Не по уставу

      Как только захлопывается дверь, Мариса отстёгивает ремешки, удерживающие нагрудные щитки на ней и Рике, и снова заключает его в объятия. Долгое время она проводит вот так, без движения.       Мариса восхищается тем, как устроено человеческое тело. Оно устроено так, чтобы взаимодействовать с другими людьми. Как рука ложится в руку, словно влитая, и как удобно подбородку опуститься на чужое плечо, как точно губы повторяют изгиб чужих губ при поцелуе и как уютно становится, если прижать чьё-то сердце к своему.       Мариса устроена так, чтобы взаимодействовать с Риком.       Безусловно, для неё всё началось с тела, она признаёт и совсем не стесняется этого. Даже без кисти руки, в его мешковатой куртке консигнатора, заляпанной кровью, Рик ходил среди десяток, как гордая двенадцать. Прошитые серебром тёмные полукудри, яркие глаза, соль и перец, сильное тело, благодаря которому он столько прожил в постапокалиптическом мире — почему всё это должно было не заинтересовать Марису Манхур?       А потом он стал солдатом. Появилась возможность посмотреть на него вблизи, инициировать разговор, прикоснуться к изображению. Интерес Марисы оброс тканями, покрылся кожей, увеличился в размере. Окафор предупредил: изучать с осторожностью, в элементе слишком много от «А». Вместо того чтобы отпугнуть, это привлекло Марису ещё сильней. Ей захотелось провести пальцами и нащупать выступающую часть, поддеть картину и взглянуть, что прячется под ней.       В какой-то момент Рик это заметил. Почувствовал на себе глаза, принялся искать источник взгляда. Его владелицей оказалась старший сержант-майор, о которой поговаривали среди солдатов, что у неё что-то с генералом. Она не отводила взгляд, когда он встречал её глаза, как бы говоря «да, я смотрю именно на тебя, прими к сведению», и всё стало ясно. Но не слухи удерживали его, нет. Рику вообще не было дела до слухов, он сторонился почти всех и всего, вот и всё. Лелеял прошлое: хранил его под семью замками, вздыхал над ним тёмными вечерами. Для чего-то нового не было места.       Мариса просто застала его в нужный момент. Даже самый стойкий разум рано или поздно сдастся перед телом, если преподнести соблазн правильно. Армия требует собранности и дисциплины, и когда долгое время лишаешь себя женского внимания, то рано или поздно жди, что низменное возьмёт своё. Рик поддался. Почему он должен был этого не сделать, когда привлекательная женщина так очевидно его желала?       Да, должен был отказаться. Но как часто «должен» идёт вразрез с «на самом деле»?       И для протокола стоит отметить, что он действительно собирался оставить это всё исключением. Мариса позволила трахнуть её прямо в раздевалке. Грубо и без защиты. Ощущения были крышесносные. Ему стоило предвидеть, что тело, отвыкнув от прикосновений и так ярко вспомнив о плотских радостях, потребует ещё. Быть может, в глубине души он и предвидел…       Конечно, потом Рик корил себя некоторое время. Вот так ты хранишь верность жене, Граймс? Поддался животным побуждениям, стоило привлекательной женщине надавить на тебя в нужном месте. «По документам» ему, разумеется, нельзя было ничего предъявить, и он пытался отбелиться тем, что любой другой сдался бы ещё раньше. Однако в его системе координат духовное одерживает верх над телесным, и он искренне расстроился, что в этот раз всё оказалось иначе.       Ненадолго.       На самом деле, так банально: лежал ночью в постели, крутился, жевал мысленную жвачку, пока не вспомнил раздевалку. Дальше дело было за малым. Надеялся просто на ещё один быстрый механический секс, а получил целое представление, фейерверк и стакан водички в придачу. Когда женщина искренне получает удовольствие с тобой (да ещё и демонстрирует это без какого-либо смущения), это очень привлекательно, ласкает самолюбие похлеще любых похвал. Кто бы что ни говорил, на мужчину реально повлиять через его эго, и Рик не стал исключением.       В конце концов, ночью всегда сложнее себя контролировать.       Главное — и дальше держать всё это на поводке под именем «просто секс и ничего больше». Ага.       Мариса очень долго вела себя именно так, будто ей нужен только секс… Это приглушило бдительность Рика, он подумал: держит себя в руках, обладает железной волей. В его мире подобное заслуживает восхищения (которого он, конечно же, не демонстрировал), и это стало первой ступенькой, которая приподняла её над липким полом под названием «секс без обязательств».       Он твердил себе: она такая же, как эти все. Солдафонка. Выше его по рангу. «А» и «Б», устав, честь и подчинение приказам. Неприязни он к ней не питал, однако и расположенностью не баловал. Это же армия. Каждый — всего лишь винтик в одной огромной машине, вынешь один — вкрутят другой.       Она такая же, как эти все, однако почему-то смотрит на него так, будто понимает. Почему? Никто не привёз её силой, Мариса здесь потому, что сама хочет, её верность CRM не подлежит сомнению, а значит — нечего с ней дружкаться. Но всё-таки — почему смотрит, будто что-то о нём знает? Рик не хотел спрашивать, это вскрыло бы, что она пробралась в его мысли.       Потом незаметно добавились разговоры.       Хочешь не хочешь, а распознать в человеке человека можно и благодаря тому, что и как он говорит. Рик не открывался, но поговорить, просто поговорить ему было не с кем, кроме излишне дружелюбного Эстебана с его поспешной речью и дёрганными жестами. Мариса не задавала вопросов и не ждала вопросов от него. Только спустя год сама рассказала, почему осталась здесь. «Джонатан меня спас». Не сказала, от чего именно, однако Рик догадался — от чего-то серьёзного.       Со временем она всё равно просочилась внутрь. Нашла трещины в политуре и незакрытые герметиком щели, через которые можно попасть к нему в кровоток. Сделала тихо и незаметно, как камнеломка. Это тоже восхитило, потому что Рик даже не уловил, в какой момент так случилось. Да и способен ли неподготовленный мужчина углядеть все эти ловкие женские штучки?       Однако при этом всём он не мог сказать, что Мариса где-то обманула его. Он лукавство за версту чует, и от Марисы не исходило ничего, кроме искренней симпатии (он боялся использовать более сильное слово). Это Рик думал обмануть. Хотел обернуть всё так, чтобы она помогла ему сбежать, хотел сделать, как когда-то говорила Джедис: «Мы берём, что дают. Не утруждаемся». Не получилось самому, значит, нужно заручиться помощью изнутри.       Он сомневался в успехе затеи изначально. Однажды остался у Марисы на ночь, а наутро стоял перед зеркалом и сокрушался, что снова забыл щётку, и она сказала ему, чтобы взял новую в шкафчике под раковиной. Рик послушно открыл дверцы — а там действительно новая щётка в упаковке. И триммер. Тоже запакованный. Такие дела.       Это было странно, это было совсем не ловко, как она обычно всё делала. Путём элементарных вычислений Рик пришёл к выводу, что в квартире Марисы Манхур ему рады всегда и очень. И несмотря на то, что это небольшое (но крайне наглядное) свидетельство было лишним, он всё равно нашёл его трогательным, а себя — улыбающимся. Почистив зубы, он поставил щётку в стакан рядом со щёткой Марисы. Оценил, как выглядит. Подумал, что не видит ничего неестественного, и зашёл под душ. Вода смыла самобичевания.       И он передумал. Так начался новый этап. Огромный шаг для Рика Граймса и маленький шаг для их отношений.       Мариса вкладывала много сил во всё это. Самое сложное было настроиться на очень долгую дистанцию. Она считала себя терпеливой, однако с Риком ей пришлось, как с дикой лошадью. Подойдешь слишком быстро, слишком близко, не так взмахнёшь рукой — сбежит. Мариса прекрасно понимала, что мужчина, который в тебя по-настоящему влюблён, такой хернёй не страдает. Боязнь серьёзных отношений не мешала начать новый роман ещё ни одному мужчине. Вторая жена у него на первом месте, вот и вся математика.       Но она всё равно желала его. Как пчела желает создать побольше меда, как торговец желает продать весь товар, как Сизиф желает затолкать камень на самую вершину. Это было для неё важно.       Рик для неё это и плоть, и кровь, и кости. Нечто наполненное дыханием в музее чучел. Рик для неё — это вечер пятницы поздней весной. Тот, кого ждёшь и жаждешь видеть и прикасаться, с кем хочешь чувствовать, как всё оживает. Рик для неё — это и чувство, что она дома, и чувство, что она сможет сделать ещё один шаг, и ещё один, и ещё один, и так будет продолжаться, пока он будет рядом.       Мужчина. Любимый. Возлюбленный.       Когда она читает увлекательную книгу, слышит приятную музыку или видит красивый пейзаж, то думает «хочу показать это ему». Разве любить — это не делить прекрасное на двоих? Ведь в стольких своих действиях она видит его отражение: как она наклоняет голову, как она прищуривается, какие жесты использует, даже как говорит, — во всём этом пролегает тень Рика.       Мариса хочет его так сильно. Не только в значении физическом, но и в духовном. Такое мощное тяготение она испытывает впервые в жизни. И Марисе так сильно хочется, чтобы он всё это понял. Не увидел, не принял к сведению, а именно понял. Чтобы он на себе проживал всё это: как она трепещет только при упоминании его имени, как у неё болит без него, как она счастлива в его присутствии.       Она узнаёт его по звуку шагов ещё до того, как видит. Когда его лицо скрыто шлемом, Мариса всё равно узнаёт его по движениям плеч, по тому, как он переставляет ноги. В глубине души она считает себя жалкой за столь глубокую преданность мужчине, который никогда не будет принадлежать ей на все сто процентов.       В минуты особой трезвости, когда жизнь заставляет её заглянуть внутрь себя, Мариса видит только клыки и когти. Волк внутри требует поглотить, требует присвоить. Разве любить — это не считать своим? Она бы укусила его, прямо как они, неживые, укусила бы, чтобы он закричал, чтобы полилась кровь. И она слизывала бы всю эту кровь, и самолично накладывала швы, вымаливала у него прощение за каждый стежок. Было бы можно, раскрыла его рёбра, как капкан, и заползла внутрь, скрутилась бы кольцами у него прямо в сердце, вытолкала бы оттуда ту, первую над всеми.       Она хочет, чтобы он увидел себя её глазами. Она хочет, чтобы он желал её так же безумно, как она желает его.       Мариса держит его совершенное лицо в ладонях и смотрит ему в глаза.       — Даже если мы проживём ещё по пятьдесят лет, сегодня будет для меня самым особенным.       Рик ничего не отвечает. Целует её сначала в лоб, потом в губы. Мариса погружает пальцы ему в волосы, медленно прижимается губами в ответ. Второй рукой тянется к его воротнику, отстёгивает, потом находит пуговицы тактической куртки, возится с ними. Одной руки не хватает, она начинает беситься, нетерпеливо помогает себе второй рукой. Рик усмехнулся, наблюдая за её несдержанностью, и мягко оттолкнул её пальцы.       — Мне следует ополоснуться, — снисходительно объясняет в ответ на её удивлённое лицо. — Я быстро, обещаю.       До Марисы доходит, что ему, вероятно, в последний раз удалось помыться разве что когда его в воду вытолкнули. Она громко выдыхает через нос, поджав губы, но кивает.       — Конечно, иди.       Рик треплет её по плечу и раздевается по пути в ванную. Что ж, придётся немного подождать… По правде говоря, ей глубоко чхать, когда он был в душе, но если ему некомфортно, то конечно, конечно.       Рик для неё пахнет просто потрясающе. Ей больше всего нравилось, когда он приходил к ней сразу после задания или тренировки — потный, грязный и взлохмаченный, а возможно и окровавленный. Чёрт его знает, что за колдовской коктейль намешала ему природа, но Мариса могла часами лежать, уткнувшись носом ему в кожу, и просто дышать его запахом. За уши не оттащишь. Рик по-доброму подшучивал над ней, что она как медведь, не гнушается ничего и чует издалека.       Она действительно в каком-то смысле была, как медведь. Но не из-за нюха — просто разодрала бы любого за Рика.       Пока шумит вода, у Марисы копятся слова. После того как она упустила возможность подойти к Рику в «Каскадии», ей было просто кошмарно. Она больше не хочет так проебаться. Когда человечество ещё не сошло с ума, то из каждого утюга вещали: не теряйте время, никогда не откладывайте на потом, если любите кого-то, скажите об этом сейчас, время беспощадно.       Она думает, что сказать, пока раздевается. Слов накопилось настолько много. Ей стоило бы вести дневник, назвав его как-то в духе «Тысяча и одно высказывание о Рике Граймсе, которые я стесняюсь произнести вслух». А через сотню лет археологи найдут его и знатно посмеются.       У Рика беспечная привычка не запирать дверь. Мариса этим пользуется: проскользнула в ванную, а затем к нему за шторку, под душ. Он вздрагивает, когда чувствует присутствие, резко оборачивается. Боевая готовность сменяется хитрой улыбкой… и чем-то ещё. Мариса несколько секунд любуется им: мокрые волосы прилипли к лицу, ресницы собрались в паучьи лапки, по груди стекают остатки пены. Глубоко дышащий, насыщенный жизнью, аппетитный… Он просто лакомство.              Рик носит свою наготу так же гордо, как и одежду. Мариса уже столько раз видела его в самых разнузданных подробностях, видела его раненым, болеющим, радостым, грустным, уязвимым, злым, видела голым и одетым, да каким угодно... И она каждый раз им любуется. Как филигранно движется биомеханика его тела. Каждый сустав идеально подогнан к другому, нервная система, каркас и мышцы действуют сообща, как механизм часов. Под кожей скрыто обещание удовольствий и опасностей, он сильный, он изящный, он жёсткий и мягкий одновременно.       — А как же терпение, старший сержант? — мурлычет он, когда Мариса проводит руками по его бокам, скользя вверх. Расстояние между их лицами сокращается. — Ты становишься ужасно недисциплинированной...       — Только с тобой, душа моя. Только с тобой.       Мариса целует его, обхватив одной рукой вокруг лопаток, чтобы он не упирался голой кожей в прохладный кафель, и подталкивает к стене. Опускает вторую руку вниз и нежно поглаживает по животу. Чувствует реакцию. Рик тихо стонет ей в рот, когда она берёт его в ладонь, становится твёрдым буквально за несколько фрикций, цепляется ей в плечо. Пытается поменяться с ней местами и прижать её к стене вместо себя, но она не позволяет. Полноценный секс в ванной комнате с текучей водой — это что-то для молодежи, которая не боится сломать хребет, Мариса просто дрочит ему, зажав в душе, как в пошлых романах. Рик начинает толкаться ей в ладонь и стонет громче, откидывает голову назад с раскрытым ртом. Мариса тут же прижимается губами к беззащитному горлу, целует, лижет и кусает, потому что у неё все амортизаторы посбивало, потом просто смотрит, проглатывая каждую секунду изображения с жадностью слепого, которому подарили зрение.       — Когда мне сказали, что ты погиб, у меня чуть сердце не остановилось, — яростно шепчет она. — Неужели не видно, что ты нужен мне?.. — Мариса трётся лицом у него между ключицами, двигает рукой чуть быстрее. — Что ты нужен мне самой… Господи, что ещё мне нужно сделать, чтобы ты понял, как много для меня значишь?       Рик раскрывает глаза, смотрит на неё. Мариса хватает его за подбородок, снова целует в губы — жадно и неуклюже, по-животному, сталкиваясь носом и зубами. Люби меня, люби меня, люби меня тоже, хочется заорать ей.       — Я не говорю тебе и десятой части того, что испытываю. Тебе же всегда нечего сказать. Но Рик, я же… блять, я не железная… Я... хочу провести с тобой остаток жизни... Хочу просыпаться и видеть твоё лицо каждое утро. Хочу называть тебя семьёй. — Мариса опускает глаза, впервые за долгое время ощутив искреннее смущение под его небесами, и мокро целует в центр грудины, а затем качает головой. — Нет, нет, не так… Не совсем так. На самом деле я уже давно считаю тебя семьёй. Человечество сошло с ума, но когда ты рядом, я чувствую себя способной пережить и это. Хочу переживать с тобой всё на свете, и хорошее, и плохое, лишь бы с тобой…       Прежде Рик был тем человеком, что говорит подобные вещи — и в первый, и во второй раз. Оказаться по другую сторону слов для него дико, ощущения совершенно иные. Рика начинает потряхивать. Вода в душе довольно тёплая, ему не холодно, его трясёт от другого — от того, какую гору Мариса обрушивает на него. Ему тяжело одновременно обрабатывать то, что он чувствует, и то, что он слышит.       Он пытается пошутить:       — Звучит так, будто ты сейчас достанешь коробочку с кольцами. Я прав?       Лицо Марисы кривится, как от боли.       — Можно подумать, тебе есть куда его надевать.       Она доводит его до оргазма рукой. Ловит каждое выражение на его лице и прислушивается к каждому стону. Было бы возможно, Мариса часами не выпускала бы Рика из постели, потому что для неё нет более привлекательного зрелища, чем его удовольствие. Если ему хорошо — то и ей тоже.       Кое-как они выбираются из душевой кабины. Мариса полотенцем собирает лишнюю влагу с его волос и тела, заклеивает пластырем порез на лбу. В её ухаживании проскальзывает какая-то… ритуальность, что ли. Она прикасается к нему трепетно, будто очень долго добивалась разрешения на это. Будто они двое еретиков, совершившие омовение во тьме ночной, чтобы никто не обнаружил их.       Когда Мариса опускается на колени, чтобы вытереть ему ноги, Рик приоткрывает рот.* Прежде он много раз видел её в таком положении, потому что Мариса инициативна в оральном сексе, однако это вызывает в нём совершенно иные эмоции. Рик догадывается, что всё дело в её желании угодить, сделать приятно — и что Манхур просто почитает его таким образом. Но всё же ему неуютно, он хочет сказать, что это перебор, однако все слова немеют, потому что она поднимает на него свои влюблённые глаза. Для неё это вовсе не унижение, доходит до него. Совсем наоборот.       Рик просто позволяет ей делать с собой всё, что вздумается. Вряд ли ей в голову придёт что-то более сумасбродное, чем вытирание ног и те слова в душе.       Но ей приходит.       — Давай сбежим, — предлагает Мариса, когда они перемещаются в кровать, и целует его в центр груди.       Рик очень хочет, чтобы ему послышалось.       — Что?       — Ты же меня прекрасно слышал. — Она проводит ладонью по его щеке и смотрит так, будто собирается простить ему все грехи. — Я не перенесу ещё раз, если с тобой что-то случится на очередном задании… Мне и одного разбившегося вертолёта хватило. Давай сбежим. Генерал хотел провести с тобой брифинг, может, прямо сегодня и проведёт, он тебе доверяет. Никто уже не ожидает от тебя побега, а от меня — тем более. Вдвоём проще, чем одному. — Мариса начинает беспорядочно целовать его лицо, и её дыхание становится тяжёлым и частым, будто ей не хватает воздуха, она прерывается, только чтобы сказать что-то. — Рик, давай сбежим... Вместе. Я найду, как решить... Ты же хотел. Найдём какую-нибудь общину... Или ты оснуешь новую. Ты же так долго это делал... Люди пойдут за тобой. Кто угодно пойдёт... И я тоже.       Чем больше она говорит, тем сильнее Рик напрягается. Всё это приобретает опасные оттенки слишком быстро. Он понимает, что настало время выбирать между правдой и ложью. Оба варианта разобьют ей сердце с одной лишь небольшой разницей — во времени. И он так не хочет ей врать! Он так не хочет делать ей больно, Мариса вообще этого не заслуживает.       Сказать ей правду? Сказать ей правду, чтобы она снова из-за него плакала?       Получается, да.       — Мариса, я… не могу сбежать с тобой.       Всё ухает куда-то вниз. Она сразу понимает: и почему он не был разбит по возвращению, и почему так странно вёл себя в душе. Ей всё предельно ясно.       — Та женщина. Она жива, да?       Рик распахивает глаза, поражённый услышанным. По спине пробегает холодок. Манхур и это знает? Что ещё ей известно?       — Да.       — И где она?       — Неподалёку.       Тяжело вздохнув, Мариса поднимается с него и садится на край кровати. Закрывает руками лицо. Рик садится тоже, кладёт руку ей на плечо.       — Откуда тебе известно?       — Джедис взяла меня с собой в «Каскадию». Я вас увидела. И услышала. Голубков, — последнее слово она выплёвывает, как случайно попавшуюся горькую ягоду.       А Рик так надеялся сохранить Мишонн в тайне. Он не хотел, чтобы Мариса знала, что несмотря на все её чаяния и старания он в итоге всё равно предпочёл ей другую.       — Мариса… Я действительно сожалею. Но она моя жена, и она нашла меня. Я только увидел ее, и… Дело не в тебе. Пожалуйста, пойми меня.       Обычно Мариса старается не преувеличивать и не драматизировать. Но на данный момент она может с уверенностью сказать, что у неё весь мир на глазах рушится.       И у неё нет инструмента, чтобы это остановить.       — А кто поймёт меня?       Рик выглядит по-настоящему виноватым. Мариса смотрит на него и просто не может осмыслить происходящее.       Она же… ну она же… в лепёшку расшиблась.       И этого всё равно недостаточно.       — Я правда очень сожалею… Но я покидаю CRM с ней.       Она смотрит на него с раскрытым ртом. Ощущения такие, будто кто битой по башке заехал — только в груди. Абсолютная растерянность.       — Ты же сказал, что никуда не собираешься уходить. Соврал?       — Я тебе никогда не врал… Я тебя уважаю. Тогда я действительно так думал, Мариса, пойми… Я не знал, что она меня найдёт.       Представьте, что вы хотите хоть раз услышать элементарное «я тебя люблю», но вместо этого вам в лицо прилетает сочным «я тебя уважаю». Мариса сейчас под землю провалится. Нет-нет-нет! Нет! Да как так?! Она же…       — Мне здесь не место. Я хочу увидеть своих детей и свой дом. Я хочу, чтобы у меня была семья.       — А я тогда кто? — спрашивает Мариса. — Кто я тебе после шести лет? Никто?!       Рик опускает глаза и молчит.       Получается, никто.       — Нет, Рик, пожалуйста. Пожалуйста… Бил хочет провести с тобой брифинг, он… он расскажет тебе правду… — Вообще не то, она мелет какую-то херню. — Просто… Просто останься, прошу тебя. Останься со мной… Я люблю тебя. Я… Мне без тебя свет не мил. Пожалуйста, останься!       Рик потупился в пол, затем обернул её в кольцо рук. Мариса вжалась лицом ему между плечом и шеей и сдавила в объятиях в ответ. Она знает, что эти слова тоже не сработают, но всё равно надеется на обратное.       — Я себя застрелить хочу за то, что дал тебе надежду, а теперь её у тебя так жестоко отнимаю. Я повёл себя, как последний урод. Но я ничего — ничего — не могу с собой поделать. Хочешь, ударь меня, но я не могу больше здесь находиться. Я пройду брифинг, а потом отправлюсь домой. Просто… просто садись в первый же вертолёт и сбеги из этого места тоже. Я хочу, чтобы у тебя всё было хорошо. Просто сделай в последний раз, как я тебя прошу. Мне… Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.       Рик выскальзывает из её объятий и отстраняется. Его божественное лицо по прежнему выражает вину и стыд, но теперь добавилось ещё кое-что. Предвкушение. Надежда. И никто из этих двоих не связан с Марисой Манхур.       Значит, вот так всё закончится? Прямо на этом месте?.. Мариса мечтает только об одном — чтобы на неё немедленно обвалился потолок.       — Мариса, я знаю, как сильно ты хотела, чтобы у нас всё получилось. Я тоже хотел, но Мишонн-       — Но она — не я? Да?! Ты это собираешься мне сказать?       Рик сжимает губы в полоску и отводит глаза. Мариса думает, что если он скажет ещё хоть что-нибудь, она его действительно ударит.       — Иди на свой брифинг, — цедит она с холодной яростью. — Узнаешь, как всё на самом деле! Ты просто нихера не понимаешь, Граймс! Потому что не в состоянии. Такой человек, как ты, с твоим опытом… Да ты столько полезного для человечества можешь здесь сделать! Ты даже понятия не имеешь, что генерал собирается предложить тебе!       — Мне есть дело только до моей семьи! Ясно? Я не видел мою семью восемь лет! Не отчитывай меня, как школьника, — с зарождающимся гневом в голосе произнёс Рик. — Ты не понимаешь, что это такое, у тебя никого и ничего не было, кроме армии!       — У меня был ты!.. Ты и генерал! Пока она не вывалилась, как чёрт из табакерки, и не забрала тебя у меня! Я-то думала… Да какая разница, что я думала! — Она махает рукой в сторону двери. — Скатертью дорога!       Рик поспешно одевается, фиксирует протез, но вдруг оборачивается у порога.       — Ты собираешься говорить генералу, что я ухожу?       Мариса абсолютно разбита. Но что она действительно собирается, так это плюнуть Рику в лицо. Вот опять она должна смотреть, как он уходит от неё, теперь не из-за смерти, а ещё хуже — по собственному желанию. Навсегда. А ведь всё так, как она просила: он оказался живым. Не больше, не меньше, мольбы сработали. Надо было просто чётче заказывать, как со джином.       — Нет. Делай, что хочешь.       — Мне очень жаль. Правда.       — Мне от твоего «жаль» ни холодно, ни жарко!       После этих слов он уходит. Мариса остаётся одна в квартире.       Вот и всё. Вот так всё и закончится. А она себе уже надумала, нарисовала перспектив с три короба, как они сбегут и будут жить вместе долго и счастливо. Она бы даже в Александрию пошла. Лишь бы с ним.       Некоторое время Мариса смотрит на дверь, надеясь, что Рик передумает и вернётся. Рик не возвращается.       Это не первый раз, когда дорогой человек уходит из её жизни, даже не второй и не третий. Однако гадостно ей точно так же, как в первый. Может, даже сильнее. И опять ей нужно смиряться. Опять собирать себя по частям. Только как собирать-то, если Рик почти всё забрал с собой?       Мариса даже не может засмеяться, хотя ей по-настоящему смешно: она проебала шесть лет своей жизни, чтобы построить отношения с мужчиной, который ушёл от неё, как только бывшая жена поманила пальчиком. Вау. Просто вау. Это нужно иметь настоящий талант — быть такой неудачницей.       Она встаёт, надевает форму и рассеянно шарится по квартире, пытаясь хоть чем-то себя занять. Из глаз льёт, вокруг горла опять удавка, в груди болит. Вот тебе, Мариса, урок от жизни, который ты всё никак не хочешь усвоить: можно не добиться желаемого, даже если приложить все усилия, что есть. Иногда случается так, что от тебя просто ничего не зависит.       Сначала она сокрушается. Воет, вжавшись лицом в подушку, чтобы никто не услышал. Потом начинает злиться. Швыряется вещами. Выбрасывает всё, что принадлежало Рику, в мусорку, и захлопывает дверцу кухонного шкафчика так, что ломается навес. Прекрасно! Теперь ебучая дверца тоже сломана. Мариса просто не представляет, как переживёт весь оставшийся день. Ей хочется на стену вылезть. Хочется подраться с кем-то, поговорить и напиться до отключки одновременно. Заснёт она сегодня только в том случае, если попадёт к врачу и выпросит снотворное.       Потом Мариса вспоминает про досье. Достаёт его из набедренной сумки, разглядывает. Что ей с ним делать? Сжечь или отнести генералу? Она искренне не знает, а поэтому тратит ещё полминуты на то, чтобы переложить выбор на волю случая: берёт две бумажки для заметок и пишет на каждой по слову, потом комкает в руках и тасует с закрытыми глазами. Тянет тоже не глядя. За секунду до того, как разворачивает комок, уже знает, чего на самом деле хочет.       Такой элементарный способ показать себе, кто ты на самом деле. Работает всегда. В глубине души она, конечно, знает, кем является на самом деле. Просто хотела в очередной раз убедиться.       Мариса читает, что на бумажке, потом выкидывает обе и направляется к генералу. Она не скажет Билу, что Рик собирается уходить. Обещание есть обещание. Она просто сделает так, что от Александрии не останется и камня на камне.**       Ни себе, ни людям.       Путь до кабинета занимает у неё от силы минут семь. Ещё в коридоре Мариса слышит странные звуки. Сначала не понимает, что происходит, а потом холодеет. Она прижимается ухом к двери, вынимая из хольстера табельный пистолет, и у неё очень, ну очень хуёвое предчувствие.       — Чёртов Окафор!.. — Это Джонатан. Голос у него такой, будто он страдает от боли.       — Я никогда не терял своего сына! Я потерял только себя. Он вернул меня, моя жена вернула меня! — А это Рик. И он звучит крайне серьёзно. Даже сердито.       «Говно», — думает Мариса мрачно. И резко толкает дверь.       Оба оборачиваются на шум. Мариса смотрит, раскрыв рот и распахнув глаза. Джонатан стоит, привалившись спиной к окну, а Рик пришпилил его его же мечом. Охуеть. Что вытворяет?       — Убей его! — кричит генерал.       Мариса стоит у двери, застыв с пистолетом в руке, и смотрит на них — то на одного, то на второго. На двух мужчин, которые что-либо значат для неё в этой жизни: почти отец и почти муж. Те, ради кого она и в огонь, и в воду. Один вырвал её из лап смерти, а второй вдохнул в неё жизнь.       Получается, вот к этому выбору всё шло? К этой минуте? Что за нонсенс!       Ну и кто ей дороже, отец или возлюбленный?       Что для неё весит больше, сердце или долг?