***
Ярко светило солнце, белые кучные облака мирно плыли по своим делам. По веткам, с только что распустившимися листьями, скакали воробьи, щебеча между собой о своих птичьих проблемах. Я же, сидя в инвалидной коляске, наблюдал за Кевином и Викой — моими новыми отцом и сестрой, играющими в догонялки на лужайке рядом с больницей. Мать стояла позади меня, управляя коляской и что-то напевая себе под нос. Всё было очень красочно, всюду плескалась жизнь и энергия. Сравнивая своё настоящее с пребыванием в чистилище, я понял, что исчезло удушье и постоянная давящая боль, которые шли фоном все четыре тысячи лет. Наверное, они были связанны с постепенным распадом моего сознания — неумолимой энтропией, планомерно растворяющей мозги в межвселенском вакууме. Правда, эта деградация памяти происходила очень медленно и, к тому же, не непрерывно, а скачками. Первый скачок произошёл при расщеплении исходной личности на Рика и Моза. Второй был уже не за горами, от него появилось бы ещё больше сущностей, численность которых росла бы по экспоненте. В конечном итоге я бы превратился в миллиарды примитивных сгустков энергии, хранящих в себе по одному биту информации без связи между собой. Хорошо, что удалось оттуда вырваться. Скучал ли я по своей настоящей семье? Да, скучал. Но в то же время понимал, что настоящий я никуда не делся, он остался там, в своём мире, празднуя свои успехи и не подозревая, что тот нейроанализатор снял с его мозгов копию. Сейчас же этой копии выпал второй шанс — начать новую жизнь. С новой семьёй, с новым телом и новым миром. Я удивительно легко смог отпустить своё прошлое, видимо потому, что у меня было достаточно счастливое детство. Не считать этих людей своей роднёй — значит добавить себе проблем и, в то же время, принести им много боли. Зачем так упрямиться? «Это просто-напросто глупо», — единогласно решили обе мои субличности. После выписки меня привезли в мой новый дом. Он оказался хорошей усадьбой с небольшим участком. В принципе, как большая дача в деревне, только без огорода и бани. Тем более, в нём у меня была собственная комната, какой в детстве у меня никогда не было. В неё-то меня и доставили, подкатив коляску к столику, заставленному игрушками, детскими книжками с картинками и подарками, которые я открыл ещё в больнице. Я сделал вид, что заинтересовался ими, расставляя солдатиков и строя замок из кубиков. Родители с улыбками понаблюдали за мной, стоя в дверях, и пошли готовить обед, сказав, что через полчаса будем есть. Я на это им только кивнул и, не отрываясь взглядом от замка, дождался пока они выйдут. Тут же сбросил напускную детскую сосредоточенность и стал осматриваться вокруг. Светлая комната, не очень большая, но и не маленькая — с кроватью и письменным столом в одном углу, и коробками игрушек в другом. Посередине, у противоположной стены, стоял комод и большой шкаф с зеркалом. Оно-то мне и нужно. Большие серые глаза, тёмно-русые прямые волосы и очень худое тело — вот что я там увидел. Видимо нахождение в месячной коме сыграло свою роль. Волосы я унаследовал от отца, а мягкие черты лица от матери. В принципе, в нормальном состоянии я должен быть достаточно крупным и пухлым мальчиком с румяными щёчками. Но сейчас больше походил на сухую длинную ветку. Моя мать, наверное, откуда-то из восточной Европы, если судить по имени и внешности. Хотя акцента у неё нет, значит, выросла она, скорее всего в Англии. Но вот отец — типичный британец, с их высоким ростом и широким лицом. Что ж, генетика у меня хорошая, судя по медицинской карточке — никаких хронических заболеваний и аллергий у меня нет. Смогу прожить достаточно долгую жизнь, если следить за здоровьем. «В здоровом теле — здоровый дух», — поучительно заключил мой внутренний странноволосый я. «Ага, только дух у нас по определению здоровым быть не может», — мрачно ухмыляясь, ответил ему Моз. «Ну, значит, в здоровом теле — шизанутый дух… По здоровому шизанутый, а не психопат», — добавил на это Рик. — Вииикааа, пора обедать, — донёсся голос матери с первого этажа. После чего ко мне в комнату зашёл отец, и мы отправились есть.***
Ещё в больнице я заметил удивительную схожесть этой вселенной с моей исходной. Ни одного незнакомого прибора, никаких лишних конечностей, та же продолжительность жизни и анатомия. В книжке с картинками, что мне читал отец, когда приходил, была всё та же география и почти идентичное культурное наследие. Конечно, я потом нашёл парочку отличий, но они не выходили из погрешностей эффекта Манделы. В первую очередь я проверил коробку от монополии и мужчина на ней был нарисован с моноклем. Никаких вопросов с ним ни у кого не возникало, к тому же сам термин «эффект Манделы» ещё не был введён, хотя человек Нельсон Мандела тут существовал и его история была такой же. Во-вторых, тут не существовало слова «абракадабра» — говорили то ли «авадакадабра», то ли «абракедавра» — необычное смешение латыни и арамейского, странно. К тому же, похожие несуразицы происходили со словосочетаниями «соус пармеджано» и «кража смерти», причём отдельно эти слова люди произносили нормально. Я даже как-то провёл маленькое исследование и узнал, что на французском люди в принципе не хотели говорить «кража смерти», они постоянно перефразировали это словосочетание, избегая прямой перевод «vol de mort». Как я это выяснил — загадка вселенной, быть может, это особенности только жителей Лондона, Англии или Европы — не знаю, на остальных не проверял и делать это в ближайшем будущем не собираюсь. В принципе, при дальнейшем изучении истории, я понял, что она тут такая же, лишь с мельчайшими отличиями в виде других, но очень похожих по звучанию имён у исторических личностей. И это мне играло на руку, ведь за следующие 50 лет человечество совершит огромное количество открытий, которые я могу преподнести миру немного раньше, кардинально поменяв его историю. «Как-то это не очень честно — выдавать чужие труды за свои», — упрекнул я сам себя, в виде моего внутреннего Рика. «Хахахаха, ну а что им мешает отправиться на пару тысяч лет в междумирье, посетить несколько параллельных миров и вернуться просветлёнными?», — хохотнул в ответ я, в виде потрескавшегося парня. «Мне кажется, или ты и правда один из распоследних подлецов», — ответил ему странноволосый. «Ага, уё*ок каких поискать», — с шутливой важностью согласился Моз. «Ты….», — … Но эта дискуссия, с размышлениями об эффекте Манделы, произошла несколькими годами позже, когда я уже немного подсобрал данные о мире. Сейчас же я потихоньку осваивался, проходил реабилитацию и разрабатывал план — как прослыть обычным гением, а не одержимым дьяволом ребёнком. Который в мгновение стал обладателем словарного запаса и знаний, много больших по объёму, чем у его родителей вместе взятых. Во-первых, я не пользовался обычными словами, которые не говорили окружающие меня взрослые и не употреблял в разговорах более специализированные, которые накануне не просил мне их пояснить. Спасибо за это моей идеальной памяти, отточенной и сотни раз перелопаченной за годы пребывания в чистилище. Во-вторых, я не стал бросаться что-либо читать, писать мемуары или проводить расчёты. Просто проявлял безудержный интерес к учёбе, говоря, что очень хочу пойти в первый класс и быть там круглым отличником. Ну а за смену моих предпочтений в еде и одежде, за другие привычки и интересы — я не переживал, так как врач предупреждала родителей об этом: «Учитывая такие серьёзные перенесённые травмы головного мозга, он может разучиться говорить, разлюбить любимую еду и забыть даже самые яркие воспоминания. И это одни из самых лёгких возможных последствий…». Так что родители меня не испугались, от моего иного поведения не насторожились, в конце концов, много ли личностных особенностей имеет четырёхлетний пацан? Они лишь радовались тому, что катастрофических последствий не было и их мальчик растёт таким смышлёным. Хотя обследование в больнице каждую неделю и пристальное внимание за моим здоровьем от матери никуда не исчезло. Сестра оказалась очень милой и забавной. Она либо важничала передо мной, напыщенно хмуря бровки, либо превращалась в шкодливую улыбаку, просящую меня с ней поиграть. И я играл, тем более с жаждущей приключений трёхлетней девочкой и хорошей фантазией можно было и самому не скучать. Как говорится: «Мы перестаём играть не потому, что взрослеем; мы взрослеем, потому что перестаём играть». Хотя, подозреваю, из всех детей потакать я буду только ей. Ведь как бы Моз внутри меня не был бы бездушен, вторая половина — Рик, всё ещё чувствовала вину перед ней за то, что я отобрал у неё старшего брата. Поэтому мы с ней хорошо поладили и, судя по реакции родителей, поладили куда лучше, чем она со своим настоящим братом. Мать же оказалась очень заботливым и интересным человеком, она была врачом, поэтому мне представился отличный шанс восполнить недостающие знания по биологии, которых мне так не хватало раньше. Конечно, у неё были свои тараканы: она была ужасно чистоплотным человеком — хирург ведь. Везде требовала порядок и чистоту, что очень плохо сочеталось с моей природной любовью к «рабочему беспорядку» или же упорядоченному хаосу. Зато мы постоянно с ней пререкались на этой почве, давая ей одно из немногих подтверждений тому, что я всё-таки просто умненький, но всё же ребёнок. Ведь подобных детских черт у меня было мало. Правда, вряд ли она думала в таком же ключе, скорее это я так перестраховывался, разыгрывая иногда небольшие детские капризы. С отцом пока что никаких особенных отношений не складывалось. Он, как я понял, какой-то политик, от чего частенько был в отъезде. Зато когда он приезжал, то показывал себя как очень весёлого человека с хорошим чувством юмора. И смотря на то, как без устали смеётся с его шуток мать, становится понятно, чем он её завоевал. В общем, была у нас семейная идиллия, до поры до времени. Пока не произошёл один случай, который испугал моих родных и кардинально поменял мои планы.***
Дом Грэйморов, спустя 3 месяца после припадка их старшего сына. Александра была очень стрессоустойчивым человеком, с позитивным взглядом на будущее. Наверное, поэтому она и пошла в хирурги — у неё легко получалось сконцентрироваться в ситуациях, требующих решительных действий. При этом всём, не считая сложных операций, каких-либо эксцессов в её жизни не случалось. Любимый муж, хорошая работа, живые родители и здоровые дети — всё было благополучно и понятно. Пока её старший сын на своё четырёхлетие не впал в кому. Впервые будущее не сулило ничего хорошего, впервые она не знала что происходит. И не только она, в растерянности были все врачи и нейрохирурги, а её вечно весёлый и сияющий муж перестал улыбаться. Хорошо, что всё обошлось — болезнь ушла, сильно не повредив мозг. Сын очнулся через месяц, ужасно худой, разучившись ходить и говорить, но зато живой — это самое главное, с остальным она справится. Хоть дальнейшее будущее теперь и не казалось таким уж радужным, но она понимала что делать, в какую сторону двигаться и над чем работать. Однако её опасения не сбылись. Рик быстро прошёл реабилитацию, снова встал на ноги и начал говорить, шустро вспоминая весь словарный запас, что у него был до этого. Конечно, он утратил былой позитив и веселье, которому поднабрался от Кевина, зато приобрёл чрезмерную любознательность. Количество вопросов, поступавших от него, увеличилось десятикратно. — Мам, а когда я пойду в школу? — спросил как-то за завтраком Рик. Есть он стал очень много, при этом перестав привередничать в еде. Неудивительно, организм так исхудал, что теперь ему всё покажется вкусным. — Когда тебе исполнится пять лет, — с улыбкой ответила Александра, убирая тарелки мужа, который уже успел уехать на работу, и Вики, что убежала смотреть телевизор. Удивительно, но Рик, похоже, про существование телевизора и вовсе забыл, а ведь раньше его было не отлепить. — А что я там буду делать? — продолжил расспрашивать сын. — Ну как что… Учиться, — надев перчатки для мойки посуды, сказала мать. — Учиться читать, писать. Будешь изучать математику и окружающий мир. А главное у тебя появится много-много друзей, с которыми вы будете… — А что такое математика? — не стал дослушивать Рик. — И что я буду там читать? — Давай я сейчас закончу и мы вместе почитаем, хорошо? — предложила Александра. — Хорошо. Оказалось, что обучить Рика чтению было слишком легко. Раньше Кевин пробовал потихоньку с ним заниматься, но ничего неординарного не выходило, поэтому родители решили заняться этим плотно только лет в 6 или 7. Однако сейчас сын учился намного охотнее, схватывая всё на лету. После одного повторения алфавита, он запомнил все буквы и как их произносить. А после совместного прочтения тонкой учебной книжечки, состоящей из слогов и коротеньких слов, Рик начал читать сам. Правда, он всё ещё путался при прочтении длинных слов с большим количеством согласных, произнося их как-то странно — как её родители, выросшие за границей. Но это не так важно, ведь сейчас он научился читать за пару дней, и это без использования всяких карточек или игр — просто взял и впитал, удивительно. Ещё проще было научить его считать, конечно, он это и раньше чуть-чуть умел, но учитывая перенесённую болезнь, Александра решила повторить всё заново. Числа он вспомнил быстро, сложение и вычитание освоил мгновенно. Причём Рик легко переходил к абстракции, не запоминая и не считая на пальцах, независимо от того, что нужно было сосчитать: людей, машины, яблоки или овощи. А это показатель того, что у него большой талант, ведь вся программа начальной математики как раз и нацелена на это — научить детей считать числа, а не предметы. Так дни и потекли — спокойные и весёлые. Дети росли, муж снова стал шутить и улыбаться. Рик выздоравливал, немного набрал вес и совсем перестал плакать. Он много читал и играл с сестрой. Причём их игры ей настолько понравились, что телевизор смотрели теперь только взрослые. Через 5 месяцев, когда врачи окончательно убедились в здоровье мальчика, Кевин настоял на том, чтобы дети пошли в детский сад, аргументируя это тем, что им нужно социализироваться. Однако тут уже лбом встал Рик, а за ним повторяла и Вика.***
— Не хотю, не пойду никуда, — топнув ножкой и сжав кулачки, заявила Вика. — Почему не хочешь? Там будет много других девочек и игрушек… А ещё вы будете… — начала уговаривать её мать. — Дорогая, мы опаздываем, — стоя у двери и смотря на часы, предупредил отец семейства. — Пап, а Джонни говорит, что ходит не в детский сад, а в секцию. Может и нам туда же? — сказал Рик, стоя рядом с ним. — Джонни? Это кто? — спросил Кевин. — Это наш сосед. Пухленький такой, с рыжими волосами, — ответил ему сын. — Ааа… Тем временем Саша продолжала уговаривать дочь, прося её надеть свои ботиночки и пойти уже в машину. — Не хотю я в сад. Я хотю в эту… В секту! — всё ещё упрямилась Вика. — В секцию? — Да, в сектю, — не могла она правильно выговорить. — Так, всё, — стал серьёзнее Кевин и решительно подошёл к дочке, — мы и так уже опаздываем на 15 минут, ты ведёшь себя очень некрасиво, — делая ужасно строгое лицо, он потянул её за руку в сторону ботиночек. Вика упрямилась неспроста, ведь ещё тогда, на день рождения брата, она очень испугалась. Но испугалась не за брата, что трёхлетняя девочка могла в этом понять? Ничего. Зато почувствовать испуг других детей или серьёзность взрослых у неё получилось. Этот страх передался и ей — она не хотела снова оказаться среди них. Тем более, Рик тоже не хотел и, наверное, не просто так. Но родители почему-то убеждали туда поехать, папа потянул за руку и с таким серьёзным лицом. «Наверное, он злится», — подумала девочка, — «Нет, не хочу!» Она ожидала, что сейчас потянется вперёд и упадёт, поэтому упёрлась пятками в пол и отклонилась. Но…. Вместо этого Вика грохнулась назад, в то время как отец прошёл в противоположную сторону шага три — вместе с её кистью, не отпуская из рук. Глянув вперёд, девочка сильно удивилась — рука удлинилась на 3 метра словно резинка, но никакой боли не было, как будто она всегда умела так растягиваться. Все замерли, смотря на эту сюрреалистичную картину: Вика сидит на полу с открытым ртом, а отец в трёх метрах от неё держит её за руку, как за натянутую верёвку. Его глаза расширились, лицо застыло в непонимании, а пальцы разжались. От чего рука девочки быстро стянулась обратно с характерным звуком «щёлк». — Ты тоже это видела, Саша? — медленно проговорил Кевин, на что она также медленно покачала головой, с ошарашенным взглядом. — Нда… Куда я попал? — протянул мальчик, пока вся остальная семья, не обращая на него внимания, суетилась над рукой девочки.***