Тишина

13

Когда Шань натыкается на Альфу в следующий раз, в воздухе уже витает душный летний зной. Чэн стоит, беспечно облокотившись на капот своей крутой тачки. На нем простая черная футболка (у него есть хоть что-то не черное?) и свободные штаны. Мо уже во второй раз видит его в повседневной одежде (первый, когда он отвозил его домой после сытного ужина (и секса)). Бета отдаленно замечает, что у старшего Хэ как будто прибавилось шрамов. Прямую бровь рассекает безволосая полоса. Под подбородком грязно-оранжевые отметины. Костяшки пальцев в бурых корочках. Странные раны. Интересно, в какой возне он участвовал? Когда их глаза встречаются, Мо останавливается. Ждет. У него было достаточно времени, чтобы побегать от Альфы. Во всех смыслах. В итоге, он пришел к выводу, что Чэн его цепляет такой, какой он есть — высокий, широкий, пугающий. С самоуверенным выражением лица. С типичной угрожающей манерой поведения. С дурацкой привычкой разговаривать так, будто отдает приказы-команды. Шань даже готов смириться с догадками о том, что рабочая деятельность Чэна не совсем чиста и прозрачна. Это, конечно же, не хорошо. Он бы даже сказал, что запредельно хуево. Мо задумывается. Возвращается к реальности только тогда, когда носки блестящих туфель появляются в поле зрения. Знакомым, прохладным тоном Альфа спрашивает: — Тебя подвезти? И Шань соглашается.

14

До школы добираются в полной тишине. Сегодня у Рыжего экзамен по математике. Он, честно, беспокоится. И палится: колено взлетает вверх и падает вниз. Шань тяжело вздыхает. Нервы. Альфа замечает и осторожно кладет поверх разбитую ладонь. Горячая. Вся в шрамах. Привычная. Но этого мало. Ублюдок морозился два гребаных месяца. Мо в моменте правда стал чувствовать себя как те героини из фильмов для девочек-подростков, которые попадались на крючок к плохим парням, а потом ходили и ныли о своей оскорбленной невинности. Так что Рыжий решил, что он больше не будет невинным. И пассивным. Что игра продолжится, но по его правилам. Ему везет. Он в коротких летних шортах. И гольфах. Настоящая влажная мечта для мерзких мужиков в метро. Возможно, что и для одного конкретного взрослого. Он намеренно сильно вскидывает колено, чтобы чужая рука съехала выше по влажной коже. Раздвигает ноги. Отворачивает полностью красное лицо. Проклинает свою бледную кожу, которая всегда выдает, что он на самом деле чувствует. С бешенным стуком сердца в груди ждет, когда до Альфы дойдет намек. Если не дойдет, Мо, нахуй, его задушит прямо тут. И похуй, что они могут попасть в аварию или разъебать иномарку в труху. Чувствует на себе тяжелый взгляд. Чувствует феромон, который Чэн, видимо, выпускает бессознательно. Тупой Альфа. Опять он будет им вонять. Наконец, шершавая ладонь скользит под низ тонких шорт: сначала только кончиками пальцев, потом, не встречая сопротивления, ныряя всей ладонью, собирая капли жара и пота, задирая ткань и оголяя белоснежные бедра. Когда желанное прикосновение достигает полувставшего члена, Мо бьется затылком о кожаное кресло. Сдерживается, чтобы не пробормотать одобрение. Он, оказывается, так сильно скучал по этому. Огромная ладонь полностью сжимает его возбуждение. Тискает, как игрушку. Это так стыдно, но в то же время так ахуенно. У Беты дрожат бедра, когда Альфа гладит чувствительную головку, растирает взбухшие вены, давит на яйца. В трусах уже очень мокро — он течет, как сучка в течку. Как Омега в течку. Хватает Чэна за руку, заставляет быть быстрее, грубее. Вслепую определяет, что царапины с прошлого раза уже зажили, поэтому, не сомневаясь, оставляет новые. Сжимает ноги. Сквозь вату в ушах слышит, как Альфа рычит. Позволяет себе низкий стон, когда они резко съезжают на крытую парковку офисного здания. В двух домах от школы. Но Мо поебать. Пусть все видят, как его ублажают в дорогой машине. Пусть считают шлюхой. Пока Чэн продолжает его трогать, ничего не имеет значение. Все плывет. Все в огне. — Иди сюда. Его грубо дергают. Он ударяется локтями и оказывается в какой-то странной позе: головой упирается в стекло, а раздвинутыми ногами — прямо в красивое лицо Хэ. Бета рефлекторно смыкает колени. Альфа склоняется еще сильнее, целует в каждую коленную чашечку по очереди, расслабляет и обманом отвоевывает себе место между стройных ног. Шань до последнего не понимает, зачем это делается. Но когда чужой скользкий язык обводит блестящую головку, то и он, и его член чуть не подлетают к потолку. Блять. Это ебать. Ему не дают очнуться, заглатывают сразу и до упора. Холодный нос упирается в редкие рыжие волосы. Чэн греет его внутри своего горла, сглатывает, больно сжимает под ребрами. Рыжего уже натурально знобит. Он пугается острых клыков, которые случайно его задевают. Тут же вытягивается всем телом, когда попадает набухшим кончиком по нежному небу. Сквозь пелену и жжение от слез видит Чэна, который выглядит, как дикое животное, дорвавшееся до куска мяса. Не понимает, что чувствовать, когда тебе отсасывает тигр. Как-то случайно закидывает ноги в кедах на чужие рельефные плечи. Альфа урчит, ему так явно удобнее. Этот звук прошивает член будто насквозь. Шань плачет и кончает, оправдывая звание спринтера. Он сжимает шелковистые волосы в пальцах, мотает головой, всхлипывает, пока разгружается в узкую глотку доминантного. Который у него глотает с абсолютно извращенным наслаждением. Который каким-то неестественным образом оказался у его ног. А не наоборот. Это сносит крышу. Шань не верит, что так бывает. Просто не верит. У него, кажется, начинается гипервентиляция*. Вдохнуть не получается, тело до сих пор горит и дрожит. Чэн зацеловывает низ живота, лижет слабые мышцы пресса, торчащие соски. Когда добирается до залитого слезами лица, говорит: — Дыши, — шершавые пальцы лезут в рот, давят на язык, — дыши, Шань. Шань дышит. Принимает пальцы до костяшек и сосет, пока, наконец, не успокаивается. Теперь его лицо еще и в пене от слюней. И, конечно, в чужих поцелуях, которые все это добро подчищают. Но никогда не добираются до губ. Мо думает, что это как-то бредово. Делать минет, но бояться прикосновения губ. И кому здесь шестнадцать? Пальцы покидают рот с грязным звуком. Мягкий член заправляют в трусы, шорты обратно натягивают на задницу. Отстраняются. Шань пытается проморгаться. Когда Чэн, вытерев рот, а потом и руки о шелковый темный платок, возвращается за руль, Мо искренне говорит: — Ты ебанутый. Альфа только хмыкает, соглашаясь.

15

Когда они подъезжают к школе, Бета думает, что Хэ так просил прощения. За то, что пропал. За нехорошую тишину. Другого объяснения Мо не находит. — Удачи на экзамене. — Спасибо. Рыжего выжали. У него нет сил ни на вопросы, ни на что-либо еще. Поэтому он просто уходит, снова возвращаясь к своей повседневной жизни старшеклассника. Чэн смотрит ему в спину.

16

Не будет преувеличением сказать, что он побывал в Аду. Не то чтобы он там замаливал собственные грехи, но и не без этого. Отец срочно вызвал их в Японию. Без объяснений. Без звонков. Просто прислал билеты на самолет в один конец. Очень в его стиле. Пришлось экстренно заканчивать дела, передавать полномочия Би, ехать к Тяню и буквально насильно запихивать его сначала в машину, а потом и в самолет. В процессе выясняется, что младший брат взял аскезу* на разговоры со страшим. Устроил бойкот. Спасибо, что хоть жрал. Вообще, Чэн мог его понять. Он тоже не красиво поступал: забрал телефон, посадил на домашний арест и отрубил все возможные пути для встречи с любимой навязчивой идеей, пока эту самую навязчивую идею соблазнял. Не так он, конечно, планировал это делать. Чувств во всем этом действии точно быть не должно было. Но так сложилось. Чэн за двадцать восемь лет научился смиряться с хаосом жизни. Пришел к какой-то своей философии. Встреча с отцом уже достойное испытание. Оба брата его не особо жаловали. Но когда у Чэна случился гон (это по плану, с собой были и таблетки, и уколы, он бы справился), а вслед за этим и первый у Тяня — начались нереальные проблемы. Младшему брату просто снесло все тормоза. Он все время хотел то драться, то трахаться. Уровень его агрессии, ненависти к Чэну и подавленных сексуальных желаний, скорее всего, к Шаню, взлетел до небес. Когда они в первый раз сцепились (триггер: Рыжий) — Чэн думал, ему вырвут кадык. Не вырвали. Но печень подбили. Потом стычки происходили на ровном месте — не так зашел в комнату, не в ту рубашку нарядился, рисовый пудинг подгорел. И так далее. И тому подобное. Кроме того, что Тянь кидался на всех, как зверь, он и трахался, как зверь. Со всеми. Сначала рычал, что ему нужна Бета. Обязательно рыжая. Чэн нашел. Тогда Тянь, наконец-то, окончательно осознал, кто он. Дальше просил только Омег. Но все еще рыжих. Чэн пытался быть терпеливым братом. Хорошим братом. Он был рядом и поддерживал Тяня в его первом гоне, как мог. Следил за питанием и водным балансом. За графиком приема таблеток. Следил, чтобы тот не загрызал своих партнёров и не рвал им промежности. Вовремя принимал душ. Спал хотя бы по четыре часа в сутки. Если младший брат все-таки переходил черту — и в драках, и в сексе — останавливал его альфа-голосом. В этом мало приятного, Чэн этой способностью не особо гордился. Хотя она и была безгранично полезной. Но выбирать было не из чего. В отеле не было никого, кто мог бы быть внушительнее для Альфы в первом гоне. В менее плачевных случаях Чэн просто вкалывал седативное или привязывал Тяня к кровати. Когда Тяня немного отпустило, у старшего Хэ появилось время заняться собой. Ему тоже, вообще-то, хотелось трахаться до трясучки. Но он никого не звал. Стоило закрыть глаза — тут же всплывал рыжий беспорядок волос, прозрачные светлые глаза, худое тело. Он натер мозоли на своем одиноком узле, вытрахал несколько одеял и порвал зубами пару подушек. Так и его отпустило. По окончанию этой игры на выживание, Чэн признался самому себе, что ничем от Тяня не отличался. За исключением того, что в горячке звал Шаня только мысленно, когда его младший брат требовал присутствия Беты рядом с собой во весь голос. К отцу они так и не попали. Было не до того. Возвращались домой побитые и неудовлетворенные.

17

Цзян И звонко хлопает его по плечу. Рыжий вздрагивает и принимается махать кулаками наугад. Он пыхтит от гнева: ему попались отвратительно сложные задачи во второй части экзамена. Дает на отсечение второй палец ноги (один за Тяня, он помнит), что вся эта часть завалена. Хуета. Мама расстроится. — Че как? — Никак. С Чжэнси обмениваются молчаливыми кивками. Честно, Шань очень часто проникается к нему большой и сильной человеческой любовью. Особенно в те моменты, когда И начинает его доставать. — Рыжий, если что, в школе нет правила, запрещающего говорить больше одного слова за раз. Омега корчит глупую рожу. Рыжий тяжело вздыхает. Чжань флегматично пялится в окно и ловит солнечных зайчиков лбом. А потом мелькает знакомая черная тень. У Шаня, кажется, даже глаза расширяются. Это точно был Хэ Тянь. Он вернулся? Если так, значит, его отпустило? Это как-то связано с тем, что Хэ Чэн куда-то пропал, а потом показался весь в непонятных травмах? Бета хочет догнать, спросить. Все-таки, не совсем незнакомцы — какое-то время он правда пытался нормально с ним общаться. И со сладкой неразлучной парочкой тоже. Но эти попытки были тщетными. Тянь не хотел приходить в себя. Или просто не мог. Он под шумок покидает одноклассников и выходит во двор. Повсюду школьники: кто смеется, кто плачет. Смотря, как относятся к оценкам. Тяня нигде не видно. Зато Чэна можно заметить там, где Шань его и оставил: прямо под ореховым деревом, на капоте, с сигаретой в зубах и солнцезащитными очками на глазах. Это прикол какой-то? Рыжий быстро приближается, на ходу здороваясь с Цунь Тоу. Потом, братан, все потом. — Почему не уехал? Тлеющую сигарету хочется выхватить и прижать к губам. Давно он не курил. Но наитие подсказывает, что за это можно получить по рукам. — Мы так и не поговорили. Шань на это просто кивает. Действительно, не поговорили. Ведь у кого-то был занят рот. Низ живота бьет током только об одном упоминании о сочном минете в машине. Чэн неспешно докуривает и выглядит при этом, как модель с обложки Плейбой. Рыжий хочет поскорее убраться от школьных ворот. На них уже странно поглядывают. Но когда Хэ направляется к водительской стороне, он его останавливает. — Я в твою тачку больше не сяду. Альфа выгибает здоровую бровь. Ждет объяснений. — Иначе мы опять не поговорим, — уже смущенным шепотом добавляет: — там все время случается какое-то дерьмо. Чэн прикипает к нему взглядом. Шань этого не видит, просто чувствует, поэтому тараторит: — Пошли пешком. Я живу недалеко. И просто идет. Если Альфе правда надо, согласится. И он соглашается. Они прогуливаются, как придурки. Или как парочка. Для Рыжего все одно. Когда проходят мимо розового фургончика с колотым льдом, Чэн останавливается. Шань тоже. — Не хочешь мороженного? Мо уже сложно отличить реальность от фантазий. Они правда не в романтической дораме? Что за пиздец происходит в его жизни. — Я не ребенок. — Только дети едят мороженное? Альфа как будто даже разочарованно качает головой. Зачесывает волосы назад. — Сегодня жарко, Шань. Бета его мысленно передразнивает. Давай, конечно, корми его после секса. Снова. Там, видать, и подвиг Павлова с собаками повторишь. — Я не буду. — Как знаешь. И покупает только себе. Прямо сейчас в этом великовозрастном засранце его бесит все. И то, как он ест с маленькой ложечки гребаный колотый лед. Лед, которым сам и пахнет. И как конденсат капает ему с запястья на футболку, настолько тесную, что видно соски. И эта уверенная размеренная походка, которая может принадлежать только Альфе. И то, что от этого вида становится еще жарче. — Что ты, что Тянь — ужасно упрямые… дети. Как бы между прочим замечает Чэн, доедая мороженное. Он выбрасывает стаканчик в ближайшую урну. А потом прикасается. Снова, как ему хочется: посреди улицы, на людях, замерзшими пальцами гладит вспотевший затылок. Охлаждает. Заботится. — Я, блять, не ребенок. — Я знаю. — Хэ очень серьёзно заглядывает ему в лицо. — Иначе бы не делал то, что делаю. Мо только закатывает глаза. Когда они подходят к старенькому пятиэтажному зданию, он быстро залетает на третий и просит подождать. Открывает дверь, бегло осматривает квартиру и только потом пропускает Альфу вперед. Если бы мама его увидела, то подумала, что к ним опять нагрянули ростовщики. Он не хотел ее зря пугать. Шаня учили быть гостеприимным, так что он спрашивает: — Чай? Кофе? Что там еще предлагают? — Сок? Чэн улыбается чему-то у себя в голове. Мягко обхватывает его запястье и тянет к старому зеленому дивану. Будто это его квартира. Они сидят, соприкасаясь бедрами. Шань ставит ногу на диван, упирается подбородком в колено и просто наслаждается тишиной дома. Уютом. Из-за яркого солнца повсюду подсвечивается пыль: она блестит, летает, шепчет. Он осматривается. На подоконниках растения в горшочках. Видно, что мама сегодня поливала. На стенах — старые фотографии семьи из трех человек. Возле кухонной тумбы качается древний баскетбольный мяч. На столе стоит тарелка с заветренным молоком и хлопьями. Точно, он забыл сегодня позавтракать. В общем, все так, как он и оставил. Все на своих местах. — Что у тебя с рукой? Чэн открывает глаза. Поднимает затылок со спинки дивана. Отвечает вопросом на вопрос: — У тебя есть таблетки от головы? Шань замечает, что он все еще в солнечных очках. Думает: мигрень. Поэтому и скрывается от яркого света. И не любит громкие звуки. И, скорее всего, острые запахи. В общем, он немного шарит. Его бабушка от такого мучилась. — Да. Поднимается, открывает ящик с лекарствами, долго ищет драже. Расстраивается, когда думает, что оно закончилось. Но потом находит и расслабляется. Наливает воды в свою любимую кружку (с отпечатками кошачьих лапок), передает Альфе. Чэн благодарно кивает, выпивает залпом предложенное. В каком-то странном трансе пялится на дно кружки. Мо приходится самому забирать ее из его рук. Он на автомате моет посуду (тарелку с молоком и хлопьями тоже). Возвращается. Садится чуть подальше, потому что ебал он тесный физический контакт. Им правда надо поговорить. Хоть о чем-нибудь. Но они молчат. Возможно, это не романтическая дорама, а дешевая комедия. — У Тяня случился первый гон. Хэ валится ему на колени. Небрежно сбрасывает очки на пол. Ложится на бок, максимально сгибает длинные руки и ноги. Диван старый, маленький, зеленый. В общем, не для Чэна. — Оу. Рыжему немного жалко Альфу, поэтому он позволяет. Пусть лежит, больше все равно негде. — Без насилия, как видишь, не обошлось. Мо видит. Все новые и новые метки. Укус на плече. Царапина от когтя на загривке. Тоненькая полоска под глазом. Тянь что, пытался открутить старшему брату голову? — А это вообще нормально, что он так? — бессознательно вплетает пальцы в волосы. Прохладный шелк. Начинает массировать голову. — Звучит дико. И выглядишь ты… не особо. — Это нормально, — Альфа отзывается на прикосновения, поощряет легким поцелуем в бедро, — первый эструс всегда такой. Очень повезло, что мы были вместе и вдали от дома. Шань понимает намек, но предпочитает промолчать. — Получается, ты все два месяца с ним мучился? — И да, и нет. У меня тоже начался гон. Бета замирает. Приехали. Значит, все эти метки могут быть и не от Тяня, да? Стал бы он кусать своего родственника? Разве в Альфа-Омега мире укус — это не ритуал, завершающий процесс ухаживания? У Чэна будто сигнализация на него стоит. Стоит Шаню замешкаться, как он тут же ложится прямо и спрашивает: — Что? — Как, — Мо тяжело сглатывает. Ему опять стыдно. И страшно. Он не умеет вот это вот все, — ты проводишь свой гон? Хэ долго молчит. По глазам понять ничего не получается. Потом его пальцы останавливают, подносят к губам ладонь и целуют прямо в середину. Рыжего бьет мурашками. — Уже много лет — один. Таблетки. Уколы. Сигареты. Алкоголь. Шаню очень слабо верится, что доминантный Альфа в гоне не делит ни с кем постель. Видимо, это отражается на его лице. Поэтому Чэн добавляет: — В этот раз гадал, что быстрее сотрется: мои руки или член? — Я… понял. Рыжий алеет и цветет. Хочет проворчать, что можно было и без подробностей. Но вовремя прикусывает ядовитый язык. Чэн явно ради него это сказал. — Ну… Тянь все? У него прошло? Надежды в его голосе, как воды в море. Но его не спешат обрадовать. Что, серьезно нахуй? Мо едва не начинает ныть. Когда эта херня закончится? — Мне ничего не известно насчет его чувств к тебе, — честно признается мужчина, — я просто пытаюсь… уберечь вас обоих. Пока не понятно, стал ли Тянь лучше себя контролировать. Так что… осторожнее. Продолжай ходить в моих вещах. И если вдруг пристанет или разозлится, то просто отсылай ко мне. Я разберусь. Мо верит. Чэн надежный. Он проебался только один раз. И то, не по своей вине. Тянь проебывался бесчисленное количество раз. И всегда только из-за себя. Так что он шепчет тихое хорошо. И, кажется, они засыпают.

18

Шань просыпается ближе к ночи. Его ноги простреливает боль и щекотка одновременно. Он слушает шумный город, пока пытается прийти в себя. Дома тихо и темно. Мама, видимо, работает в третью смену. Повезло. Хэ Чэн шумно сопит на его коленях. Все в той же неудобной позе. Мо аккуратно встает, кладет под голову Альфы подушку. Приносит плед из своей комнаты, накрывает громоздкое тело. Поднимает темные очки, складывает и кладет на подоконник. Потягивается до хруста в спине. Прикидывает, насколько может быть шумным, чтобы приготовить поесть. Останавливается на лапше. Надеется, что звук кипящей воды не разбудит неожиданного гостя. Когда острая лапша почти готова, Чэн вскакивает, будто при пожаре. Смотрит неосмысленно Шаню в спину. Бета не может посмотреть в ответ, у него ответственный момент, он разбивает яйца. Стоит одной скорлупке попасть в блюдо — и все, оно будет испорчено. А Рыжий обязательно психанет. Не выкинет, конечно. Но Чэну есть не позволит и просто выставит за дверь голодным. — Сколько времени? Альфа хрипит так, будто не пользовался голосом как минимум год, а не три часа. Мо находит это звучание очень будоражащим. — Девять вечера. — Твоя мама..? — На работе. Хэ Чэн расслабляется. Трет виски, зачесывает растрепанную челку за уши, поправляет съехавшую футболку. Ведет носом. Запах яблочного шампуня, пота, порошка, острых специй. Пахнет Шанем. Пахнет вкусно. Альфа бесшумно подходит сзади, наблюдает, как Бета методично помешивает содержимое котелка. Медленно кладет руки на тонкую талию так, чтобы не испугать, чтобы Шань не обварился. Пацан все равно вздрагивает и напрягается, когда старший Хэ трется о его висок, тычет носом за ухом, опускает подбородок на шейную ветвь. — Выглядит аппетитно. — И даже сам Чэн не знает, про что говорит в этот момент: лапшу или Шаня? — Я очень голоден. Спасибо. Бета стряхивает его со своего плеча. Недоверчиво посматривает. Одними губами шепчет: — Как тогда… не получится. Шань не отстраняется, ему нравится чувствовать сильное тело спиной, но на дрочку на кухне, которую он делит с мамой, Мо не согласен. Чэн мирно хмыкает, целует в шею и отпускает. Садится за стол. Достает из кармана штанов телефон. Начинает с кем-то переписку. Бета выдыхает, разливает лапшу по глубоким тарелкам. Альфе кладет заведомо больше. Обычно, у них зверский аппетит. Ужинают в ненавязчивой тишине. Чэн ведет себя за столом, как гребаный аристократ. Хотя, наверное, он им и является. Мо специально громко хлюпает, когда всасывает лапшу. Такой звук мигрень Альфы не усилит, но вот нервы потреплет. Когда доедают, все еще молчат. Бета убирает тарелки, моет, сушит. Думает, что им, вообще-то, есть о чем говорить. Например, сколько это еще будет продолжаться? Что «это» вообще такое? У них, типа, договор? Или они правда стали любовниками? Чэн возбуждается на него из-за своего одиночества? Или его доступности? Безопасного секса без возможности залететь? Большого желания помочь брату? Мо трясет головой, его опять ведет не туда. — Покажешь мне свою комнату? Хэ опять магнитится к его бокам, мнет там что-то, горячо дышит в затылок. — Это зачем..? — Интересно посмотреть. Рыжий устало вздыхает. Ну, Чэн хотя бы спрашивает. Всегда спрашивает. Тянь просто вломился к нему в дом, заставил краснеть перед мамой и чуть не избил в постели. Или чуть не трахнул. Не понятно, что это такое было. — Пойдем. В его комнате нет ничего особенного. Она маленькая, с белыми стенами, кроватью для одного и узким длинным шкафом. На столе легкий беспорядок и компьютер, который ему успел купить отец до того, как случилось то, что случилось. На окнах прозрачные шторы, сквозь них всегда пробивается неестественный ночной свет. На книжной полке в основном манга, комиксы и школьные учебники. В общем, типичная комната подростка. Конечно, Мо не поверил в слова Чэна про интерес. Когда тот стал теснить его в сторону кровати — сомнения только окрепли. Возможно, мужчина хочет получить ответную услугу за утренний минет. Бета заранее настраивается. Он никогда не видел чужой член. Не трогал. И, уже тем более, не брал в рот. Так что его отсос будет плохим на 99,9%. Может быть, Альфа даже разозлится из-за его неумения. Когда-то же он должен? Бету валят на кровать. Та жалостливо скрипит под непривычно тяжелым грузом. Шань немного удивлен: сидя или стоя, все-таки, было бы удобнее. Или Чэн предпочитает делать это на груди у партнера? Тогда у Рыжего есть все шансы задохнуться от накаченных бедер. Не самая худшая смерть. Он жмурится. Уже даже фантазирует: Чэн просто зажмет его голову между своих ног, пропихнет огромный член в глотку и будет долбиться, как ему нравится. Потому что Бета ничего, кроме тесного мокрого горла, дать ему не может: ни техники с использованием языка, ни сексуального поплывшего ебала. Легкая тошнота поднимается из живота. Блять, он ведь только что поел. А если блеванет? — Слушай… Он хочет приподняться, но Чэн сильно мешает: наваливается сверху и лежит, как труп. Мо сначала не замечает и собирается продолжить, но потом до него доходит, что что-то не так. В него ничего не упирается. Ничего не обжигает. Альфа даже его не трогает — просто давит своим весом. Размеренно дышит у уха. Спит? Реально? — Ты, блять, спишь? Выходит как-то недовольно. Шаню немедленно становится стыдно. — Немного, — Чэн скатывается в сторону, прижимается к стене и тянет его за собой, — я посплю еще немного, а потом поеду. Полежи рядом. У Шаня раздвигаются границы сознания. Просто полежать рядом? Ну ахуеть. Чэн в каком-то странном припадке сильно сжимает на нем руки, запускает ту, которая с побитыми костяшками, под футболку, круговыми движениями гладит напряженный живот. Мокро лижет выступающий шейный позвонок. И тут то Рыжий думает: вот оно. Его все же хотят трахнуть в рот! Но потом Альфа сухо целует в тот же позвонок, расслабляет объятия и снова чуть наваливается. Слышится шумное сопение. А, видимо, нет. Мо, если честно, в полном ахуе. И немного разочарован.

19

Когда Альфа просыпается в следующий раз, Бета спит, как младенец. Чэн позволяет себе поваляться в мягкой постели, подышать тишиной и уютом. Домом. Не хочет будить Шаня, но понимает, что, если уйдет просто так, тот останется с незапертой дверью. Это небезопасно. Поэтому тычет пальцем в усыпанную веснушками щеку. Тихо, ласково зовет по имени. Но Шань где-то очень далеко. Видимо, день его полностью утомил. Хэ может понять. Он в последний раз прижимается к Бете: проводит раскрытыми ладонями от лебединой шеи до самого низа живота. Вдыхает полной грудью. Греется о теплое сонное тело. В голову закрадывается нехорошая мысль: подрочить на крепко спящего Шаня. Осторожно, чтобы поутру хозяин комнаты не заметил никаких следов преступления. Вжаться лбом в ровную спину, а бедрами — в маленькую плюшевую задницу. Потереться. Толкнуться стоящим членом в ложбинку между ягодиц. В одежде. Без одежды. Бездумно предаться разврату. Мечты старого извращенца. Вот каким он стал. Мальчик не должен ему так доверять. Впускать в свой дом. В свою постель. Но если даже Чэну сложно себя вовремя останавливать, то что говорить о Шане? Угомонившись, Чэн все-таки отлипает от Рыжего. Аккуратно перелезает через него. Натыкается взглядом на приоткрытое окно. Думает, что это подходящий вариант. Забирает свои туфли из прихожей, отворяет окно до конца и прыгает. В голову тут же ударяет волна адреналина, колени простреливает отдачей, в ноги впивается мелкая галька. Он чувствует себя молодым. Как будто родители его парня застукали их за непристойностями, и Хэ вынужден спасаться бегством. Это весело. Чэн отряхивает пыль, натягивает обувь и довольный идет к машине, припаркованной у входа в школу. Шань делает его живым.

20

Когда Бета просыпается в следующий раз, Альфы уже нет рядом.