На свете полно всяких уродов...

Сукуна моргает. Медленно. Очень медленно. Разнесенный в щепки угол двери от этого никуда не девается и, в принципе, Мегуми даже его понимает (Сукуну, а не дверь). Рёмен свою концепцию мира может сейчас по отношению к нему пересматривает. (хорошо, что он не стрелял дважды, плохо, что не зацепил этого урода) Его кожа окрашивается попеременно то красным то синим отблеском полицейских сирен. И выглядит он… злым. — В тебя стреляли? — Немного наоборот, но суть ты уловил, — Мегуми думает, что устал притворятся и что весь карнавал с мальчиком, который не знает что делать, пора прекращать. Грань была пройдена еще пару дней назад, а сегодня он готов был застрелить этого урода. На лице Сукуны меняется еще пара десятков эмоций прежде чем он очень раздраженно проводит рукой по лицу и вот Мегуми снова десять, а старший брат его лучшего друга планирует херню, которую Юджи исполняет, а сам Гуми поддерживает. Справедливости ради, ролевая модель Фушигуро — культист психопат, который если и испытывает подобие эмоций то только к самому Мегуми, Нанако, Мимико, Цумики и самое главное Сатору. Остальное человечество его, в принципе, волнует чересчур мало. Он зовет людей обезьянами и может наигранно плакать и смеяться часами. Мегуми не виноват, что его воспитывали он и… Годжо, чей моральный облик и компас были еще более сомнительными. — Во-первых, — осторожный подбор слов за которым скрывается матерный поток. — Откуда у тебя пистолет? Достался в наследство? Нашел случайно в сейфе? Это не мое, мне подкинули? Какой такой пистолет? Мегуми ни бабка гадалка, но есть ощущение, что ни один из предполагаемых вариантов не устроит полицейского. — Может перейдем к вопросу номер два? — хилая попытка уйти от ответа, но в нем три банки энергетика, гора сладкого и он почти чувствует себя богом. Кажется, влияние Сатору все-таки возымело на него хоть какое-то сомнительное действие. — Во-вторых, какого блядского хуя ты не вызвал полицию, а решил… — Это самооборона, если бы я его застрелил, это бы считалось не убийством, тем более я целился в плечо, — Мегуми прикусывает язык, тут же осознавая, что сморозил лишнего. С другой стороны… мог бы в голову, так что уроду повезло. Сукуна смотрит на него этим фирменным взглядом из серии: Мегуми, блять. Будто он виноват во всех смертных грехах начиная с момента создания человечества. Белая макушка Ураумэ мелькает то вперед, то назад. Криминалист собирает в щепки разнесенную дверь на лестнице второго этажа (завтра или сегодня уже, криминалисты будут собирать микроволокна и частицы, которуе оставила обувь и одежда незнакомца). Возможно, еще будут искать гильзу и пулю. О первом, как и о втором у Мегуми было время позаботиться. Он потирает ноющий затылок и откидывается на мягкую спинку дивана, обнимая подушку, прижимая ее к животу. — Где пистолет, Мегуми? — этот тон из серии: пока я разговариваю с тобой по хорошему, маленький говнюк, но еще один проеб и ты отправишься за решетку, и я точно придумаю основание для того, чтобы ты там оказался. — Какой пистолет? — Из которого ты стрелял, — елейным тоном сообщает ему Рёмен, будто умственно отсталому. — Клянусь богом, я переверну этот дом вверх дном, но пушку заберу. — Какой пистолет? Гильзы нет, пули тоже. Показания того, что стрелял я, у тебя нет. Стрелял кто-то. Но как это может быть семнадцатилетний подросток… — Который целился в плечо, — в алых глазах начинает зажигаться дьявольский огонь. — Не понимаю о чем вы, детектив. — И даже если мы сейчас зайдем в гостевую и я полностью тебя обыщу с ног до головы? — Может придержишь сексуальные фантазии при себе? — змеиным шипением срывается с губ. — Какой-то урод пытался проникнуть ко мне, угрожал и не раз, следил за мной, моими друзьями и родственниками. Ни один месяц. А полиция не может найти ни его цифрового следа, ничего. Поэтому благоразумно, я могу постоять за себя! Я молчу о том, что те, кто следят за моим домом дважды проворонили приход этого типа! Какой толк в вашей помощи, если вы даже поймать не можете того, кто ускользнул у вас прямо из-под носа?! Последние слова он почти кричит Сукуне в лицо, сам не помня, как поднялся на ноги и гордо вскинул голову, смотря полицейскому прямо в глаза. Бледный тон чужой кожи ловит блики сирен, что сливаются в фиолетовое месиво. Челюсть Рёмена опасно напряжена и в нем нет и следа того обманчиво расслабленного и флиртующего парня, что вез Мегуми в полицейский участок, и что укрывал одеялом в первый день, когда Фушигуро оказался у них в доме под присмотром. Он шумно дышит, зачесывает розовые пряди назад, склоняя голову на бок, на манер диковинной птицы. Его аура — что гибельно опасное, смотри, пара секунд, и кинется, раздирая глотку. — Дважды? — наконец произносит он. — Что ты имеешь ввиду? Подросток молча извлекает из кармана толстовки безликий конверт. * Сукуна придирчиво рассматривает короткую записку, что была распечатана на компьютере. Просматривает фотографии, что неизвестный вложил во внутрь белого квадрата. Дыра в двери, в целом лишает хоть какого-то намека на уединенность. Слышно, как по второму этажу снуют люди. Собак вновь пришлось запереть. Фушигуро думает о том, что спрятал все улики, и даже если найдут пулю, то та навряд ли поможет определить из какого пистолета та была выпущена. Баллистическая метка Махораги похожа на все и одновременно с этим ни на что другое. Если не знать куда смотреть…то легко обмануться маркой пистолета. — Очаруй меня, — наконец произносит он. Мегуми хмурит брови. — Чего? — Твой поклонник с приветом по планетам, пользуется устаревшей формой языка. Если быть внимательным, то это легко увидеть. Так что… с тобой буквально флиртуют. Пробивает на нервное хихиканье. Фушигуро чувствует, как смесь сладостей и адреналина отпускают. Сердце бьется в районе горла, тревожно намекая, что, возможно, не стоило так опрометчиво кричать на полицейского, доставать отцовский пистолет и стрелять в нечто за дверью, пока то, не показало лицо. Все, что мог сказать о нем Мегуми здесь и сейчас, что это мужчина, что судя по способности убегать и проникать незамеченным, неплохо осведомлен о планировке дома и строении улицы. Парень наконец позволяет себе сесть в игровое кресло, откинувшись на ортопедическую спинку. — От этого не легче, — он прячет лицо в ладони, проглатывая остатки злости. — Извини. Сукуна выжидает чересчур длинную паузу. Мегуми чувствует этот изучающий взгляд, прежде, чем рука, затянутая в латексную перчатку, опускается на макушку подростка. Рёмен мягко оттягивает густые колючие пряди и чешет Мегуми по затылку, будто собаку какую. — Взаимно, сопля, — Фушигуро ощущает, как полицейский садится перед ним на колени, осторожно продолжая поглаживать по голове, плечам, запястьем. Не пытаясь убрать руки подростка у того от лица. — Мы тоже проебались. Тянет пошутить про счет один один, да лидирует в нем только один участник, что умудрился скрыться. — Скажу криминалистам осмотреть твою комнату, — спокойно предупреждает он. — Не думаю, что найдем что-то, но… Мегуми кивает, чувствуя, как комплекс бога уступает паническому страху. За Цумики. Юджи. Маки. За себя, в последнюю очередь. Он не хотел творить глупостей, а потом опять оказался с Махорагой в руках и все испортил. Надо было оставаться в доме Итадори и рассказать все про странного парня в темноте, что стоял два дня, наблюдая за комнатой Юджи. Будто ждал, когда Мегуми сдастся и выйдет к нему в лапы сам. — За твоим домом два дня вел наблюдение какой-то тип. Приходил в районе трех-четырех утра, скуривал две или три сигареты в час и уходил. Смотрел, конкретно в то окно, где комната Юджи, — скулы болезненно сводит. Мегуми думает, думает, думает. Размытое фото в телефоне, складка между бровей, нарастающая головная боль. Веки печет от недосыпа. Он действительно расслабился. — Судя по росту это был тот курильщик… Но я… я знаю, что глупо не говорить тебе. И пытаться решить все самому тоже, я думал… — Индюк тоже думал, — охра злости в голосе, смотреть в глаза Сукуне как-то стыдно. Проебались все и по всем фронтам. — И в суп попал. Глубокий вздох и скрип кровати, чужое тепло прекращает поддерживать, Рёмен отстраняется. — Поспи хоть немного в гостевой и… не думай ни о чем, хорошо? Поспать? Поспать он явно сможет только на том свете. Его марафон без конца, края и стоп-слова приобретает все больше и больше непонятных вывертов. Теперь надо искать замену двери, надо, возможно опять съезжать к Сукуне или наведаться к Маки, рассказав, что она теперь тоже на прицеле. (Хотя в случае с ней, переживать скорее стоит за маньяка нежели за Маки Зенин). Мегуми кивает, поднимаясь с кресла, усталость бьет десятибалльным штормом в лопатки. Улики он наверняка попортил и уже нельзя будет найти ни отпечатков, ни зацепок от анонима, что приветливо продолжает слать письма и флиртовать. В своей извращенной манере. Горячая ладонь детектива обнимает за сутулые плечи, ненавязчиво подталкивая в сторону коридора, а там и до гостевой спальни ладонью подать. /// Он думает, что… ход с пистолетом был довольно смелым. В конечном счете, учитывая родословную Мегуми не удивительно, что он так ярко отреагировал и начал обороняться… глупо, поспешно, не совсем обдуманно, но… Реакция у него выше всяких похвал. Он задумался о том, что хотел бы коснуться мальчишки, видеть, как эти тонкие запястья сжимают оружие, что Зенины, полиция и агенты всех возможных спецслужб не могут найти без малого последние одиннадцать лет. Он качает головой и возвращается к своему занятию. Можно оставить это на самом виду. Все самое необходимое он уже собрал, а чтобы остатки залеживались, совершенно не хочется. С другой стороны, лето в этом году на диво жаркое, если оставить это где-то в относительно невидном месте, запах разложения быстро привлечет диких животных насекомых. Плюс эти белые личинки, что наверняка поселятся по краям вскрытой плоти. Они такие мерзкие. Жужжащие мухи, мелкие красные муравьи. Труп вздуется на летнем солнцепеке и аромат гниения будет невыносим. Он обводит пальцем протухшие участки. Даже в холодильнике такое держать не получится. Запашок уже тонким шлейфом гнильцы стелется по полу его импровизированной бойни. Надо будет опять все отмывать тем средством. И обязательно хлоркой. — Лесопарковая зона или пустырь за забегаловкой? — философски он интересуется, глядя в рыбьи мутные глаза. По лестнице вниз раздаются шаги и мужчина заинтересованно оглядывается на своего посетителя. — А что думаешь ты? Если что, можно шутить, что пустырь слишком в стиле Энтони Шора. Человек на лестнице стирает пот со лба и тянет застежку серой толстовки вниз. — Было бы рисовое поле, ты бы ее и туда сгрузил, — бормочет гость, присаживаясь на последнюю ступеньку. — Кинь уже куда знаешь, от нее начинает нести и… «Куда знаешь». Почти, как оскорбление. Ради эффекта такому мясу дал пропасть. То на органы ее разобрать пришлось, а теперь вот ни упругих бедер, ни груди ему не видать. Надо было резать сразу. Но он так увлекся игрой, да и Мегуми еще так очаровал его своим безрассудством. Любой бы на его месте позабыл о еде. Тем более, скоро будет новое видео от его мальчика. Он хотел бы насладится им не переживая о гниющем куске мяса в подвале. Надо приготовить печеночный торт к такому событию. И чем свежее будет печень тем… — Съездишь со мной в парк? — он выуживает из кармана помятую пачку сигарет и зажигалку, что судя по дате изготовления пережила его отца и мать. — Хочу оставить подарок и подыскать ужин. /// Он демонстративно хлопает в ладоши, записывать концовку у него выходит лучше всего. Хоть что-то не попадет под редактуру. — … и помните, на свете полно всяких уродов, — Фушигуро подмигивает в мерцающий гранатом огонек камеры, прежде, чем окончательно выскользнуть из личины образа мальчика-мечты с ютуба. (Хорошо хоть синяки под глазами замазать сумел…) Недельное затишье и молчание в прямом эфире. Мегуми не говорит о том, что знает, что иностранную студентку по обмену нашли небрежно брошенным куском голого мяса посреди беговой дорожки в парке, где он раньше тренировался и выгуливал собак. Мегуми слова поперек не вставляет, когда Сукуна предлагает (некоторые грабители деликатнее приставляют пистолет к голове своих жертв) пожить у него пару дней. Конечно, был обыск. Снятие отпечатков. Только кроме следов самого Фушигуро ничего не было. Умора, позорище, да и только. Никакого призрака, никакого курящего во тьме человека. Только бурная фантазия, да волокна серой толстовки, что остались образцом и единственной зацепкой на дверном косяке дверцы в сад. Парень потирает шею и зевает в кулак. Видео об Адольфо Констанцио готово и можно будет отправить этот персональный кусок пира во время чумы в массы уже после редактуры. (Маки предлагала временно переехать к ней, но… быть третьим (хах, скорее четвертым) лишним в их с Нобарой и Ютой шведской семье, нет никакого желания.) Тем более, есть вероятность что там опасности будет подвержено гораздо большее количество людей. Сукуна прикрывает глаза и бесцеремонно разваливается на его кровати, на манер Берлинской стены. Мегуми прижимается губами к энергетику и открывает приложение для монтажа. Рёмен — огромный, ленивый будто домашний кот. Фушигуро знает, что это обманчиво. Видел миллионы раз. Будто хищник, который пытается заставить жертву стать спокойнее. Он показушно тих и обманчиво беззаботен. Это видно в отражении экрана компьютера. Мышцы напряжены, он прислушивается как стучат пальцы Мегуми по клавиатуре, как Шикигами насилует диванную подушку внизу, как храпит Малыш в соседнем кресле. — Что это значит? — приоткрытые глаза, мерцание компьютера, он ловит взгляд в отражении. Есть ощущение, что его застали врасплох. — Твоя фраза в конце каждого подкаста. — Что на свете полно всяких уродов и… — он разворачивается на стуле, указывая на надпись на широкой футболке. — Что может быть, я один из них. Рёмен фыркает, забавный нечеловеческий звук. Он переворачивается на живот, вчитываясь в иероглифы, хотя их и так отлично видно в фиолетовом полумраке комнаты. — Это не ответ на вопрос. Фушигуро возвращает ему ухмылку и обратно отворачивается к компьютеру, открывая запись. Монтировать сегодня придётся долго. Стоить ли цензурить монолог о давидианцах, которых он решил вспомнить в процессе? — Мой отец так говорил, — затяжка, барабанная дробь подушечками пальцев по клавиатуре. — И это была чистая правда. По отношению к нему. — Он что-то… — Я плохо его помню. Он сбежал, когда мне было не больше пяти или шести, оставив нас с Цумики одних. Её мама вроде была проституткой, ну а дальше ты знаешь, — это настолько очевидный уход от темы и такая огромная ложь, что тянется за ним с незапамятных времен, что Мегуми начинает верить во все сказанное сам. Иногда ему даже стыдно, что не выходит сделать это более красиво. Сукуна заинтересован… Как полицейский, естественно. — Годжо, переезд, разбитые колени на вашей выездной дорожке. — Помню, как клеил тебе пластыри с Бэтменом на ноги, — его голос, почти забытое мурчание, непроизвольная ласка. Сукуна улыбается, зарываясь лицом в подушки, всё так же продолжая вслушиваться в музыку ночного дома. Спать сегодня не намеревается никто из них. Фушигуро старается игнорировать прямой взгляд в затылок. * Ситуация повторяется. Ну или почти. Любые новые вещи, которые возникают в его жизни, сейчас воспринимаются не лучшим образом. Шики обнюхивает чужие штаны. Летний зной целует босые ступни, а Мегуми бестолково пялится на белую коробку в руках курьера. Как-будто там змея или сам Сатана. — Я ничего не заказывал. Курьер, на вид не больше двадцати с небольшим, большой прыщ на носу и рытвины язв на щеках, не вылеченное акне, что портит симпатичный облик. — Не знаю, чел. В доставке твой адрес, — пот стекает у парнишки со лба. Неспешная походка, кошачья грация, поступь тигра. Мегуми шаги за спиной чувствует почти на интуитивном уровне. Рёмен возникает на пороге дома, выплывая из-за спины Фушигуро в одних серых спортивных штанах, что опасно держатся только на выпирающих тазовых костях и могут свалиться с него, стоит сделать одно неверное движение. Короткая, мягкая дорожка лобковых волос, скрывается под растянутой резинкой спортивок. Мегуми сглатывает вязкую слюну предпочитая перевести взгляд на ровные линии татуировок, что неизвестным узором, будто придуманным под алко-трипом украшают чужое тело. — Я распишусь за доставку, — оскал, говорящий, крути педали, пока пизды не дали и влажные после душа волосы, привычно зачесанные назад. Малыш будто привязанный, следует за полицейским шаг в шаг. Скрип ручки по бумаге, длинные пальцы осторожно забирают белую коробку из рук доставщика. Сукуна хрустит затекшей шеей, щурит рубиновые глаза от яркого солнечного света. Лето в этом году до неприличия душное, жаркое и такое ощущение, что бесконечное. Хочется трогать траву, есть спелые манго и купаться в бассейне, смотря, как Цумики учит водному поло Нанако, пока Мимико фотографирует их, робко спустив тонкие лодыжки в теплую воду… Фушигуро смаргивает наваждение. — Я это открывать не буду, — заявляет он, указывая пальцем на бомбу замедленного действия. — И не надо, я открою, — Сукуна неспешно покачивая бедрами удаляется от зноя и солнца в сонную прохладу дома. Нехорошее предчувствие скребет острыми когтями по ребрам, говоря, что лучше бы они выкинули посылку, не распаковывая. — Пахнет, кстати, вкусно. Печеным чем-то. Чужой наигранный оптимизм не внушает успокоения. Рёмен неспешно занимается на кухне приготовлением завтрака, покачиваясь и пританцовывая в такт одной ему известной музыке. И сейчас даже охотно верится, что они с Юджи родные братья. Коробка стоит немым укором на столе, пока кофемашина мурчит лучшую из своих симфоний, затапливая кухню ароматом бодрости и крепкой арабики. Кончик ножа поддевает край посылки, осторожно сдвигая крышку назад. Пахнет мясом. Немного овощами. По большей части печенкой. — Ни записки, ни прописки, — задумчиво заключает Рёмен. — Уверен, что не заказывал ничего… Он вертит торт по столу, а потом замирает, задумчиво смотря куда-то в бок, неожиданного подарка судьбы. Причем, чем дольше он смотрит на что-то, тем больше прекращает казаться наигранно расслабленным идиотом. — Я отвезу его на экспертизу, — сухо роняет Сукуна, также кончиком ножа возвращая крышку на место, закрывая печеночный торт. Кофемашина затихает и в повисшей на кухне тишине чудится что-то опасно нездоровое. — Там отрава? — попытка тыкнуть пальцем в небо, хотя, как такое можно понять только глядя на еду? Сукуна моргает. Медленно. Очень медленно, будто надеется развидеть коробку перед собой. — Типа того, — бесцветно шелестит его голос. — Я пойду оденусь, а ты… ничего не трогай, ясно? Фушигуро кивает, думая лишь об одном, смотря на крепкую удаляющуюся на второй этаж фигуру детектива. Будто такое хоть работало. Он слушает, как скрипят половицы и петлица двери, подходя к ножу и коробке. Он проворачивает тот же фокус, что и Рёмен парой секунд ранее, считая песчинки секунд. Он… Борется с подступающей тошнотой в горле, когда понимает, что именно увидел полицейский. Человеческий палец небрежно, будто кость собаке, выставлен напоказ и торчит между слоев печеночного торта.