На свете полно всяких уродов...

То, что папа не вернется, Шпингалет понял еще тогда, когда белобрысая шпала открыл дверь шкафа. Было шумно, ярко и странно, впоследствии, Мегуми понял, что подобное — стандартное при появлении Годжо Сатору. Он умело врал, очаровывал и смотрел с высока своих почти двух метров на него, Цумики и Шики, что злым светлым комком шерсти щерился и рычал на него. — Он попросил присмотреть за вами! Хотите Кону позвоню, он подтвердит? — сверкающая улыбка, на которую смущенно повелась сестра, особенно, когда тип в костюме опустился перед ней на одно колено и назвал леди. Ее трудно винить, не все мужчины вели себя так, как вел шпала. Возможно, Цумики все еще помнила, как один из папиных (не) друзей, забрался ей пальцами под школьную юбку, приговаривая, что ей понравится. Годжо же на любой контакт спрашивал разрешения, будто с нуля учил тому, что такое личные границы. Мегуми думает, знает, папа не вернется. Он надеется, что тот решил экстренно свалить, перебросив их с сестрой на сомнительного типа, что спешно помог собраться и пообещал отвезти в такое место, где трава зеленее, а еще… — Там есть ферма. Кролики, овцы, даже корова, представляете? — Сатору — человек праздник, донельзя шумный, размахивает руками, при этом осторожно удерживая два рюкзака. Стандартных, синих, школьных рюкзака, где по мелочи и слишком быстро, собрана вся жизнь Шпингалета и Цумики. Мегуми зевает и смотрит на чересчур яркое солнце, прикрывая ладошкой лицо… Трава тут и правда зеленее. Черепица на крыше теплая, нагретая ранним солнышком. Иногда, когда они с папой жили в разных мотелях, он обожал вот так по долгу лежать на водохранилищных крышах, пока металл не нагревался чересчур сильно. Иногда, ему просто нравилось валяться вот так в тишине. Раннее утро, три небольших двухэтажных домика в глуши, один амбар и один курятник. Теплицы, что виднеются вдалеке… Цумики полюбила собирать по утрам яйца на завтрак вместе с Нанако и Мимико. Цумики… вообще здесь нравится. Мегуми же привыкает к тому, что его все чаще зовут по имени, а не глупому прозвищу. Здесь — в общине на окраине человечества, все чересчур счастливые. Блаженные дураки — как выразился бы отец. Но папы тут нет. Тихие шаги по крыше заставляют напрячься и повернуть голову в сторону идущего к нему человеку. И он… не внушает доверия, даже больше, чем Сатору, а такое представить сложно. Кошачья грация проповедника, тягучие движения хищника. Папа иногда передвигался по квартире так же. Слишком тихо, слишком осторожно, обманчиво неспешно. Так гепард загоняет в угол косулю. Сатору не понравится, что ты лежишь здесь. Мегуми проглатывает, что Сатору вообще-то много чего не нравится, начиная от того, что Махорагу Мегуми ему так и не отдал, сначала таская будто игрушку какую с собой, а потом заныкав в неизвестном направлении, заканчивая молчаливой угрюмостью. Проповедник — Сугуру Гето — искусственный. Как огромная шарнирная кукла или жуткий робот из игры одноклассника про пиццерию. Вот он взирает на мир с добродушной улыбкой похлопывая людей в белом по спинам, ласково разводя руки в сторону для объятий и утешает каждого, кто слушает его проповеди. А вот смотрит надменно и холодно, отчего бегут мурашки по коже. Хотя его улыбка гораздо хуже, чем холод и отстраненное грустное: «да пусть хоть все сдохнут». — Я спущусь до того, как он встанет, — Мегуми обнимает колени и чуть отодвигается, когда Гето-сама садится рядом. — Раньше двенадцати тебя не ждать? — лукавая хищная мягкость его тона и эта пластиковая улыбка. Фушигуро передергивает плечами. — Что? — У вас улыбка, как у Кена, — режет правду матку мальчишка. Солнце целует его в нос, а пальцы неуверенно скребут теплый багрянец черепицы. — Это жутко. Сугуру сдувает челку со лба, обдумывая его слова, секунду другую, вдруг заливаясь смехом. Сочным, спелым, как фрукты, что выращивают люди, что поклоняются ему. Он качает головой, вытирая выступившие слезы, то ли от слишком яркого солнца, то ли от смеха. — А тебя не так просто провести, Мегуми Фушигуро, — он подпирает щеку кулаком и тянется пальцами к лицу, будто собирается снять с лица невидимую маску или содрать слой кожи, как бывает в жутких фильмах, что крутят по телевизору после полуночи. — Хочешь посмотреть на меня настоящего? Этот вопрос слегка выбивает из колеи, но Мегуми неуверенно кивает, напряженно наблюдая за действиями проповедника. Тот будто и впрямь тянет не заметную глазу вуаль с лица и… меняется. Тонко, почти неуловимо, но его губы больше не растягиваются в пластиковой улыбке ростовой куклы. Его черты заострившиеся, бледная кожа, вселенская скука застывшая в мимике и лисья хитрость притаившаяся в уголках миндалевидных темных глаз. Мегуми не уверен, не очередная ли это личина, но тот кто сейчас сидит напротив, нравится ему гораздо больше того, кто часто смеялся и набивался в друзья товарищи за эту короткую неделю. — Так спокойнее? — бесцветность голоса, толика вековой печали. — Да, — честно и прямо признается Гуми, пока Гето Сугуру без маски подставляет лицо рыжине рассвета и греется. Будто змея на камнях. Легкий ветер раскрывает ворот его рубашки, вместе с этим обнажая края уродливого розового крестообразного шрама. Чернь волос рассыпается по широким плечам, а песчинки тишины утекают сквозь пальцы. — Это от папы, — и это меньше вопрос больше утверждение, отец умеет оставлять больные шрамы, Мегуми видел такие кресты на чужих телах и не раз. Возможно. Это не то что должен был видеть ребенок. Проповедник кивает не открывая глаз. — Мы немного разошлись во взглядах с Тоджи год назад, — шелест опавшей листвы. — Но он оставил меня в живых, и теперь Сатору считает, что должен ему за это. — Поэтому шпала забрал нас? — Сугуру легко дергает уголком руб и в этом не смелом намеке на улыбку, больше улыбки, чем в том пластиковом отголоске маски, что он носит на публику. — Шпала, — пробует прозвище на вкус Гето. — Думаю да. Мне иногда трудно понять, что в голове у Годжо. Но твоя догадка не лишена смысла еще и потому, что он хочет забрать Махорагу. Ради того, чтобы никого не подставлять. Все чудится слишком странной и запутанной паутиной. Мегуми точно не знает всего подтекста, но ему нравится, что Сугуру откровенничает с ним как с равным. Тяжелая ладонь осторожно треплет мальчика по спутанным колючим прядям. Его прикосновения, такие же как и его настоящий голос. Еле ощутимые. Журчание воды, ласка весеннего ветра и шорох листьев в поле. Невесомость, не любовь к телесному контакту. — Поможешь собрать манго в теплице? — Гето тягуче поднимается на ноги. — Я не унесу все один. Гуми кивает, осторожно следуя по горячей черепице вслед за проповедником. Кажется, у него все такие есть шанс не сойти с ума от скуки и странности происходящих вокруг него событий. /// Нанако везде таскается с подаренным полароидом, а Мимико вяжет узлы. Корабельные, крепкие. Близняшки — диаметрально разные, но обе глядящие в рот Гето, будто тот им родной. Мегуми не спрашивает что случилось и откуда они. Он видит следы от ожогов сигарет на тонких запястьях Нанако. Видит, как Нанако пугается каждого громкого звука и как они обе тянуться к незамысловатой ласке. Бойкий голос Нанако первое, что услышал Шпингалет в общине. Цумики прониклась сестрами, будто они росли вместе всю жизнь и вот уже стайка девчонок тащит его вдоль шуршащей зелени в сторону загона с кроликами. — Ну помоги! — Мимико старается подражать тону сестры, но тот выходит слишком приглушенным. — Нам прибраться, там дел совсем не много. — Гуми, не морщи нос, — Цумики щиплет его за щеку, а Нанако тащит за руку. Шикигами неуклюже ковыляет за ними хвостиком. Мегуми отчасти чувствует себя заложником. Выбирая между обществом девчонок и Сатору, он начинает больше склоняться ко второму. Он хоть и издает звуки сравнимые с целым цирком, хотя бы не старается втянуть его в сомнительные занятия двадцать четыре на семь. (Будь воля самого Фушигуро, он бы тусил днями напролет в кабинете Гето. У него много книг и очень тихо). Кролики пушистые, крупные, кто-то даже больше размером чем Шики сидят в клетках. — Их выпустить и помочь помыть клетки, — объясняет кто-то из близняшек, Мегуми почти не вслушивается смотря во влажные глаза большого белого кроля. Он тянет засов клетки на себя, бережно протягивает руки, доставая крупного питомца. Тот сучит длинными мощными лапами в воздухе и пытается вырваться с секунд тридцать, пока мальчишеские пальцы зарываются в густую мягкую шерстку. Он чешет кролика меж опущенных ушей и чувствует, как быстро бежит пульс тонкой нитью под кожей. Теплый, мягкий, пускай и тяжеловатый… Гуми чувствует себя абсолютно счастливым прижимаясь щекой к миниатюрной голове нового любимца. — Мегуми, чего завис?! Мальчишка осторожно отпускает кролика в загон и помогает вычищать клетку. * Спать отдельно отвык в тот момент, когда в ночи, в то, кажется, бесконечное лето, голос Мимико из-за двери, в лютую грозу интересуется у него: — Я могу переночевать у тебя? Так он выясняет, что одну из близняшек пугает гром с молниями настолько, что она либо не спит, либо отчаянно ищет к кому приткнуться. Приткнуться оказывается можно к Мегуми. Она вся замерзшая, вместе со своим одеялом и подушкой. Ее шоколадные пряди пахнут стандартным шампунем и… — Хочешь почитаю тебе? — тусклый свет лампы освещает только часть кровати где сидит Фушигуро, он удерживает первый том «Перси Джексона» на коленях. Читает он не слишком шустро иногда запинается, но, кажется Хасабе-младшей, хватает и этого. Засыпает она довольно быстро. Сопит негромко и в целом, сосед по кровати она более миролюбивый, чем Шики, которому в голову может взбрести залаять на яблоневую ветвь, что уродливо стучится в ночи в стекло окошка, когда дует сильный ветер. Чуть позже, к концу беззаботности, к концу периода, когда можно было забыть о пропавшем отце, понадеявшись, что он исчез где-то в Малайзии, пока они все еще жили в общине в этом ярком солнечном лете и Годжо не увез их с Цумики в пригород Токио… На кровати неожиданно стало тесно, даже чересчур. — Ты не боишься грозы, — смотря в честные невинные глаза Цумики роняет он, когда орава девчонок решает занять большую часть его спального места. — Я нет, а девочки да. Мимико говорит, что ты читаешь ей вслух. — Мы на «Море чудовищ»! — гордо и радостно сообщает та, притягивая подросшего Шики на кровать тоже. Мегуми ощущает себя заложником в собственной комнате и сбежать можно на диван к Сатору, как вариант. Он засмеет, конечно, сказав, что Гуми бы радоваться, его такой цветник окружает. Хочется пойти и несолидно нажаловаться на всех Сугуру. Но тот встанет на сторону девчонок, потому что любит их больше жизни. И чуть меньше чем Сатору (фу, иногда они целуются и Мегуми думает, что Годжо сожрет несчастного проповедника. Кто тогда будет ухаживать за манго в теплице?»). * Бесконечное лето Мегуми Фушигуро пахнет озоном грозы, свежей травой, на ощупь, как собачья шерсть и тонкий пульс кролика на руках, на вкус… спелое манго, чья кожура трескается от прикосновения. Бесконечное лето Мегуми Фушигуро — новостная сводка в шесть утра, по телевизору, что ловит три с половиной канала. Репортаж, где из реки выловлен труп неизвестного. Лицо изуродовано и пущенная в висок пуля, захочешь не опознаешь, страшные кадры блюрят и мелкая россыпь снега помех бежит по экрану, но Мегуми точно знает, какого человека уносят в черном мешке. Бесконечное лето Мегуми Фушигуро — люди в форме, что осматривают общину, переворачивают вверх дном все вокруг. Грустные карие глаза милой женщины со шрамом на щеке и переносице. Утахиме-сан садится перед ним на корточки и неловко старается объяснить что-то очень простое, но при этом сложное для ребенка, будто Фушигуро еще совсем мал, чтобы знать значение слова «смерть». Это не так. Он знает, как звучит перелом черепа и насколько оглушительным может быть выстрел. Он знает, что есть очень плохие люди и… что на свете полно всяких уродов, а папа точно (был) одним из них. Утахиме-сан грустно поправляет бант в темных волосах. — Ты… не знаешь, где твой отец мог бы хранить оружее? Пистолет, например? Он ничего не отдавал тебе, когда оставил вас с сестрой? Или может быть он мог передать что-то Цумики? Мегуми моргает. Густые ресницы, слезящиеся глаза, солнце невероятно слепит. — Какой пистолет? — со всей возможной детской непосредственностью произносит он, а потом соленая горькая влага бежит по лицу неровными дорожками. Его голос и вправду дрожит, когда он смотрит в шоколадное озеро глаз напротив. — Папа больше… не вернется? Бесконечное лето имеет горький конец, что отдает полынными сигарами в кабинете Гето. Взрослые ругаются негромко между собой, люди в форме уезжают, а в общине небольшие волнения. Очаровательно счастливые люди ищут ответы на незаданные вопросы. Гуми жмется в углу дивана, пока девчонки периодически заглядывают в приоткрытую дверь. Шпионы из них никакие. Шикигами скребет пол длинными неуклюжими лапами. — Годжо-сан? — тихо зовет мужчину Мегуми, кажется, впервые обращаясь к нему в настолько уважительной форме. — Гуми, не сей… Фушигуро задирает ткань объемной серой толстовки, демонстрируя нелепо примотанный скотчем к торсу пистолет. Махорага, что он тщательно прятал сначала в подушках лежанки Шики, а потом изо дня в день на собственном теле, изводя столярный скотч проповедника, наверное, всё-таки, зря. Сугуру дергает уголком губ в загадочной полуулыбке, что в его системе мира, соответствует широкой неконтролируемой лыбе. — Ты сын своего отца, Мегуми Фушигуро, — и чуть подумав прибавляет, опускаясь на корточки рядом. — И это не комплимент. Сатору со смешком негромко матерится.