***
Пришел в себя я только ночью. По всей видимости, от боли меня вырубило, и все это время я проспал. Голова продолжала ныть, но уже в разы слабее чем до этого. Рядом с кроватью появился столик с уже остывшим ужином. На руке красной точкой алел свежий прокол. По всей видимости, кто-то меня все-таки посещал. В глазах было ужасно мутно. Мутнее, чем обычно. Я испугался, что мое зрение село еще больше из-за такого эксперимента со способностью. Идти к Дирку не хотелось, но пришлось. Я был более чем уверен в том, что этот изверг заставит меня стирать память каждому встречному-поперечному, едва узнает, что у меня это получилось. По дороге до его кабинета я решил не говорить пока что о том, что научился стирать память. Мне же дороже будет. — Мистер Эванс, — вслух мне приходилось его называть так, как он сам просил, — можно войти? В кабинете послышались шаги, после чего уставший, но довольный Эванс показался в дверях. — О, Су, что-то случилось? — Да, кажется, у меня еще сильнее село зрение. — Уверен? — Да. — Ладно, сейчас. Он кому-то позвонил, и через двадцать минут в кабинете показался окулист, у которого я постоянно проверялся. Тот с неудовлетворением сказал, что мои минус десять превратились в минус тринадцать. Хотелось взвыть от тоски. Способность уничтожала меня изнутри. Дирк, услышав вердикт коллеги, глубоко задумался. — Что у тебя случилось сегодня? К нам прибежал какой-то малец, сказал, что ты орешь у себя в комнате так, будто тебя режут. Я пришел, а ты лежишь ни жив ни мертв. Раз этот мальчик не сказал ему о подробностях нашей встречи, я и правда стер ему память. Думаю, что и мое обещание вернуть ему воспоминания он забыл. — Случился приступ головной боли. Настолько сильного никогда не было еще. — Мой ты бедненький, — он сел рядом и ободряюще (?) погладил по бедру, — я вколол тебе обезбол, когда ты немного перестал быркаться. Как ты сейчас? Так вот, почему голова так слабо болит. — Лучше, спасибо. — Не за что, а с твоими глазками что-нибудь придумаем. Надо будет заказать тебе очки, а то такими темпами ты вообще ослепнешь. По его мнению, очки могли остановить мою слепоту. Перечить я не стал и лишь тяжело вздохнул в ответ. — Ну-у, не отчаивайся, все будет хорошо, — поддержка Эванса звучала настолько фальшиво, что даже он сам это ощутил и заткнулся. — Угу…***
На следующее утро на тумбочке я обнаружил футляр со свежими очками. Эванс сам носил очки, поэтому я рассчитывал на то, что у него есть какой-никакой вкус, но ужасно ошибся. Толстые диоптрии в убогой оправе на мне смотрелись крайне нелепо, поэтому я тогда же заручился никогда не носить это убожество на своем лице. На моем месте выпендриваться было довольно опасно, но я просто не хотел показываться в этом образе на людях. Как назло, именно в этот момент в комнату вошел Эванс. — Доброе утро, уже примерил подарочек? — Да. — Как тебе? Я молча надел это недоразумение. — Замечательно смотришься, чем-то даже на меня похож. Его сравнение меня напугало и окончательно отбило всякую охоту носить эти очки. Не похожи мы! — Как хоть видишь? Четко? — Вроде да. — Замечательно. Будем надеяться, что в ближайшем будущем твое зрение не скаканет еще раз, — с этими словами он ушел. Оставшись наедине со своими мыслями, я снова забрался в постель и уткнулся в подушку. День, начинающийся с Эванса, предвещает быть плохим. Жаль только, что последние два с лишним года у меня так начинаются. Два года… Это время пролетело настолько незаметно, что я ужаснулся. Решив не губить себе настроение окончательно, я начал думать о чем-то другом. В планах было встретиться с тем мальчиком, чтобы уточнить результат своих страданий. А вдруг, все было зря. — А ты кто? — спросил он, смотря на меня удивленным взглядом. Над головой не висела, пока что, никакая цифра, поэтому я решил не трогать его лишний раз. — Я местный старожила, ты не помнишь, как вчера оказался в моей комнате? — Вообще не помню! Открыл глаза, а передо мной ты орешь! Перепугался жутко. — Хм… хорошо. Напомни, кто позавчера дежурил? Он задумался. — Не помню. Я не зря задал этот вопрос, как раз таки он и дежурил, не запомнить он это вряд ли мог, потому что мытье посуды после местных — отдельная пытка. — Ясно, ладно, извини, что потревожил. — Ничего. Он похлопал меня по плечу, отчего я жутко перепугался и дернулся в сторону. Он недоуменно на меня посмотрел, а я уставился на его лоб, боясь увидеть чертову единицу. Но ее не было. Почему?