Йоги йожат ежат

Антон стоит на крыльце фитнес-клуба и курит уже третью подряд. Выходящие и входящие внутрь люди изредка косятся на него по этому поводу, но ничего не говорят. Антон сам себе кажется злостным нарушителем, осквернившим прекрасный храм спорта и здоровья, но ничего не может с собой поделать — он всегда курит, когда нервничает. С самой травмы. Это субботнее утро Антон запомнил в мельчайших деталях, потому что трясся так сильно, будто бы собирался не на тренировку по йоге, в которую особо даже не верит, а на какой-нибудь экзамен. Причем, в отличие от экзамена, он не боялся «не сдать», так как вполне понимал, что он бревно и ждать от себя спортивных успехов нет никакого смысла, но важно было не это. Очень страшно было бы обнаружить себя в состоянии отчаяния и беспомощности от того, что он даже с йогой справиться не может. Вот этого он по-настоящему боялся, и с самого утра все валилось из рук. Даже выбрать одежду оказалось не так-то просто. Насмотревшись на красивых мужиков в Пинтересте, он сразу сник, поняв, что ни в одной одежде он не будет выглядеть так, поэтому просто запихал в сумку старые баскетбольные шорты и футболку с принтом последнего сингла «Имеджин Драгонс». Она всегда приносила ему удачу. Тем более, что фантазия про рок-звезду рисовала Арсения их солистом. Докуривая, он нехотя выбрасывает в мусорку бычок. Больше сигареты уже не лезут, и пора идти, хоть и совсем не хочется. На дверях клуба на небольшой доске объявлений Антон вдруг замечает листовку той самой школы, куда он идет сейчас. Симпатичная девушка с умиротворенным выражением лица восседает в позе Лотоса и обещает с три короба позитива в жизни после начала занятий. — Ну давай, йога, — взявшись за ручку двери, бормочет Антон, — давай, измени мою жизнь. Вход в саму йога-студию оказывается на втором этаже, это место отделено от остального фитнес-центра, и, стоит оказаться по ту сторону двери, как даже музыка меняется на более спокойную, цвета стен — на ненавязчивый, и глаз радуется отсутствию рекламных плакатов. Улыбчивая девушка на микро-ресепшене выдает ему ключик от шкафчика и провожает по длинному извилистому коридору — здесь, похоже, свой маленький фитнес-клуб. Как Тардис, больше внутри, чем сначала кажется снаружи. В мужской раздевалке ожидаемо никого нет, Антон переодевается и не знает, как поступить с носками — в напоминалке было сказано, что занятия проходят босиком. — Ты на йогу? — внезапно раздается сбоку, и только что вошедший парень с надеждой смотрит на него. Антон кивает. — Дэмн! Слава Богам! — будто бы даже с американским акцентом говорит парень, протягивая руку. Сам он рыжий, веснушчатый и такой счастливый, что Антону кажется, что это тот самый сумасшедший эзотерик, — я Женя. Женя Чебатков. — Звучит, как Джеймс Бонд, — жмет он руку, — Антон Шастун. Я первый раз. — Ю а велком. Тебе понра-авится, — заверяет его Женя, открывая свой шкафчик, — бро, я так рад, что я не один, это ма-аксимально круто! Ты не представляешь! О-о, я тебе все покажу. Активный Чебатков заряжает своим энтузиазмом, пока тащит его по этому узкому коридору до самого конца. Он идет, небрежно бросая налево и направо «Тут у нас малый зал», «Тут не прикольная Хатха-йога», «Тут тоже отстойная йога», «А нам сюда». Помещение, в которое его вталкивает этот странный американистый йог, полностью темное, только маленькая лампа горит в углу рядом с низким столиком, и в ее окружении виден только ноутбук и пилот с розетками. Чебатков щелкает выключателем, и зал заливает теплый свет. Неяркие оранжевые стены будто бы тоже излучают тепло, а гладкий глянцевый пол почему-то напоминает танцевальный паркет, хотя Антон ни разу не танцор и не знает, как он выглядит. Стены напоминают Антону апельсины, которые он очень любит — не кислые марокканские, а другие, сладкие, которые легко чистить. От этого становится спокойнее. — Небо зацени, — ухмыляется Чебатков. — Ого, — на темном потолке оказываются нарисованы звезды. Синие, фиолетовые, то большие, то совсем мелкие, не повторяющие реальную карту неба наверняка, но завораживающие, — интересная задумка. — Это учитель у нас затейник, — хихикает он. Около места, которое должно было бы быть окном, но заделано панелями, как и все окна здесь, ровными рядами сложены простые черные коврики, рядом на тумбочке — небольшие кирпичики, Антон видел в роликах, что их тоже иногда используют. Большая квадратная корзина, будто стыренная из Икеи, полна маленьких серых подушек и пледов с каким-то принтом. — Плед брать? — спрашивает Антон, выбирая себе коврик. — Не замерзнешь, — ржет Чебатков, расстилая свой в дальнем углу от лампы с ноутбуком, — пледы пригодятся, но потом. Они усаживаются на коврики в ожидании, пока соберется группа. Девчонки приходят очень разные, здороваются с Женей, с любопытством косятся на Антона. Он неловко мнет стопы, сидя по-турецки и все еще не зная, куда девать снятые носки. В итоге их приходится запихнуть в карманы спортивной кофты и откинуть все к стене вместе с минералкой. Когда народу собирается человек двадцать, в зал неслышно вплывает Арсений. — Всем доброе утро, ёжики! Он проходит сразу же к ноутбуку и задерживается там ненадолго, колдуя с флешкой и чем-то еще, и Антон залипает, потому что есть, на что. Арсений совсем не похож на того модного чувака на красной машине, мистера рок-звезду, сейчас он больше гимнаст какой-нибудь, или, скажем, танцор. Черная футболка с короткими рукавами открывает рельефные руки, темные свободные шаровары закатаны до колен, и Антон видит, как легко он движется, когда встает с корточек, разворачиваясь. Ему до сих пор не верится, что можно быть таким подкачанным, занимаясь только здесь. Группа поспешно поднимается с ковриков. — У нас сегодня новые лица, — улыбается Арсений, кивая нескольким девчонкам и переводит взгляд на Антона, — добро пожаловать на Аштанга-Виньяса йогу. Антон не видит здесь никакой штанги, но название ему уже не особо нравится. Арсений зачитывает правила, несколько раз подчеркивая, что не нужно себя насиловать и, когда будет тяжело, проще остановиться и отдохнуть. Антону хочется поправить Арсеньевское «когда» на «если», но рядом никто не возникает, и Антон тоже не будет, что он, лох какой-то? Через пять минут Антон понимает, что он действительно лох, потому что простые движения на коврике его выматывают почти сразу же. Ничего особенного — какие-то наклоны, переступания ногами, подъемы рук, глубокое медленное дыхание, но Антон уже устал, как собака, и ему ужасно жарко, хотя кондиционер, без сомнения, работает. Арсений размеренно считает и сам показывает движения на своем коврике, и Антон завидует, потому что ему явно дается все это очень легко. А еще он очень, очень красивый, настолько, что вместо концентрации на упражнениях, Антон все чаще просто подсматривает за ним. — Собака-головой-вверх-вдо-о-ох, — нараспев диктует Арсений, выгибаясь, и видно, как вытягивается у него шея и расправляется грудь, — Собака-головой-вниз-вы-ыдох. Стоим, ра-аз… В таком положении подсматривать не получается — Антон замирает в позе какой-то очень ненормальной, сутулой Собаки, упираясь руками и ногами в пол и смотрит себе в колени. Такой «мостик» наоборот, и это ужасно неудобно. Помимо ноющих рук у него начинает затекать спина. Антон — спортсмен, пусть и бывший, у него точно должна была остаться хоть какая-то подготовка, но ее явно не хватает. Раз за разом, вставая в чертову Собаку, он прогревается все сильнее и сильнее, так, что с него уже нефигурально течет. Ладони оставляют мокрые пятна на коврике и неприятно скользят. Так потеть — это против законов физики. Даже темповые пробежки не проделывали с ним такого. И это еще не было ни одного упражнения на растяжку! А еще эта дурацкая разминка не столько сложна физически, сколько ужасно унизительна. Если бы от него требовались отжимания с хлопком или челночный бег, он бы страдал, но понимал бы, почему — это объективно сложные вещи. А здесь от трех медленных переходов он уже сдох. Это Собака-языком-на-плечо, мать ее. Антон злобно сжимает зубы, терпеливо выдерживая все пять счетов и, стиснув зубы, выходит в другую позу. Нет уж, у них пари, и он не сдастся. — Выдыхайте, ёжики, — улыбается Арсений, и вздох облегчения прокатывается по всему залу. Похоже, не только Антон тут устал, — тем, кто впервые, рассказываю — такие связки мы будем делать каждый раз. То есть, пять вдохов в статическом положении — «асане», и снова динамический переход. Арсений жестикулирует, изображая схему, и попутно проходится взглядом по залу, вопросительно кивая Антону едва заметными движением головы. Антон в ответ просто красноречиво выдыхает — мол, не на того напал. — Руки наверх, взгляд в кончики пальцев, вдо-ох, — снова командует Арсений, — вы-ыдох. Я буду поправлять вас на сложных асанах, не пугайтесь, когда буду подходить. Несмотря на короткую передышку, силы не восстанавливаются, и Антон страдает от каждого положения, скручиваясь в нехитрые, в общем-то позы, где и растяжка оказывается не особо нужна, а вот равновесие и выносливость очень даже пригодились бы. Если бы они у Антона были. Ужасно злит отсутствие сил и тот факт, что Антону жутко горячо, почти как в парилке, с него льет в три ручья без преувеличения, а он же спортсмен! Хоть и бывший. Но быть таким мокрым все равно очень неловко. Антон как раз наблюдает за каплей пота, стекающей с его локтя, как в поле зрения оказываются босые Арсеньевские ноги — видимо, очередь на «поправку» дошла и до Антона. — Раз… Два… — продолжает Арсений считать для всей группы нараспев, и шепотом добавляет, — Антон, чуть спину прямее, вот так. Он мягко касается кончиками пальцев его лопаток, вынуждая напоминающий колесо позвоночник немного разогнуться, потом легонько давит на пояс, заставляя плавно качнутся назад. Касания мелкие и настолько нейтральные, что Антон скорее убеждает себя в неловкости происходящего, чем действительно ее ощущает. Гораздо больше его волнуют натянувшиеся сухожилия под коленками, причиняющие реальную боль. — Согни колени, — негромко говорит Арсений, снова легонько касаясь его, прямо у нижнего края шорт, — будет гораздо легче. Антон машинально повинуется, ничего особо не ожидая, но так действительно становится гораздо легче. Причем сразу всему телу, удивительный эффект. Как Арсений догадался про колени? Тот проходит дальше и наклоняется над Чебатковым. У Антона стучит в висках от напряжения, и не понятно, его глючит от оранжевых стен, или он реально чувствует тонкий запах апельсина, пока Арсений тусуется где-то рядом. Если это не больное воображение, то у них одинаковый вкус на парфюм. В поле зрения снова попадают его босые ноги, и Антон разглядывает аккуратные пальцы и рельеф вен на стопах. Никогда бы не подумал, что будет залипать на чьи-нибудь ноги, но, похоже, в этом эльфийском принце Арсении прекрасно все. Дальше идут асаны сидя, и это гораздо удобнее в плане шпионства — Антон может беспрепятственно наблюдать за всеми подряд. С удивлением обнаруживается, что не он один здесь бревно. Даже самые молодые девчонки точно так же шипят и корячатся, пытаясь достать до пяток, и точно так же грустно теребят голень вместо изящного захвата за большой палец, до которого не достать. «Кажется, я все-таки нормальный», — думает Антон, и эта простая мысль дает ему второе дыхание. Наверное, дело в расслаблении мышц, но внезапно у него как-то удачно складывается колено, на скрутке приятно щелкает где-то в пояснице — почти как на массаже у Сергея — и в целом жить становится уже не так и плохо. Даже Чебатков, бросающий периодически «Оу, щщщит» уже не воспринимается ни странным эзотериком, ни опытным йогом, которому можно завидовать. Антон даже ему сочувствует, когда тот не может сложить руки за спиной тупо из-за того, что достаточно хорошо раскачался. Профессионализм Арсения заметен даже такому новичку, как Антон. Он хвалит почти каждого, ловко перемещаясь между ковриками, одновременно громко считая общий ритм вслух и тихонько раздавая советы каждому. Он вовремя поправляет сутулые плечи, кривые руки, кого-то даже останавливает, прося немного посидеть, чтобы ненароком не травмироваться. Даже то напряжение, которое появляется у особо усердных или продвинутых учеников, он тоже сглаживает, периодически бросая смешливое «Осторожнее, не оторвите себе палец», или загадочное «Убери мулабандху с лица», что бы это ни значило. На листочке со схемой, лежащей между их с Женей ковриками, остается еще с десяток разных непонятных поз, но Арсений просит всех взять пледы и лечь на спину. — Шавасана. Женя устало вздыхает, и в этом вздохе Антон не видит ничего хорошего. Выбрав себе плед, он ложится на коврик и ожидает какой-нибудь новой пытки, но Арсений только выключает верхний свет, оставляя только настольную лампу. Вот зачем она нужна. — Колонка у нас не работает, так что сегодня расслабляемся под счет. Он садится на свой коврик по-турецки и замирает, становясь похожим на статую Будды, хотя Будда, вроде бы, не йог. Или йог? Арсений глубоко вдыхает, и от этого плавного движения на Антона, наблюдающего за ним, тоже накатывает расслабленная волна. — Дыхание выравнивается, становится глубоким и спокойным, — приятным баритоном тянет Арсений. Кажется, что они на каком-то странном сеансе гипноза, и Антону сперва становится смешно от такого пафоса, но он берет себя в руки. Эксперимент был в том, чтобы пройти весь урок йоги, от начала и до конца, так что он сосредотачивается на голосе, который мягко предлагает расслабить сначала ступни, потом голени… — Время приходить в себя, — слышит Антон через плотную пелену, и резко открывает глаза. Перед ним в полутьме — синее разукрашенное звездами небо — потолок йоговского зала. Вокруг под пледами лежат люди, все еще с закрытыми глазами. У тусклой лампы сидит Арсений, тихонько качаясь из стороны в сторону и произносит нараспев: — Можно осторожно подвигать пальцами ног и рук, почувствовать снова свое тело. Антон что, уснул? Кажется, еще с первых слов комплекса расслабления он провалился в сон. Главное, чтобы никто этого не заметил, а то будет совсем стыдно. На выходе Арсений его тормозит, серьезно и внимательно вглядываясь в лицо: — Ну как ты? Жив? — Порядок. Мощно, конечно, я не ожидал, — надо бы добавить еще, что проиграл пари, но Арсений его перебивает. — Ты молодец, Антон, — он улыбается так, как умеют только хитрецы, собирая мелкие морщинки в уголках глаз, — и для первого раза получилось очень неплохо. Буду рад, если ты придешь еще. Антон вежливо кивает, думая, что никуда он, конечно, не придет. С одной стороны, это правда было интересно, и даже сейчас, пока он переодевается, тело ощущается легким, размятым и теплым, и Антон не может вспомнить, чтобы он так себя чувствовал после любой из тренировок в своей жизни. А с другой стороны, он бревно, и это — его объективная характеристика. С такой растяжкой на йоге делать нечего, разве что болтаться на новичковом уровне, но он и здесь чувствует себя полнейшим слабаком. Настолько, что приходить больше совсем не хочется. Чебатков, задержавшийся в зале после занятия, появляется в раздевалке, когда Антон уже готов уходить, сияющий так, будто они там с Арсением бахнули по шоту. — Ты уже? На метро? Подожди меня пять сек, — он стягивает футболку прямо на ходу, привычным движением открывает шкафчик, ничуть Антона не стесняясь. — Угу, — буркает тот, мельком разглядывая рельефную спину. Еще один качок на йоге, как они умудряются? — Че, как тебе? Арсений лайтил, много новичков было. — Это еще и облегченная версия была? — Антонова самооценка, похоже, падает ниже плинтуса. — Ага, — Чебатков действительно очень быстро переодевается, так что ждать его долго не приходится, — зато он сейчас на мне оторвался. Они выходят из здания, прощаясь с улыбчивыми администраторами и болтая о чем-то отвлеченном. С Чебатковым оказывается очень просто — он веселый и ироничный, а американизмы в речи так и вообще придают ему какой-то особый шарм. — То есть ты акробат? — с изумлением переспрашивает Антон. — Типа того, да, — пожимает плечами Женя, поправляя лямку рюкзака, — в детстве цирковая секция, потом гимнастика. Потом, пока в Америке жил, забросил. А сейчас просто для себя занимаюсь. Арсений — единственный учитель, готовый с моими хотелками разбираться. — Поэтому ты на йогу пошел? — Ну да. Такие балансы даже любителям никто не преподает, они вне спорта, но я кайфую, — он мечтательно улыбается, — знаешь, когда ловишь равновесие в стойке, это ни с чем не сравнить. Ты как волчок в фильме «Начало», настолько устойчив, что, кажется, вообще никогда не упадешь. Антон смеется от такого сравнения. — Оставайся с нами в следующий раз, попробуешь тоже что-нибудь, — вкрадчиво спрашивает Чебатков. Насколько же ему тут одиноко, что он так открыто заманивает незнакомого почти человека на занятия. — Да куда мне. Разве что на акробатику твою посмотреть, — откликается Антон вполне искренне. — Изи! — радостно кивает он. — Поглазеть — это мы всегда горазды. Я, кстати, не думал, что эта ваша йога такая, — Антон хмурится, подбирая нужное слово, — энергозатратная. Как спорт. Думал, мантры петь будем. — О, мэн, — Чебатков похлопывает его по плечу, — вот придет Олеся, и мы не только мантры будем петь, поверь мне. *** Дома снова пахнет чем-то вкусным, и Антон протискивается на кухню в дверной проем бочком, чтобы Журавль не заметил спрятанный за спиной Доширак. В моменты, когда кулинарная муза посещает этот дом, все неугодные Журавлю продукты могут быть жестоко выброшены, а дошик с курицей был последним и Антон бы хотел его сохранить, как стратегический запас. — Это что там у тебя такое невероятное? — Антон заговаривает Журавлю зубы, пока прячет дошик в шкаф подальше, — М-м, карри? — Да, — довольный Журавль помешивает красную жижу в сковороде, — я решил вдохновиться твоей йогой и попробовать что-нибудь индийское. Антон каждый раз в такие моменты думает, как сильно подошла бы Журавлю поварская шапочка, и каждый раз забывает эту мысль хотя бы записать. Был бы отличный подарок на какой-нибудь Новый Год. — Помогает? — доставая с полки чай, осторожно спрашивает Антон, боясь лишний раз потревожить чужие чувства. Журавль переживает какой-то непонятный кризис, но Антону мало что об этом рассказывает. Тот факт, что он зачастил со сложными блюдами, только отражает ситуацию. И она — явно не очень. — Да черт его знает, — тянет он в ответ нехотя, — на вкус очень даже ничего. Попробуешь? — Когда я отказывался, — показательно облизывается Антон, стараясь друга хоть таким образом, но поддержать, — после этого адища я бы съел слона, если честно. Индийского. Ты прикинь, у них там йога — я ебал! Журавль накрывает крышкой сковородку и садится к Антону за стол, утягивая у него из-под носа пакет с печеньками: — Аппетит же перебьешь! — Ну ма-ам, — реагирует Антон, передвигая пакет к себе обратно под его грозным взглядом. — Чего, в узел тебя скрутили, что ли? Йоги проклятущие, — Журавль пародирует любимый образ бабки. — Окаянные, — поддакивает Антон, макая в чай печеньку, — с меня так текло, будто бы я в бане был, хотя там в зале точно было не жарко. Но ощущения такие прикольные теперь, будто бы я размятый теплый пластилин. Или этот, лизун, как его, слайм. Журавль драматически изгибает бровь. — Слайм? — Ну хрень такая пластичная, — Антон машет руками, пуская волну, — и я хоть и устал жестко, но мне понравилось. Я теперь, как осьминожка. С щупальцами, блблблблбл! — Что вы там курите на этой вашей йоге, — смеется Журавль, — может, мне тоже надо? А то я треню, треню, а все равно в башке какая-то хрень. Он снова уходит к плите, проверяя карри, и замолкает. Антон не знает, как поддержать человека в тоске, когда он и сам в такой же тоске. Если не хуже. — Я не знаю, Димасик, — вздыхает он, — хочешь, пойдем? Я, правда, не уверен, что сам еще соберусь — слишком противоречивая оказалась тема. Но с тобой бы сходил. Может, и тебе зайдет. — Да мне спорта хватает, — отмахивается он. Что правда — то правда, Журавль для последних своих съемок здорово раскачался для роли то ли турникмена, то ли вообще боксера. Черт, Антона реально окружают одни качки. — Это я так, скорее, завидую, — продолжает он, переставляя сковороду, — у тебя что-то интересное происходит, виолончель вот, йога, а я за что ни берусь — все что-то не то. Будто провал какой-то. Так и выгореть не долго. Он качает головой. Не зная, что сказать, Антон просто молчит. Найти бы какую-нибудь таблетку, чтобы и у Журавля тоска прошла, и его самого тоже подрихтовало, хоть немного. — Ладно, не киснем, — Журавль решительно откладывает крышку в сторону и разворачивается, подбоченясь и расслабленно держа мешалку в другой руке, — кушать подано, идите жрать, пожалуйста! Антон с готовностью поднимается доставать тарелки. От кулинарных шедевров индийской кухни этот вечер становится немного, но все-таки лучше.