Тишина

5

На следующий день Шань узнает, что Тяня нет в школе. А на нем чужая рубашка. Рубашка Чэна, которую он снял и отдал сразу после ночного рандеву. Мо так ахуел, что не нашел слов. Чэн просто сказал: «Носи ее. Мой запах — моя метка». И уехал полуголый. Теперь Бета, как дебил, ходит весь день в одежде не с плеча и воняет чужим Альфой. Сильно воняет. В школе на это реагируют по разному — кто-то краснеет, кто-то зеленеет, кого-то даже тошнит. Пару раз Рыжий слышит рычание в свой адрес и странный, призывающий вой. Даже вечно невозмутимый Чжэнси позволяет себе покривить лицом, но тактично лишних вопросов не задает. В этот день он искренне рад, что представился Бетой. Вскоре Мо получает сообщение: «Завтра заберу тебя».

6

Чэн не забирает. Посылает вместо себя белобрысого громилу. Точно Альфу. Шаню жутко неуютно. Его начинает доставать повышенное количество Альф в личной, блять, жизни.

7

Старшему Хэ на редкость хуево: мигрень ебала ему мозги всю ночь, сверлила там что-то в липкой мягкой массе, будто пыталась отыскать пиратский клад. Но наткнулась, в итоге, на его пустые глаза цвета серой пустыни, которые без слез и пульсирующей боли было невозможно открыть. В квартире стояла темнота. И тишина. Чэну казалось, если хоть что-то нарушит этот плотный вакуум, он кинется к панорамным окнам. Так хуево, правда, давно не было. Но это не значит, что он может взять выходной, чтобы отдохнуть. Работа переехала домой. Шань тоже должен скоро приехать. Он точно будет недоволен тем, что Чэн не забрал его сам. Просто предчувствие. Просто его неправильные инстинкты, выкрученные на максимум в отношении маленькой Беты. Чэн слышит, как мерзко пиликает входная дверь. Как тяжелые и мягкие шаги проходят в коридор. Как А Цю докладывает ровным, отстранённым голосом: — Доставлен, босс. И уходит по-английски. Идеальный подчиненный. Рыжий долго возится со шнурками. Возмущенно дышит: то ли от поведения водителя, то ли от непослушных пальцев. Чэн не знает. Не видит. Только слышит. Продолжает лежать в темноте. И тишине. Потому что Шань — как безмолвие. Раннее утро самой поздней осенью. И пахнет от него ветром. Мелом. Сладкой газировкой. Пахнет беззаботной юностью. — Эй, ты там сдох? У Беты, видимо, тоже инстинкты: он почти шепчет, осторожно приближаясь к постели, будто чувствуя, что шуметь опасно для здоровья. Ищет руками хоть какой-то источник света. Не находит, сопит, останавливается и нависает над полуспящим мужчиной. — Чэн. Ледяные пальцы тормошат плечо. Неужели на улице так холодно? Альфа ловит запястье только по аромату. — Тебе придется немного подождать. Мо шмыгает носом. Какой-то он подозрительно послушный. Возможно, осознает, что находится в гнезде Альфы и не может здесь устанавливать свои правила. Где-то в теле зарождается искорка азарта. Что, если он поднесет запястье к губам и слижет этот запах, вкус? Будет ли Шань верещать, как оскорбленная Омега? Очень вряд ли, у него ни на запястье, ни на шее, ни где-либо еще нет ароматических желез. Прикосновение к нему — допустимо. Даже желательно. Обычно Беты чувствуют себя очень польщенными, когда Альфы или Омеги обращают на них внимание. Видимо, быть замеченными для них сверхважно. Но Чэн знает, что Шань не такой. Он вертел на хую мир, где быть Альфой и Омегой — значит превосходить. Пацан, наверное, сразу полезет драться. — Посиди спокойно, это будет полезно. Как благоразумный взрослый, Альфа отпускает Бету. Прислушивается к себе. В глазах осталась только тупая резь. В голове слегка не ясно, но терпимо. Скоро Чэн сможет встать. — Здесь очень высокая концентрация феромонов. Проведешь пару часов и сможешь взять от меня выходные. Рыжий отходит. Крутится где-то рядом пару минут. Потом выходит из комнаты. И затихает. Будто скрывает свое присутствие. Возникает мысль, что он ушел. Не захотел ждать. Чэна это волнует, но не сильно. Он проваливается в неглубокий сон. А потом старший Хэ слышит новые звуки. Необычные звуки, которые уже очень давно не звучали в этой квартире. Он заставляет себя подняться. Понимает, что в комнате невыносимо душно, а сам он весь мокрый с головы до пят. Спина и ягодицы неприятно отлипают от простыней. Да, сегодня, действительно, очень хуево. Он шатается, но идет. Босой и в одних штанах. Немного опасается света, но Шань безумно внимательный мальчик. Или умный. Или просто привык заботиться о других. Везде спасительно темно. Только на кухне раздвинуты шторы, но серость из окон не мешает Чэну жить. Альфе вдруг хочется похвалить Бету. Это желание приходит к нему из другой вселенной, не иначе. Его неправильные инстинкты никогда не работали, как надо. Ему никогда не хотелось быть больше Альфой, чем Хэ Чэном. Но здесь и сейчас, наблюдая, как наглый подросток пытается хозяйничать на его кухне, внутри что-то довольно рокочет. Чэн не знает, что и где именно: он столько лет себя подавлял, что уже слабо понимает сущность Альфы. — Чем занимаешься? Мужчина с облегчением приваливается к стене, продолжая смотреть, как Мо Гуаньшань завязывает синий фартук вокруг талии. Бета слегка вздрагивает и тянет: — Конкретно сейчас? Издевается. Но Хэ Чэн не бесится, только жмурит глаза и дышит часто-часто. Яблочный шампунь, пот, порошок, специи, немного запаха крови на губах, ветер, мел, сахар, холодный, чистый, острый феромон. Его феромон. Во рту что-то зудит. Нет, думает Чэн, в зубах зудит. — Шань, я сейчас подойду, ты только не пугайся. Мо бросает недоверчивый взгляд через плечо, перестает мыть овощи, выключает воду. Ждет. Как хорошая Бета. Грудь и живот топит теплом. Чэн почти захлебывается. Осторожно подходит, упирается руками по обе стороны от чужих бедер. Ему просто необходимо за что-то держаться, иначе повалит их обоих на пол из-за своей усталости, слабости, заебанности. Он утыкается носом в чужой затылок. Было глупо думать, что там есть что-то, кроме соленых мурашек и красного жара. — Зачем это… Мо не успевает спросить, придвигается к столешнице, пока к нему прижимается мокрое, кипяточное тело. Ладно, он верит, что Хэ Чэну правда очень хуево. — Мечу тебя. Тихий шепот выворачивает желудок наизнанку. Шань издает задушенный звук: ни то писк, ни то визг. — Я не могу укусить тебя. Но если я сделаю так… Большая рука прижимается к животу, собирает футболку волнами, задирает, давит, втирает что-то в кожу над пупком. Рыжий запоздало думает «феромон». Концентрированный, физически ощутимый, доминантный. Он проникает внутрь прямиком из запаховых опухших желез на запястье. — … то мой запах останется надолго. Я хотел попробовать. Мо с зажатыми зубами цедит, что Альфа уже пробует. Без гребаного разрешения. Чэн только невесело хмыкает. Его косяк. — Как все прошло в понедельник? Он чуть отступает, дает пространство, чтобы Шань мог продолжить заниматься делом. Но далеко не отходит. — Ну… Рыжий прокашливается, пытается скрыть румянец за бурной деятельностью: снова включает воду, скидывает в раковину еще больше овощей и намыливает их с такой силой, будто они оскорбили его мать. — Половина школы хотела меня убить. А половина — трахнуть. Так что, видимо, все прошло успешно. Только вот твой младший брат не пришел. Чэн снова магнитится: возвращает одну руку на живот, теперь ниже, едва не пересекая границу спортивных шорт. Потирает нежную молочную кожу. Хочет посмотреть, есть ли в том месте веснушки. Сдерживается, потому что слышит кислый запах крови: Шань сильнее прикусил губы. Ему не нравится догадка, что он ведет себя, как классический Альфа только потому, что Мо упомянул другого Альфу. Его брата. Это уже запрос для психушки. — А как тесты? Чэн дышит в яркую макушку. Щекочет. Вместо ожидаемого «это тебя ебать не должно», Мо дергает плечом, неосознанно наклоняет голову и отвечает, что нормально. Видимо, он попал в настолько нестандартную ситуацию, что уже мало что соображает. Настолько нестандартную, что даже прикипевшие защиты от всего опасного: мат, агрессия и насилие, не срабатывают. Альфа кивает, снова давит на хрупкую спину, ведет ладонью вверх под ткань, дурацкая желтая футболка накрывает его руку до локтя, когда пальцы достигают выпирающего кадыка. Он метит и здесь. С особенной тщательностью. Медленным круговыми движениями оставляет свой феромон на беззащитном горле маленькой Беты. Жмется бедрами в бедра. Равнодушно вспоминает, что без белья. Шань прижимается лбом к прохладной столешнице, выгибается, жмется в ответ, совершенно не заботясь ни о бегущей воде, ни о сохранности своих белых шорт, ни о чужой маленькой проблеме. Окей, большой проблеме. Чужой стояк каменный и будто выжигает все слои одежды на пути к тому, чего хочет. Даже член Чэна уже знает, чего хочет. Но Чэн пока смутно понимает. Шаню вообще не до рефлексии. — Блять, долго еще? В принципе, не долго. Пару толчков в мягкую плюшевую задницу, и он кончит, как щенок под куполом омежьего жара. Но никаких Омег тут нет. И он не щенок. А взрослый доминантный Альфа, пытающийся подрочить на несовершеннолетнюю Бету. Это край. Обрыв. Дальше только Ад. Чэн теряется. Не знает, что делать. Как выровнять дыхание. Как унять жажду. Как выпустить из своих рук рыжего пацана. И, возможно, даже пугается. Неужели и с Бетой он не может не гореть, не кипеть, не кидаться и не разрывать зубами? Или дело в том, что эта Бета — Мо Гуаньшань? — Я… Шань отталкивается руками, со всей силы влетает в мощный потный торс спиной, находит локоть Альфы, ведет вниз, под фартук, до тех пор, пока безвольная рука не прижимается к влажному пятну на шортах. — …не успею приготовить, у меня подработка потом. Так что давай в темпе. Пожалуйста. У Чэна происходит короткое замыкание в мозгу. Кажется, даже зрение становится лучше, яснее. Боль полностью исчезает, будто под действием волшебной таблетки. Под влиянием Мо Гуаньшаня, который так открыто демонстрирует свое желание. Обычно неприступный, колючий, грубый, зажатый — теперь доверяется, открывается, обмякает, учится просить. Он не успевает приказать, тело уже действует. Жестко мнет чужое возбуждение, утешительно вылизывает шею, когда Бета особенно сильно извивается, так сильно сопротивляется незнакомым ощущениям, будто пытается сбежать. Но поздно. Чэн настолько возбужден, что, кажется, у него сейчас раздуется узел. Даже без гона. Это ахуеть как хорошо. Он рычит, как зверь. Как Альфа. Бьется в чужие бедра, ощутимо прикусывает за ухом, где сильнее всего пахнет яблоками и потом. Хочется пометить, но мужчина все еще в своем уме. Поэтому он отвлекается на другое. Его объятия только крепнут, сильные пальцы сжимают где-то под ребрами до фиолетовых полос. Чэн чувствует, как задушено Шань дышит в его руках. Как ему сложно стоять на ватных ногах, как он старательно встает на носки и тянется, чтобы упереться взмокшим затылком в надежное плечо. Чэн хочет кончить на голую кожу Беты. На ягодицы, которые обязательно должны быть в шоколадных веснушках. Или хотя бы в шорты. В трусы. Альфа представляет, как Рыжий идет на подработку такой: взъерошенный, влажный, затраханный, грязный. Весь в его сперме. Этот запах сильнее всего. Этот феромон останется с ним на недели. Все, кто осмелится подойти достаточно близко, будут чуять возбужденного доминантного Альфу от этой маленькой хорошей Беты. И обязательно, обязательно уважать права и желания более сильного представителя пола. Шань царапает его тупыми ногтями, когда кончает. Его позвонки хрустят, будто ломаются. Ноги почти поднимаются над полом. Он скулит ругательства в обнаженную ключицу Альфы, несдержанно кусает, а потом мокро целует, извиняясь. Чэн крупно вздрагивает, его член мгновенно реагирует на боль, но продолжает терпеливо дрочить до конца, до последний капли, до последнего свистящего звука из Шаня. Они валятся на колени, Чэн все еще сверху, Мо тыкается лбом в прохладный пол. Дрожит, весь сжимается в защитной позе. Его спина — невинная, красивая, белоснежная. Измазанные предсеменной жидкостью шорты обтягивают аппетитную задницу. Чэн опять своевольничает и стягивает их вниз, к румяным пяткам. Думает, что хочет сперму Шаня себе на ладонь, а потом и на член. Впервые прикасается не через ткань, а кожа к коже: медленно, аккуратно оттягивает резинку, ждет реакции парня, но Шань молчит. Вот и отлично, думает Альфа, пусть Бета еще немного побудет послушной. Мужчина смачивает ладонь в подозрительно влажном беспорядке, пытается запомнить форму, температуру, мягкость. Получается плохо — собственное возбуждение подгоняет, болезненно ноет, делает Хэ Чэна капризным щенком. Другой рукой Альфа гладит молочные ягодицы с шоколадными веснушками. Урчит, блаженно выдыхает, когда освобождает собственный налитый член, размазывает почти прозрачную сперму Беты по красной головке и быстро дрочит, наминая чужие ягодицы, превращая их в спелые сочные фрукты. Сюда он позволяет себе укусить. Не до крови. Но все равно приятно для его клыков. Шань всхлипывает и шмыгает носом. Чэн спешит. Освобождается бурно, туда, куда и хотелось: белыми каплями на бедра и в трусы с мультяшками. Массирует неплотный узел, который не успел завязаться полностью. От чистого кайфа долго и протяжно стонет. Когда чувствует, что больше нечему выходить, валится вперед, находит полюбившийся затылок, горячо целует колючие волосы. Хочет в губы. Блядь, как он хочет его губы. — Шань, — мужчина хрипит, будто кричал, — ты как? Мо чувствует, как настойчивые руки возвращают его одежду на место. Он морщится от остывающей спермы в боксёрах. Хочет взбрыкнуться, но Чэн снова включает эту альфа-хуйню: урчит, ласкается колючей щекой, пока прижимает липкие трусы к промежности, чтобы драгоценное семя элитного Альфы обязательно впиталось, куда надо. Бета обреченно сипит в ответ, позволяя съехавшему ублюдку делать все, что ему диктуют инстинкты: — Я заебался.

8

Они лежат на ледяном кафеле и не обращают внимания на полет времени. Если за окном светлеет, Чэн закрывает глаза. Если темнеет — открывает. Мо пялится на него с пустой головой. У него внутри ни одной косточки. Только сытость. И даже густой запах секса, пробивающийся сквозь забитый нос, не мешает. Шаню лень думать. Анализировать. Учитывать последствия. Но этот механизм запускает сам себя. По факту, им воспользовались. На деле — это было не похоже вообще на все, что Шань видел и слышал о близости. Хэ Чэн, этот дурацкий Альфа, слишком напрягает его бедный ум Беты. И остатки от нервной системы, которую изрядно истощил его младший брат. Он не станет отрицать, что ему понравилось. Не тогда, когда его среднестатистический член почти сквиртил, будто водный пистолетик. И он знает, что Чэну тоже понравилось — в трусах до сих пор противно хлюпает. Хотя тут, конечно, больше вопросов. Удовольствие мальчика подростка — это одно. Половое созревание, все дела. Трудно не обкончаться, когда тебя ублажает грязно богатый мужчина с ахуенно красивым лицом. Рыжий пытается быть реалистом во всем. И если это значит — признать, что старший Хэ очень хорош собой, он готов. Удовольствие взрослого мужчины с альфа-членом — это, уж простите, абсурдно другое. Шань не должен быть способен вот так его удовлетворять — без феромонов, без текущей задницы, без навыков в сексе. Но вот они здесь. Лежат, соприкасаясь плечами, и меланхолично слушают, как работает незакрытый кран, как шумит и заливает кухню вода. Надо встать. Повернуть кран. Протереть полы. Закончить ужин. Но у Шаня нет ног. Нет тела. — Отнести тебя в постель? Бета разрывается между «иди на хуй» и «да, пожалуйста». Долго молчит. Ищет в себе хоть что-нибудь, что привык чувствовать каждый день: насторожённость, злость, страх, обиду, тревогу. Но ничего нет. Пусто. Как в глазах Чэна. Какого черта после сумасшедшего оргазма у него в глазах так пусто?! — Валяй. Альфа неожиданно бодро поднимается, споласкивает руки, выключает воду, подхватывает его под колени и прижимает к остывшему туловищу. Шань неловко крякает, когда его несколько раз подкидывают на руках, будто он ничего не весит. Эта демонстрация силы после хорошего (лучшего в его жизни и единственного) секса будоражит что-то внутри. Он запрещает себе смотреть в красивое лицо. Да, может по глазам и не скажешь, но оргазм Чэну идет. Его опускают на огромную постель с такой концентрацией феромонов, что даже больной нос не спасает. Шань кашляет, хочет вскочить, но рука на груди властно пригвождает к месту. — Какого хуя?! — Лежи. У меня только одна кровать. — Я не смогу здесь спать. Несет тобой, что просто пиздец. Мо снова пытается встать и снова не получается. Чэн о чем-то думает полсекунды, а потом теснит его на другую сторону, накрывает одеялом, греет длинные влажные ноги (ходил по воде, ну что за придурок?). — Почему ты меня чувствуешь? — Потому что ты дохуя воняешь. — Шань. — Чэн. Альфа тычет носом в плоскую грудь. Дует на едва заметную ложбинку, а руки, снова-здорова, сжимают искусанную задницу. Только не это. Мо не выдержит еще одной липучки-Хэ. — Тебе уже мало что может помочь. Если суммировать все, чем мы сегодня занимались, мой запах выветрится только спустя полмесяца, не раньше. Так что отдохни здесь. Шань резко лишается тепла. Его отпускают и реально оставляют одного. Он ненавидит чувствовать себя нуждающимся, но ему очень хочется, чтобы здесь и сейчас его нормально, по-человечески, обняли. — Куда ты идешь? Чэн оборачивается и удивленно вскидывает бровь. — Мне нужно поработать. Набрасывает на себя махровый халат. Принимать душ ни себе, ни Бете позволять явно не собирается. — А ужин? — Не беспокойся об этом. Я оценил попытку. Хэ снова возвращается к постели, давит на грудь и укладывает парня на подушку. — После того, как поспишь, я закажу нам еды. На твою подработку тоже позвоню. Выбью тебе отгул, не переживай. И домой отвезу. Теплые пальцы елозят по лицу. Лоб, бровь, нос, скула, подбородок. Но не губы. А ведь шершавые подушечки очень хочется вобрать в рот, полизать, прикусить. — Какой ты благородный. По-детски отвечает болью на боль за то, что его отталкивают, что его не слышат и не понимают. Хотя, чему Шань удивляется? Он ведь не Омега. Каким образом Альфа должен узнать о его желаниях? Есть только один вариант. Говорить словами через рот. Но это, блять, большая проблема для Шаня. Он… стесняется. Хэ тотально игнорирует колючую реплику, а когда насупленный Мо поворачивается на бок, нагибается и нежно целует острое плечо. — Спи.

9

Чэн очень старается отыскать свою совесть. Чувство стыда. Или хотя бы ненависти. Безусловно, к самому себе. Но встречается только с тишиной. Покоем. Хорошим самочувствием. Будто поставил личный рекорд и, абсолютно гордый собой, сбросил олимпийский гриф с плеч. Это было настоящим предательством. Он буквально облегчился на парня, которым был одержим его младший брат. Что еще более аморальное он мог сделать? Разве что без объяснений отослать Шаня домой и оставить в одиночестве. Что теперь Бета о нем думает? Возможно, что он даже хуже, чем его младший брат. Или что он, в отличие от Хэ Тяня, стал не потенциальным, а вполне реальным насильником. Но, вроде бы, все произошло по обоюдному согласию? Да, довольно сомнительному, но они не Альфа и Омега, и животная сущность не решала за них. Шань сам просил. Хотел. Он точно хотел. Цифры пляшут перед глазами. У Чэна зудят ладони, в мыслях только чужой запах, мили девственной кожи и ярко-красные обветренные губы. Никак не отчеты. Шань ему, кажется, доверяет. Его система безопасности дала сбой еще тогда, в машине. Иначе не объяснить — почему допустил к себе, почему спит в его постели. Почему позволяет видеть себя уязвимым. Прямо сейчас ничего не мешает Альфе проникнуть в комнату, нарушить чужой сон и снова обратиться к своей жажде. Только теперь по-настоящему. Тогда уж точно никто другой к Рыжему не приблизится. От этих фантазий совсем не становится лучше. Поэтому Чэн запрещает себе думать. Вспоминать. Чувствовать. И сразу становится легче. Включает ноутбук, вводит пароль, находит папку с именем Беты. Он запросил информацию о парне у своих программистов сразу после первой встречи, теперь всю его жизнь можно досконально изучить за пару минут. Но Чэн не делает этого, не нарушает чужую приватность. Если Шань когда-нибудь захочет, если у них будет возможность и повод для личного разговора — Чэн узнает столько, сколько ему позволят. А сейчас он только копирует номер очередного работодателя и договаривается о выходном для пацана. Приходится немного надавить. Делает заказ в любимом ресторане. Уточняет, чтобы его привезли не раньше, чем через два часа. И усилием воли концентрируется на работе. Когда слышится тихое «Чэн» из спальни, Альфа, словно его со всей силы дернули за поводок на шее, спешит к Шаню.

11

— Мне надо домой. — Мо сладко зевает, показывая зубы. — Но сначала в душ. Мама, может, и не услышит чужой запах (у нее не такой чуткий нюх), но в штанах было совсем мерзко. Как он вообще мог отрубиться в таком виде? — Конечно. — Чэн легко соглашается, открывает шкаф и достает комплект домашней одежды. — Держи. Шань благодарно кивает, забирает чистые вещи и плетется в ванную наугад. Довольно быстро находит и понимает, что она по размеру больше, чем его спальня. Блокирует неприятные мысли и наскоро чистит зубы одноразовой щеткой. Принимает контрастный душ, с особым наслаждением смывает слои чужой спермы. Тонет в черной футболке, которая, будто насмехаясь, продолжает пахнуть сигаретами, одеколоном и феромоном. Подворачивает штаны, чтобы они не подметали пол. Смотрит в запотевшее зеркало. Сверяет внутренние ощущения с внешним видом. Вроде бы, это его лицо и тело, но все какое-то другое. Незнакомое. Находит Чэна на кухне. Тот заботливо (ахуеть, да) раскладывает бургеры по нелепо дорогой посуде. Шань хочет отказаться от еды, но вдруг понимает, что очень голоден. — Спасибо. Он едва садится, как уже тянет бутерброд в рот. Очень вкусно. Говядина, похоже, мраморная. Спешно жует, рассматривая идеально чистые полы и пустую раковину. Неужели Альфа сам прибрался? Шань не может перестать сравнивать двух братьев. И учиться видеть разницу. Тянь бы точно оставил кухню затопленной. Вдруг Мо замечает, что старший Хэ не ест. Просто сидит с нечитаемым выражением лица и наблюдает. Как за зверюшкой в зоопарке. — Что? Бета совсем не старается выглядеть лучше в глазах Альфы: пачкает губы в красном соусе, набивает щеки, оставляет половину салата на тарелке. Чэн думает «очаровательно» и повторяет свой недавний вопрос. — Почему ты меня чувствуешь? Шань сверкает глазами — расплавленное стекло — и сухо глотает. — Ты не отстанешь, да? Чэн просто кивает. Он считает, что ведет себя достаточно деликатно, чтобы получить ответ хотя бы на этот вопрос. — У меня идеальный нюх. Шань заканчивает с ужином. Пялится на жирные пальцы. И добавляет: — От отца досталось. Ну и с детства… я это тренировал. И готовлю тоже с детства. Бета, не поднимая глаз, сует пальцы в рот. Облизывает. Тупая привычка. И тоже из детства. Папа учил ценить еду. Всю до последней крошки и капли. Чэн громко вздыхает. Теперь он жалеет, что не настоял на ужине от Шаня. — Мне правда нужно домой. Мама будет волноваться. Они поднимаются. Уже в машине Мо снова клюет носом. Весенние ночи с налетом зимней прохлады, поэтому Хэ включает печку. Её шум комфортный, успокаивающий. За окном — редкие огни и мрачные человейники. На улицах безлюдно. Создается ощущение, что они одни в этом городе. В этом странном, непонятном мире. — Шань, — мягкий шепот ощущается, как поглаживание, — приехали. Двигаться не хочется. Хочется, как раньше — заснуть на неудобном сиденье, а проснуться уже в теплой постели с любимой игрушкой. Чтобы утро встречало накрытым столом, счастливой мамой и добрым отцом. А на тарелке с кошачьей мордочкой обязательно лежал бургер с мраморной говядиной. Стоп. Что-то не так. Шань выходит из сна, будто выплывает из-под воды на воздух. Какая, нахуй, говядина? Это должен быть сэндвич. Это всегда был он. Папа никогда не готовил ему никакие бургеры. Это нехорошо. Это, откровенно говоря, стремно. Что за подмена понятий? Неужели подростковые мозги растаяли после того, как взрослый мужик сначала ему подрочил, а потом накормил? Или это потому, что Бета видит в Хэ Чэне подобие своего отца? Да, Мо рано лишился папы. Это явно проблема. Но не настолько же! — Проснулся? Нахуя спрашивать очевидное? Бета вспыхивает, как спичка. От злости. От смущения. Уже похуй. Истерично дергает дверную ручку. Не хочет никогда больше этого Альфу видеть. Угольные волосы, пепельные глаза, тонкие губы. Не хочет никогда больше этого Альфу чуять. Ледяная снежная стружка, морские соленые брызги, хвойный лес после дождя. Хочет забыть. Рваный шрам на шее, выпуклые ключицы, горячие капли на бедрах. Хочет пережить то, что произошло. В поле. На кухне. Здесь. Но дверь заперта. Это как ведро холодной воды на голову. Отрезвляет. Заземляет. И он снова — продрогший, жалкий, несчастный. Чэн продолжает делать, как ему вздумается: что в поле, что на кухне, что здесь. Потому что Альфа. Потому что контролировать и приказывать-командовать — его право с рождения. Это тревожит все видимые и невидимые раны в душе и на теле. Шань ведь ненавидит таких, как Хэ. Правда же..? Только сейчас его накрывает болезненным осознанием происходящего. И он летит в избегание со всей доступной скоростью. — Выпусти меня, блять! Сбоку сквозит новой непонятной волной феромонов. — Что с тобой? C Рыжим ничего. Рыжий просто смертельно заебался. Он понимает: сейчас они одни в этом городе. В этом странном, непонятном мире. И никто его не спасет. — Сколько раз повторять, что мне надо домой?! — Ты туда попадешь. Его хватают за колено и решительно тянут к себе. Разворачивают, фиксируют челюсть в цепком захвате. Заставляют смотреть в глаза. Долбят зрачки в зрачки. — Что случилось? Бета упрямо молчит. Впивается небольшими, человеческими клыками в воспаленные губы. Теребит ремень безопасности. — Не делай так. Живого места нет. Шершавый палец раскрывает губы, давит, растирает лопнувшую кровью кожу. Рыжий ничего не понимает по смешанному выражению лица напротив. Только едва заметно морщится от боли. — А ты мной не командуй. Бета случайно мажет языком по кончику ногтя, пробует себя на вкус. Кисло. Горько. Они оба вздрагивают. — Я не твой брат и не твой подчиненный. — Я никогда не использовал свой альфа-голос на тебе. Альфа возвращает палец на щеку. Сжимает, но уже не так крепко. Скачет взглядом по веснушчатому лицу, будто наркозависимый по разноцветным таблеткам в зип-пакете. — Я не про это! — Шань хватает чужое запястье, царапает тупыми ногтями свежие ранки и гневно шипит. — Ладно. Я понял. Чэн сдается первым. Отпускает. Он может надавить, но не видит в этом смысла. С Тянем такая стратегия срабатывает через раз. А ведь он его родной старший брат. Неоспоримый авторитет. С Гуаньшанем это может все только испортить. Хотя, было бы что портить. — Так ты выпустишь меня, в конце концов? — Только если ты дашь обещание… — Да еб твою мать! — …что выйдешь на связь и мне не придется искать тебя по всему Ханчжоу. Чэн невпечатленно думает, какой у Беты грязный рот. — Я дам. — Шань чувствует, что к нему снова тянутся. — Обещание дам! — Хорошая Бета. Рыжему казалось, что ахуеть больше уже невозможно, что уже ничего не способно его удивить. Но Чэн, сука, хвалит его, как принято хвалить свою пару! И продолжает приближаться, выбрасывает руку вперед, уже дышит куда-то в щеку. Собирается поцеловать? Укусить? Может быть, опять полезет в штаны? Рыжий пытается быть реалистом во всем. Вместе с тем он даже под дулом пистолета (который с огромной вероятностью может лежать в бардачке) не признается, что на все три варианта развития событий он бы дал согласие. Но Альфа просто нажимает кнопку прямо над дверной ручкой. Выпускает. Как его и просили. Шань выпрыгивает из машины с такой скоростью, будто у него горят пятки.

12

А потом Хэ Чэн пропадает на два месяца. Хэ Тянь вместе с ним. К Рыжему возвращается ощущение, что его наебали. Крупно. А мать Рыжего думает, что у ее ребенка началась сезонная депрессия. Лучше бы она, мама. Лучше бы она.