— ххх —
Первой, с кем Кадзуха встречается глазами, прежде чем оценить обстановку старой разваливающейся квартиры, становится Куки Синобу — вся взвинченная, с огромными синяками под глазами, окутанная неприятным запахом пота, пледом и аурой немого крика. — Кота зачем притащил, идиота кусок? — вскрикивает она даже раньше, чем успевает понять, что этого кота несёт. — Ну зачем? — ноет она, стуча кулаком себя по лбу и стремясь заменить собственную руку дверным косяком. — Это Муччи, — представляет животинку Хэйдзо так, словно экскурсию проводит по музею, которому сто лет в обед, — ему нужен лоток, миски и лежак, пароль от моей карты знаешь, поэтому, — указывает пальцами, в которых держит кредитку, на дверь, параллельно наблюдая за тем, как Каэдэхара осторожно изучает вешалки в коридоре и не решается разуться, — Итто в зубы, и вперёд! Только не палитесь, умоляю! Если вас поймают, проблем будет до жопы, — он специально выкрикивает имя соседа, а Синобу даже довольно выхватывает заветную карточку. — Что? Куда? — из своей комнаты вырывается шкаф не два на два, а три на три, и Кадзуха машинально сливается со стеной прежде, чем успевает в принципе уловить чужое настроение, желание или как следует рассмотреть лицо. — Кто это у нас? — восхищается он новым жителем. Нет, не Кадзухой — котёнком. — Муччи, — цедит Каэдэхара, ставит переноску на пол и открывает дверцу. Пока он разувается, котейка вылезает из своего убежища, унюхиваясь в хлам новыми запахами, а потому всё-таки стоит как вкопанный — видно, что новые знакомые размером с Эверест его не особо прельщают, потому он начинает лапкой цеплять штанину хозяина, которого признал ещё в приюте, а тот поднимает его на руки и чешет волосатое пузико, автоматически превращая Муччи в мурчащий трактор, что слышно за километр — вызывает всеобщее умиление. — А это твой новый ёбы… — не успевает договорить свой опрометчивый вопрос Аратаки, потому что Хэйдзо внезапно — прямо с разбегу — запрыгивает на него, затыкая неугомонный рот сразу двумя ладонями — крепко держится лишь ногами за гигантскую талию. Шикает и приглаживает белые волосы к макушке, задирая растрёпанную челку наверх. — Друг! — оговаривает он правила. — Это мой друг! — повторяет уже шёпотом, пока Куки скатывается под табуретку в углу, пытаясь не надорваться от смеха, а Кадзуха кривит лицо, словно из него сейчас наружу вырвутся и завтрак, и вчерашний ужин — пойдут танцевать чечётку в надежде забыться в этом страшном сне под названием «реальность». — Итто валим! — Синобу только делает вид, что отрывает Сиканоина от Аратаки — тот сам сползает. После она надевает кепку, выправляя кислотно-зелёный хвостик через застёжку, и черную тканевую маску. Затем экипирует точно таким же набором громилу и забирает его под руку, как какого-нибудь кавалеры на святочном балу. — Развлекайтесь, дети мои… Оба закрывают за собой дверь со стороны подъезда, где бабки скоро будут рисовать пентаграммы на стенах, лишь бы избавиться от шумной компании, а Кадзуха почему-то жопой чует подвох, три раза жалеет, что послушал Сангономию и согласился на авантюру, но проходит за Сиканоином в его комнату, не выпуская котёнка из рук. — Ну-с… — начинает Хэйдзо, демонстративно разворачиваясь лицом к Каэдэхаре, словно танцор балета, и наиграно падает на подушку по ту сторону котацу, тут же достает из-под него машинку для самокруток, табак и пачку фильтров. Кадзуха заметно мнётся, воротит нос от чужого, довольно необычного хобби, выпускает Муччи из рук, чтобы тот мог оценить свой новый дом по достоинству — залезть под кровать, пробраться сквозь лабиринт из коробок, собрать пыль под тумбочкой, покопаться в куче цветастой одежды, презирующей шкаф, и, возможно, помечтать о самоубийстве, сидя на подоконнике огромного окна, заляпанного с той и этой стороны. — Рассказывай всё, что знаешь! Кадзуха не сразу, но всё же садится напротив Сиканоина, кладёт рядом с собой спортивную сумку, словно чемодан с деньгами, медитативно расстегивает молнию и достаёт заветные бумаги, один вид которых заставляет чужое сердце биться чаще. — Вот документы, — протягивает он их, словно дар новому богу, но тот отрицательно качает головой, погруженный в своё дело. — Сначала что-то, чего я не смогу узнать ни от кого, кроме тебя, потом бумажки, — говорит и облизывается, поднимает взгляд зелёных глаз и смотрит исподлобья. — Их я увижу в любом случае. Кадзуха задирает подбородок, не совсем понимая сути, а после сглатывает так, что кадык гуляет по горлу, раскидывает мозгами, кладёт ладони на низкую, деревянную столешницу и разглаживает прозрачную клеенку, словно одеяло, но та не поддается и продолжает пузыриться тут и там. — Я могу предоставить общий план особняка Райден, — выдыхает он, настороженно разглядывая чужие руки, избитые шрамами и мозолями. — Для начала пойдёт, — Хэйдзо закатывает глаза. — Что ещё? — стоит из себя невозмутимого, а руки так и дрожат от нетерпения. Он сознательно оставил десерт на сладкое, но прикоснуться к нему жаждет больше всего на свете, сверлит взглядом и втайне уповает на то, что Кадзуха сможет поведать ему нечто интереснее повседневных новостей из тайного логова, ведь тогда к пальцам, держащим документы, можно будет прикоснуться уже сейчас, а не когда он снова отловит Каэдэхару и на этот раз посадит в клетку, как экзотического зверька для своей госпожи — от одной мысли передёргивает. — Я работаю на человека, у которого есть доказательства… — Кадзуха осматривается, словно что-то ищет. — Прослушки нет, камер тоже, никто, кроме меня, тебя не услышит, — успокаивает его Сиканоин и показательно стучит по коже рядом с ухом. — Есть доказательства, — продолжает тот, — что Райден собственноручно убила Макото… Чтобы захватить власть в банде и подчинить её себе. Хэйдзо знает об этом уже давно — слухи ходят самые разные, порой противоречивые и никто, с кем бы он не говорил, понятия не имеет, при каких обстоятельствах предыдущая госпожа Тэнрё погибла — всё произошло внезапно, темно и быстро, без свидетелей, без орудия убийства. Труп нашли прямо на пороге убежища, а дело замяли со скоростью света, уничтожив кучу улик, — не было даже шанса на расследование. — Откуда? — Сиканоин таит дыхание, даже останавливает своё развитие мелкой моторики, а руки чешутся взять одно из своих новых творений и закурить немедля, что он собственно и намерен сделать — зажимает фильтр зубами и шарит по полу в поисках зажигалки. — Пока не могу сказать, — пожимает плечами в равнодушие и качает головой Каэдэхара. — Но доказательства есть, — у него улыбка вдруг такая глуповато-наигранная на губах появляется, которой не ожидаешь от столь настороженного и собранного человека. — И ещё… — Что ещё? Что, блять? — Сиканоин стискивает зубы так, что вот-вот откусит этот фильтр, ему даже на мгновение кажется, что все его догадки, все мысли, которые в моменте сосредотачиваются на одной теме, вдруг рассыпаются пеплом и восстают уже в иной ипостаси. — Яэ Мико, та жрица японского храма в центре города, — припоминает Кадзуха, а Хэйдзо хмурится, ведь не видит связи между нужной ему темой и хитрющей лисицей, которую так почитают за все добродетели, что она себе присвоила. — Сейф с этими документами был в её покоях. Хэйдзо замирает, выпадает из реальности, зацикливая сознание только на этом предложении. Самокрутка падает у него изо рта на столешницу и рассыпается. Он меняется в лице раза три, а после расплывается в улыбке и откидывается на спину, вытягивает ноги вперёд, кладет их на стол, закрывает глаза руками и шепотом материт всех и вся на том белом свете, в котором странная, порой пугающая женщина, что никогда не пускала Тэнрё на территорию своего храма, оказывается живёт в доме, где банда и существует. Кадзуха немного отодвигается, чтобы не удалось ни запаха почувствовать, ни леща получить, а то вдруг у придурковатого детектива начнутся судороги. — Всё это время крыса была на её стороне, — шипит Сиканоин себе под нос. — Всё это время она водила всех за нос, — продолжает, подскакивая на ноги. — Эта жрица не состоит в Тэнрё и никак им не помогает, — в какой-то момент Кадзуха полностью сосредотачивается на Муччи, что уже сигает с подоконника на кровать и пропадает в подушках. — Она связана лишь с Райден, как бы сказать… На мгновение он задумывается в конкретике, в компетентности и правильности, а потом тяжко вздыхает, ведь вуалировать фразы рядом с Хэйдзо всё равно, что в шарады играть: он как ребёнок выпаливает именно то, что имелось ввиду. — Интимно… — Чё, бля? — Сиканоин ловит даже не флэшбеки, а уже какие-то вертолёты. Челюсть его стремится рассыпаться рядом с самокруткой, а может даже где-то под котацу. — Чё ты щас сказанул? — он определённо не верит своим ушам, глазам, миру в целом. Смотрит в сторону пыльного напольного зеркала в углу, проверяя, что там со зрачками — может он обдолбался случайно, и галлюцинация зашла не в те ворота? — Что слышал, — Кадзуха сам отводит взгляд в сторону. Ему тоже было сложно поверить в факт подобных отношений. Хотя… поверил-то быстро, но вот что творилось внутри него, когда, затаившись в сейфовой комнате, он услышал голос самой ненавистной ему женщины и голос жрицы, к которой часто приходил в храм за конфетами, когда еще учился в школе. — Смею предположить, что у них близкие отношения, раз Райден поселила Мико в самой большой и охраняемой комнате своего особняка, — кашляет он в кулак, выкидывая услышанные тогда слова из головы, те самые, которые спонсируют фантазию и румянец на щеках. — Как ты вскрыл сейф? — вдруг переключает пластинку Хэйдзо и становится максимально серьёзным, клонит голову к плечу, мнёт губы друг о друга и едва ли щурится, позволяя себе отвлечься только на котёнка, который нашёл заколку с бабочкой в куче хлама и теперь играет с ней в догонялки. — Это не сложнее, чем в принципе попасть в особняк, — пожимает плечами Кадзуха и показывает пальцем на своё ухо. — Я слышал, как поворачивается внутренний механизм, как щёлкают замки. Сиканоин чувствует холодок по коже, соображая на ходу, что, если слух у Каэдэхары отменный, значит подкрасться к нему невозможно. Но почему тогда он так легко подпускает его к себе? Делает ли вид, что не слышит шагов, что не замечает опасности? — Хэйдзо пропадает в своих мыслях, а Кадзуха медленно раскладывает на столе те самые бумаги. — Смотри, — зовёт он и обводит ладонями документы, прописанные мелким шрифтом, к которым прилагаются впечатляющие фотографии. — Если ты, конечно, не боишься каких-либо последствий. Предостережение звучит так заманчиво для Сиканоина — он тут же врезается взглядом в заветные строчки, жадно вчитывается в буквы, рассматривает подписи и подпункты, оценивая снимки с датами в углах; снимки, сделанные медицинскими аппаратами. С каждым прочитанным словом на его лице всё лучше просматривается ужас, смешанный с неким восторгом. — Вот оно! Он подскакивает как ошпаренный, в три шага подлетает к противоположной окнам стене и одним рывком срывает увесистую штору, за которой тысячи клочков бумаги приклеены друг к другу и связаны красными нитями; за которой рандомные фотографии разных локаций их города, неточные рисунки и даже наклейки прибиты к дереву ножами, загнанными в стену по основание. — Вот оно, — уже шёпотом повторяет Хэйдзо и смотрит сверху вниз на Кадзуху, от чего того вдруг бросает в дрожь, и ледяной пот каплями сползает по спине, заставляя усомниться в собственной интуиции, в чутье, что никогда не подводило. — Теперь у меня на один козырь больше.— ххх —
На кухне, что пахнет смытым в раковину йогуртом, в ночной час сидят лишь трое — все в разных углах, все рассматривают, как тлеет сигарета Сиканоина, как он сбрасывает рыжие искры в пепельницу, сделанную из банки энергетика, и выдыхает белое облако дыма, что привидением растворяется в воздухе, оставляя после себя лишь лёгкое ощущение отчуждённости. Кадзуха лёг спать часа два назад, ещё до того, как Аратаки и Синобу вернулись из магазина аж с четырьмя пакетами и изматерили друг друга за лишние растраты. Спит, укутавшись в теплое одеяло, которое воняет дымом уже года два и столько же пахнет Хэйдзо, а потому дышать Каэдэхаре приходится через рот, чтобы вдруг не привыкнуть. — Ну и что там с мелким братишкой? — интересуется Итто и закидывает ноги на обеденный стол, из-за чего Куки шипит на него, но тот даже не думает напрягаться. В её глазах стынет не обида, а скорее злобное желание придушить гада, ведь она вчера так усердно мыла эту чёртову скатерть — сама правда её и засрала перед этим, но выпендриваться и капать на мозги, мол, никому и дела нет до её мелких добрых дел — это святое. — Он как крысёныш, — кривится Хэйдзо, выпуска дым через нос, — слишком много знает и столько же скрывает, — говорит и снова затягивается, задерживает дыхание, чтобы напитаться никотином целиком — от макушки до самых пят. — Но ваша сделка…? — начинает Синобу и лишь цыкает, когда Сиканоин её перебивает: — Он дал мне больше информации, чем дали бы Тэнрё, но сказал явно не всё, что знает, — наклоняется вперед, упирается локтями в колени и смотрит на свои голые ступни, перекатывается с пятки на носок, разминает пальцы, прощелкивает хрящики поочерёдно. — Я даже не знаю, на кого он работает… Бесит! — Эт так важно? — Аратаки никогда не сравнивает силу знаний и силу физическую, потому что второй у него явно больше, и этим стоит гордиться, ведь, зачем знать, где и как пройти незамеченным, если можно вынести всех и сразу просто своим внешним видом. — Он смог обойти всю систему безопасности Райден, всех её телохранителей, выкрал документы, которые могут её похоронить, и улизнул непойманным, — дирижирует сигаретой, пережевывая остатки луковых чипсов. — Он бы так и скрывался в том приюте, если бы я его не нашёл. Хэйдзо чувствует подвох даже печёнкой, а потому нижнее веко дёргается и пальцы зудят, ведь есть вот это тревожное нечто, подсказывающее работающему на сверхскоростях сознанию, что его надули, развели как проститку и подставили. Сиканоин готов рвать волосы на голове, потому так рьяно втягивает в себя никотин, почёсывая отросшими ногтями виски. — Хочешь сказать, всё это не просто так? — в голосе Синобу отчётливая тревога вызывает лишь усмешку. — Что было в тех документах? — Документы… — тянет Хэйдзо и зевает. — Эти документы могут влететь в копеечку, — ухмыляется он. — Если сделать пару шагов, даже не используя их, а лишь имея представление о том, что там написано, можно закопать Райден живьём. Сиканоин замечает негодование на лицах товарищей, ведь они не читают его мысли, а он имеет привычку уходить в дебри собственного сознания, где его сложноподчиненные предложения имеют место быть. — Почему тогда эта шестёрка была готова отдать их тебе? — Итто напрягается, потому что пахнет жареным, а так воняет только тюремная камера, в которую он не собирается возвращаться в этом месяце. За окном слышно сирены — полиция решает игнорировать правила дорожного движения и комендантский час, а потому не даёт спать всему району. Головорезы, рука об руку с правоохранительными органами в принципе повадились «пасти овец» у их дома, словно уже, как псины, пронюхали всю правду. — Кто знает?.. — Сиканон говорит загадками, понижает тон голоса, всматриваясь в дверь, за которой отчётливо так мигает лампочка счётчика за свет. — Может Кудзё всё-таки доверяет нам, а может она с самого начала не собиралась давать мне документы, — выдыхает шумно и тянется в сторону, чешет бока под футболкой сразу двумя руками, зажимая сигарету в зубах, а после элегантно скидывает бычок в банку. — Никогда не знаешь наверняка, кому стоит верить. — Что такого в тех документах? — Синобу требует объяснений своим приказным тоном, опущенным взглядом и дрожащими от необъяснимого волнения руками, на которых она уже сгрызла ногти до царапинок. — У Райден есть сын, который сейчас якобы учится за границей, — обращается к ней Хэйдзо, переходя на шёпот от слова к слову. Закидывает руки за голову и слегка качается на стуле, упираясь спинкой в стену. — Он был её главным козырем, когда умерла предыдущая глава, ведь та изначально не могла иметь детей. Новая молодая, сильная госпожа, да ещё с наследником, прелесть… — Не родной что ли? — усмехается Аратаки, но прикусывает язык, когда Сиканоин выстреливает взглядом ему в голову, — даже дар речи пропадает, словно во рту пересохло настолько, что связки отказываются издавать звуки и позволяют только давиться воздухом, корябающим глотку. — Эти бумаги — медицинское заключение психиатра: у пацана шизофрения, и он находится на постоянном лечении, — на одном дыхании выдаёт Хэйдзо и просматривает реакцию на чужих лицах. Ни грамма сочувствия, ни испуга, ни даже удивления. — Это получается… — не может продолжить Итто. — У неё нет наследника, — с неким трепетом перехватывает на лету Куки. — И не будет, — хохочет Сиканон, — там также результаты кесарева, — он победно и наигранно аплодирует пальцами, не пропуская хлопки. — Райден удалили матку при родах из-за обильного кровотечения, — заканчивает, облизываясь слишком уж довольно. — Если это станет известно, она потеряет влияние, от неё начнут шарахаться! — Аратаки аж светится в этой непроглядной темноте кухни, где всё настолько мрачное и одинокое, что им не хочется оставаться там поодиночке, а потому они ужинают как минимум по двое. — Мы не можем обнародовать документы, дурень, — осаждает его Синобу, — нас пришьют раньше, чем их проверят на подлинность, — цыкает и вглядывается в притихшего Сиканоина, у которого в глазах что-то неустанно носится из угла в угол, привнося сознанию всё новые и новые мысли. — Что будем делать? — Кадзуха сказал, что у его босса завалялись доказательства, что это Райден грохнула Макото. — Это же охуенно! — ликует Аратаки. — Да-да! Охуенно и пиздато! — тут же осаждает его Сиканоин и лезет в замызганный портсигар за самокруткой, что вставит куда лучше. — Но, для начала, мне нужно найти ответ на другой вопрос… Он прикуривает от спички, тушит ту резким движением руки, от которого кости хрустят, и встаёт с места. Шаркает по полу тапочками в сторону раковины, наливает себе воды в граненый стакан прямо из-под крана, полощет рот и выплёвывает ржавое месиво в слив, наблюдая за кровавыми дорожками, что тянутся вдоль его слюны. — Этот ебаный вопрос не даёт мне покоя, и пока я не узнаю ответ, я не пойду дальше, — он шепчет, терзает зубами искусанные изнутри щеки и облизывает мягкие ткани, наслаждаясь привкусом собственной крови — нервничает. Хэйдзо безумно нервничает, а от того его взгляд скачет, и глаза наливаются яростным безумием, неестественно сверкают в темноте ночи — той самой, которую так долго ждал, но в итоге провёл неправильно. — Чего тебя так разъебало? — осторожно спрашивает Аратаки, потому что Синобу надувает щёки и не смотрит в сторону Сиканоина, ведь чувствует холодок загривком, забирается на стул и прижимает дрожащие колени к груди — снова это поганое чувство, естественный страх перед хищником, от которого волосы встают дыбом и сердце колотится. — Как этот мальчишка, которого он… — Сиканоин сглатывает, пропуская нервный импульс к губам, и проходит к столу, отчего уже Итто вжимается в табуретку, потому что атмосфера накаляется до затхлости, а желание выйти и подышать воздухом заглушает даже инстинкт самосохранения. Невозможно оторвать глаза от родинок под ресницами, от зелёного прищуренного взгляда, что уничтожает всякие мысли в голове, в том числе и способность здраво оценивать ситуацию. Это животный страх, и он пробирается под кожу, устраивает тест на выносливость для психики. Словно туда, где всегда было тихо, мирно и безопасно, вдруг пробрался волк в овечьей шкуре. — Как этот мальчишка… — Хэйдзо затягивается, медлит и вдруг бьёт кулаком по столу, опрокидывает банку с пеплом. — Как он смог обойти Райден, как обошёл меня?.. Как я за все эти три года так и не сделал этого?