать тебя. И Минхо непременно будет… Так будет лучше. – Убить? – Хан погладил Феликса по длинным белым как снег волосам. – Но ведь это буду уже не я. – И правда, – кот улыбнулся. – Странный ты человек, Хан Джисон. Тогда… найди себе место, хорошо? Я буду следить за тобой.

Лес будет.

Когда начало светать, Джисон, закинув рюкзак на плечи, отправился в путь. Дом, ставший родным, остался позади вместе с топчущимся на пороге Феликсом, так и не решившимся без дозволения Хозяина на проводы друга. Минхо провожать Джисона не вышел, но путник видел его в каждом опавшем на тропу листе, во встреченных по дороге засохших ветвях и тяжелых дождевых облаках. Хан не забудет Минхо. Не победит самого себя, а значит… …не сможет вернуться назад. Для него это путешествие в один конец, как и то, что привело его сюда, в Лес. «К Минхо». Путешествие, которое отняло саму жизнь, но, взамен, показало кого-то, кто мог бы стать джисоновой причиной жить.

Его raison d'etre

. К тому моменту как впереди показалась зеленая крыша дома Колдуна с топей, мысли Джисона стали темными и вязкими. Вина за свои чувства, неспособность сохранить собственную жизнь, боль, которую сулила разлука, и устройство на новом месте камнем лежали на сердце и маской – на посеревшем лице. На пороге высокого, окруженного болотами дома стоял молодой длинноволосый мужчина, который, завидев путника, скривил лицо. – Тебя Минхо прислал? – Да, – не здороваясь, подтвердил Джисон. – Зачем? – Ты мне скажи. У тебя тут, вроде, проблемы какие-то. – Да, и я очень сомневаюсь, что кто-то вроде тебя поможет мне с их решением. Мужчина закатил глаза и, окинув Джисона недовольным взглядом, махнул рукой, приглашая в дом. – Зови меня Хенджином. Твое имя меня не особенно интересует, но я его, к сожалению, и так знаю. Вместе с язвительными словами началась очередная новая жизнь Хан Джисона и его соседство с самоуверенным болотным колдуном. Создававший впечатление повесы, Хенджин вел хозяйство исправно и ответственно, спрашивая вдоволь со всех своих подопечных, и проявляя удивительную строгость, когда того требовала ситуация. Джисона, скучавшего по Минхо, это устраивало – чем больше работы, тем меньше времени на пустые бесплодные мысли. На контрасте с уединенной спокойной жизнью Хозяина Темного леса, тут, на топях, было довольно оживленно. Склочный колдун, дюжина русалок-утопленниц, и бесчисленное количество лягушек всех мастей – вот и все, кто окружал Джисона на новом месте. «И никаких тебе котов». С Хенджином Хан, ожидаемо, не поладил, а после того, как сдружился с меланхоличными русалками, их отношения и вовсе затрещали по швам. – Нет, ну скажи мне, ты специально это делаешь? – возмущался колдун. – Они и так отлынивают, а ты масла в огонь подливаешь! – Скорее уж тины в болото, – скептично заметил Джисон. – Ну вот опять! Песни поете целыми днями, а работа стоит! Водоросли у меня пошли, на рудники нужны мужчины… – Как это стоит? – возмутился Джисон. – Мы на прошлой неделе выловили утопленницу и русалок у тебя теперь не дюжина, а… – Чертова дюжина грустных сплетниц! – Хенджин схватился за волосы. – Какой от них толк, если отказываются за Грань выходить. Джисон вздохнул. Русалки – единственные после оборотней существа, которые могли сознательно покидать Лес. И если знакомый Джисону оборотень со своей работой – приводить в Лес души обреченных – справлялся отлично и брался за нее с удовольствием, утопленницы губить других желанием не горели. – Я тоже неплохо пою, может, у меня получится привести тебе кого-нибудь? – задирал колдуна Хан. – А знаешь что? – Хенджин вскинул брови. – Давай! Выйти ты, конечно, не можешь, но звук дотуда дойдет. Джисон кивнул и, равнодушно отсалютовав, тотчас отправился к месту, где выплывали на волю русалки. Против Хенджина он ничего не имел. В глубине души уверенность и дерзость колдуна Джисону даже нравились, но, раздавленный чувствами парень просто не мог найти в себе сил попытаться узнать еще и его. Самому Хенджину, занятому бухтением на русалок и младшего брата – Колдуна с рудников – это, кажется, нужно и не было. – Ну что там, дорогуша? – хором защебетали русалки, едва завидев Джисона. – Влетело вам от Господина? Хан лишь махнул рукой, оставляя и без того грустных девушек, в беспросветной печали. Быстро добравшись до скал, рядом с которыми тонкой вуалью колыхалась Грань, Джисон уселся на камни, а едва расслабился, услышал рядом с собой негромкий мужской голос. – Земную жизнь, пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу… – …утратив правый путь во тьме долины, – закончил за него Хан. – Кто здесь? – испугался мужчина. – Выходи! Выходи немедленно! – Выйти не могу, потому что у меня нет тела, – безразлично констатировал Хан. – Это как? Издеваешься надо мной? – Могу отвести к тому, кто поиздевается, но мне, если честно, на тебя все равно. Как и на то, почему ты читаешь стихи, стоя у обрыва… Мужчина замолчал, увлеченный словами Джисона. Наверняка он, пришедший сюда проститься с жизнью, уже не раз давал себе ответ на подобный вопрос, но романтичная натура не позволяла смириться с разрушенным планом уединения. – Я здесь, чтобы умереть. – Я знаю. А еще, знаю, что Данте тебе не поможет. – Так ты мертв? – Я умер здесь, в этом лесу. И остался в нем, так и не попав ни в Ад, ни в Рай. – Самоубийцы в Аду, – пояснил мужчина и Джисон представил, как он поправляет очки, сползшие на нос. – На седьмом круге. – Технически я не самоубийца, но и таких как ты тут море. И знаешь что? Страдания не уходят. Никуда. Никогда. Мужчина затих и Джисон подумал что он, должно быть, уже давно спрыгнул, ведомый желанием уйти с великими строками на устах. «Дурак». – Ты давно умер? – подал голос мужчина. – Может, вечность назад? Кажется, я прожил тут целую жизнь. – То есть после смерти меня ждет еще одна жизнь? С теми же воспоминаниями… – И страданиями! – Джисон неожиданно развеселился. – А еще, тебе придется работать! И начальники тут такие же мудаки, как и везде. Мужчина вновь замолчал и на этот раз Хан просто ждал, куда приведут его размышления. Если он спрыгнет – Грань притянет его душу, и они встретятся, если нет – Хенджин сожрет Джисона живьем… – Ты ведь моя галлюцинация? Что-то вроде последней попытки мозга зацепиться за жизнь? – Может, я своя собственная галлюцинация? Кто знает? Многие часы они, прерываясь на долгие минуты молчания, перекидывались несвязными фразами, а когда Джисон начал замерзать, мужчина поднялся с места и что-то бросил вниз. – Умереть ведь я всегда успею? – Всегда. – Тогда я поживу еще немного, – мужчина замялся. – И, знаешь, сомневаюсь, что смог бы выдумать кого-то вроде тебя. Как тебя зовут? – Джисон. – Если ты христианин, Джисон, я поставлю за тебя свечу. – Поставь ее за себя и проживи долгую жизнь. Последние слова Хана повисли в воздухе, оставаясь безответными. Мужчина ушел, не прощаясь, а Джисон вдруг понял, что испытывает невероятную радость. На самом деле ему было плевать на жизни других – люди умирают каждую секунду, но прикосновение к чему-то живому, будто заразило жизнью и его пропащую душу. Обратно он шел медленно, жадно глядя по сторонам, в надежде запомнить как можно больше, на случай, если Хенджин и правда прибьет его, а дойдя до русалочьей заводи, увидел промокшую старую книгу с печатью его университета. Джисон остановился, поднимая размокший в воде фолиант, и, встряхнув его, промокнул рубашкой разбухший переплет.

«Божественная комедия. Данте Алигьери».

Ничуть не удивленный, Хан поднял голову к небу и обреченно улыбнулся – он собирался спросить, какой сейчас год. Хенджин стоял рядом с притихшими утопленницами и молча наблюдал за уставившимся в небо Джисоном. – Что ж, – колдун, улыбаясь, развел руками. – Мне даже понравилось. – Ты не злишься? – Злюсь, конечно, но приведи ты этого нытика сюда, злился бы еще сильнее, однако… – Ну конечно, – Хан закатил глаза. – Все не могло так просто закончиться. – Собирай вещи, Хан Джисон. Ты тут больше не останешься и, поскольку полномочий наказать тебя у меня нет… – Господин! – хором взревели русалки. – Оставьте его, Господин! – А можно я тоже пойду? – подала голос совсем еще свежая утопленница. – Я вообще просто помереть хотела… – Мое решение, – игнорируя наглую подопечную, Хенджин приподнял подбородок, – обсуждению не подлежит. Джисон бодро закивал, соглашаясь с колдуном, и направился следом за ним, уже вышагивающим по тропе, ведущей к дому. Тринадцать девичьих голосов смешались в неразборчивый вой. Умирающие от скуки и не готовые смириться со своей судьбой, они надеялись удержать то единственное, что напоминало им о собственной человеческой натуре – мертвого парня, разделившего с ними тягость скоропостижной смерти и обреченную на страдания жизнь в Темному лесу. Хан остановился, оборачиваясь на тринадцать вскинутых к небу голов. У каждой из них когда-то была своя, непохожая на прочие жизнь. – Зря вы это, – улыбнулся он. – Ни у меня, ни у вас, уже не будет другой жизни. Дело сделано. Зато у нас есть второй шанс. Вы можете попытаться начать все заново, работать во благо всех обитателей Леса, принять новых себя. Да и с Господином вы теперь в одной лодке. Начните жить, иначе… – Жить? Здесь? – удивилась одна из утопленниц. – Работать во благо Леса? – подхватила вторая. – Он прав, – цокнула последняя из русалок. – Другой жизни у нас уже не будет. Кивнув увлеченным думами русалкам, Хан небольшими шажками засеменил за Хенджином, который, сложив руки перед собой, дожидался его у дома. – Этот оптимизм меня чертовски пугает, – колдун неверяще замотал головой и поежился, – но, пожалуй, мне стоит тебя поблагодарить, Хан Джисон. – Жить с тобой я не могу, но запомню только хорошее. Считай, это плата за упущенного парня. – Не держи зла, – Хенджин коротко улыбнулся. – А, впрочем, держи. Мне все равно. Проваливай и не возвращайся.

И Джисон ушел, надеясь вернуться в место, которое называл настоящим домом.

Надежда, а вслед за ней и оптимизм, развеялись с появлением прямо посреди дороги белого темноглазого кота. Феликс, не оборачиваясь человеком, сидел на развилке, дожидаясь взволнованного Джисона, а стоило им заметить друг друга, сразу свернул в противоположную от дома сторону. «Ну конечно». – Ты стал таким невежливым, Феликс! Мог бы и обернуться. Я скучал по тебе! Кот вальяжно вышагивал перед Ханом, полностью игнорируя его пылкое приветствие. – Минхо злится, что Хенджин выставил меня? Оборотень перешел на бег, увлекая друга все дальше от тропы. Джисон остановился. – Уводишь, да? Меня не ждут дома… Феликс остановился вслед за раздосадованным парнем, внимательно глядя на его побледневшее лицо. – Он не хочет меня видеть… Все верно, он и не должен. Джисон вздохнул и, усаживаясь прямо на тропу, зарычал. Взволнованный кот потерся о его ногу и жалобно мяукнул. Живя у Хенджина, Джисон пробовал все, чтобы отвлечься от мыслей о Минхо. Он загружал себя бесполезной работой, брался за любое дело и даже нашел компанию для перемывания хенджиновых костей. Он устроил себе настоящую жизнь, с постоянными проблемами и поиском их решений… …но даже это закончилось тем, что его, ни к чему не пришедшему, выставили за дверь. Мечтатель и глупец. В глубине души, он сам не хотел отказываться от своих чувств. – Он не разрешил со мной говорить, а? – Хан почесал ластящегося кота за ухом. – Еще надеется, что все исправится? Передай ему, что я постараюсь.

Еще раз.

Переведя дыхание, Джисон поднялся с места, уходя все глубже в неизвестную часть леса, и только когда дорога начала расширяться, а преисполненный печалью кот, моргнув на прощание, скрылся среди деревьев, понял, куда пришел. Утопленный среди зелени каменный дом встретил Хана своим безмолвием. На пороге, аккуратно складывая что-то в тканевые тюки, сидел крепкий мужчина. – Ты – Сынмин? – устало окликнул Джисон. – Я?! – всполошился мужчина. – Нет, конечно. Господин в доме. А ты… ведь человек? – Когда-то был. Меня зовут Джисон. – Найди меня на рудниках, парнишка, – мужчина оглянулся на дверь и, закинув поклажу на спину, поднялся. – Нас, людей, тут мало. Расскажешь… о жизни. Проводив нового знакомого взглядом, Джисон поднялся в дом, где его уже ждал хозяйствующий на рудниках колдун. Белокожий, облаченный в бежевый строгий костюм, он придирчиво оглядел гостя и вздохнул. – Мне ты, дохлятина, вряд ли подходишь, но то, что ты не понравился Хенджину мне по душе, – задорно хмыкнул Сынмин. – Так что можешь остаться. Стоя перед колдуном, Хан еще не знал, что начавшаяся «за здравие» новая глава его посмертной жизни, закончится, как и предыдущая, «за упокой». Едва оказавшись на рудниках, Джисон воочию увидел, почему не подходит для жизни под крылом Сынмина. Среди крепких высоких мужчин и приспособленных для работы с камнем существ, вялый парень быстро потерялся, в первый же день отметившись не хорошей работой, а развеселившими всех местных мудреными жалобами. По иронии судьбы, мужчина, с которым Джисон познакомился у дома колдуна, оказался героем феликсовой байки о потерянных ногах, охотно подтвердившим произошедшее чудо, а несколько других людей – теми самыми рыбаками, которых занесло в Лес из-за лазейки хенджиновых русалок. Все здесь было связано. Молодой и забавный новичок местным понравился. Не умеющий управляться с киркой, он развлекал рабочих песней или рассказом, а порой выступал и в качестве молчаливого слушателя историй чужих судеб. Смирившиеся с долей люди, были одиноки и несчастны в своем посмертии, и Джисон не нашел ничего лучше, как провернуть с ними тот же трюк, что и с меланхоличными русалками, убедив собратьев в возможности найти смысл даже в такой ограниченной на первый взгляд жизни. Строгий Сынмин, закрывавший глаза на жалобы и мелкие проступки, был совсем не готов смириться с поднятой Джисоном революцией. Едва ли проживший на рудниках два лунных цикла парень вновь стоял перед колдуном с рюкзаком на плечах. Сынмин безжалостно выгонял его с обжитого места, всучив в качестве платы пару драгоценных камней, а Джисон, лишь обреченно вздыхал, отгоняя подальше мысли о своей дальнейшей судьбе. Может, Минхо сотрет его в порошок, а, может – Джисон слышал это от рабочих – его отправят на окраину Леса, гонять мелкую нечисть. Теперь он не был уверен ни в чем, кроме того… …что его чувства по отношению к Минхо нисколько не притупились. А значит, и ждать чего-то, кроме настоящего приговора, ему не следует – вредить Минхо и принявшему его Лесу Хан не хотел. – Я хотел спросить, – обратился Джисон к Сынмину, стоя на пороге дома, – а нет у тебя брата в том мире? – В каком «том»? – Ну, там, за Гранью. Ты похож на моего бывшего босса. И внешне, и… в целом. – Очень ему сочувствую, – хмыкнул Сынмин. – После тебя, неумехи, нам придется восстанавливать режим несколько недель. – Да брось, к людям нужен подход, немного свободы, профсоюз… – Дай-ка угадаю, болтливый, «бывший» он потому что за язык поганый тебя выпер? Джисон поднял голову к небу. Сквозь редкие облака просматривалось яркое солнце, а теплый ветер аккуратно касался его густых запутанных волос. Лес отправлял с ним в путь хорошую погоду. Был ли в этом хороший знак? – «Бывший» потому что я умер, – наконец признался Хан. «Там-то я помалкивал в тряпочку, да за компьютером прятался». – На его счастье, – не отставал Сынмин. – И чье-то несчастье. Джисон, озорно отсалютовав, спустился с порога. Сынмин, не изменившись в лице, простился с ним, продемонстрировав неприличный жест пальцем, идущие со смены рабочие, кивали на прощание, а человек, что, благодаря новым ногам, был героем историй, сунул полюбившемуся пареньку завернутый в большие листья хлеб. Обычно пессимистичный Хан, подмечал каждое проявление человечности в этих угрюмых, обманутых самой смертью существах.

«Может, людьми нас делает совсем не то, что мы «люди» по праву рождения?».

Чем дальше Джисон отходил от дома местного колдуна и чем ближе подбирался к уже знакомой развилке, тем сильнее сжималось его тревожное сердце.

В этот раз на распутье его никто не ждал.

К дому Джисон подходил осторожно, крадучись, словно вернувшийся на место преступления вор, а когда знакомая крыша, наконец, показалась впереди, и вовсе застыл на месте. На веранде, опираясь на поручни и пристально глядя на тропу, стоял Феликс, а рядом с ним сидел, покачиваясь в кресле, серьезный Минхо. Увидев идущего, словно на казнь, Джисона, Феликс что-то нечленораздельно прокричал, то и дело размахивая руками, а Минхо вдруг широко улыбнулся, искоса поглядывая на оборотня. – Чертов Джисон! Чтоб тебя, собака! – пробасил Феликс. – Может, чертов Сынмин? – плутовски прищурившись, добавил Минхо. – Чертов Сынмин! Чтоб его камнями пришибло! – А вообще-то, – не унимался Минхо, – все началось с Хенджина. – Вообще-то, скотина ты хозяйская, с тебя все началось! Не отослал бы – не было бы и соблазна спорить. – Ладно, давай уже, – остановив ход кресла, Хозяин протянул руку и Феликс, не глядя, вложил в нее увесистый золотой самородок. – Что еще за спор?.. – едва ли не плача взмолился Джисон. – Вы меня не убьете? Минхо и Феликс вмиг побледнели, ошарашено глядя на испуганного Хана, а в следующий момент также дружно расхохотались. От того как перемешались высокий смех Минхо и низкий – Феликса, Джисону стало не по себе. Причудливый звук походил на те, что вставляли в фильмы ужасов перед началом какого-то невообразимого кошмара. – Зачем тебя убивать, если ты ходишь за целебной травой в восточную часть леса? – И дружишь с теми зелеными стервами, – закивал Феликс, вытирая заслезившиеся глаза. – Они не стервы, – растерянно ответил Джисон. – Конечно нет. Очаровательные девушки и помощницы, мертвые как и мы, – наиграно строго кивнул Минхо. – Перестань видеть в них рыбу, они чувствуют в тебе охотника. – Но они угрожают меня утопить! Каждый раз одно и то же… – Может, потому что ты – красавчик?.. – всерьез задумался Хан. – Они любят красивых мужчин… – Но я кот! – оборотень закатил глаза. – В первую очередь – старый дурак… – Минхо! – Так что за спор?.. – не унимался Джисон. – Ах, спо-о-ор, – протянули одновременно друзья и вновь рассмеялись. Хан не верил своим глазам. Та разительная метаморфоза, что произошла с Минхо и Феликсом не укладывалась в голове. Уходя, Джисон оставлял их и дом в мрачной гнетущей атмосфере. Хозяин был озлоблен и не до конца здоров, его верный помощник – донельзя огорчен. Теперь с веранды их дома, на путешественника смотрели двое пышущих здоровьем, загорелых и веселых молодых мужчин. Выходит, пока Джисон страдал и не покладая рук пахал на заносчивых колдунов, переходя с места на место, эта парочка жила и в ус не дула. – Минхо сказал, – оживленно начал Феликс, – что ты не протянешь двух месяцев у Сынмина, а я поставил на то, что продержишься два и еще неделю. Мне не хватило дня, представляешь! – Даже если и так, я все равно был бы ближе к победе, – скривился Минхо. – Да пошли вы! – не выдержал Джисон. – Моя жизнь эти полгода была сущим Адом, а вы… – Погоди, Минхо, он свои хиханьки, да хаханьки Адом называет? – Сам не пойму… – Неважно! – бросил Джисон. – Для меня все было всерьез! – Да, и я тобой горжусь, – заключил Феликс. – Ты – молодец! – Да, будто даже подрос немного. Хорошо над собой поработал, – поддакивал Минхо. – Нелюди, – прошипел Джисон, совсем забыв о чувствах, с которыми возвращался домой. – Ненавижу вас! – Прямо вот так вот сильно? – наигранно удивился Хозяин. – Представь себе! – А мы молодые побеги хвоща насолили, будешь пироги? – переключился Феликс. – Правда? Уже? Я такой голодный! – восхищенно воскликнул Джисон и, бросая на ступенях рюкзак, побежал в дом.

– Я сделал все, что мог, – негромко проговорил Минхо.

С того дня жизнь Хана разделилась на «до» и «после». Он всегда думал, что это произошло в тот момент, когда он перешел Грань, но на самом деле, все случилось только тогда, когда он, повидав жизнь в каждом уголке Темного леса, вернулся домой. К теме, как теперь быть с никуда не девшимися чувствами, он не притрагивался, а сам Минхо об этом не обмолвился и словом. Молчал и испуганный Феликс. Может, Джисону удалось обвести их вокруг пальца? Хозяин был здоров, погода соответствовала установленному расписанию, а в их дом пришел долгожданный покой. Феликс все больше посвящал Джисона в дела Леса, рассказывая о своей работе, а Минхо не скупился на поручения, отправляя Хана даже в самые дальние уголки своих угодий. Джисон, наконец, стал своим и для Леса, и… …для его загадочного Хозяина. Теперь Минхо он видел не только в опавших листьях и высохших ветках, но и в каждом «живом» уголке этого неживого места. В шелестящей от ветра листве, в блестящей на солнце глади воды, в гнездящихся причудливых птицах и даже… …в самом себе. Хан Джисоне, который стал такой же частью Темного леса, как и все, что его окружало. – Знаете что, – рассуждал он, лежа на лужайке перед домом одной из ночей. – Я долго думал над тем, что видел, пока жил там, и понял, что вы все не так уж и отличаетесь от людей. – Звучит как-то неприятно, – поежился кусающий травинку Феликс. – Нет, почему же, – вскочил Джисон, – я в хорошем смысле. Вы как улучшенная версия людей, но при этом также подвержены разным привычкам и страстям… – «Страстям»? – переспросил Минхо, ухмыльнувшись. – Ну, это… Я не имел в виду… Что я имел в виду… Будто не имел в виду, что, – лицо Джисона вмиг покраснело. – Ну, то есть, знаешь, Сынмин склонен к властолюбию! – У него и в самом деле страстная натура, – задумался Феликс. – А Хенджин самоуверенный! И стесняется своей доброты, пряча ее за высокомерием. – А я? – вскочил Феликс. – Так ты же кот, – передразнил его Хан. – И красавчик, – наигранно добавил Минхо. Задетый за живое оборотень, застучал кулаками по земле, обсыпая друзей разномастными ругательствами, а едва успокоившись, вновь принялся за вопросы. – А Минхо? – Минхо? – задумался Джисон, пряча улыбку. – Минхо просто хороший человек. – Как это «просто»? Он вообще-то Хозяин чертового Леса, ты в курсе? – Как это «хороший»? – присоединился к возмущениям Минхо. – Я – смерть! Я – тьма! И вообще-то я убиваю людей, а в более темные времена… – Фу, не продолжай, – скривился Феликс. – Некоторые были на вкус как старый корень хрена. – Или тухлый редис, – согласился Хозяин. – Ну, у всех есть свои недостатки, – цокнул Джисон, – но, очерняя себя, ты забываешь обо всех своих хороших поступках. Выхаживаешь зверей, спасаешь добрых людей, помогаешь местным – хоть и не совсем живым – но жителям и заблудившимся в лесу туристам, ловишь браконьеров… Феликс прав: будь ты человеком, ты не был бы просто хорошим. Ты был бы лучшим. Лучшим на всем белом свете человеком. Минхо неотрывно следил за разглядывающим беззвездное полотно неба Джисоном. Его глаза блестели, а косящийся на него Феликс поспешил отвернуться, чтобы не стать свидетелем чего-то, о чем будет жалеть. Сердечные дела – тяжелое бремя, и он, давно раскусивший тревоги хозяйского сердца, предпочитал обходить их стороной. Любовь казалась ужасающей сама по себе. Влюбленный же Минхо в глазах оборотня был сущей катастрофой. – Ну, а что на счет тебя? – нарушил тишину Минхо. – А что я? Я и так был человеком. – Каким? Каким ты был при жизни? – подхватил оборотень. – Никаким, – легкомысленно бросил Джисон. – Я не был ни умным, ни добрым, ни смелым. Не был лидером или заводилой, не был героем, не был хорошим другом и сыном, хорошим работником я тоже не был. Я был… никаким. – Выходит, характеры людей меняются после смерти? – удивился Феликс, признаваясь, – Никогда бы не подумал. – Не меняются, – ответил Минхо, снисходительно улыбаясь. – Но как же! – вновь вскочил оборотень. – Тут он хороший друг и хороший работник. Отговорил умника от самоубийства – значит, хороший человек. Убедил русалок начать работать – значит, хороший лидер. Что еще?.. Ах, да, подсказал шахтерам как Сынмина уговорить жизнь им улучшить – выходит, заводила? Сострадает нечисти, тебя выхаживать собирался… Белок местных любит, а они страшные, как черти… И меня любит тоже! Что же это получается? Как такое может быть? Джисон растерянно молчал. Все это он делал по наитию, не осознавая и совсем не замечая. Давать оценку своим действиям он никогда не умел, а поступки делил только на правильные и неправильные, не углубляясь в нюансы. Природу отношений с окружающими пропускал только через призму своего депрессивного сознания и даже не думал о том, каким его на самом деле видят другие. Каким его видит тот, кого он любит и бережет… «Минхо…». – Как? Да он дурак, – пожал плечами Хозяин. – И человеком был таким же. Дурацким. И слепым. Глядя на профиль Минхо, Джисон сглотнул подступивший к горлу ком.

В его жизни стало слишком много «до» и «после».

Весь следующий день он был сам не свой. Минхо и Феликс занимались делами в разных частях Леса, и Джисон был предоставлен сам себе. Себе и этим бередящим душу мыслям. Что-то в его голове сломалось, казалось, все это время он жил не только не свою жизнь не в своем теле, но и сам собой не был. Никогда. Ни разу. Из отражения в оконной раме на него смотрел обросший задумчивый парень. За время, что он здесь прожил… «Нет». С тех пор, как он умер, многое в нем изменилось, как физически, так и духовно. Джисону нравилось, как он выглядел, нравились метаморфозы, которые он замечал в своем поведении, но этого ли человека описывал вчера Феликс? И что если… …Минхо был прав? Думать о том, что он был собственным якорем, Хан не хотел. Это было бы самой большой трагедией его короткой жизни. Жизни, которую он, схватив за горло, сунул под воду, и не отпускал, пока не осталось сопротивления. Он не совершил самоубийство, но именно он убил себя. А умерев… …по-настоящему ожил. Расцвел, как окропленные кровью цветы. Он смог увидеть, понять и принять настоящего себя, но смог он все это лишь потому, что умер. Метания продолжались до ночи. Тревога, забравшись на его плечи, тянула к земле. Нестерпимо хотелось плакать, а когда Джисон в очередной раз подошел к окну, чтобы бесцельно вглядеться в ночную тьму, которая, казалось, завладела и его сердцем, на лужайке перед домом показался Минхо. Он стоял окутанный лунным светом и смотрел в темное беззвездное небо. Его руки плетьми висели вдоль тела, а опущенные плечи говорили о том, о чем всегда молчало лицо – о печали, завладевшей всем его нутром. Минхо не шевелился, но его губы были раскрыты в болезненном выдохе или немом диалоге, в конце которого делают точку тяжелым вздохом. Не раздумывая, Джисон вышел на улицу. От себя к Минхо. Когда за спиной Хана закрылась дверь, прохладный ветер, обогнув все его тело, мягко коснулся бледного лица. Минхо на его появление никак не отреагировал, продолжая смотреть в темное небо, и Джисон просто пошел к нему, мягко ступая по покрытой ночной влагой траве. Холод не отрезвлял, но и Джисон пьяным не был. Он чувствовал себя собой. Человеком, который идет за тем, за кем хочет идти. Тем, кто готов взять на себя ответственность за свои чувства и мысли. Простым живым парнем. Хан Джисоном. Остановившись в шаге от стоящего к нему спиной Минхо, Джисон негромко окликнул его, сперва подняв руку, чтобы коснуться края рубашки, а затем, опасливо опустив, сжимая пальцы в кулак. Минхо медленно обернулся. В больших темных глазах застыл блеск звезд, которые, вместо ночного неба, сияли в его душе. – Я не помешал? – вопрос Хана, такой простой и уместный, будто содержал в себе куда больше смысла, чем казалось на первый взгляд. – Не помешал, – не раздумывая, ответил Минхо. – О чем ты думал? Я имею в виду, – опомнился Джисон, – ты так давно стоишь здесь… – О чем? – переспросил Минхо. – Наверное, о звездах. О том, как ярко они светят… – Но здесь нет звезд, Минхо. – В этом и дело, Джисон. В этом-то все и дело… Хан прищурился, прячась в тени Минхо от яркого лунного света, надеясь понять его замысловатые слова, но рассмотрев выражение лица напротив, словно окаменел. Брови Хозяина были чуть приподняты, из-за чего и без того большие глаза казались огромными. Синяки, залегшие темными тенями, как-то особенно сильно выделялись на его бледном лице, а все вкупе смотрелось как грим грустного мима. Джисон видел, как двинулся его кадык. – Что-то не так?.. – понял он. – Все так, – Минхо вдруг улыбнулся и приподнятые уголки губ лишь сильнее подчеркнули грустный блеск его глаз, – ведь я сделал все, что мог. Волосы на затылке Джисона встали дыбом. Странная смесь страха и волнения не позволяла ему понять сигналы собственного тела. «Это потому что я стою рядом с ним?..». – Можно мне… можно я кое-что скажу тебе? – решившись, начал Джисон. – Говори. – Спасибо, Минхо. – Спасибо? – не ожидая услышать эти слова, Хозяин широко улыбнулся. – За что? За что ты благодаришь меня? – За все. Нет, правда. Я знаю, что ты сейчас скажешь, – пряча глаза, Джисон улыбнулся. – Ты спросишь, благодарю ли я тебя за смерть и скажешь, что я говорю со своим убийцей, но ты ошибаешься, Минхо. Знаешь, ты вообще часто ошибаешься! Думаешь, будто ты древнее всезнающее зло, но ты… – Излишне смело, тебе не кажется? Ты не бессмертен… – …но ты многого не понимаешь, – игнорируя угрозы, продолжал Джисон. – У тебя есть душа, а когда есть душа, есть и сомнения. Конечно ты педантичный, преданный делу, весь такой ответственный и рациональный, но в итоге, ты – это ты, знаешь же? Не только Хозяин этого места. Ты – Минхо. – Благодаришь меня за то, что я – это я? – Да! – Джисон, улыбаясь, кивнул. – Я думал над словами Феликса. И понял, что не только эта жизнь… или смерть… боже, да неважно… не только это позволило мне разобраться в себе. Я не смог бы, если бы не ты. Если бы ты был другим. Ты – мой стимул. Я мог быть каким угодно, и никогда бы не был настоящим. Без тебя. Это будто бы страшно, ведь я мертв и все такое, но все больше это… поразительно. Мир с тобой поразителен!.. Хан говорил настолько быстро, что запыхался. Наступившая тишина сопровождалась бешеными ударами его сердца. Минхо молча рассматривал раскрасневшееся лицо собеседника и Джисон ненароком задавался вопросом, насколько хорошо тот видит в темноте. – И я все понимаю, – отдышавшись, уверял он. – Понимаю, что я здесь все усложняю и порчу тебе и Лесу жизнь, знаешь, я сделаю все, чтобы оставлять как можно меньше следов. Если придется, я снова могу уйти в другое место, ведь когда ты набрался сил, все улучшилось, правда?.. – Уйти в другое место?.. – Да, но я постараюсь, чтобы это, – Джисон ударил себя в грудь, – никак не задевало тебя и не мешало, ведь меньшее, чего я хочу – вредить тебе. Наоборот! Я хочу оберегать и помогать тебе, хочу быть для тебя опорой, хочу хранить… улыбку на твоем лице, я хочу… «…быть ее причиной». Слезы текли по покрасневшим щекам Джисона. Пылкая речь с каждым словом уводила его все дальше, лишая путей отхода, сжигая оставленные за его спиной мосты. Благодарность перетекла – и вовсе не плавно – в нескладное признание. В слова, которые ему бы впору держать при себе до скончания веков, беречь от чужих ушей и тем более от самого Минхо. В слова, которые навсегда должны были остаться лишь преступными мыслями. Откуда-то изнутри полез страх, что сейчас Минхо разозлится и вновь скажет, что нужно уйти, ведь чувства Джисона ему ни к чему, как, впрочем, и сам Джисон, который теперь изо всех сил сжимал глаза. Нужно было срочно придумать что-то, чтобы сгладить углы, что-то, что станет спасательным кругом и не даст уйти на дно хенджинова болота, что-то такое… Холодная рука легла на его горячую щеку. Большой палец медленно гладил кожу под глазом, вытирая слезы. Джисон приоткрыл рот в рваном выдохе и, распахнув глаза, уставился на Минхо. Тот смотрел странно, прищурившись на один глаз и улыбаясь лишь правым уголком губ. Было в этом выражении лица что-то… …вымученное. – Ничего ты не понимаешь, Хан Джисон. – Ничего? – сиплым голосом переспросил Хан. – Совсем ничего. Минхо не убирал руку, а Джисон так и продолжал смотреть на него сквозь слезы, с открытым ртом, выглядя, наверняка, глупо и растерянно, но не смея рушить того, что происходило между ними. Почему Хозяин делает это Хан, увлеченный собственными переживаниями, совсем не понимал. На задворках сознания, еще не ослепленных большими темными глазами напротив и нагревающейся от джисонова тела рукой, мелькали разные догадки, но все доводы разума рушились об этот хрупкий момент. Момент куда более интимный, чем поцелуй, более откровенный, чем порывистые объятия. Момент, о воплощении которого Джисон не мог даже мечтать. Едва справившись с собой, он положил свою подрагивающую кисть поверх руки Минхо. В Лесу медленно светало, а Хан был готов отдать все, что угодно, чтобы продлить эту ночь. Потерявший голову, он, тая от желанных и таких неправильных, запретных прикосновений, не видел главного, что заберет с собой уходящая с небосвода луна.

Джисон не видел боль, что растворялась в сдерживаемых Минхо слезах.

Когда Хан, резко вдохнув, распахнул глаза, в комнате уже было светло. Он лежал на своей кровати, прямо поверх одеяла и не мог понять, кто он и где, жив или мертв, спал он все это время… «Или?..». – Сон плохой приснился? Джисон, сев на кровати, завертел головой. В дверях, держа пальцы на ручке, стоял облаченный в черное Минхо. – Третий раз зову, – пояснил он. – Уже почти полдень. – Странная… ночь была, – Хан в полудреме потер отекшие глаза. – Никак не пойму… – Приведи себя в порядок и позавтракай. Дело есть. Найдешь меня снаружи, как будешь готов. Но не торопись, не к спеху. – А Феликс?.. – Отсыпается, не беспокой его. – А, нет-нет, не подумай ничего такого, – всполошился Джисон. – Я конечно помогу! Просто на секунду подумал, что он не вернулся до сих пор, не люблю, когда его долго нет... – Тогда раскачивайся, – Минхо сжал губы, кивнув своим мыслям, и развернулся, намереваясь уйти. – Буду в саду. – А?.. Минхо… – Джисон, все еще помятый, асинхронно заморгал. – Ты уже завтракал?.. В смысле… Не будешь со мной?.. – Я не голоден, – бросил Хозяин через плечо и ухмыльнулся, кивнув куда-то вниз. – И, Джисон, это никуда не годится. Хан опустил глаза, ища причину его внезапного веселья, а когда увидел свои грязные ноги, вмиг побледнел. Ночью он вышел на улицу как был – босым – трава была сырой, а Минхо стоял на тропе, значит… «Это был не сон». Сонливость сняло как рукой. Испугавшись, Джисон поднял глаза к двери, где только что стоял Минхо, но увидел лишь пустой дверной проход. Сердце, по ощущениям, билось прямо в трахее, руки тряслись, а сам Хан, подпрыгнув на кровати, бухнулся лицом в подушку и застонал. Минхо стоял тут, над ним, как ни в чем не бывало, прекрасно помня все произошедшее, и даже бровью не повел. Разбудил, спросив про страшный сон… «Негодяй». Подняв раскрасневшееся лицо, Джисон вдруг дернулся, судорожно шаря округлившимися глазами по полу, и, не найдя там ни единой песчинки, снова побледнел, нечленораздельно рыча какие-то одному богу известные ругательства. Вылетев из дома, он наскоро сполоснулся прохладной водой, смывая с песком горящий на коже стыд, а, вернувшись, прошел в кухню, спеша занять свои мысли едой. На скамье, свернувшись в клубок, крепко спал Феликс. Розовые подушечки его лап тоже посерели от дорожной пыли и Джисон, нервно хохотнув, вновь покраснел. Преступно подкравшись к коту, он почесал его небольшую белоснежную голову и ткнулся своим носом в треугольный кошачий. Феликс недовольно муркнул, меняя позу, а парень, схватив со стола кусок хлеба, поспешил уйти. «Прости, пушистый, спи крепко». – Ты не поел, – недовольно бросил Минхо, встретив жующего на ходу Джисона. – Там Феликс улегся, начал бы есть – разбудил. – Может, стоило бы. – Это еще зачем? Он бы мне голову откусил, сам же знаешь, – чавкая, бубнил Хан. – Так, что за дело? Я готов. Минхо цокнул и, кивнув в сторону тропы за домом, двинулся в сторону Леса. Необычное для полудня солнце пекло макушку и Джисон, с завистью глядя на шляпу спутника, обреченно вздохнул. Обычно Минхо разгонял облака рано утром и перед закатом, приговаривая, что даже Темному лесу нужно чувствовать прикосновение жизни. В конце концов, он был не таким уж и мертвым. «По крайней мере, не весь…». – Не помню, как зашел в дом… – решившись нарушить молчание, проговорил Джисон. – Ты и не заходил. – Ааа… Минхо остановился и, обернувшись, вопросительно посмотрел на плетущегося позади, краснеющего Джисона. – Надо было тебя на траве оставить? Ты уснул. – Тебе не стоило… Я просто… Мне неловко, прости. Вечно лишние заботы тебе от меня… – Скажи спасибо и шагай. – Спасибо… Минхо отвернулся, пряча улыбку за широкими полями шляпы и чувствуя взгляд Джисона на своей спине. Ночью, когда скрывать эмоции стало нестерпимо сложно, Минхо, отпустив Хана, уселся на влажную землю, а тот, не задавая вопросов, тихонько присел рядом. Ему больше не нужно было разрешение для того, чтобы остаться. И они оба это понимали. В Лес, крадучись, возвращалось утро, и верхушки деревьев темнели на фоне светлеющего небесного полотна. В голове, как сплетенные корни, роились мысли и Минхо, в который раз сглотнув ком, сжал зубы. Тогда ему, впервые за тысячу лет, было по-настоящему больно. Испытывала ли его, своего верного и вечного слугу, природа или это были происки каких-то, куда более темных, чем он сам, сил, Минхо не знал. Может, у него действительно была душа? «Чушь». Когда, больше не справляясь со слезами, он рвано выдохнул, на его плечо опустилась голова уснувшего Джисона.

«Ты не только Хозяин леса. Ты – это ты».

– Пришли, – скидывая с себя морок воспоминаний, негромко проговорил Минхо. – Куда? Я думал, мы за чем-то полезным шли, а тут ничего нет, – растерянный Джисон озирался по сторонам. – Не узнаешь, да? – Я тут вроде и не был… Вот там, выше, место где я перешел Грань, но до туда еще идти и идти. – Да, там у Феликса лазейка, как у русалок на топях, но мы пришли куда нужно: я хотел тебе показать его, – Минхо кивнул головой на размашистое усыпанное густой листвой цветущее дерево. – Его? – Джисон прищурился. – Какое-то целебное? Минхо улыбнулся, проведя рукой по испещренной вмятинами коре и стряхивая высохшие чешуйки, и огромное дерево, словно откликаясь на его прикосновение, заскрипело ветвями. – Оно в этом лесу самое старое. Я посадил его, будучи ребенком. Мне нужно было запомнить границы. – Ты был ребенком? – удивился Джисон. – Не ты ли говорил, что я просто Минхо? – засмеялся Хозяин. – Так что, не узнаешь? Джисон недоверчиво перевел взгляд с собеседника на огромное тысячелетнее дерево и замер. Его глаза медленно округлялись, а губы разомкнулись, предвосхищая какой-то возглас. – Если мы ниже того места, – прикидывал он, вспоминая свой путь, – значит, это дерево, расколотое молнией? Как такое возможно? – Иронично, правда? – Минхо вновь улыбнулся, с гордостью осматривая свое детище. – Когда ты был жив, ты видел лишь его обгорелую кору и высохшие ветви, а, умерев, смотришь на него как на воплощение жизни. – Это потому что ты его посадил? Сила Леса ему помогает? – Нет. Именно потому, что Я посадил его, оно отвержено живой природой. Соприкасаясь с жизнью, с людьми, оно притягивает к себе смерть. Минхо повернулся к Джисону. Его взгляд, до этого добрый и мечтательный, теперь был тяжелым и мрачным. – То же самое случилось и с Хозяином Темного леса. – Когда? – не понял Джисон. – Сейчас. Хан почувствовал, как начали опускаться уголки его дрожащих губ. Сердце пропустило удар, прежде чем ускориться, в попытке выпрыгнуть из груди. – Неправда, – сквозь зубы проговорил он. – Мое сердце, – Минхо поднял голову, глядя на достающую до неба верхушку дерева, – стало разрушаться, коснувшись тебя. Оно не было создано для таких чувств. Оно не было создано ни для каких чувств. Стоя прямо напротив Минхо, Хан будто был невероятно далек от него. Сквозь рваное дыхание он чувствовал, как холодеет воздух вокруг них. – Ты ошибаешься, – вдруг понял он. – Там, на той стороне, не только обожженная кора. Не только смерть, Минхо! Там зеленые листья. Дерево оживает с той стороны. Оно борется и выигрывает, так… почему ты сдаешься? – Потому что это не моя борьба, – заключил Хозяин. – И не твоя. Это никакая не судьба, Джисон. Это шутка. Большая жестокая шутка. – Я же говорил тебе, что ты ошибаешься, думая, что все знаешь. Ты топчешься на месте. Не ты меня убил тогда, но теперь ты делаешь именно это. Джисон порывисто подался навстречу Минхо, борясь с желанием схватить его за руки. Прикосновения ничего не дадут, ничего не докажут. Джисон был бессильным против слов Хозяина Темного леса. – А вот тут ошибаешься уже ты, – глаза Минхо нездорово заблестели. – Я, наоборот, верну тебя. Я отпущу тебя домой! – Ты не убьешь меня?.. – лицо Джисона скривилось в презрительной гримасе. – Ты даже не убьешь меня, мать твою?! – Нет, конечно же, нет! – будто не замечая состояние Хана, с энтузиазмом продолжал Минхо. – Это мой способ показать то, что я чувствую, показать, на что я готов пойти, ради… – Минхо! – взревел Джисон и подлетел к нему, хватая за воротник. – Вариантов так много, а ты снова отсылаешь меня? Позволь мне быть рядом, пока моя любовь не разъест тебя до костей. Позволь умереть Лесу. Позволь умереть всем вокруг, но останься со мной!.. Что же ты делаешь?! – Отсылаю?.. – словно очнулся Минхо. – Я возвращаю дар, от которого ты так легкомысленно отказался. Он опустил взгляд и, прислонив ладонь к джисоновой груди, улыбнулся. Что именно Минхо видел там, под ребрами, к чему сейчас прикасался ледяной рукой, Хан не знал. «Может, к самой душе?..». Джисон, нахмурившись, смотрел на Минхо. Безумный взгляд его покрасневших глаз пугал, напоминая о власти и силе, сосредоточенных в его руках. Мысль сама собой начала раскручиваться, уводя растерянного парня от собственных переживаний, пока, наконец, не сформировалась в логичный, единственно верный, вопрос. Хан вспомнил ливший без перерыва дождь, вспомнил болезнь, приковавшую Минхо к постели… Он вспомнил этот же безумный взгляд. Взгляд силы и смерти. – Какая цена?.. Это же… Какой ценой ты хочешь вернуть меня назад?! – Жаль ты не видишь, как горит твой огонь, – заворожено проговорил Минхо. – Единственным, кто постоянно ошибался, был ты, Джисон. Тебя ждут долгие, прекрасные годы. Живи и ничего не упусти. – Минхо… Минхо!.. – слезы застилали глаза Хана, размывая облик любимого, не позволяя рассмотреть черты его искаженного болью лица. – Жизнь – это дар, который все однажды возвращают. Обязательно возвращают. Так зачем торопиться? Спешить некуда. Джисон медленно опустил руки, отпуская ворот плаща Минхо. Слезы беззвучно стекали вниз по его лицу, оставляя на приоткрытых губах соленый вкус. – Мое место – здесь, рядом с тобой, а твое, – Джисон со всей силы ударил себя в грудь, – здесь. Не обманывайся каким-то огнем. Он горит из-за тебя. Он горит ради тебя. – Тебе не перехитрить смерть, которой принадлежу я, мне – жизнь, которой принадлежишь ты. Глядя в глаза Минхо, Джисон отчаянно закричал. Этот крик – крик загнанного в клетку зверя – пролетел над лесом, навсегда оставаясь здесь, среди вековых деревьев. Он отпечатался в памяти Хозяина Темного леса, делая его точно таким же заложником. Он говорил Смерти о ее победе. Минхо схватил Джисона за плечо и порывисто притянул к себе, заключая в судорожные болезненные объятия. Действие слабости и досады. «Прощание». Кости Хана трещали. Все его существо жаждало смерти от этих сжимающих тело рук. Он никогда не страшился ее, но жизнь… …жизнь пугала его сильнее любого кошмара. Ледяные влажные губы Минхо прижались к виску Джисона, а в следующий момент он уже летел через белесую дымку Грани. Сопротивления больше не было, не было сил, не было мольбы. Была лишь чудовищная, разрывающая на куски любовь. Любовь, дарующая жизнь и недостаточно милостивая, чтобы закрыть глаза на смерть. Джисон чувствовал, как с каждым сантиметром все тяжелее становится его тело, видел, как отдаляется Минхо, за спиной которого стремительно сгущались сумерки. – Минхо… – прошептал Джисон, перебирая воздух кончиками пальцев. – Люб…лю… Дрожащие губы Хозяина приоткрылись, расплываясь в теплой улыбке, которую не суждено увидеть никому, кроме Джисона. Которую вырывает из его рук сама жизнь. Потяжелевшие веки закрывались. Борясь с чудовищной темной силой, Хан продолжал смотреть в Лес, не желая отпускать его Хозяина. Прежде чем погрузиться в ненавистную, возвращающую к жизни тьму, Джисон видел, как одними губами Минхо произнес свое последнее слово.

«Живи».

Тяжелое тело не давало пошевелиться. Руки не слушались, шея словно одеревенела, а холодный воздух разрывал легкие, делая первые вдохи невыносимо болезненными. Хан Джисон открыл глаза. С заволоченного облаками неба падали, тотчас тая на горячем лице, причудливые снежинки. Где-то неподалеку слышался лай собак и громкие мужские голоса. В морозном воздухе чувствовалось дыхание жизни.

Джисон поежился, задирая голову.

За его спиной была обугленная кора дерева, расколотого молнией.