Тишина

21

— Мо Гуаньшань. Рыжий останавливается. Он слишком хорошо знает этот голос, чтобы не отзываться на него. Прокуренный, фальшивый голос Змея. Беты с жуткими кислотными глазами и грязными вьющимися волосами. Еще до того, как обернуться, Мо уверен: тот стоит ссутулившись, как бездомная собака, но острый подбородок высоко поднят. Он весь в странных лохмотьях, точно дрался с бомжами этим утром. В этих шмотках едва можно различить дорогие бренды. Ногти обкусаны, запястья расчесаны, одна мочка уха разорвана и до сих пор не зашита. Рыжий думает: в яблочко. В Шэ Ли вообще ничего не изменилось. Даже запах, химозная лимонная елочка, которую обычно вешают в дешевом такси, остался прежним. В Шане тоже ничего не изменилось. Этот запах он продолжает всем сердцем ненавидеть. — Вижу, твой преданный поклонник потерял интерес? — А тебя, смотрю, выпустили на свободу? Что, тесты для сумасшедших не сработали? Змей перестает улыбаться. Мо прекрасно осведомлен, что только он один во всей школе знает, куда именно Шэ Ли пропадает стабильно два раза в год. Его либо держат дома под присмотром врачей и охраны, либо отправляют в лечебный центр на природе, подальше от цивилизации, чтобы там он мог выпустить все сумасшедшее дерьмо из своих кишок. — А ты стал смелее. Поверил в себя? Или в маленького Альфу? Бета пытается сократить расстояние, но Шань упрямо делает несколько шагов назад. Стоит признать, что в каком-то смысле Змей прав. Шань действительно расслабился. После встречи с Хэ Чэном в его жизни как будто стало меньше проблем. Тянь отстал, коллекторы не донимали визитами, городские хулиганы не приебывались из-за цвета волос, на подработке относились лояльнее. И, вероятно, во многом причиной был именно элитный Альфа. Это вызывало противоречивые чувства. Последнее, чего хотел Рыжий — становиться бессознательно зависимым от кого-то. — Пошел ты. Он не собирается продолжать эту бесполезную болтовню. Ему надо работать. Шэ Ли, к большому удивлению, легко отпускает. Долго жжет жутким взглядом спину, но не увязывается следом. Шань облегченно выдыхает. Это странно, но мало ли, что в больной голове щелкнуло? Мо не шарит за психов.

22

А ему бы стоило. Стоило забить тревогу, когда ситуация стала развиваться не по типичному сценарию. Стоило заметить остатки маниакального блеска в диких глазах. Неконтролируемую дрожь в пальцах. Поспешно убежавшую улыбку. Тогда, возможно, его бы не ударили в темной вонючей подворотне лицом в стену. Не прижали бы холодный грязный нож с волнистой кромкой к шее. Не зашептали бы в ухо, насильно взывая к травматичным воспоминаниям из детства. Они не в первый раз оказывались в таких обстоятельствах. И, вероятно, не в последний. — Не дергайся, — острая боль стреляет от локтя к плечу, Шань едва шипит, когда давление на заломанную руку усиливается, — и даже не думай кричать. Рыжий зло кивает. Он слишком гордый, чтобы просить кого-то спасти его от Змея. — Хорошая Бета. Шэ Ли вгрызается в беззащитную плоть. Острые зубы тянут за мочку с такой силой, будто хотят разорвать, чтобы нанести идентичный шрам. Мо думает: кто-то носит парные вещи, а они будут ходить и светить парными шрамами. Просто сказка. — Следуй за мной и не подавай виду, что в твое тельце что-то упирается. Рыжий не чувствует ничего, кроме горячего омерзения. От этого голоса, от этих прикосновений, от идей в чужой нездоровой башке. Куда он поведет его? На заброшенную парковку? В пустой парк? Или, может, к реке, чтобы утопить, как ненужного котенка? Давно, еще в средней школе, он угрожал ему чем-то подобным. А ведь тогда Шань не верил, что Змей на такое способен. Был наивным. Позади один квартал. Второй. Со стороны они выглядят, как очень близкие друзья: идут, тесно прижавшись друг к другу. Шэ Ли держит Рыжего за талию. Успевает наплести гадостей на год вперед. Вывести несколько кровоточащих узоров на пояснице. У Шаня в голове мешанина из мыслей и эмоций. В основном, он думает о маме. И о своей мечте стать поваром. Стать как… отец. В лучшие времена. А не сейчас. Еще он злится, но не на Шэ Ли, а на себя. За слабость. За покорность. За тупое звание «хорошей Беты». Мо глубоко дышит и пытается не провалиться в зашуганного ребенка. Он может противостоять Змею. Он с ним справится. Он убеждает себя: ничего, хуже драки, не случится. Его не зарежут и не утопят. Он не сдастся так просто. Они оба Беты. Они росли и воспитывались одной улицей. Они равные. Это не Хэ Тянь и его одержимость. Не Хэ Чэн… со всем, что у него есть. Это всего лишь Змей. Знакомый Змей, с которым он несколько лет швырялся по городу почти так же, как сейчас. Да, тогда было больше свободы и меньше насилия, но дело просто в том, что они выросли. Оба. И Шань собирается окончательно перерасти эту связь здесь и сейчас. Он, блять, не мальчик для битья. Поэтому, когда они приближаются к похожему уголку, в котором после подработки Шаня застали врасплох, Рыжий делает вид, что спотыкается. Внимательный ублюдок тут же к нему тянется, смещает свой центр тяжести, и Мо толкает его в сторону проулка, чтобы от посторонних глаз их скрыла темнота. Они долго возятся и несдержанно царапаются, когда играют с ножом точно в перетягивание каната. Мо не пытается им завладеть, он хочет выбить холодное оружие из рук сумасшедшего придурка и хорошенько ему прописать. И когда нож отлетает в густую тень, Бета кидается на Бету и наносит несколько ударов по лицу. Змей улыбается, когда алая кровь хлыщет из носа в рот. Он сглатывает и тихо смеется. А потом вдохновленно перехватывает стесанные кулаки запыхавшегося Рыжего, опрокидывает его на асфальт и возвращает боль. Или думает, что возвращает. Иногда Шаню кажется, что Шэ Ли не чувствует боли вовсе. Потому что он всегда пересекает ту грань, за которую нельзя даже смотреть. Рыжего несколько раз прикладывают затылком. Разбивают нос. Кровь в таком большом количестве на вкус отвратительная. Перед глазами копошатся мошки. Змей что-то говорит. Пару раз пытается встать, но Шань изо всех сил зарывается пальцами под острые кости и держит. Не пускает психа к ножу. Думает, что только так у него есть шанс выбраться из его лап. Но когда эти самые лапы хищно вцепляются в шею, а из груди выходит последний воздух, все мысли испаряются, как лужи на солнце. Ебать все в рот. Его не зарежут и не утопят. Его задушат. Рыжий пытается оказать сопротивление, вывернуться, но Шэ Ли крупнее, тяжелее и в более выгодной позиции. Вскоре гипоксия делает свое дело. В сознании держит только рев и скрип. Запах жженой резины. И яркий свет, который пробивается через глазницы в голову. В ней звенит, будто в храме во время службы. Змей против своей воли останавливает давление. Медленно оборачивается, точно не верит в то, что видит. Истерично хихикает. А потом отлетает к стене. И тогда Шань чувствует это. Холодный. Резкий. Чистый. Злой феромон. Он плохо соображает из-за недостатка кислорода. Плохо видит из-за слез. Плохо чует из-за крови. Но Альфу узнает. Лица из-за яркого света фар не рассмотреть — только силуэт, чернее, чем тени, выше, чем горы, шире, чем море. Дьявольский силуэт. Шаню становится не по себе. Он садится, трет горло и пытается откашлять ощущение удушья. Змей продолжает опираться на стену и хихикать, как сбежавший пациент психушки. Хотя почему как. — Шань, что происходит? Голос Чэна другой. Кроме того, что он злой, там есть что-то еще. Незнакомая сила и глубина. Вибрация. Рыжего бросает в пот, когда он понимает, что это его альфа-голос. — Н-н… — он хочет сказать, что «ничего», но не может. Ему приказывают говорить правду. — Деремся. — Почему вы деретесь? — Альфа очень терпелив. — Он… — Шань жмурится. Ему пиздец как не хочется этого говорить. — Напал на меня. Это все, что нужно Чэну. Мужчина едва кивает, а потом отдает очередную команду-приказ. — На колени. Шэ Ли валится, точно тряпичная кукла. Мо дрожит и тоже приподнимается. Убийственное намерение, исходящее от Альфы, побуждает его двигаться. Но горячая ладонь касается грязной от крови макушки, заставляя сесть обратно. Эти слова к нему не относятся. — Глаза в пол. Ботинок грубо давит на плечи Змея, заставляя его глубоко поклониться. Тот издает неразборчивые звуки боли. — А теперь извиняйся. У Шаня пульсирует все тело. Он слышит, как сердце бьется где-то в самых пятках. Он в болевом и эмоциональном шоке. Ему страшно. Но еще ему горячо. Его защищают. Да, он не просил об этом. И да, потом, вероятно, от этой защиты будет плохо. Ведь он останется в неоплатном долгу. Но ему нужна была помощь. Сейчас в этом не стыдно признаваться. — Я сказал, — Альфа рычит, — извиняйся. Ублюдок Шэ Ли очень старается сопротивляться. Но добивается лишь очередной порции красной металлической, которая льется из его разинутой пасти, когда он почти шепчет абсолютно пустое «извини». В нем ноль раскаяния за содеянное. Он просто не может противостоять элитному Альфе. Не может пойти против своей природы. — Громче. Чэн настойчивый. Он уже почти стоит на Бете. Его челюсть крепко сжата, под кожей ходят желваки, на шее пульсирует жилка. Мо, проморгавшись, залипает на лихорадочном беге крови. — Извини, — Шэ Ли громко и часто дышит, но ему хватает сил на то, чтобы выплюнуть: — Шлюха. Гуаньшань давится воздухом. Эту Бету исправит только могила. Кажется, Чэн думает абсолютно также. Поэтому тянется за пояс. Рыжий не успевает осознать, как уже стоит на ногах и перехватывает руку Альфы. Их глаза встречаются. Ночной мороз и осенний вихрь. — Не надо. Он не знает, о чем просит. Не знает, что Чэн пытался достать. Сигареты? Телефон? Пистолет? Он просто хочет, чтобы это не перерастало во что-то еще более ужасное и кровавое. — Давай просто… Шершавые пальцы не дают ему договорить. Нежно гладят по контуру губ, успокаивая. — Иди в машину, если не хочешь смотреть. Альфа возвращает себе самообладание. Просит обычным голосом. Но Мо боится оставлять их одних. Он не может вернуться в школу и узнать страшные новости, в которых будет виноват. Просто не может. — Шань. — Пожалуйста, — Рыжий жалко скулит. Если это не сработает, он умрет прямо тут. — Альфа, пожалуйста. Давай уйдем. Чэн делает несколько глубоких вдохов и выдохов. Кладет ладонь на узкую грудь Рыжего, подталкивает к машине и говорит: — Хорошо. Мы уходим. Мо сразу расслабляется настолько, что начинает немного шататься. — Ты, — Альфа опять обращается к Змею, — Останешься здесь. Замри. И жди. За тобой придут. Шэ Ли молчит, но остается в той же позе. Хэ Чэн убирает ногу и провожает Гуаньшаня до машины. Открывает ему дверь и только потом садится сам.

23

Они едут в неизвестном направлении. Шань думает, что ему уже все равно. Голова в чугунных тисках. Тело как вата. А нервы, кажется, догорели в тот момент, когда Чэн согласился уйти. Как только они отъезжают на достаточное расстояние, Альфа достает телефон. Громко стучит по экрану, будто пытается навечно оставить там отпечаток своего пальца. Опять что-то кому-то командует-приказывает. Мо в этом уверен. — Выбирай: мой офис или больница? Рыжий морщится. Больница только усугубит его воспоминания о Шэ Ли. А офис Чэна звучит не особо безопасно. — Не надо никуда. Старший Хэ резко тормозит. Благо, улица пустая, и другие водители не врезаются им в зад. — Тогда зачем мы уехали? — В смысле? — Если ты не даешь мне позаботиться о тебе, то зачем мы уехали? — терпеливо повторяет Альфа. Мо не знает, что сказать. Очевидно же, что они уехали, чтобы избежать ненужных жертв. — Я… понял. Тогда офис. Чэн мягко трогается и остается доволен его уступкой. Шань жует губу и повторно морщится, когда вспоминает, что все его лицо в крови. Альфа открывает бардачок и вытаскивает влажные салфетки. — Вытри лицо. Когда кровь полностью засохнет, будет сложно ее отмыть. Мо молча слушается. Он и сам прекрасно это знает. Просто было не до того. Трет лицо влажной пахучей дрянью, рассматривает заляпанную футболку и расстраивается, что одежду придется выкинуть. Совсем скоро они останавливаются у распиздатой высотки. Шаня не интересует, что они здесь делают. Может, до офиса быстрее. Или в квартире Чэна кто-то был. Бета просто смиренно следует за Альфой по стеклянному лабиринту. Он чувствует себя смертельно уставшим, поэтому ничего особо не рассматривает. Даже огромный кабинет Хэ Чэна не вызывает в нем любопытства. Только когда они приближаются к скрытой в стене двери, он выдыхает тихое «ахуеть». Потому что за дверью оказываются настоящие люксовые апартаменты. — Проходи. Душ налево. Я пока найду аптечку. Шань тупит пару секунд. Но потом делает, как ему говорят. Старается быть тихим, пока отдирает от липкой кожи испорченные тряпки. Когда вымывает кровь, грязь и боль из волос под струями горячей воды. Когда растирает ноющую поясницу с порезами тонкими, как бумага. Но все равно умудряется продемонстрировать возможности своей неуклюжести: поскальзывается на мокрой плитке и проезжается до самой двери. Альфа, очевидно, слышит. Стучит и спрашивает: — Все нормально? — Да, — Шань краснеет. — Но, эм… мне нужна одежда. — Сейчас. Голос отдаляется. Шань поспешно вытирается полотенцем, потому что опасается, что Чэн вернется слишком рано. — Держи. Дверь открывается, и в щели появляется пижамный набор. Мо забирает и тихо благодарит. Дверь снова закрывается. Бета скользит носом по ткани, чтобы понять — она новая или Альфы? Нос плохо работает, поэтому понять не получается. В комнате его встречает приглушенный теплый свет, раскрытая мягкая постель и Чэн в черной рубашке с закатанными рукавами. Интуиция уже подсказывает Шаню, чем именно эта ночь закончится. — Иди сюда. Рыжий идет. У него выбора нет. Он садится на постель, тащит под себя ногу. Кожу тут же обжигает ледяной холод. — Приложи. Чэн передает ему компресс для носа. Приподнимает подбородок. Внимательно рассматривает лицо и шею. Темнеющие глаза прикипают к отметинам от удушья. — Хватит пялиться! — Шаню становится некомфортно. — Со мной все нормально. Ты… вовремя пришел. — Сними футболку. Бета собирается запротестовать, но не может. Был ли это побочный эффект от применения альфа-голоса? Шань не знает. Поэтому просто раздевается. Вспоминает о порезах на пояснице. Тут же жалеет, что оголился. Эти раны — прямое доказательство того, как близко он подпустил к себе Змея. Каким слабым он был. Как он благодарен за спасение. Блядство. Большие ладони мягко обхватывают его за бока, тянут ближе. Альфа медленно осматривает его тело. За спину пока не лезет, так что Шань пытается расслабиться. — Ничего смертельного. Мо кивает. Он легко отделался, это правда. По подбородку начинает течь вода, компресс очень быстро тает. Шань беспокоится, что намочит одеяло, но Чэн выглядит так, будто ему глубоко наплевать. Он сосредоточенно смачивает ватку антисептическим раствором. Шань выругивается, стоит влажности прижаться под ресницами. Антисептик буквально разъедает чувствительную кожу. Особенно сильно щиплют разбитые губы и костяшки, стертые почти до мяса. Мо не выдерживает и кривится. — Потерпи. Знакомый прохладный тон задевает. Бета ожидал нежных, ласковых касаний, но получил агрессивно-карательную заботу. Будто его ругают без слов. Но за что именно? С другой стороны, он рад, что с ним не сюсюкаются. От ситуации в целом и так паршиво. Чтобы отвлечься от страданий, рассматривает мужчину перед собой. Безупречный внешний вид. До страшного усталые сизые глаза. Крупные руки, которые выглядят так, будто могут разломать деревянный брусок на куски. В Альфе всегда было что-то мрачное и притягательное. Опасное и захватывающее. И даже после пережитого, Гуаньшаню все еще больше хочется, чем колется. Что бы это ни значило. Бета погружается в эти мысли, как в бредовый сон после непрерывной рабочей смены. В голове вяло бьются неосмысленные просьбы, которые никогда бы не пришли к нему в ясном уме. Он почти готов их озвучить. Но Чэн слишком быстро заканчивает возиться с его лицом и руками и, не глядя, приказывает-командует: — Ложись спать. В итоге Шань остается один. И он снова — продрогший, жалкий, несчастный. Брошенный.

24

Чэн берет пример с Шаня и не сушит волосы, обходится лишь полотенцем. На самом деле, ему не хватает выдержки — инстинкты заставляют делать все на 2х скорости, потому что маленькая хорошая Бета осталась наедине со своей болью. Потому что маленькую хорошую Бету разукрасил наглый ублюдок, которого сейчас опекают его люди. И будут опекать всю ночь. Пока Чэн не придумает, как проучить подростка жестоким, но законным способом, чтобы не доставлять Шаню лишних проблем. Которых он боится настолько сильно, что готов называть его «Альфой». Огненные мурашки пробегают по остывающему после душа телу. Шань назвал Чэна Альфой. Сейчас, в спокойной обстановке, у него почти встает на это. Когда он выходит из ванной, в комнате царствует полумрак. Никаких звуков. Только запах крови и ровное биение сердца позволяют мужчине сделать вывод, что Шань не сбежал, а остался в постели. Хотя он вряд ли бы смог уйти. И комната, и кабинет надежно заперты. Не совсем здоровая вещь, но необходимая. Как можно осторожнее Хэ пытается пробраться под одеяло. Ложится на спину и складывает руки над пупком. Думает, что с Шаня на сегодня достаточно впечатлений. Поэтому, чтобы не сорваться на прикосновения даже во сне, отворачивается от Беты. Планирует полежать так, пока Мо не уснет, а потом присоединиться к своим парням и той помойной крысе с выцветшими волосами. При воспоминаниях об окровавленном школьнике в темном переулке Альфа внутри разрывает зубами грудину, а злость снова раздувается в животе. Но быстро лопается, когда он чувствует неуверенное движение за спиной. Бета мечется в не поля его зрения. Тяжело вздыхает. И придвигается ближе. Тычет холодным носом в затылок, ровно по центру ароматической железы, скользит ладонью под руку. Весь дрожит, но близость инициирует. Сразу становится тепло, как от солнца. Чэн уверенно переплетает их пальцы, крепко сжимает, одобряя усилия. Выпускает феромон, хотя знает, что он не подействует. Но Шань перестает дрожать, трется о влажные волосы лбом, прижимается грудью к лопаткам. Жарко дышит. Пытается выпутаться из сильной хватки, а когда получается, скользит кончиками пальцев вниз. Альфа перехватывает движение. — Ты… не хочешь? Бета звучит странно виновато. Этот тон кажется неуместным. Чэн не понимает, что сейчас происходит, но он чувствует, что что-то очень важное для Шаня. — Я хочу, но ты ранен. — Это пустяки. — Мо опять пытается залезть ему в штаны, когда снова не получается, добавляет: — Правда. Хэ гладит сбитые костяшки. Размышляет. Оборачивается, чтобы оказаться лицом к лицу с тем, с кем так естественно делит постель уже в третий раз. — Ты ведь не заставляешь себя? Шаня почти не видно, но Чэн уверен, что он хмурится. — Блять, конечно, нет! — Рыжий возмущенно вцепляется тупыми ногтями ему в руку. — Просто ты… напряженный. И злой. Чэн правда злится. Но на Шаня в самую последнюю очередь. Прежде всего — на себя. За то, что задержался на работе. Не попросил дождаться. Упустил из виду. Поздно пришел на помощь. Позволил мальчику поучаствовать в игре с дыханием. Позволил почувствовать грязный вкус чужой крови. Позволил постороннему пометить то, что он хотел бы считать своим. Альфа старается не заводиться, поэтому мягко предполагает: — Теперь ты хочешь задобрить меня оргазмом? — Завались. Шань раздраженно пихает Альфу в грудь. Бесится от того, что его опять не слышат и не понимают. А ведь Чэн нужен, как никогда раньше. По самым разным причинам. — Просто… давай. Я могу отсосать тебе. Или еще что-нибудь. Короче, что угодно. Мужчине не нравится, как это звучит. Как будто Бета пытается с ним расплатиться. — Шань, ты мне ничего не должен. И никогда не будешь. — Я знаю, но все равно… хочу. Так что сделай что-нибудь. Просто что угодно. Чэн верит. Больше не медлит — находит губами горло, целует, сосет и лижет бледную кожу с алыми отпечатками пальцев, руками ощутимо сжимает худые ляжки. Шань стонет, его член заинтересованно дергается, а бедра — приподнимаются. Это зеленый свет. Буквально ключ ко всем дверям. Даже той, на которой висит табличка с надписью «трахайте до беспамятства». Чэн бы очень хотел, правда. Ему это даже однажды снилось: как Бета вливает в себя бутылку смазки и позволяет вбиваться пальцами, чтобы потом без боли принять альфа-член и почувствовать полноценный кайф от тяжелой наполненности и сильного растяжения. Но Шань не просто любимая навязчивая идея его младшего брата. Он — несовершеннолетняя Бета, пережившая насилие несколько часов назад. Об этом стоит помнить. Иначе Чэн ничем не будет отличаться от Хэ Тяня. Опять. Альфа одним ловким движением стягивает пижамные штаны с красивых длинных ног и с восхищением наблюдает, как Бета приглашает его устроится между ними. Точно голодный, принимается целовать и покусывать внутреннюю часть бедер Шаня. Рыжий матерится, дергает его за волосы и как-то совсем неразборчиво шепчет: — Блять, нет, сначала ты… Хочу, чтобы ты кончил. Ну а кто Чэн такой, чтобы не удовлетворить желание персонального наваждения? Он возвращается к бедрам, тщательно зализывает укусы, добивается влажного беспорядка между ними. Член уже давно налит и готов лопнуть, но Альфа терпит. — Перевернись на живот. Бета слушается, пытается на ватных конечностях поменять позу. Чэн помогает. Обхватывает маленькую задницу и жадно мнет. Разводит упругие половинки, изо всех сил напрягает зрение, но сжатую розовую дырку едва можно увидеть. Каждая частичка внутри него откликается на этот вид. Одержима им. Обычно слепые инстинкты вдруг обращаются к одному желанию: набить узлом и повязать. Повторять до тех пор, пока не появится шишка на животе. Чэн обратно кидается к безупречно чистому рыжему затылку. Ему надо подышать. Развеять больные галлюцинации. Шань не Омега. Шань не выдержит его узла. Гон уже давно прошел, никакого узла в принципе быть не может. Он дышит запахом Беты, не в силах разжать тиски на ягодицах. Но Мо не сопротивляется боли, заводит руку назад и наощупь находит его пульсирующий член. От холодных пальцев Чэна чуть не бьет судорогой. Он мученически стонет, когда его обхватывают и направляют прямо в зияющую ложбинку. — Шань, блядь, Шань. Влажная красная головка вжимается в призывно содрогающийся девственный вход. Чэн многое готов отдать, чтобы оказать внутри хотя бы на сантиметр. — Если хочешь туда, давай. Бета ерзает под ним, трется, пытается усилить давление. Альфа устало смеется. Мо награждает его непонятным взглядом из-за плеча. И добавляет: — Я серьёзно. Хэ верит. — Как ты относишься к слюне? Шань энергично кивает, прячет явно пылающее лицо в подушку, выгибает спину и подставляется. Принимает идеальную позу для спаривания: задница бесстыдно приподнята именно под таким углом, чтобы при проникновении было удобно оплодотворять свою пару. У Чэна голова идет кругом. Этот вид очаровывает намертво. Альфа копит слюну и сплевывает себе на член, растирает вязкую массу по всей длине и несколько раз проезжается по желанной плоти. Зачарованно наблюдает, как мягкие половинки обхватывают его. Слегка шлепает, чтобы насладиться тем, как они пружинят и вибрируют вокруг эрекции. Это приятно. Это почти массаж. Бета удивленно стонет, но не пытается убежать. Ищет лучшую опору, чтобы начать качаться. Они неловко бьются телами, скрепляются вместе. Чэн давит большими пальцами на подмигивающие ямочки на пояснице. Впервые замечает небрежные свежие раны. Глаза застилает алая пелена гнева. Но сладкий стон Шаня приводит его в чувства. Ладно, он позаботится об этом позже. Чэн накрывает белоснежную спину своим телом, чтобы прошептать на ухо похвалу. — Какая хорошая Бета. Его мокрый липкий член соскальзывает прямо в узкое пространство между обкусанных бедер. Это еще более приятно. Это скользко и туго, это почти, как быть внутри. Рыжий испуганно дергается. — Тише, ничего. Продолжай двигаться. Шань мычит, когда под внушительным весом Альфы трется о простыни, которые ощущаются, как самое грубое прикосновение. Он пытается размеренно дышать и крутить бедрами, но иногда сбивается. Сдерживает тупое хныканье. Альфы чертовски много. Каждый раз он дарит ему новые ощущения, с которыми очень сложно справиться. От которых ему хорошо до безмозглости. Вскоре они устанавливают идеальный ритм: такой легкий и естественный, даже в их отчаянии. — Чэн, стоп! Шань беспомощно умоляет, но Альфа не слушает. Обездвиживает, опирается на локти и начинает долбиться с какой-то нечеловеческой скорость. Натирает бархатным стволом тонкую кожу на яйцах. Бету качает на простынях, как шлюпку в шторм. — Нет, ты… Блять, сначала ты! — Я скоро. Шань рад это слышать, потому что он уже почти приплыл. Чэн приподнимается и явно на эмоциях вдавливает его в матрас с новой силой. Бета вскрикивает. — Сожми бедра. Мо стискивает ноги изо всех сил. Он стоически терпит, чтобы не кончить так — без прикосновений, с чрезмерной стимуляцией всех слабых мест. И только тогда, когда Альфа замедляется и разгружается под него, гонится за своим удовольствием судорожным движением бедер и брызгает следом. Оргазм длится целую вечность. Вскоре под Рыжим собирается грязная липкая лужа. Но ему похуй. Он валится в нее и тяжело дышит. Издается мягкий, как шелк, звук, когда уже в полудреме чувствует, как Альфа гладит его длинными успокаивающими движениями. Буквально поклоняется его телу поцелуями, благодарит за удовольствие и извиняется за грубость. — Не отключайся. Хэ требует. Переворачивает Бету на спину и легко закидывает длинные ноги на плечи. Залипает на красном мягком члене. Проводит чувствительной головкой по сперме на подтянутом животе, размазывает ее, почти втирая и снова борясь с желанием вдавиться в Шаня. — Побудь со мной еще немного. Ты мне нужен. Разум Шаня очищен от всего, кроме наслаждения. Чэн ведом тем страшным безумием, которое наконец себе позволил. Поэтому они начинают новый раунд. Доставляют друг другу удовольствие, потакая своей похоти снова и снова.