Игра цикла: медовый месяц
3 апреля 2024 г. в 17:41
Теон поправляет седло на гнедом жеребце. Молодая кровь его рвется к полю, широкие ноздри глотают утреннюю прохладу. Конь красив и строен: блестят широкие бока на солнце, беспокойный хвост цвета темного эля, развеваются широкие косы гривы. Длинные ноги его вытанцовывают на месте, и Теон невольно завидует. Он не ощущает этого желания немедленно отправиться в путь — сердце его тоскует по тем, кого он оставляет. Уже тоскует по свободе Винтерфелла.
Яра утирает слезы, волосы ее смешно топорщатся под широкой белой повязкой. Мейстер Лювин придерживает ее под локоть, сопровождает повсюду. Почти личный старый телохранитель. Яре все еще тяжело передвигаться — травма головы оказалась слишком серьезной. Рамси повезло — сестра не видела его лица в темноте коридора — не указал на милорда и способ убийства охранника. Теон провел у постели Яры много долгих часов, слушая ее дыхание и неровный пульс. На руках у темноволосой няньки Родрик. Глаза цвета осени, волосы Грейджоев, а нос совсем как у Теона — аккуратный и точеный. Прощаться с ним оказывается тяжелее всего. На руках он не беспокоится, только глядит внимательно и спокойно, собирает расколотое сердце воедино.
Маленький Рикон под надзором Брана сдерживает слезы — доказывает старшим братьям, что уже взрослый и не будет плакать. Но глаза его уже предательски покраснели, трепетно порхают длинные детские ресницы над пухлыми щеками. Теон крепко обнимает его, присаживаясь, и чувствует как заходится в плаче маленькое лицо возле него. Шепчет успокоения: конечно, он будет ему писать. И будет ждать на Стене, чтобы показать вид диких земель — оттуда он никуда не денется. Как и от Рамси никогда не сможет уйти. Он прощается с ними навсегда — Теон это знает. Знает, что для них так будет лучше и безопаснее. Но вновь и вновь, обнимая каждого дорогого своему сердцу, он чувствует, как оставляет с ними кусочки самого себя. Отвергает их дар любви взамен безумию и боли.
Робб подходит последним. Сжимает его крепкими объятиями — Старк в расцвете своего мужского естества. Глядит долго и с тоской, будто еще надеется отговорить, убедить остаться. Но только лишь кивает и пожимает руку на прощание.
Теон поправляет меч у ноги, одергивает полы черной походной куртки. Ловко взбирается на коня и поправляет плащ. Он теперь весь в черном. Жеребец нагоняет тоску своим ржанием. Перед выездом он оборачивается. Винтерфелл вновь отпускает его. Отпускает Робб, сжавший в крепких объятиях трясущиеся плечи Яры. Отпускают мальчишки с детскими слезами. Призраки дел его, наконец отпетых, отпускают. Он оборачивается в последний раз уже за воротами. И клянется сам себе, что впредь будет глядеть лишь вперед.
Туда, где его ждет Рамси на вороном коне и войско с ободранным человеком на флагах. Теперь все, что остается — смотреть в эти холодные пронизывающие глаза и украдкой стирать горькие слезы прощания. Они скачут рядом, фырчат их кони, наслаждаясь зеленью и солнцем, долгим бегом. Позади травит истории из жизни верная пятерка Рамси. И рассказы их столь же кровавы и ужасны, сколь и жесток смех. Теон с каким-то больным нетерпением ждет, когда спадут маски, когда Рамси перестанет притворяться. Сначала он вновь сломает его тело, затем примется за рассудок и чувства. Ничего, он пережил первый раз, во второй будет легче.
На коротком привале Теон обедает в одиночестве. Из нормальной посуды, обычной ложкой. И даже не объедками с хозяйского стола. Держать марку здесь не перед кем, и Теон впервые позволяет себе подумать о том, что слова Рамси были правдивы. Хотя бы частично. Сам милорд ускакал на свежем коне вперед. Черной стрелой несется он сквозь ветви и тяжелые стволы. Останавливается возле крупных ягод красной смородины: собирает их, обдирает тяжелые листья.
К вечеру от войска отделяется небольшой отряд и трое из личной пятерки Рамси. Теон провожает их долгим взглядом, гадая, куда те направляются. Они уже давно свернули с Королевского тракта в сторону Одиноких холмов. Проходит первый день пути, за этим предстоит первая ночь. Лес полнится ароматами травы и криками диких зверей. Снуют уставшие бойцы, расставляют тенты и лагеря. Теон расчесывает длинную гриву жеребца, не решаясь дать ему имя — все равно он не будет его. Вдали раздает приказы Рамси, гоняет командующих по лагерю. Заняться Теону нечем — никто не разговаривает с ним, ни о чем не просит. Привычное одиночество.
— Пара дней до дома, — раздается позади радостный голос милорда. Еще один «дом» Грейджоя. Правильно его называют за глаза Перевертышем — он ко всему подстроится и приладится. Человек без стержня, гнется под чужими руками и не ломается.
Рамси дожидается пока Теон обернется на голос, подзывает его к себе забытым жестом. Подчиняться у Теона выходит лучше всего, поэтому он приближается сразу, не заставляет себя ожидать. В шатре горит жаровня, дымятся угли от капающего со свежей дичи жира. Бурлит похлебка, заглушая треск поленьев. Рамси сам усаживает Теона в кресло у стола, разливает вино по чашам. Сидеть при хозяине в кресле — это почти как увидеть за Стеной белого ходока. Теон ерзает под внимательным взглядом, то расправляет ноги, то поджимает, пока Рамси не начинает хохотать. Смех его — такой забытый и призрачный — как редко он появляется на пухлых губах.
— Пей, — поощряет его Рамси, первым прикладывается к чаше. Почти как тогда, зимой. Когда еще правила их игры были предельно ясны обоим. Теперь же все кажется неловким: Теон постоянно напряжен и ждет, когда из него вновь начнут кроить Вонючку.
Теон пьет — вино сладкое, обильно украшенное медом и летними ягодами. Один глоток, но тело расслабляется, притупляется сознание. Рамси отходит к жаровне, сам вертит кролика, обдирает мясо с жирных боков, разливает похлебку в походную посуду.
— В Винтерфелле скоро узнают, что я не доехал до Стены, — Теон кусает горячее мясо, политое медом, обжигает рот и губы. Аромат мучит ноздри, сладость приятно растекается по желудку. — Хранитель севера может начать задавать вопросы. В первую очередь гонцы его направятся в Дредфорт.
Рамси щедро подливает себе меда, у Теона даже остатки зубов начинают ныть от сладости. Ест милорд жадно и с аппетитом, разрывает клыками волокна мяса, стирает струйки вина с подбородка. И всем своим видом показывает, что не желает прерываться на болтовню. От этого Теону почему-то становится смешно. Вонючка всегда сидел у ног, не осмеливаясь поднять глаза на хозяина. Это было чревато сломанным носом или надрывно урчащим желудком от постоянного голода. Легкая улыбка ложится на блестящие от похлебки губы, прежде чем Теон успевает ее скрыть.
Рамси застывает с набитым ртом, глядит долго и внимательно на поднятые уголки губ. Улыбка у Теона такая мягкая, что можно в нее завернуться, как в плащ. От нее лучиками расходятся морщинки у глаз, меняется серьезное лицо.
— Почему ты улыбаешься? — тяжело спрашивает Рамси с набитым ртом. Вместо слов у него вылетают шипящие змеи, но Теон понимает. Всегда понимает его.
— Впервые вижу человека, который ест с таким аппетитом.
Теон приценивается к реакции — не сказал ли он чего-то обидного, за что ему отрежут нос в наказание. Рамси хмыкает и в несколько заходов проглатывает свою половину кролика. Пьет долго, причмокивая. По натуре своей Рамси все делает жадно и со рвением.
— В детстве я мог не есть неделями, — просто сообщает Рамси, принимаясь за наваристую похлебку. От чаши валит пар, горячий суп обжигает. Всегда бледное лицо милорда приятно розовеет от жара и сытости. — Если мать была довольна моей работой — она давала мне хлеба. А недовольна она была очень часто. Бывало, удавалось украсть у соседа — жирного пахаря — кусок вяленой рыбы или плесневелый сыр. Бывало, и молоко воровал.
Рамси удовлетворенно откидывается на спинку кресла, развязывает пояс на талии. Тело его расслабленно полулежит, руки и губы запачканы медом, а Теон едва приступил к трапезе. Грейджой никогда не знал голода или бедности — в Винтерфелле были свои теплицы, охотники возвращались с крупной добычей. Даже на Пайке рыбы было вдоволь, а ограбленные суда ломились не только шелками и украшениями, но и всевозможными яствами. Рамси впервые показал ему часть своей жизни. Грубую и полную лишений.
Рамси выглядит веселым и довольным — почти счастливым. Он не спускает глаз, пока Теон по ложке отправляет в рот дымящуюся похлебку. С жидкой пищей проще, не приходится жевать. Наконец, Рамси говорит вновь:
— Теона Грейджоя найдут мертвым на Королевском тракте близ Стены. Мертвы будут и отряд сопровождения. Стая волков, кажется. Лицо Теона съедено животными до неузнаваемости, но нагрудник с кракеном может быть только у него, верно?
Рамси ухмыляется. Теон вдруг вспоминает юношу со светлыми кучерявыми волосами, в простой одежде, но на хорошем коне. Он был с тем отрядом. Значит, из-за него умрет или сейчас умирает невинный человек. Совсем молодой еще. Умрут всадники Рамси. Только за то, что Теон обманывает всех и каждого, даже самого себя. Есть расхотелось. Хватило бы у него храбрости броситься на меч и перестать отравлять воздух своим существованием.
— Деймон отрежет у него пальцы и изуродует труп.
— Сестра видела мои шрамы, — Теон откладывает ложку подальше, в раздумьях касается букв на груди. Их текстуру он ощущает даже сквозь слои одежды.
Рамси окидывает его взглядом, тень задумчивости ложится на лицо. Отчего-то ему не нравится, что кто-то, кроме него, видел. Милорд кивает, бросает короткое «сними» — больше похожее на приказ. Теон повинуется, уже привычно оголяет при Рамси яркие буквы.
— Когда придет послание со Стены, пока Винтерфелл отправит гонцов по тракту, тело, вероятно, уже разложится, — Рамси пытливо наблюдает из кресла. Трещат свечи на столе, пышным зеленым букетом кустятся ветви смородины.
Теон вдруг понимает, что это все — неловкие старания Рамси сделать вечер уютнее — для него. Милорд сам приготовил ему ужин, сам разлил вино. Даже нехитрый букет водворил на стол. Обхаживает, будто девку какую. Это приятно, но не разгоняет напряжения.
— Спасибо, — кивает Теон на едва обглоданного кролика. Допивает прохладное вино. Теплый ветер гонит мурашки по голой коже.
— Ты не доел, — растягивает слова Рамси, чуть хмурится. Неужели не понравилось?
Теон уверяет, что наелся. Даже улыбается благодарно, Рамси успокаивается. Всматривается в морщинки у глаз, в кудри светлых волос. Милорд не знает, что испытывает в момент, когда тела их соприкасаются под теплым мехом. Когда Теон устраивает голову удобнее на его плече и засыпает. Не понимает, что теплится где-то глубоко в груди, когда вжимается носом в пропахшую костром макушку. Он готов расцеловать Старков за то, что сделали ему такой подарок. Наверное, нормальные люди называют бешеный стук крови по венам счастьем. Если так, то засыпающий под мерное сопение Рамси просто оглушающе счастлив.