***
- Володь, ты чего такой напряжённый? - спросил его Женя, также, как и сам Володя чуть ранее, пребывая в замечательном расположении духа, и разливая по фужерам красное вино, названия которого Володька никогда не видел и не слышал. Сосредоточенный на беспокойных мыслях, он, непривычно серьёзный, стоял в дверном проёме, прислонившись к косяку, всё еще находясь под впечатлением от встречи с Татьяной. Наблюдая, как Женя уверенно и изящно держит в руках два фужера, направляясь к Володьке, он впервые серьёзно подумал о том, что Онегину здесь не место. Его здесь не должно было быть, вот. Что он забыл в их глубинке? Надолго ли он здесь? И, мысленно, пожелал долгих лет жизни Пал Палычу, понимая, что и он не удержит Евгения в конце лета. Учёба, быт и прочие радости жизни... - В чём дело, Володь? - и перед Володей оказались искрящиеся озорством глаза на насмешливом лице Жени, который будто ловил взгляд своего милого приятеля, заглядывая в самую душу. Затем улыбка сползла с его губ и он нахмурился, - Володя! Ну, же! Да что с тобой происходит, в самом деле! На что Володя улыбнулся, вышло правда как-то тоскливо, поэтому он взял один из фужеров и отхлебнул из него, затем закашлялся, но приятное тепло уже побежало по его крови, согревая изнутри. Он снова потянулся пригубить, но Женя его остановил, перехватывая за руку: - Постой-ка, друг мой разлюбезный, не так быстро, - хмыкнул насмешливо Женя, едва не сверкая глазами, в которых явно затаилась шалость, и Володя удивленно приподнял брови. Женя объявил торжественно, - сегодня, Володя, дорогой мой друг, "возлюбленный приятель", мы будем пить на брудершафт! - Бруде-что? А-а, понял, - отозвался Володька вспоминая странное название, прочитанное в какой-то книжке, и шмыгнул носом. Настигшее понимание его смутило, и, одновременно, обрадовало. Он опустил взгляд в вино в своём фужере и прикусил щёку изнутри, нервничая. - Так, что скажешь? - позвал его Женя, приближаясь почти вплотную, что заставило Володьку на время забыть, как дышать. Он кивнул, поднял внимательный взгляд на Женю, явно ожидающего этого зрительного контакта, словно это давало ему гарантированную уверенность в предстоящем "соглашении", словно, таким образом, Володя Ленский заключал контракт с Онегиным. "Как контракт с дьяволом", - подумалось Володе, но сейчас он был готов на всё, добровольно и доверительно падая в бездонную пропасть серых, для многих "ледяных", глаз Онегина, и Евгений это прекрасно осознавал. Успев отхлебнуть побольше, он едва успел проглотить обжигающую жидкость, как Женя, в ему одному известном порыве, обвил рукой его руку и впился в губы собственническим, "скрепляющим узы" поцелуем. - Володя, а может, ну его к черту этот клуб? - проникновенно прошептал Женя, на пару секунд оторвавшись от губ Володьки, задыхающегося от избытка переполнявших его грудную клетку эмоций. Его сердце всё норовило выпрыгнуть наружу, прямо в руки Онегину. И не только сердце! Проклятье, это походило на безумие! Но тут, совсем не кстати, он вспомнил, что обещал Ольге прийти на спектакль, пьесу, или, черт подери, что там было! - Мы должны пойти, я обещал, - нечаянно признался Володька. - Обещал? Кому? О-о-о, хотя, погоди, я догадываюсь кому именно! - насмешливо воскликнул Женя, он фыркнул, опрокинул в себя остатки вина и громко поставил фужер на столик, едва не сверкая глазами на сконфуженного Володьку. Онегин, чуть сгорбившись, молча и с укором уставился на провинившегося приятеля, взирая исподлобья. Володька молчал, не зная, что и добавить, как нашкодивший ребенок под суровым взглядом родителя, или же, как провинившаяся женушка... Женя в пару шагов приблизился и ткнул ему в грудь пальцем: - Значит, ты обещал. Привести меня. Меня? Так, так, вот значит как, - Женька театрально рассмеялся, сперва всплеснув руками, и сразу упирая их в бока, и понуро свесил голову на грудь, видимо, раздумывая. Вовка закашлялся от неловкости, сжимая свой фужер в кулак. Ведь он не хотел этого, а вот как всё вышло. Но ведь Володька не хотел ничего плохого, да и не сделал, и совершенно не понимал, отчего так злился Онегин. - Если ты не хочешь, то мы не пойдём, - произнёс он в повисшей тишине. Женя поднял голову, и Володька, каким-то внутренним чутьём, понял, что дело хреново; наверное, это было ясно по ехидной улыбке взбешённого Онегина. - А знаешь, мы пойдём, зря что ли собирались, - и он подмигнул Володьке, подошёл и отобрал его фужер, выпивая его до дна, при этом поглядывая на растерянного Ленского. - Говоришь, на спектакль. Умираю от предвкушения! - Онегин рассмеялся так громко и зловеще, что Володька тысячу раз проклял себя за свой язык и слабохарактерность. Но не мог же он отказать Лёле? Он всегда присутствовал на её выступлениях, но как это объяснить Жене, особенно сейчас? - Я должен был тебя предупредить, - сокрушался он, спеша исправить положение, - ну, Жень, прости, я придурок. - Нет, Володя, не вини себя, всё нормально, - запальчиво ответил Женя, поправляя одежду и спешно собираясь, он похлопал себя по карманам, - где этот телефон, а, вот он! Напоследок, Онегин подхватил бутылку с вином и хлебнул прямо из горлышка, отчего у Володьки мурашки проскакали по телу. Дело очень хреновое! А между тем, Женя, как ни в чём, бодро заявил: - Что же, я готов, веди меня в объятия Талии, - хохотнул Евгений, разводя руками, и добавил ехидненько так, отчего Володе стало не по себе, - или Мельпомены*, там видно будет! И Володька повёл. Шли молча. Володька чуть впереди, сгорая от неловкости и ощущения надвигающейся бури, а следом за ним Онегин, насвистывая какую-то мелодию, засунув руки в карманы. На улице уже стемнело, но на основной дороге, ведущей к клубу зажгли фонари. Лето только наступило и было прохладным, но ни Ленский, ни Онегин, охваченные различными эмоциями, не замечали зябкой вечерней прохлады. Оба быстро шагали до места встречи. Перед входом в клуб, оказавшимся внушительным для местного поселка строением, они остановились на широкой лестнице. Вернее, это Онегин остановился, зашарив руками по карманам джинс. Володя тоже замер на месте, оказавшись на несколько ступенек выше Жени, и обернулся, выжидая и с неловкой полуулыбкой здороваясь с проходящими мимо, спешащими на спектакль знакомыми местными жителями. Выудив, наконец, пачку сигарет, Онегин сунул одну из несчастных сигарет в рот так, что она повисла на губах, и снова захлопал по карманах, тихо ругаясь. Все его движения были резкими, нервными, рваными. И каждое отзывалось болью в сердце Володьки, считающего себя виноватым во всём, что было и чего не было. Он так и стоял с виноватым видом, опустив руки. - Позвольте угостить, - вдруг раздался громкий и знакомый голос. Володька вскинул голову и узнал одного из местных парней, постарше, который иногда зависал в компании Ольги, и, само собой, и Ленского тоже. - Зарецкий, приятель вон того чудика, - расплылся в широкой улыбке Зарецкий, указывая кивком головы в сторону Володи, по-простому, в свойственной ему манере, немного грубоватой и, порой, чересчур прямолинейной, по-мнению Володьки, да и не только его. Ленский даже слегка скис, понимая, что этого человека он хотел бы сейчас видеть меньше всего. И тем более, знакомить с Онегиным. А Женя, окинув взыскательным взглядом незнакомца, и заинтересовавшись, кивнул: - Спасибо. Онегин, - и протянул руку Зарецкому, покосившись с насмешливым любопытством на Володю. Это было обидно, но обижаться на Онегина Вовка считал себя не вправе, и потому смолчал. - Так это вы переполошили сердца местных селянок? - хохотнул Зарецкий, подмигивая Онегину, понимающе. Женя улыбнулся, хмыкая, и, выпуская манерно дым, снова зыркнул на Володьку: - К сожалению, я занят. Да и прибыл не так давно, так что не могу знать про сердца и прочие части тела местных барышень, - шутливо изголялся в ответ Онегин, теперь уже выпуская сизый дым в сторону Володи. Тот вздохнул, складывая на груди руки, отворачиваясь и глядя в сторону открытых дверей. Женя улыбнулся. - Сегодня у нас Оленька Ларина выступает, только ради неё и хожу сюда, и вам советую. Очень хороша, - и Зарецкий сперва похлопал панибратски Онегина по плечу, а затем, обхватывая его одной рукой за плечи, потянул за собой ко входу. Но Женя ловко вывернулся из его объятий. - Тогда нам стоит поспешить, - ответил, скалясь в улыбке Женя, и крикнул Володе, - верно, Ленский? Тот вздрогнул и пожал плечом, его отчего-то задело, как Женя звал его по фамилии, словно отстраняясь. Словно отстраняя. И прекрасно зная, как это действует на Володю. Между тем, Женя, как ни в чём, подошёл к Володе, вслед за Зарецким, который важно прошёл мимо Ленского, лишь кивнув ему приветственно, и скрылся за дверью за остальными, пришедшими на спектакль. - Твой приятель? - спросил Женя у Володи, кивая вслед Зарецкому. - Так, общий знакомый, - пожал плечом Володя и нахмурился. Он уже жалел, что всё так обернулось, что он здесь, и ему захотелось уйти домой, как можно скорее. Наверное, эти мысли отразились каким-то образом на его расстроенном лице, потому что Женя дёрнул его за рукав и покачал головой: - Ну, уж, нет, не думай даже смыться. Сейчас мы с тобой пойдём на спектакль, раз уж пришли, - прошептал Онегин, и добавил в конце, язвительно, - раз уж обещали. Если бы Володя мог читать мысли, то это облегчило бы его страдания, так как сейчас Женя злился вовсе не на него, а на Лариных, на Зарецкого, на всех, кто пытался использовать его Ленского, чтобы добиться своих целей. И совсем немного на наивность и бесхребетность Володи. Неужели для него ничего не значили их "отношения"? Разве ему было всё равно? - Жень, скажи, ты обиделся? - спросил Володька. Как-то само собой сорвалось с языка, и он посмотрел выжидающе на Онегина. Тот поджал губу, потом произвёл кривую полуулыбку, склоняя голову набок и глядя себе под ноги. Носком кроссовки поддел какой-то камешек, отпихивая его в сторону. Затем, всё же посмотрел на обеспокоенного Володю и неопределённо покачал головой, словно удивляясь чему-то. Хлопнул по предплечью Володьку и направился ко входу, бросив ему: - Пошли, опоздаем. Когда они нашли два места, то выяснилось, что Зарецкий сидит в паре кресел справа от них; тот, едва заметив их, тут же о чём-то разговорился с соседями и уже через минуту сидел рядом с Онегиным по его правую руку, Володька сидел по левую. Наконец, на широкую сцену, закрытую тяжёлым красным занавесом из материала, похожего на бархат, вышла женщина и, как это обычно проходило, объявила начало спектакля, название, автора, и главных актеров. Конечно, главную роль отвели Ольге. Это была не первое её выступление в главной роли, но в этот раз она, действительно, старалась и даже не переигрывала. Хотя, возможно, роль была ей близка, или по крайней мере, она себя воображала именно таковой. В этот раз ставили "Безымянную звезду" Себастиана, и, конечно, же Володька смотрел фильм и невольно сравнивал Ольгу с актрисой, несомненно блистательной. Он скорее предложил бы Ольге роль гимназистки, но кто же в их посёлке сыграет Мону? Он невольно улыбнулся своим мыслям и рассуждениям, погружаясь в размышления. С Ольгой они всегда дружили и только позже она стала для Ленского музой; он хорошо знал её беспокойную натуру, стремящуюся к признанию. Хотя бы в поселке. И он не мог её осуждать, не находя ничего плохого в её устремлениях. Ольга была красива по своему, мила, весела, и всегда вступалась за Ленского. И она также недолюбливала Зарецкого, как и Володька, зная, что он мечтает прибрать к рукам младшую Ларину только ради того, чтобы утереть нос другим парням в посёлке. От всех мыслей и воспоминаний, его отвлекло перешептывание Онегина и Зарецкого. Они явно веселились, и судя по отголоскам их разговора - оба перемывали косточки местным Моне и Мирою. При этом Женя поглядывал на Володю так пренебрежительно и насмешливо, будто хотел сказать:"И вот ради ЭТОГО мы сюда припёрлись?!" Зная, что Онегин не в настроении, что он, вероятнее всего, зол и раздражён, Володьке всё же тяжело было осознавать, что Женя спелся с Зарецким, ради ничтожной мести: злословить об актёрах, которые так отчаянно старались. И Ольга так отчаянно старалась понравится Онегину, и так зря, напрасно тратя своё время на это безнадёжное дело. Володя всё никак не мог понять, как Онегин может быть таким жестоким и, немножко, негодяем. Володька страдал. И от своей бестолковой беспомощности, он совершенно не знал, как разрулить ситуацию в благоприятное русло. Но, однозначно, Володька не мог терпеть насмешек и гадостей над Ольгой. Над своим другом. Пусть это даже обидит другого друга. Он чувствовал, что сейчас поступает правильно. Он просто не мог иначе. - Прекратите ЭТО сейчас же, - хотел он прошептать, но вышло чуть громче, привлекая внимание не только Онегина и Зарецкого, но и людей вокруг. Кто-то закашлял, кто-то завозился на месте, кто-то заворчал, нелестно отзываясь про беспардонную молодёжь. Володька слегка смутился, но упрямо смотрел на зачинщиков, прожигая праведным взглядом. Онегин заинтересованно посмотрел на нахохлившегося Ленского, немного развернулся к нему и произнёс, приподнимая бровь, и язвительно, как он хорошо умел: - Защищаешь свою бесталанную протеже, Ленский? Да на это же смешно смотреть! - и указал в сторону сцены. Позади Онегина хмыкнул Зарецкий, вроде как, понимающе. А вот Володька понял, что Ольгу обозвали посредственной и при том его, Володьки, пассией, то бишь любовницей по-простому, а по-местному и вовсе нехорошо. Ольга тоже знала значение этих слов, не вовремя раздавшихся в секундной тишине. Что-то заставило её замереть и сбиться с текста, она растерялась и, поняв, что все слышали это, и что она не может продолжать с образовавшимся комом обиды в горле, вдруг развернулась и убежала со сцены. Все её надежды разбились в пух и прах. Её гордость также была уязвлена, оскорблена. Онегин насмехался над ней, он не уважал её. Он её не любил. Это разбило её сердце. Она шмыгнула носом, стоя за занавесом, почти уткнувшись в него от стыда и обиды. В зале начался переполох, на сцене тоже. За ней кинулся "Мирою", который конечно, как и все в зале всё слышал и понял. Посёлок-то небольшой, и слухи расходились мгновенно. Рядом оказались все члены труппы, успокаивая Ольгу. И Татьяна, приобнимая сестру, так и не озвучив:"А я предупреждала". Володька подорвался с места, собираясь также увидеть Ольгу и успокоить её, понимая её эмоции, как никто другой. Ему было вдвойне тяжелее. Его поймал за рукав Онегин: - Ленский! - Оставь меня, - шикнул Володька, выдернул руку и помчался за сцену. Там он обнаружил Ольгу и Татьяну и всех возмущённых участников спектакля. В зале стало неспокойно. И Зарецкий предложил Онегину удалиться, пока им не "отвесили пилюль", как он выразился. Они прошли под неодобрительные взгляды в самый конец зала, и вышли за дверь.***
- Не понимаю, и чего Володька взбрыкнкул, подумаешь, тоже мне важная птица, - рассуждал Зарецкий, распивая весьма недурственное вино в комнате Онегина, который также не отставал от своего гостя. Женька топил себя и свои злость и раздражение в вине, вспоминая события после того, как они с Зарецким, которого он невзлюбил с первого взгляда, покинул клуб с возмущёнными их поведением зрителями. Они с Зарецким курили на ступеньках, так как Женька злился, на себя, на Ольгу, на глупого Володьку, выбравшего не его, а эту дурочку Лё-Лё. Он фыркнул, пока Зарецкий о чём-то там рассуждал, о скверных характерах Лариных и Володьки. Женька его уже не выносил и хотел оторваться от навязчивого и раздражающего его знакомца, но нужно было докурить. Алкоголь уже выветрился из его головы, и он уже немного пожалел, что снова довёл Володю. И тут из двери в клуб вылетел взъерошенный Ленский и кинулся к ним. От одного растрёпанного и пылающего гневом Ленского у Женьки сердце замирало. Он хотел наплевать на всё, кинуться к нему с объятиями, зацеловать и вымаливать прощение, любое, какое его Володенька прикажет. Возможно, даже стоя на коленях. Плевать! Всё, что угодно. И он дёрнулся навстречу, отбрасывая сигарету в сторону. - Володя, - начал Онегин, протягивая руки, но Володя его прервал: - Ты должен попросить прощения у Ольги, - заявил Володька. "Снова о своей Ольге", - раздражённо подумал Онегин, засовывая руки в карманы и ставя одну ногу на ступеньку выше. - Что, если я откажусь? - вызывающе спросил Онегин, не сдерживая улыбки. Он терпеть не мог своего говённого характера, из-за которого у него всегда были неприятности. - Тогда... я не прощу тебя, - с трудом и трагизмом в голосе, произнёс Володька. Нет, он не мог иначе, а глупый Онегин этого не замечал, как считал Володька. Вот зачем ему понадобилось быть таким негодяем? С ожесточением потерев лицо обеими руками, Володька мрачно взглянул на Онегина. - Женя, ну зачем ты так? - Да, уж, какой есть, мой милый приятель, Ленский, - тут Женька театрально развёл руками, на отводя взгляда от Володеньки и считывая его эмоции. И его страдание. - А ты на что надеялся? Разве это не ты хотел меня с Ольгой свести? Может мне ещё её и трахнуть, чтобы угодить и ей и тебе? Зарецкий похабно причмокнул губами и хмыкнул, докуривая сигарету и наблюдая за развернувшимся живым, не постановочным спектаклем. А в этот момент Володьку словно нахлобучило мешком: как Онегин мог быть... таким? Зачем? Его поведение, его слова - они шокировали тонкую натуру Володи, они ранили. Снова. - Ты просто...просто. Ты негодяй, мерзавец, - всё же произнёс сдавленным голосом Володька, сжимая руки в кулаки. Онегин рассмеялся, натянуто и зло. - Что, Ленский, хочешь ударить меня? Давай, не в первый раз, я даже не стану сопротивляться, - и Онегин распахнул объятия, ненавидя себя, но улыбаясь. Володя сильнее сжал кулак и шагнул ближе, замахиваясь, но так и не смог ударить, опуская руку, и глядя осуждающе и с жалостью. Вот этого Женька не мог терпеть, тем более, сейчас ему нужно было, чтобы Ленский ему вмазал хотя бы пару раз. Он хотел этой боли. Физической, которая могла бы затмить душевную. Но Володя вздохнул и развернулся, возвращаясь в клуб. "К ней, к Ольге", - промелькнула мысль у Женьки, наслаиваясь на всё прочее. - Ленский, какой же ты трус! - крикнул Женька вслед Володьке. И тут началось. На Онегина обрушилась волна ярости от Володьки, тот уже не сдерживался, но и Женька тоже. Они вцепились и мутузили друг друга, свалившись со ступенек на землю, и осыпая взаимными щедрыми ударами, вываливая в пыли и раздирая рукава одежды. У Онегина снова была разбита губа и расцарапана щека, у Володьки бровь, отчего глаз уже заплывал, и вырисовывалась ссадина на скуле. Дрались молча, пыхтя и поочередно елозя по земле спиной, под ободряющие выкрики и заливистый смех Зарецкого. Затем Женька плохо помнил, что было, вывалился народ, что-то кричала Ольга, и, вроде бы, Татьяна, их растащили в стороны, и Зарецкий увёл Онегина домой к его дядюшке. Там Онегин умылся и переоделся. Потом они пили вино, закусывали какими-то вычурными закусками, какие Зарецкий и не видел прежде. Евгений что-то ворчал спьяну про Володьку Ленского: то называл его милым приятелем, то придурком, то грозил уехать к чертям из этого проклятущего поселка, веселя Зарецкого. Потом Онегин заснул на диванчике, а Зарецкий, помятуя о сложном характере дядюшки Онегина, поспешил смыться домой.***
Володька вернулся домой ближе к трём или четырём часам ночи. Сперва он успокаивал сестер Лариных, провожал их домой, приводил себя в порядок. Ольга уже чувствовала себя лучше, она отошла от шока быстрее, чем ее сестра и, тем более, Ленский. Но обе оказали первую помощь Володьке, пострадавшему в драке за честь Ольги, глядя на него, как на героя, с благодарностью и, немного, с восхищением. Этот поступок Ленского ошарашил обеих, не ожидавших от "поэта" такой прыти и ярости. Через пару часов все немного успокоились, и Ольга, поначалу чуток поплакав, уже позже показательно смеялась над выходкой Онегина и Ленского. Однако, она пообещала отомстить Онегину за такое поведение и оскорбление её, как актрисы. Татьяна, в отличие от сестры, заподозрила неладное, как только увидела фигуры Евгения и Володи перед клубом, она шла чуть в стороне, не привлекая внимания и наблюдала, наблюдала. Когда она увидела, как яростно дрались оба парня, тем более Володя, то окончательно поняла, что тут не всё так просто. Она не успела поделиться мыслями с Ольгой, а когда Володя ушёл домой, не сочла нужным. К удивлению Татьяны, Ольга, как казалось, быстро пришла в норму, однако, тут же принялась придумывать план мести. А когда она озвучила его Татьяне, то стало понятно, что обида Ольги сильнее, чем могло показаться вначале. Отвергнутая женщина страшна в своей мести. И всё же Татьяна не стала отговаривать сестру, так как чувствовала не меньшую обиду. Онегина стоило проучить.