Может, инстой обменяемся?
VER_CHArity Зачем?Тут неудобно писать.
Чистая правда, мессенджер на сайте для стримов предназначался для разовых коротких диалогов и не имел привычных функций, делающих переписку удобнее. Шарль был готов поклясться на библии, что даже электронная почта была более прогрессивной, чем веб-директ. Там хотя бы приходили уведомления о новых письмах, и не приходилось судорожно обновлять страницу в ожидании нового сообщения. Тут же оповещения пиликали через раз, и Шарль мог часами тупо висеть на сайте, не выключая телефон, если ждал ответа или маялся от скуки. Особенно раздражало, когда он настойчиво изнемогал в ожидании какого-нибудь сообщения от Макса, а, заставившее подорваться и отвлечься от любого текущего занятия, уведомление свидетельствовало о новом подписчике или открытии приватного диалога с другим пользователем. Шарль продолжал стримить, потому что, несмотря на все минусы вкупе с щедрыми донатами от Макса «за красивые глазки», ему это нравилось и приносило определенное удовольствие каждый раз, когда восторженные зрители пищали в чате и уповали на его красоту и чарующее изящество. Тем не менее, он все еще не любил персональных переписок с кем-либо, никогда не вступал в них сам и старался откреститься как можно быстрее, если кто-то другой начинал их первым. Вышло даже забавно, ведь первое сообщение в их с Максом переписке неизменно значилось за Шарлем. Он этот механизм запустил, он же и выкрутил этот движок на, наверное, самый доступный максимум. Но монегаск на эти мысли предпочитал закатывать глаза и самому себе божиться, что случилось лишь одно единственное исключение, и другого такого уже не будет. VER_CHArity Я не люблю инстаграм.Тебе есть что там скрывать?
Шарль был поражен до глубины души. Что может быть такого в том, чтобы просто дать аккаунт для переписок. Неужели тот не мучается сам с непригодным к использованию интерфейсом. VER_CHArity Да. Шарль напрягся. В любом случае, все самые мерзкие опасения он быстро отмел, потому что техподдержка у самой популярной социальной сети работала как часы, так что в инстаграме Макса бы оперативно заблокировали, храни тот в нем что-то непристойное. Да и вера в адекватность подписчика все так же трепетала в душе, хоть и почти беспричинно. VER_CHArity Чарли, я публичная личность.И что?
Боишься, что какой-нибудь менеджер увидит, что ты общаешься со шлюхой?
VER_CHArity Чарли, нет. Дело не в этом, и не называй себя так. Просто я не хочу, чтобы ты знал, кем я работаю.Политик что ли?
Я никому не скажу.
В прочем, догадок и предположений было столь же много, как в самом начале. Но, как и в самом начале, никаких подтверждений или опровержений у Шарля не было. В целом, монегаск думал, что раскусил того, потому что все, будто частички пазла, безупречно складывалось в единую картину. Куча бабок; напускная секретность; повышенная осторожность; черные очки, прячущие лицо; нежелание делиться социальными сетями; нежелание рассказывать о месте работы — признаки вовлеченности в политическую деятельность налицо. VER_CHArity Я не политик. Считай меня миротворцем-миссионером, путешествующим по миру, чтобы объединить совершенно разных людей вокруг общего интереса. И что это за хрень? Шарль проморгался и снова перечитал сообщение с целью попробовать вникнуть в его смысл еще раз. Ничего не вышло. Он совершенно не понимал, что происходит. В его голове существовали миротворческие войска, которые ООН под шквал неодобрения вводили в страны третьего мира, что обязательно облизывалось во всем медиапространстве еще очень долго. В его голове существовали миссионеры, которые, вроде бы, должны быть как-то связаны с религией, но, будучи человеком приземленным, он вспомнил первым делом миссионерскую позу и скривился автоматически. Суть была одна — два этих понятия в восприятии Шарля существовали отдельно и вообще никак не вязались с образом Макса, да что уж там, никак не перекликались друг с другом в принципе. Регулярные переписки играли с Шарлем злую шутку. Как не привыкший к такому формату общения человек, он опасался, что однажды ему станет мало. Ему будет недостаточно простых фото и сообщений, начнет неконтролируемое хотеться услышать голос в трубке или вживую. Но эта непозволительная роскошь останется лишь в его влажных фантазиях. И, как ожидалось, плотину все-таки прорвало. Вечером ничего не предвещавшего вторника его размазало. Окончательно и бесповоротно. А самое главное — совершенно внезапно. Такое случалось периодически, когда Шарль сидел дома слишком долго. Неожиданно накатившая тоска, хитро ухмыляясь, поставила подножку, и он, споткнувшись, провалился в яму. Кусая локти от безысходности, он по привычке рассказал об этом Максу. Точнее, совершил несусветную глупость, написав, что чувствует себя паршиво и одиноко. Он никогда не писал никому о таком. Никогда раньше. Это с головой выдавало его слабость. Обнажало его страхи с потрохами. Шарль ненавидел показывать себя таким, это было чем-то очень личным, не предназначенным для чужих глаз. Он стабильно проглатывал все, переживал накативший эпизод болезненных загонов, чтобы потом снова сиять и искриться в лучах ослепительного солнца или ярком неоновом свете, пока другие наблюдают за его раскованностью, грацией, манящей легкостью и святой беззаботностью. Шарль звезд с неба не хватал, но это не имело значения, пока он сам был звездой. Шарль написал Максу, что ему тоскливо и слишком одиноко сидеть ранним вечером в пустой квартире, прислонившись спиной к стене балкона и наблюдая за медленно рдевшим закатом, собиравшимся над гладью моря огненно-рыжими пятнами и зажигавшимся растекающимся отражением на воде. И Макс, о господи, этот Макс… Тот не придумал ничего лучше, как неожиданно быстро ответить успокаивающим и обнадеживающим: «Не грусти и не расстраивайся по пустякам, Чарли. Хочешь покатаемся сегодня вечером?» Что это был за выпад — разбираться Шарль не хотел совершенно. Он глазами с блюдо для фруктов пялился в экран смартфона и не понимал, что, черт возьми, тот только что написал, неужели такой скрытный персонаж сам сейчас взял и предложил ему встретиться вживую. Шарль не нашелся с грамотным ответом так же, как не находил себе сейчас места. Тем нее менее, вышло выдавить из себя скудное: «Да, спасибо, с удовольствием». А после ответить на десяток сопутствующих вопросов, написанных не иначе, как в каком-то неясном порыве. Со временем определиться было нетрудно — Макс предупредил, что освободится спустя пару часов, а поскольку самому Шарлю предстояло долго плескать себе в лицо холодной водой, чтобы успокоиться и смыть еле заметный румянец с щек, а потом потратить еще уйму времени и нервов на подбор одежды и укладку, перспектива оттянуть момент подальше казалась, как нельзя привлекательной. Сложнее дело обстояло с местом, откуда Макс должен был его забрать, и куда не менее клятвенно обещал вернуть потом. Выложить из рукава все тузы прямо на зеленое сукно покерного стола и назвать свой настоящий адрес было откровенно стремно. Не на том еще уровне доверия находилось их общение, чтобы Шарль, потирая плечи от ветра, стоял и ждал прямо у подъезда. К счастью, он в подобных ситуациях бывал не единожды и имел нейтральный, заготовленный вариант с адресом ресторана греческой кухни на соседней улице, который и был назван. Глядя на себя в зеркало, Шарль в который раз пожалел о содеянном, готов был извиниться и сказать, что погорячился, послать, слиться и заблокировать навсегда. Но примерно столько же раз он успел и передумать, стоя под душем и проходясь по телу губкой с цветочным гелем для душа (наконец-то продолговатые ранки, оставленные злополучным корсетом, сошли и перестали противно щипать). Ростовое зеркало в комнате и гардероб с одеждой вгоняли в еще большую депрессию. Слишком сильна и настойчива была привычка монегаска угождать и выглядеть безупречно в специально подобранном образе с иголочки и с волосами, старательно уложенными самым непробиваемым стайлинговым средством, способным совладать с его непослушными вьющимися прядями. Сейчас, изучая каждый миллиметр собственного тела, как дотошным до любой мелочи сканером, Шарль себя ненавидел и не понимал, как может производить впечатление и в принципе кого-то в сексуальном плане привлекать: косточки ребер и таза слишком явно выпирали, в некоторых местах натягивая и наровя совсем разорвать загорелую кожу; несуразные длинные конечности с узкими щиколотками и запястьями — кажется, все это не имело ничего общего с привлекательностью и шло вразрез с любым известным миру стандартом красоты. Макс там как-то писал, что на фото в пиджаке, с перетянутыми красной веревкой запястьями, действительно попускал слюни? Отлично, значит, колесо заново изобретать не придется. Особенно, учитывая, что совсем недавно была куплена модная водолазка в мелкую сеточку — получается, что вроде и костюм с водолазкой, как олицетворение консервативности, а вроде и полупрозрачная кофта добавляет сексуальности. А если еще и добавить пару тонких цепочек, любимых колец и новый браслет, а сверху до смерти запшикаться придающим уверенности в себе парфюмом с красноречивым названием «Tomboy neroli», то самооценка поднимается, и Шарль уже сам находит себя самым желанным и недосягаемым образом с глянцевой обложки. Знал бы хоть кто-то другой, что все это — напускное величие, подавился бы воздухом, но его отчаянно спасало то, что он сам готов был верить в свою несгибаемость, пока не оказывался дома, в простой футболке, безо всего картинного фарса. Шарль ждет, у него до выхода минут десять, и он залпом опрокидывает в себя бокал вина, а потом еще один и сразу следующий — для смелости. Загоны действительно отошли на второй план, уступив место страху неизвестности. Он не привык идти на встречу, несущую кота в мешке. Шарль просто не представляет, что испытывать, когда планируешь впервые увидеть человека, с которым много общался, но при этом даже цвет глаз его не знаешь, не можешь прикинуть его рост и комплекцию, чтобы сравнить с собой, не догадываешься, как звучит его голос, чем от того пахнет и, по сути, тебе известно многое, но все это никак не связано с внешней оболочкой. А внешняя оболочка для Шарля всегда играла ключевое значение. Он неловко мнется с ноги на ногу, стоя на улице у входа в ресторан и думает, что какая бы машина не остановилась сейчас рядом, он пойдет на попятную, прикинется дурачком и спрячется в этом самом греческом ресторане. В целом, Макс не удостоил его маркой машины или номером, просто сказал, что она черная, но легко узнаваемая из-за оранжевой полоски, окольцовывающей весь автомобиль. Шарль такие моменты ненавидит просто страшно, потому что, стоя на улице почти ночью и ожидая богатого чувака на дорогой машине, в которую он незамедлительно сядет, чувствует себя не иначе, как дешевой проституткой из фильмов про немецкий автобан. И, о чудо, шикарное авто действительно тормозит прямо рядом с ним, действительно черное с рыжей полоской. Водитель за затемненным стеклом перегибается через коробку передач и тянется, чтобы дернуть за ручку изнутри и распахнуть для него дверь. Что ж, раз так, то Шарль почти точно уверен, что это по его душу. Он фыркает на странный жест, полагая, что выйти из машины и открыть ему дверь снаружи было бы удобнее, но замечая нескольких людей на улице, что замерли и начали незаметно фотографировать развернувшуюся посреди улицы картину, он смутно догадывается, почему Макс не стал высовываться. Он еще раз осматривается, нервно закусывает губу на секунду и, придерживаясь за дверь, торопливо опускается на низкое сиденье спорткара. Шарль старается выглядеть не взволнованным, а отрешенным, специально выдерживая паузу прежде, чем повернуться и рассмотреть Макса. — Здравствуй, Чарльз — очень официально, аж по ушам режет, в переписке его называли исключительно «Чарли», и было как-то что ли комфортнее. Да и вообще, Шарль в такую машину с официальным приветствием еще не садился, будто он и не шлюха вовсе, хорошо хоть без фамилии. Голос у Макса, кстати, странный, вроде, приятный, но достаточно высокий и с заметными нотками волнения, он его себе иначе представлял. Монегаск спохватывается и, подумав с минуту, решает, что при живом общении этих издержек транскрипции и произношения просто не вынесет. Да и скрывать ему уже абсолютно нечего, он в этом с позором прокололся еще несколько недель назад. — На самом деле, меня зовут Шарль, просто на английском пишется по-другому, — формальности вроде приветствия всегда можно опустить, особенно, если что-то иное надо сказать сразу, пока не успел передумать. — Приятно познакомиться с тобой вживую, Шарль, — тот неловко улыбается и трогается с места, чтобы не тормозить автомобили сзади. Макс выглядит забавно, вроде бы, добро улыбается глазами и не очень уверенно поправляет волосы — пока тот отвлечен на движение по узкой улочке, выпадает шанс детально все рассмотреть. Кажется, он что-то говорил себе, про рассудительность, что ж, прошло совсем немного времени с того момента, и вот он сидит в машине у, считай, незнакомца. Шарль, на самом деле, польщен до глубины души, потому что Макс, очевидно, готовился к встрече с ним — гладко выбрит и сидит в белой рубашке, хотя бог знает этих миллионеров, наверное, им положено ходить в рубашке все время, но Шарль знает, что к вечеру щетина неотвратимо пробивается у всех, тут его не обманешь, тот однозначно специально побрился. Хотелось бы, конечно, чтобы после поездки с забавным Максом на машине, его не пришлось потом собирать по частям со всех окрестностей Монте-Карло. Ну, и чтобы он не вернулся в состоянии «меня трясет и сейчас стошнит прямо на пол в подъезде, зато в кармане теперь есть несколько мятых купюр». Или хуже того, в кармане нет даже мятых купюр. — Шарль, ты дрожишь. Тебе холодно? Выключить кондиционер? — Макс начинает обеспокоенно суетиться, а Шарля от собственных мыслей уже натурально колбасит, он боится, жалеет, что на это подписался, и уверенно хочет домой, запереться и никогда больше не выходить. Рациональность внезапно проснулась и вынудила осознать, что он нарушил все правила безопасности, — Не волнуйся, пожалуйста, — Макс уже остановился и испуганными глазами бегает, по Шарлю, вжавшемуся в дверь и беспомощно вцепившемуся в нее же руками. Он своим поведением явно заставил того распереживаться, некрасиво, наверное, вышло, — Если хочешь, я отвезу тебя обратно, ничего страшного. — Нет-нет, все… — Шарль шумно вздыхает, он благодарен, что Макс хотя бы не пытался успокаивающе его погладить по плечу или как-либо еще прикоснуться, даже руку не протянул. Вообще-то, ему неловко за свое цирковое представление, и надо как-то исправляться, — Все в порядке. — Я обещаю вернуть тебя домой в целости и сохранности. Не прошу номер мамы только потому, что уже точно не успею сделать это до девяти, — Макс, кажется, выдыхает с облегчением и кивает на экран, где часовая стрелка уже перескочила за одиннадцать. Шарль едва ли расслабляется, но немного успокаивается, даже слегка усмехается на дурацкую шутку. Ситуация в целом вышла дурацкая, потому что из-за него Макс сейчас сидит с охуевшим лицом и взглядом сверлит руль, а он сам себя просто так чуть не загнал до панической атаки. — Все хорошо, прости, — Шарль абстрактно бросает, отпуская спасительную дверь, и ерзает на сидении, усаживаясь ровне. — Точно? — Точно. — Хочешь куда-нибудь поехать? — Макс-таки поворачивается к нему и смотрит очень смущенно и слегка виновато. Можно подумать, тот напугал Шарля, а не Шарль самостоятельно себя накрутил. — Можно просто покататься по городу? — Отлично. Диалог выходит на крепкую пять с плюсом. Прямо-таки тарантиновский. Неловкость просто сквозит из всех щелей, и Шарль никогда не думал, что встреча с кем-то может выглядеть так тупо. Сначала он хотел сказать, что не думал, что свидание с кем-то может выглядеть так тупо, но быстро отогнал эту идею и напомнил себе, что это просто странная встреча с претензией на дружескую. — Хочешь выбрать музыку? — Макс прерывает его поток мыслей, плавно выруливая на спуск к набережной. — Нет, давай что-нибудь на твой вкус, — в любой другой ситуации он с радостью поставил бы любимый французский рок с заводящими, соблазнительными придыханиями, но сейчас ему было слишком неловко. Макс, к счастью, не стал строить из себя джентльмена и включил радио, которое фоновым звучанием разряжало обстановку. Под виды центра города в сопровождении классической и так кстати подходящей Аббы, Шарль окончательно расслабился и позволил себе еще немного поизучать парня на соседнем сидении. Взгляд зацепился за строгий профиль с достаточно длинным носом, чуть сведенными к переносице, густыми бровями, плотно сжатыми яркими губами. Он остановился на сосредоточенных на дороге глазах: не спрятанные за солнечными очками, те оказались бледно-голубыми и ловили блик каждого огня с ночной улицы; Шарль сглотнул и справедливо решил, что прямой взгляд с их стороны не выдержал бы. — Ты мне мстишь? — Чего? — он дернулся от внезапного вопросу и быстро отвернулся, пряча взгляд в нижнем углу лобового стекла. — Вот в том баре, — Макс абстрактно указал рукой на заведение, только что проскочившее за окном, — Я тебя видел, ты, вроде, испугался, так что извини. Шарль моментально похолодел. Он вспомнил странного широкого мужика, который без стеснения пялился на него там несколько недель назад. Осознание щелкнуло лишь спустя пару секунд, и монегаск резко повернулся к собеседнику всем корпусом, смерив того очередным, оценивающим взглядом. Сейчас казалось, что Макс с тем чуваком совершенно ничего общего не имел, как минимум, не казался широким и не носил странную кепку с логотипом сраного энергетика. — А это тут при чем? — Ты меня под микроскопом разглядываешь, чтобы должок вернуть? — тот усмехнулся и ласково покосился на парня, стараясь надолго не отвлекаться от вождения. — А, прости, — Шарль закусил губу, снова чувствуя себя не в своей тарелке, про случай в баре он уже успел забыть, — Я-то тебя раньше не видел. — Я тебя тоже вижу, считай, впервые. — Ты издеваешься? Ты смотрел, как я дрочу себе в кружевном белье. — Это не то же самое, — Макс хмыкнул и покачал головой, — Вряд ли твои подписчики знают, что в жизни ты смешной и неловкий. Гадство. Это было, как удар под дых, потому что Шарль все свои силы пускал на то, чтобы выглядеть соблазнительным и самоуверенным в глазах любого, неважно, кого и где. Его снова позорно быстро раскусили, и оставалось только надеяться, что дальше это не пролезет. — Хочешь есть? — Нет, спасибо. — Тогда можем выехать за город, а то тут слишком много машин, приходится ползти и постоянно тормозить. Шарль позволил себе еще раз подумать, что его могут вывезти куда-нибудь, растлить и сбросить бездыханное тело в пенящиеся морские волны, но, еще раз взглянув на совершенно невинное выражение лица Макса, уверенно кивнул. Как только автомобиль вылетел на прибрежную автостраду, быстро набирая скорость, он с непривычки вжался в спинку кожаного кресла, слушая, как резко заревел мотор, и буквально ощущая, как, метр за метром, шоссе летит под низким спорткаром. Музыка все так же ненавязчиво звучала из динамиков. В салоне дурманяще тепло и дорого пахло сандалом. Выпитое дома вино удачно напомнило о себе и приятно кружило голову, с хитрой ухмылкой предлагая потеряться в ощущениях и этой тягучей, как карамельный сироп, атмосфере. Макс сидел рядом, крепко обхватывая руль обеими руками, внимательно следя, как двухполосное шоссе узкой змейкой петляет среди скалистых утесов вдоль берега далеко впереди, и как ровным широким платом исчезает под капотом автомобиля. Периодически Шарль ловил на себе скользящий, мимолетный взгляд, тонущий в восхищении, возвращавшийся снова и снова, будто не в силах сопротивляться мощному магниту. Это льстило, подстегивало, заставляло едва заметно щурить глаза и невзначай водить пальцами по ноге в узких брюках, ненадолго задерживаясь в районе пояса и поддевая фактурный ремень. Это опьяняло быстрее и сильнее вина. Быстро мелькающие в свете фар силуэты небольших, раскидистых деревьев с тонкими витиеватыми стволами расплывались пятнами и проносились за окном, пока прямо за ними неизменно сверкала и переливалась отражениями звезд рябь на непривычно спокойной, зеркальной поверхности воды. Все осязалось слишком неясно, подернуто пеленой, многогранно: одновременно умиротворяюще и волнующе. Шарль очень жалел, что ехал не в кабриолете, припав к стеклу, по-детски прижимаясь к нему лбом, ладонями и кончиком носа. Макс, заметив его завороженный, слегка потерянный вид, усмехнулся и опустил окно. Прохладный, влажный, пахнущий свежестью и влажным от недавнего дождя асфальтом, воздух сразу же ударил в лицо, и он ненадолго высунул голову, прослеживая серпантин освещенной лишь фарами дороги. Будто его везли в бесконечно прекрасное, светлое будущее, навстречу неизведанным тайнам и приключениям, а не вытащили прокатиться на один вечер. Стоит отдать должное, что это было до боли в груди красиво и романтично. Он далеко не впервые летал по скоростной ночной трассе на премиальном авто, заигрывающе стреляя глазами в человека за рулем. Однако сейчас, это казалось правильным, уместным, таким, как надо. Спокойствие и тактичность Макса, что стоически уставился в лобовое стекло, выпрямив спину, даже бесили. Хоть сам бери его руку и требовательно клади себе на бедро. Шарль устроит тому лучшую порно-игру в его жизни, покажет самое незабываемое представление. Такое качественное, на какое только хватит сил и навыков. Шарль это умеет. Шарль это любит. Шарль знает, как это понравится, и как невозможно будет оторвать взгляд, как не выйдет потом выбросить это из головы, даже если очень сильно напиться. Это все еще странная встреча, но точно без единой претензии на дружескую. Он уже не нервно, а вполне осознанно, медленно и играючись закусывает нижнюю губу, смотрит на Макса неотрывно и нечитаемо. Раскидывается в глубоком сидении до крайности вульгарно, закидывает ногу на ногу, откидывает в стороны полы пиджака, демонстрируя подтянутую фигуру в полупрозрачной, сетчатой водолазке. Поправляет волосы, как бы случайно задевая максово плечо локтем в тесном салоне спорткара. Сейчас он слишком хочет вывести почти правильного Макса из себя. Сейчас он слишком отчаянно нуждается в том, чтобы к нему приставали. А если Шарлю чего-то хочется, он всегда знает, как это заполучить.