Игры милорда

      Солнечный день сокращается: так говорят архимейстеры, так утверждает ворон с красивым белым оперением. Рамси несколько дней как отдал распоряжение о сборе урожая, но крестьяне не успели. Слишком быстро заметает снег благодатную землю под склонами гор, убивает большую часть посевов. Здесь, под Одинокими холмами, крестьяне привыкли возделывать и сеять: влага с вершин гор питает чернозем и пышную растительность. Ни крестьяне, ни дворяне из Дредфорта обычно зимами не испытывают голода. Теперь же половины запасов едва хватит лишь для пропитания замка. А уж во время затяжной зимы кусок хлеба станет дороже золотого.       Перед снегопадами отец возвратился в Дредфорт с большим отрядом. Русе едва кивает сыну, раздает указания и спешно удаляется в свои палаты. Вот и вся встреча. Отец — верный советник Робба Старка — ведет боевые действия близ Риверрана. И продолжал бы до победы, если бы не зима. Лорды больших и малых домов по всему Вестеросу теперь возвращаются в свои владения в надежде пережить зиму.       Рамси раздраженно идет к отцу по первому зову. Сколько нотаций прочитает ему Русе? Он несколько раз присылал воронов во время безумного похода на Железные острова. К сожалению, Рамси сжег все гневные послания, почти не читая их. Или отец как всегда одарит его ледяным взглядом, будто увидел мерзкого жука под носом.       Вонючка тенью шелестит позади. Едва ли не подпрыгивает, пытаясь поспеть за нервными широкими шагами хозяина. Милорд слишком взволнован и зол, нужно быть послушным, нужно быть хорошим. Полезным.       Противно скрипят проржавевшие петли, Рамси дергается почти как от пощечины. Вчера он послал служанок смести пыль и пополнить свечи, но даже не подумал о дверях. Их давно не смазывали и не открывали. Отец наверняка недоволен.       Лорд Русе даже глаз не поднимает, жестом указывает на стул напротив письменного стола. Вонючка по-собачьи опускается на колени возле правой ноги. Рамси старается расслабиться, заставляет себя сидеть ровно и не глазеть по сторонам. Проверять работу служанок все равно слишком поздно. Нельзя смотреть и на наметившуюся лысину, склоненную над пергаментом. Нельзя говорить первым или привлекать внимание.       — Объяснись, — отец никогда не кричит. Даже в моменты ярости голос его скрипит как застарелая, высушенная на солнце, кожа. Его слова остры, как ножи Болтонов и точны, как стрелы.       По спине Рамси противно скользят капли пота, ладонь по привычке опускается на светлые кудри у ног. Тепло Вонючки немного успокаивает, так что Рамси отвечает почти ровным тоном.       — Ты о кучке железнорожденных? — милорд пожимает плечами, мол, было бы о чем волноваться. — Они прислали наемников убить меня.       — И поэтому ты созвал знамена, отвлек крестьян от работы и двинулся к западному побережью? — Русе наконец поднимает глаза, край губ его дергается от тщательно скрываемого отвращения. — Поэтому ты перебил женщин и детей, а затем и убил лорда-жнеца Железных островов? Ты хоть понимаешь, какой удар по нашему дому вызвали твои действия?       Русе, кажется, дожидается короткого кивка и продолжает свою речь. Голова Вонючки под рукой как-то странно сгибается, но Рамси подумает об этом позже. Отец смотрит не мигая, оценивает реакцию и характер. Нужно соответствовать.       — А еще ты похитил последнего сына Бейлона Грейджоя и изувечил его, — Русе буднично пересказывает содержание своего первого письма. Будто Рамси и не отправлял ответ. Морозные глаза опускаются на растопыренную ладонь, терзающую светлые кудри, прожигают руку взглядом. — Превратил в… это существо.       Рамси пытается вставить слово, объяснить, рассказать о том, каков Вонючка на самом деле. Но Русе откидывается на спинку стула, предупреждающе выставляет ладонь, заставляя замолкнуть.       — Мы все еще можем использовать твою тупость. Малец Старков победит в этой войне, но Северу нужны союзники. А великим домам — гарантия, что с ними не произойдет того же, что и с Островами. Ты отпустишь отпрыска Грейджоев домой — править остатками железнорожденных. Я принесу публичные извинения. Когда все забудется, последний сын Бейлона присягнет Северу от имени Железных островов. И после окончания зимы у Старка будет флот и свежие бойцы. А у нас восстановленная честь.       Слова Русе ударяют неожиданно больно. Больнее лишь то, что почти сразу за речью отца вскакивает на ноги Вонючка. Краткий миг непонимания — почему он встал без приказа? Или это вскочил Теон Грейджой, услышав о своем скором освобождении? В груди что-то обрывается от осознания: Вонючка никогда не был предан ему по-настоящему. Мерзкий Перевертыш хорошо умеет притворяться, отравлять разум своими речами. Тоска забирает Рамси высокой морской волной, тянет на дно его душу и сердце. Он опять бесконечно и отвратительно одинок.       — Ты многое натворил в мое отсутствие, — Русе не обращает внимание на шатающегося Вонючку, на крепко сжатые челюсти сына. Смотрит внимательно, заглядывает едва ли не в душу. — И все же ты хорошо послужил на благо своего дома, сын. Я ценю это.       Вонючка остается на месте, руки его дрожат под ледяным взглядом хозяйских глаз. Уехать? От хозяина? Нет-нет, это невозможно. Это нельзя. Вонючка умрет без хозяина. Только Вонючка нужен Рамси, а Рамси нужен ему. Но хозяин молчит, смотрит с презрением. Наверное, милорд устал от него. Он больше не нужен хозяину?       — Оставь нас с Грейджоем, — кидает Русе и переводит до боли знакомый взгляд холодных глаз на худое лицо.       Позади тяжело поднимается Рамси, медленно идет к двери. Останавливается лишь на мгновение, замирает рука перед тем как толкнуть тяжелое дерево.       — Это действительно необходимо? — бросает он зло из-за плеча.       Даже не оборачивается, не смотрит на своего Вонючку. Русе не отвечает, потеряв всякий интерес к сыну. Решительные пальцы с силой тянут гранат из уха, трещит мочка, разорванная острой застежкой. По полу к ногам Вонючки катится целая серьга с блестящим кусочком хозяйской кожи, оставляет за собой след из алых капель.       Рамси выходит с гордо поднятой головой и тут же замирает за закрывшейся дверью. Прислоняется к каменной стене, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Ухо противно гудит, кровь течет по плечу на пол. Он играл с Вонючкой и проиграл по всем фронтам. Он врезался в него жадно и глубоко, захватил в свой плен, подчинил себе. Но поводок все равно оказался на толстой шее с длинными черными волосами.       Рамси всегда раньше запрещал себе думать о брате. Горечь его потери отзывается болью в груди, почти как от раны. Но сейчас он вспоминает его, и красивое лицо впервые встает в памяти. Рамси рыдал как раненый зверь целый месяц, когда прилетел ворон с письмом. Черные крылья — черные вести. Сейчас он ощущает себя так же. Он всегда теряет все, к чему привязывается.       Голоса за дверью призывно шуршат. Но это ниже собственного достоинства — слушать, как Вонючка говорит, что ненавидит Рамси, что рад вернуться домой. Уж лучше так — не знать, выбросить из головы. Любая боль проходит — вот и мочка почти уже не болит. За дверью что-то разбилось, упало с глухим стуком. Голоса прекратились, осталась лишь тревожная тишина. Что там? Рамси медлит, прислушивается. Странные всхлипы заставляют его рывком открыть дверь.       Окровавленный Вонючка сидит в дальнем углу, неловкие пальцы сжимают что-то так сильно, что синеют костяшки. В глазах страх и слезы — он смотрит в другую сторону — туда, куда стол закрывает обзор застывшему в дверях Рамси. И он понимает, что не хочет видеть того, что обнаружит там. Слишком тихо вокруг, словно весь мир затаил дыхание, только эхо собственных шагов отдается гулким стуком. За тяжестью дубового стола лежит Русе, раскинув руки. Ноги его вывернуты в разные стороны, льдистые глаза больше не блестят и не глядят с отвращением. Нагрудник с ободранным человеком проткнут насквозь дюжиной глубоких ударов. Почти черная кровь толчками вырывается из живого решета, рот искажен в презрительной гримасе. Позади поднимается Вонючка — милорд успевает только оглянуться. У него нож — слишком поздно понимает Рамси — а он повернут к нему спиной. Он убьет и его, так же, как убил Русе. Почему тварь молчит? Почему дрожит как лист на ветру?       — Он хотел забрать меня, — Вонючка хрипит, крепко сжимает в ладони нож, его тело колотит, ноги не держат, глаза широко раскрыты от ужаса. С каждым словом голос его поднимается, длинными змеями ползут крупные слезы по щекам. — Он хотел, чтобы я уехал от хозяина. Вонючка никогда не уедет! Хозяин обещал, что я с ним навсегда!       Вонючка тянется вперед, и Рамси отшатывается. Что-то холодное и больное — это не его послушный маленький Вонючка. Он бы никогда не убил, не схватился за нож. Он опасен. Словно в ответ трехпалая ладонь протягивает нож рукоятью вперед в чужие руки, падает на колени. Ползком тянется к ногам хозяина и обхватывает его бедра руками. Смотрит снизу вверх так преданно и испуганно. Так бесстыдно честно, что Рамси вновь хочется верить.       — Простите, хозяин, — руки у Вонючки красные от крови, на щеках и груди алые брызги. В глазах боль и благоговение. — Я очень испугался. Я не хочу туда! Хочу быть рядом с хозяином! Всегда!       Вонючка рыдает, ловит красными руками крупные ладони и целует их, орошает своими слезами. Его убьют люди Русе, если найдут в таком виде. Рамси поднимает взгляд синего моря на себя, заставляет смотреть. Вертит в пальцах нож для писем — тупое лезвие по рукоять обагрено кровью. С какой силой нужно бить, чтобы проткнуть этим кожу?       — Это я убил отца, Вонючка, — чеканит Рамси каждое слово. На душе неожиданно легко от этих испуганных синих глаз. Плевать на новый статус «отцеубийцы» — он только привык к «братоубийце» — слову, которым за глаза называли его лорды и их отпрыски. Рамси должен защитить своего Вонючку. — Ты понял? Если тебя спросят — скажешь, что это я его убил.       — Да, хозяин, — Вонючка льнет ближе к обтянутому кожей бедру, по-собачьи бодает его головой.       Рамси вглядывается в это лицо, находит новые черты, которых не видел раньше. Готовность убивать. Ради себя и ради хозяина. У него был шанс убрать обоих Болтонов, но Вонючка даже не подумал об этой возможности. Разве есть варианты еще больше доказать его преданность? Ладони обхватывают худое лицо, пальцы стирают слезы с щек, размазывают кровь.       — Ты мой Вонючка? — услышать из этих губ признание кажется до боли необходимым.       — Да, хозяин, — синие глаза искрятся счастьем: хозяин не злится на него, хозяин понимает его и защищает. Острая благодарность и щенячья любовь вызывают бешеный стук сердца под кожаным нагрудником.       — Надолго? — распустить шнуровку брюк дело секунды, окровавленные трехпалые руки помогают, оставляют на бледной коже следы крови отца.       — Навсегда, хозяин.       Рамси не слышит последней фразы, скорее, разбирает по движению губ. Весь мир вокруг него тонет в блаженной темноте, слюна мешается с кровью. Катится круглый, как слеза, камень граната под ноги. Алый, как кровь. Таков Дредфорт — здесь везде и всегда одни лишь кровь и слезы. Это все — игра, в которой побеждает тот, кто готов их пролить, готов идти на риск, предвидеть чужие действия. В посмертных конвульсиях дергается тело отца — павшего «короля», которому поставили «шах и мат». Даже мертвый он невидящим ледяным взором проклинает своих убийц.