Игра в поддавки
1 апреля 2024 г. в 09:12
Ночь раскинула свои объятия, приняла в них замок и окрестности. Курчавая голова покоится на подушке, дыхание рваное, но глубокое. Он спит крепко. Не горят свечи, теплый ветер дует из раскрытых оконных створок. В снах Теон держит ребенка на руках, и от этого он сам и мир вокруг кажется настоящим, реальным. «Ты со мной навсегда» — растягивает Теон гласные возбужденным шепотом. Крошечное сердце в руках спасает его от бесконечного одиночества и страха, делает мир лучше. Теон готов убить за него, готов принять любую его вину. Готов даже жить по чужим правилам.
Он просыпается от гулко колотящегося сердца, лоб покрыт испариной. Теон жадно дышит полной грудью, смакует послевкусие сна — горькое и терпкое, безумное. Было в этом сне что-то до боли знакомое и неправильное. Он был едва не одержим. Тени могучих деревьев пляшут по стенам, но что-то заставляет Теона вздрогнуть. Что-то, что двигается слишком хаотично, не поддается движению ветра.
В темноте он видит молочно-белое лицо с прозрачными глазами, с тяжелой челюстью и пухлым ртом. Оно надвигается медленно от дверей в покои, пересекает залитый лунным светом участок. И Теон разглядывает нагрудник с ободранным человеком, стремительно изменившуюся фигуру. Но это лишнее, он только по одному запаху понял, кто перед ним. Кто сейчас идет к нему. Кто проник в его покои, игнорируя охрану за дверью.
— Стой, — хрипло приказывает он не своим голосом, рывком поднимается в постели. Волосы на голове встают дыбом от такой непозволительной наглости в сторону хозяина. Сознание, слабое после сна, мечется, он не до конца понимает — кто он сейчас. Вонючка или Теон.
Рамси останавливается, он дышит отчего-то так же тяжело, будто волнуется. Будто также пытается привести мысли в порядок. Сколько он уже простоял так, смотря на его сон? Только зашел или больше? Просто глядя на ровно вздымающуюся грудь и ничего не предпринимая.
— Я думал, что тебя казнили, — глухо бросает Рамси. Отсвет луны в морозных глазах добавляет его фигуре призрачности. В этом голосе нет равнодушия. — Думал, что ты мертв.
— Я надеялся, что меня казнят, — отвечает Теон. Было что-то невероятно странное в том, что он говорит вот так с тем, кому раньше поклонялся. Будто человек, встретившийся с богом. По телу противно льет пот, лезут в глаза мокрые после сна кудри. Слишком многое хочет сказать, но слова не идут, будто застряли в глотке. Обвинить, оскорбить, спросить. — Как ты прошел?
— Стражи Винтерфелла не знают, что тебя нужно охранять лучше, — уголок рта Рамси зло дергается. — В Дредфорте к тебе никто бы не пробрался ночью. Я бы не позволил.
Теон неосознанно касается шрама, ноющего теперь сильнее, чем обычно. Подарок отца — Рамси принимает это движение на свой счет. Хмурится лоб, под щетиной двигаются желваки в гневе. Отблеск ярости мелькает в его глазах — он помнит эти уродливые ненужные шрамы от чужих ножей. Теон вдруг понимает, что дрожит. Рубаха мерзко липнет к спине, словно во сне он слышит крики Вонючки, посмевшего рассердить хозяина. Крепкие руки Рамси сжимаются в кулаки, будто готовятся к удару. Он в два шага преодолевает расстояние между ними, но Теон не отшатывается. Только поднимается на ноги, еще слабые после сна. Рамси выше всего на полголовы, раньше Вонючке казалось, что хозяин подпирает потолок теменем.
Они стоят так долго, просто глядя друг на друга, не произнося ни слова. Рамси разглядывает его всего: отмечает нагрудник с мерзким кракеном, тяжелые капли пота у висков. Сжатые в кулаки руки — неужели Вонючка сможет ударить его? Возвращается к глазам. К взору, по которому сходит с ума весь этот год. В котором нет сейчас страха, только блестит мрачная решимость. Вонючка изменился. Возможно, даже умер.
— Не могу выбросить тебя из головы, — вдруг шепчет Теон треснувшим голосом. Это сбивает. Его тело напряжено, будто готовится ударить, на лице злость, но губы произносят совсем другое, очень трепетное.
До Рамси слишком долго доходит смысл слов. В голове все еще пусто после года одиночества и самоуничтожения. Только когда обезображенная рука тянется к нему, он понимает. Прокручивает в голове каждое слово несколько раз. Стремительно шагает вперед, обхватывает это сильное теперь тело, жадно дышит, вдыхает аромат, не в состоянии насытиться. Вихрит носом спутанные от сна волосы, трется щекой о щеку, ощущая влагу. Теон дрожит под руками, будто принимает решение — оттолкнуть или обнять в ответ. Рамси ждет. Стучит кровь в ушах, и милорд с удивлением обнаруживает, что это его сердце заходится в галопе. Наконец, чужой нос утыкается ему в шею, щекочет кожу сбивчивое дыхание. Руки обхватывают его пояс, пальцы цепляются за одежду, будто пытаются пробраться глубже, к телу. Они молчат, застыв так, только жмутся друг к другу, будто от этого зависят их жизни.
— Что ты сделал со мной? — шепчет Теон в шею, опаляет своим дыханием. Рамси как всегда пахнет вином и медом. — Почему я не могу ненавидеть тебя? После всего…
Голос его красиво ломается, он умоляет ответить. Он правда хочет понять. Но Рамси нечего сказать на это. Он всегда делал то, чего хотел, не спрашивал чужого мнения. Лишь однажды позволил решить за себя, а потом год не находил себе места. Бил и пил, обдирал, устраивал многочисленные охоты. Лишь бы забыться в этом кровавом дожде. Не дать себе думать о том, чего лишился.
— Я хотел лишь остаться с тобой навсегда, — наконец отвечает Рамси, отрывается от тела, смотрит глубоко в глаза. Он не знает, чего хочет найти в этой беспокойной бездне. Понимание или отрицание. Он не знает, что было бы проще для них обоих. — Ты меня понимаешь?
Теон медленно кивает, сдерживает рвущиеся наружу слезы. Он понимает — от этого бросает в жар. Рамси закрывает глаза, с облегчением утыкается в макушку, стискивает его в объятиях до боли. Как мало нужно, чтобы почувствовать себя вновь живым. Когда Рамси увидел прямо перед собой этот нагрудник, судорожно сжимающееся горло, глаза, наполненные отчаяньем, он едва устоял на ногах. Подумал, что это невозможно, что это сон, в котором он из раза в раз видит его лицо. Но их руки соприкоснулись, пальцы явственно ощутили жар тела даже сквозь перчатки. Оглушить спящую охрану, смотреть на спокойное сонное лицо — это было необходимо. Чтобы ощущать себя живым. Впервые за целый год.
— Ты мой Вонючка, — вновь глухо шепчет Рамси, ловит губами соль с выбритых щек. — Теперь навсегда.
— Я другой человек. Не твоя больная игрушка, — возражает Теон, между телами возникают твердые руки, мешают. Рамси не желает этого слушать, хочет лишь прижать его к себе, провести всю жизнь в этих объятиях, наслаждаясь жаром. И запахом. Но его отталкивают, выставляют расстояние.
— Хорошо, не Вонючка, — Рамси обхватывает ладонями лицо, приближает его к себе, утыкается лбом в лоб. По телу ползет липкая дрожь, раздражает. Невозможно вот так просто отпустить то, чего лишился когда-то. Он не Вонючка сейчас, но это ведь не важно. Важно то, что Рамси готов принять Теона — ведь это его воля привлекла милорда когда-то. Теперь Рамси ясно это видит. — Все будет по-другому. Иначе. Верь мне.
Он верит, закрывает глаза, цепляется за плечи. Льнет ближе к теплу тела, позволяет вновь обнять себя. Застывает так на долгие минуты, слушает тишину и хриплое дыхание. Позволяет потерять себя в терпком запахе вина, раствориться в крепких руках, которые так сильно прижимают к себе. Нет. Он вновь станет другим рядом с Рамси, никогда не будет самим собой. У него теперь есть семья, есть, ради кого жить. Не только милорд имеет власть над ним. Теперь Теон сам решает, кому дать власть над собой — малышу Родрику, любящей сестре, верному Роббу. В этой жизни нет места Рамси.
— Я верю. В то, что ты так думаешь, — Теон вдыхает полной грудью, принимает решение. Семья или Рамси? Дом, в котором его любят или сырое подземелье с неуправляемым милордом? На короткое мгновение ему хочется бросить все и отправиться вслед за ним, вновь отдать жизнь в эти крепкие руки. Сделать все проще. Смириться со своей больной натурой. Только на мгновение он позволяет себе вновь оказаться у ног Рамси. Слова идут тяжело, режут, будто ножом, каждый его шрам. Особенно те буквы, что болят теперь надрывно, у самого сердца. — Уезжай с войском на юг. Возвращайся после победы в Дредфорт. Или не возвращайся вовсе. Я не хочу слышать о тебе вести или знать, где ты находишься. Я не хочу больше думать о тебе.
Сказать это оказалось легче, чем он думал. Тяжелее — мириться с последствиями. С тем, что Рамси действительно уедет. Теону хочется задержать его и прогнать. Милорд отрывается от него, отшатывается, как от пощечины. Рамси думал, что больнее того года в его жизни не было ничего. Теперь он знает, насколько ошибался. Руки все еще держат легко дрожащие плечи. Выбить из его головы эти глупости, заставить вечно быть рядом. Забрать с собой, утащить в свою нору. Истребить всех чертовых Старков, лишь бы никто из них не посмел смотреть на него, посягнуть на его собственность. Он содрал бы кожу с каждого проклятого северянина, осмелившегося открыть рот по этому поводу. Но Теону это не нужно — он видит это ясно в темных от ночи глазах. И впервые что-то жжет у него глубоко в груди, заставляет неприятно потяжелеть веки, стискивает его горло.
— Я ненавижу тебя, — шепчут пухлые губы.
Курчавая голова кивает, соглашаясь. Судорогой сжимаются ладони, оставляя на этих плечах синяки. Теон плачет, хватается за протянутые к нему руки, будто стремится удержать. Дрожь — вовсе не от боли. Пальцы быстро стирают скатившиеся слезы из этих круглых красивых глаз. Рамси разворачивается, стремительно шагает к двери, намереваясь оставить позади себя то, чего страстно желает. Замирает перед дверью, снедаемый сомнениями.
— Ты всегда будешь думать обо мне, — заключает он. И обещает себе, что так и будет.
Он весь дрожит гневом, жизненно необходимо всадить кому-нибудь в череп нож — отвлечься, успокоиться. Иначе он вернется и изрубит Вонючку в мелкие кусочки. Подойдет любой, да хоть тот охранник у его дверей. Он проспал свой караул, впустил в двери своего милорда смертельную опасность, пусть теперь засыпает вечным сном. Призывно раскрывается горло под давлением ножа, оголяются связки и сухожилия, кости трахеи. Алая кровь рубинами рассыпается по лицу Рамси, заливает пол и одежду, рукоять ножа. Страж давно уже мертв, а Рамси все бьет и бьет, всаживая длинное лезвие в мякоть тела. Он не боится замараться или привлечь внимание — вид мертвого тела успокаивает.
Судорожно вздыхает женщина за спиной. Рамси оборачивается на застывшую в коридоре фигуру. В кромешной тьме блестят синие глаза — точь-в-точь. На руках ее лежит спокойный младенец, глядит на него серьезно, будто что-то понимает. Его сестра и ее ребенок. Сделать ему больно. Настолько, что он сам прибежит к нему, что не сможет жить без него никогда. Вырезать всех, кто ему дорог. Только Рамси должен остаться в его жизни. Тогда никто больше не помешает им. Быть вместе навсегда. Он надвигается быстро и легко, будто хищник из темноты. Он принесет Вонючке ее голову, а из мертвого младенца сделает куклу. Пусть играет в семью, если так хочет. Женщина падает на пол от удара, подкашиваются ноги. Не смертельно — лишь показательно. Милорд успевает перехватить младенца перед падением. Для убедительности.
— Нет! — Теон, бледный и растерянный, вжимается в дверной косяк. Блестит в темноте сталь.
Его звучный голос останавливает шаг возле женщины. Болтон застывает на месте, отрешенно ковыряет запекшуюся кровь под ногтями. Пусто сверкают подернутые пеленой небытия морские глаза, как у Теона. Спокойно лежит ребенок на руке. Рамси медленно оборачивается, склоняет голову набок. Что будет делать его Вонючка? Теон сжимает меч, отрешенно оглядывает кровь, мертвое тело, ничком лежащую сестру и племянника. Вьются мокрые волосы. Он никогда не видел его таким — опасным и податливым одновременно. Кажется, скажи Рамси хоть слово, он подчинится и все вернется на круги своя. И милорд хватается за эту возможность, как за спасение.
— Я уйду только с вами, лорд Грейджой, — Рамси кивает на младенца, показательно крутит в пальцах нож. Морозные глаза его блестят жестокостью и обещанием крови. Вонючка точно знает это выражение. Он смотрит прямо и видит то, что ищет с первой их встречи. Красивое лицо Теона кривится от боли.