Йоги йожат ежат

Прошлое всплывает неожиданно посреди дня, без предупреждения и без какого бы то ни было адеквата. В размеренный мир Антоновой удаленки влетает Даришка, как ведьма, верхом на метле. От нее приходит не сообщение, а сразу звонок, причем по видеосвязи. Занятый работой над проектом Антон косится нервно на вибрирующий на столе телефон. Отвечать не хочется. В прошлый раз они даже не поздоровались, а в позапрошлый вообще поругались, и, если Антону на это наплевать, то Даришка никого не прощает так быстро. Так что вдвойне не понятно, с чего бы это она звонит. Пока Антон раздумывает, брать ли ему трубку, вызов обрывается. С облегчением погрузившись обратно в работу, он уже забывает об этом звонке, как телефон жужжит снова. — Да блин! Он переворачивает его экраном вниз и старается отодвинуть подальше, как что-то неприятное. Прокисшее. Через пару минут в телеге приходит сообщение: Darishka <З: «Тошик, это срочно! Перезвони». Поморщившись от обращения, Антон все-таки берет телефон. Если что-то случилось, то, конечно, надо ответить. — Аллоу, — голос у Даришки такой, будто бы никакой катастрофы не происходит. — Что случилось? — сразу спрашивает Антон. Тревожность неприятно ворочается внутри, катастрофы для Антона всегда оправдывают свое название, с ними реально не хотелось бы иметь дело. — Слушай, хотела тебя попросить кое о чем, — интригует она. — Я слушаю, — все еще напряженно реагирует Антон. — Ну короче, у нас тут девишничек намечается, ну так, просто, пикничок типа, в стиле лесных нимфочек. И вот нам нужно чтобы кто-то нас пофотал. — Чего? — у Антона глаза округляются от такого поворота. — Ну короче, такой вопросик, — щебечет Даришка, как ни в чем ни бывало, — просто фотограф — это дорого, так что мы решили позвать тебя. Это чисто девчачья темочка, парней не будет никого, мы решили отдохнуть в женской компании, без всяких мудаков. В эту субботу днем. — Я вообще-то занят, — машинально отвечает Антон, хотя есть вопросы поважнее, например, какого хуя? — Ну Тооошик, ну это очень важно, — противно тянет Даришка, — у нас уже заказано все, и визажист даже придет, ну не подводи-и! Как красная тряпка на быка, на него прыгает это «не подводи». До оскомины уже. — Нет, Дариш, так дела не делаются, — начинает он, но не очень ясно, с какого места начать объяснять, — и вообще-то, когда говорят «срочно перезвони», обычно кто-нибудь умирает. — Ну так я и умираю! Мне страсть как нужна эта фотосессия! — она хихикает и невозмутимо продолжает, — Ну все, пупсик, адресок я тебе скину, до субботы! Она кладет трубку. Антон сидит в ступоре несколько минут. И хуже всего во всех этих осознаниях тот факт, что у Даришки ни на секунду ничего не дрогнуло. Получается, она знает, что Антон в итоге согласится? Да как же так? Неужели он всегда соглашался? Память подсовывает ему как минимум пять разных фактов того, что он и правда всегда велся на такие предложения, даже вот та самая днюха Стаса или туса с фонариками. Какой ужас. Продолжая пялиться бездумно в раскрытый список контактов, в глаза бросается зеленая точка напротив контакта Иры. Он звонит. — Ир, привет. На фоне в трубке слышна музыка. — О, привет! Как раз тебе пишу, — отвечает Ира, и музыка резко стихает, — ты будешь на Нимфо-пати, да? Думаю, с кем поехать, ты не хочешь вместе? Нам как раз по дороге. Ну да, должно быть, они с Даришкой или вместе сейчас, или переписываются. — Что это вообще за хуйня с фотосессией? — спрашивает Антон. От Дарины объяснений все равно не дождаться, но Ира обычно могла перевести с Даришкиного на человеческий, — она мне позвонила и чуть ли не поставила ультиматум там быть. — Ага, ты точно будешь? Здорово! — Ира слышит только конец фразы. — Нет конечно, меня-то как раз и не будет, — возмущается Антон, — что это за приглашение вообще такое, даже не приглашение, а приказ. «Нимфо-пати», пиздец. Он поднимается с кресла, отставив на стол ноутбук, и нервно ходит по комнате, трогая вещи, просто чтобы было, чем занять руки. — А чего ты взъелся-то, не хочешь не надо, — обиженно парирует Ира. — Да в смысле? — ничего не понимает Антон, — Дарина мне звонит, говорит, что срочно, дергает, потом манипулирует и заставляет куда-то ехать, это, знаешь ли, унизительно! — Ты на меня-то не ори, — справедливо заключает Ира. — Извини. Он присаживается на подоконник, щелкая машинально нашедшейся здесь же ручкой, чтобы успокоить нервы. — Вечеринка правда важная, — объясняет она, — надо соответствовать медийности. — Чему блять? — округляет глаза Антон, хотя Ира все равно его не видит. — Ну, Стас развивается. Его зовут на конференции эти ваши айтишные, он блог ведет на абракадабре. — Хабре? Он же мертвый почти. — Или на Дзене. Хрен знает, где-то ведет, — отмахивается она, — а Дариш его жена же, ей тоже надо инсту теперь развивать. — Вообще не понимаю, как это связано, — Антон слезает с подоконника, бредет на кухню, чтобы поставить чайник. — Не удивительно, — фыркает Ира. Антону этот разговор не нравится. — А еще я не понимаю совершенно, какого черта ты ее защищаешь и почему одобряешь, — он искренне удивляется, — Дарина же херней страдает! Еще и пользуется всеми вокруг. Так дела не делаются, по-моему. — Ну мне тоже это надо, — Ира на том конце шуршит какими-то вещами, — Нимфо-пати продвинет нас обеих. Я в ее инсте засвечусь, ко мне тоже потечет трафик. Ты же видел мой бьюти-акк? Антон размышляет. Бьюти-аккаунт, трафик, блог. Какая большая пропасть пролегла между ними за эти годы. Настолько сильно они отдалились, что Антон не в курсе того, чем сейчас живет его близкая когда-то подруга. Остались ли у них еще общие темы? Как ему вообще теперь с ней общаться? — Ир, короче, — Антон устало трет глаза, перехватывая телефон в другую руку, — я сейчас Дарине скажу, что не могу. Но на самом деле я не хочу. Это стремное приглашение, и я просто не буду в этом участвовать, это не моя война. — Дело твое, — скучающим тоном отвечает она, и там слышится писк лампы для маникюра. — Знаешь, — устало добавляет Антон, — если захочешь как-нибудь пообщаться. Как раньше. Антон выдерживает паузу. — Когда жгли костры, — добавляет он, не зная, как описать прошлую жизнь, — когда дружили, я буду готов. Но то, что сейчас происходит в компании, я просто не разделяю. Ира, его умная девочка, рисовала как Бог, зажевывая краешек кисти. Хотела поступать на дизайнера, ходила на курсы в подготовительное отделение самого крутого вуза, старалась, училась. Ира, его лучшая подруга, хохотала, кормя уток в парках, когда они все сюда переехали и коротали вечера тем, что шлялись по рандомным улицам, изучая незнакомый город. Воображала свое имя на каждой витрине модного магазина, знала все про архитектуру и оттенки цветов. Ира, у которой было все свое — и мечты, и цели, и губы. Все изменилось. И это не то вдохновение, которое люди могут получать от красоты и ее индустрии, которое тесно связано с призванием. У нее — точно не оно. Какая-то тупейшая бессмыслица. Больше их обеих видеть не хочется. Он блокирует телефон и идет прогуляться, чтобы как-то сбить стресс через движение. Раньше он бы подумал, что должен помочь и спасти, ну, кто же кроме него. «Хотел быть хорошим», — говорила психолог. Настолько, что разрушил бы самого себя, действовал бы через силу. Он садится на лавку во дворе и пишет Дарине. Anton Shastoon: «Я не приеду, не рассчитывай на меня. И в другие дни тоже. Не могу тебе ничем помочь». Darishka <З: «Ну котик!» Anton Shastoon: «Нет, Дарин». Darishka <З: «Ну Антон». Darishka <З: «Мы уже все оплатили!» Darishka <З: «Не могу отменить уже ничего, ты должен прийти!!!» Антон собирает всю свою волю в кулак и посылает куда подальше чувство вины, которое готово прогнуться и на все согласиться, лишь бы «не подводить» никого. Anton Shastoon: «Ты решила все за меня, не спросив. У меня есть свои дела и мы так не договаривались. Я никуда не поеду» Darishka <З: «Вот такой ты друг Антон, да???» Она пишет что-то еще, но Антон блокирует телефон. А подумав, блокирует и саму Даришку в телеге, чтобы она больше не писала ничего и не звонила. Потому что, если она надавит, то Антон не сможет сопротивляться. Это у них со Стасом семейное. Антон встает с лавочки, чтобы навернуть пару кругов вокруг дома, надеясь, что чувство вины как-нибудь само собой растворится. *** Чебатков так и болеет. Антон с Олесей расстилают коврики в привычный уютный угол, и даже не потому, что Мягкова снова устраивает театр одного актера. Просто Арсений замутил перегородку под кондиционер, приладив туда кусок картона, и теперь самое комфортное место для практики, где и не жарко, и не дует — именно в этом углу. — А мы будем садиться на шпагат? — спрашивает Мягкова. — Ты его раздавишь, — тихо парирует Антон, вспоминая тупую школьную шутку. Не смешно, но Олеся все равно реагирует. Такое гиенье хихиканье они продолжают почти всю практику, и Арсений зыркает на них, призывая заткнуться. И вот тут Антон реально себя чувствует как Гарри Поттер в сцене, где Снейп заставлял их учить уроки, почти тыкая носами в книги. Впрочем, Арсений и сам украдкой посмеивается, когда слышит, как именно Антон передразнивает Мягкову. Мелочь, но приятная. После Шавасаны он неожиданно просит всю группу задержаться. — Сегодня Гуру Пурнима, — говорит Арсений, не поднимаясь с коврика, и вся группа тоже послушно садится, — индуистский праздник, в который принято почитать своих религиозных Гуру. Но йога — не религия, поэтому мы в этот день отмечаем день рождения Паттабхи Джойса, человека, без которого Аштанга-йога была бы невозможна. Он окидывает взглядом зал. — Он первым принес йогу на Запад и структурировал все последовательности, сделал их безопасными, но сам был скромным и всегда просил не почитать его и ничего не праздновать, предлагая просто выражать благодарность своим учителям и друг другу. Так что у нас нет ни одного праздника в йоге, вообще-то, — смеется он, — но американцам, например, понравилась идея благодарить друг друга каждый август, поэтому праздник в итоге закрепился. Хотя сам Паттабхи Джойс призывал делать это не раз в год, а каждый день. Арсений говорит так интересно, но этого опять будет ужасно мало, он считает себя плохим рассказчиком и тоже скромничает, как и тот учитель йоги. — У нас тем более не будет специального праздника, мы все-таки фитнес клуб и находимся здесь чтобы решить проблемы тела. Хотя Аштанга-йога — это философская система, которая затрагивает не только шпагаты. Он косится на Мягкову, и та смущенно улыбается, не понимая, что это не комплимент. — Но я смотрю, — продолжает Арсений, — как работает группа, и я вижу, что вы решаете еще и проблемы ума. Он снова коротко бросает взгляд на Мягкову, а потом — всего на секунду — смотрит на Антона. — И проблемы, так сказать, души. Поэтому я хотел бы рассказать о другой стороне йоги, как раз в преддверии праздника, чтобы у вас было, о чем подумать, — он делает жест своими красивущими руками, — буквально десять минут. Кажется, те лекции, которые Арсений хотел ввести в занятия, начинаются прямо сейчас. Антон удобнее устраивается на коврике, пока девочки во время короткой заминки достают воду, пледы, проверяют телефоны. Арсений тоже держит плед на коленях, поглаживая рассеянно пальцами ткань, как большого кота. — Мы с вами делаем Первую Серию йоги, — начинает он, — то есть самый легкий уровень сложности асан и переходов между ними. Те, кому уже легко это дается, переходят на Вторую Серию последовательностей, и так далее. А всего их шесть. Первые три можно освоить вместе с учителем в вашей стране, они даже записаны на видео, у кого крепкие нервы — можете посмотреть. Эля-Кислота энергично кивает, как самая отбитая экстремалка в этом зале. Антону жаль ее тело — ведь будет пробовать, стопудово. — Четвертую и Пятую серии можно разучить только в Индии, у действующего главного учителя — Гуруджи. — Паттабхи Джойса? — перебивает Мягкова. — Нет, — качает головой Арсений, — сейчас этим занимается его внук. Первые пять серий, в целом, доступны почти всем, Шестая — только единицам, действительно одаренным и физически, и духовно. Я, например, даже думать о таком не смею, у меня и от Пятой воображаемые коленки дрожат. Зал подхватывает его смешинку. Антону кажется, что Арсений лукавит, с его навыками все серии мира были бы ему доступны. — И весь мир ездит учиться в Индию? — подает голос Олеся. Арсений оборачивается в их сторону, и Антон чувствует себя неловко под таким вниманием. — Да, от этого никуда не деться. Опыт преподавания невозможно записать на бумагу, нужно вживую получить его от учителя. Так возникает линия передачи, на санскрите это звучит как «парампара». Система работает примерно так же, как лицензирование. Йоги древности обучали своих лучших учеников, те — своих лучших учеников, последний известный мастер обучил Паттабхи Джойса, тот — своего внука, который сейчас преподает в Индии, в городе Майсор. Мой учитель ездит туда каждый год, а я даю вам то, что узнал от него. Получается, никакой отсебятины. Так что вы практикуете так же, как все великие йоги древности, как минимум, последние семь тысяч лет, — загадочно заканчивает он. Зал молчит, завороженный историей. Арсений о себе слишком плохого мнения — рассказывает он великолепно! Так же, как и преподает. Можно бесконечно слушать. Антонова фантазия рисует таинственных йогов древности, жаркую Индию и разодетых в яркие ткани слонов, позвякивающих украшениями. — И важно вот что, — Арсений ерзает на коврике, собираясь с мыслью, — самая сложная серия йоги — не Шестая, а Седьмая. Но никто ей не учит, потому что это не асаны на коврике. Существование этой серии — одновременно и шутка, и нет. Знаете, как в книгах про Дозоры — седьмой слой Сумрака — это уже не волшебный, а реальный мир. Вот ваша самая сложная серия — это повседневность, в которой вы точно так же, как на коврике, боретесь и преодолеваете препятствия в поисках ценности, здоровья или счастья. Арсений оглядывает зал с улыбкой и соединяет руки на груди в «намастэ»-жесте. — Пусть эта ваша борьба будет успешной. И, поскольку каждый из вас — тоже мой учитель, так что в этот день Гуру Пурнимы я благодарю вас за то, что вы есть. Спасибо вам, дорогие, — он наклоняется в легком поклоне, и группа зеркалит его движения, как зачарованная. В зале повисает красивая и правильная очень тишина, Антон даже чем-то преисполняется, ощущая эту Арсеньевскую благодарность и мысленно отдавая свою — и ему, и Олесе с Чебатковым, и Эле-Кислоте, и всем неназванным учителям, которые пронесли сквозь века систему, благодаря которой у Антона тело каждый раз становится таким легким. И, кажется, реально налаживается жизнь. Эту важную тишину прерывает высокий скрипучий голос. — А вы сами как часто ездите в Майсор? — встревает Мягкова, руша всю магию момента, — Постоянно, да? Арсений хмурится и не отвечает. — А вы читали древние тексты? Йогу-придирику? — вкидывает она еще один вопрос, не обращая внимание на возмущенное шиканье со всех сторон. — Йога-Прадипику, — поправляет Арсений, вставая с коврика и кивая другим ученикам. — А вы нам лекцию про нее прочитаете? — не унимается она. — Может быть, позже. — Холодно отвечает ей Арсений и будничным тоном отпускает группу, — Всё. Спасибо, все свободны, увидимся в следующий раз. Антон поворачивается к Олесе. — Какая же Мягкова конченая! — Да похер на нее, — отмахивается она, скручивая коврик, — не будем замечать и целее будем. Слушай, я побегу, у меня там дела, перенесем «кофейные круги»? — Да, без проблем, счастливо. Антон и сам рад, что их планы на прогулку сегодня сорвались. Он собирается медленно, точнее, вообще не собирается, потому что хочет остаться попрактиковать акробатику. Без Чебаткова это ни разу не получалось, но Антону очень надо. Очень. — А вот про древние тексты. Что еще можно почитать кроме Упанишад? Я все прочитала, — продолжает прилипать к Арсению Мягкова, не отходя от него ни на шаг, хотя тот показательно на нее не смотрит, перекладывая пледы в корзину. — Прямо все прочитали? — скептически выгибает он бровь, — И вы все поняли? Антон подходит ближе, чтобы слышать разговор, пока собирает оставшиеся коврики. Не все студенты нормально относятся к снаряжению и бросают все, уходя. А вороным коврам, как и коням, нужен уход. — Нет, я как раз ничего не поняла, — кокетничает Мягкова, — вы мне не объясните? — Это долго, — аккуратно и чересчур вежливо вставляет Арсений. Антон бы давно ее уже послал, откуда у Арсения столько терпения? — У меня полно времени. Вы до какого метро пойдете? Я могу вас проводить, — наглеет Мягкова. Арсений замирает с неопределенным выражением на лице, а вот у Антона глаза на лоб лезут. Настолько сильно подкатывать — это максимальный кринж, неужели она не видит насколько жалко она при этом выглядит? Неужели она сама себя не уважает? Ответа же нет. Никакого ответа от Арсения нет! Сам Арсений, тем временем, бросает на Антона короткий взгляд, окидывая вниманием все помещение. Кроме них троих в зале никого не осталось. Антон подходит ближе. Арсению наверняка не требуется помощь, но Антону просто ужасно этого хочется, да и возможность поставить дурочку на место не хочется упускать. Сначала у него мелькает мысль спросить, будут ли они отрабатывать стойки, чтобы Мягкову прогнать, но это рискованно — ее уровень практики выше, чем у Антона, и она легко может тоже остаться. И Арсений, связанный своей эльфийской клятвой учителя, не выставит ее за дверь. Он подходит еще ближе, и видит, как Мягкова смотрит из-под ресниц и крутит пальцем прядку волос. Какая очевидная пошлость. — Ирина, — холодно отвечает Арсений, — у нас в группе в телеграмме полно материалов, их можно вдумчиво почитать, я уверен, что вы найдете ответы на все вопросы. — Я прошу прощения, — встревает Антон и Мягкова резко оборачивается, видимо, не ожидала, что в зале кто-то еще есть, — Арсений, я боюсь, что опоздаю. Или, если вам неудобно, я вызову такси, не проблема. Они оба с секунду смотрят на него внимательно. Антон невербально передает Арсению, пристально глядя в глаза, чтобы тот ему подыграл, и он реагирует мгновенно, будто бы реально читает мысли. — Конечно, Антон, — Арсений серьезно кивает, и ни один мускул у него на лице не дергается, — я обещал, и я подвезу. Во сколько у вас самолет? — А… Э… — так сходу врать у Антона получается куда хуже, чем у Арсения, — уже довольно скоро. Но, если не удобно, то… — Мне все равно по дороге, — кивает Арсений, — значит, нам пора. Он красноречиво смотрит на Мягкову. — Ладно, — цедит сквозь зубы та, — до следующего раза. До свидания. Она бросает на Антона такой взгляд, которым обычно одаривают очень тупую подружку, которая никак не сообразит оставить вас вдвоем, и уходит, подхватив с пола свой именной розовый коврик. — Извини, если влез, — оправдывается Антон перед хихикающим Арсением, — я просто подумал, что она тебя достала. — Ты был таким убедительным, я сначала не сообразил. Подумал, что правда обещал тебе что-то, и забыл, — говорит Арсений, — а ты, получается, теперь мой благородный рыцарь? Спасибо. Слово «рыцарь» немного Антона триггерит, но Арсений так картинно прикладывает руку к груди, что ассоциация забывается мгновенно. Чертова эльфийская магия. — Я не думал, что ты сам не справишься, — поспешно заверяет его Антон, — просто решил, что это алаверды, ты меня от Щербакова спас. — А ты меня от этой хищницы, — смеется Арсений, — и правильно сделал. Нет никого опаснее женщин. Кто знает, какие зубы у этой «кисы», - он делает пальцами кавычки. — Кисы? Скорее у пираньи, — ржет Антон, складывая в корзину последний плед. — Никогда не любил рыбу. — Сумасшедшие фанатки могут и правда быть опасны, — рассеянно бросает Антон, забирая и свои вещи тоже. — Как и фанаты, — говорит Арсений, наверное, имея в виду Щербакова. Они выключают кондей, и Антон было собирается уходить, как Арсений спрашивает его: — А как твоя виолончель? Сегодня в подборке она тоже была, вроде. — Я так был занят, что даже не заметил, — пожимает он плечами, опуская тот факт, что занят был высмеиванием Мягковой больше, чем самой практикой, — но, на самом деле, я пользуюсь твоим советом, и у меня есть прогресс. — Ну-ка? — Вчера вечером открыл чехол и подержал виолончель в руках. Не играл, правда, но руками уже потрогал, — довольно улыбается Антон. — Вот этими вот руками? Прямо трогал? — картинно ахает Арсений, и Антон впервые видит, что тот может так придуриваться, выходя совершенно из привычной роли холодного эльфа. Даже его живость в совместных поездках в машине не идет ни в какое сравнение с этой театральностью. Может, он на самом деле актер? Арсений смеется, болтая на пальцах ключи от зала. Они все собрали и можно уходить. — Ну, тебя подвезти, на самом-то деле? За алаверды. В аэропорт, — усмехается он. — Да нет, — вдруг отказывается Антон, махая рукой, и его внутренний наблюдатель от такого поворота просто прыскает воду из стакана прямо на воображаемый монитор, — спасибо. Я сегодня хочу прогуляться немного. Подумаю над твоей лекцией. Про серию. Арсений дружелюбно кивает, хотя Антону кажется, что на его лице пробегает тенью разочарование. Наверное, это невежливо с Антоновой стороны так поступать. А может, Арсений считает его теперь неблагодарным за такое неприятие предложенной помощи? Уже в раздевалке Антон думает, что все получилось странно. Он сам не понял, что сделал, но сделал он явно что-то не то. *** Нурлан зовет на обед, и Антон, с трудом отрываясь от затянувшего его проекта, спускается в столовую. По пути прокручивает еще раз в голове последнюю систему связей, над которой работал, и мотает головой, прикидывая, сколько труда займет решение этого пула задач. Похоже, придется создать что-то совсем новое, новую структуру даже, и еще не ясно, как это все реализовывать. Работа сейчас сложная, приходится подбирать странные решения, подгоняя их под необычную архитектуру проекта. Почти как придумывать замены в асанах, если невозможно сделать их «в лоб». И как только Арсений с этим справляется? — Ну как дела, кругложопик? — Нурлан вообще ничего не стесняется, хотя они стоят в очереди и пара девушек сзади странно на него косятся. — Сам ты кругложопик, — бурчит Антон, выбирая между компотом и морсом. — О-о, что там, проблемы в раю? Как поживает твоя прекрасная Мисс Дама Сердца? — привычно выбирает правильные слова на людях Нурлан. Вот ведь жук, а про «кругложопика» орать ему ничего не мешает. — Принцесса отвергла присланную тобой розу в знак вашей вечной любви? — Ты можешь быть менее пафосным? — ворчит Антон. — А зачем? — с серьезным лицом отвечает Нурлан, — в этом же самый кайф, ты ничего не понимаешь. Так чего у вас там? Удачно подходит продавец, и Антон заказывает себе еду, игнорируя вопрос. — Давай выкладывай, — пристает снова Нурлан, когда они усаживаются за стол. — Да блин, — сдается Антон, только для виду удерживающий оборону. Все равно об этом поговорить можно только с Нурланом, а поговорить хочется, — У нас вроде как была фишка. Он подвез меня однажды, там типа в зале есть стремный чувак, который до меня доебался, и Арсений сделал вид, что мы куда-то должны ехать. — Оо, у тебя там поклонники, что ли? — Нурлан изгибает бровь, откладывая вилку от салата и хватая телефон. Еще один актер, — Мне точно нужно на твою йогу. Как записаться? — Таких поклонников даром не надо, — морщится Антон. — И что, твоя ревнивая принцесса тебя спасла? — Вроде того. А вчера я как будто бы спас принцессу. Мимо проходят люди, и Антон косится на них, выдерживая паузу. Называть Арсения принцессой язык едва поворачивается, но конспирацию никто не отменял. — Там девочка из группы тоже доебаться до него решила, — продолжает Антон, принимаясь, наконец, за еду, — и она вообще странная, липкая такая, как тупая фанатка. — Тоже влюблена? — ахает Нурлан, — Да у вас там Санта Барбара! — Ну короче, — Антон игнорирует его пассаж, — я тоже типа сделал вид, что мы куда-то едем, чтобы она свалила. А он предложил правда меня довезти, как в прошлый раз. — И вы сосались на заднем в его Ламборджини? — Нурлан умильно складывает руки у лица. — Хорош ржать, — осаживает его Антон, посмеиваясь с неожиданной шутки, — ничего мы не сосались, я отказался. — Чего?! Нурлан восклицает так громко, что люди за соседними столиками обращают на них внимание. — Да блин, — продолжает Антон, понижая голос, — понимаешь, я не хочу так. Не хочу быть таким же тупым, как эта Мягкова, навязываться, пользоваться его добротой и тем, что он не отказывает в помощи. Антон рассеянно копается вилкой в еде, перемешивая бесцельно все в тарелке. — Не хочу к нему лезть, знаешь, — говорит он, — это выглядит, должно быть, так жалко, я же плыву — пиздец, под его взглядом невозможно по-другому. — У тебя даже сейчас глаза такие, что все понятно, кругложопик, — ласково улыбаясь, вздыхает Нурлан, — я еще в тот первый раз все понял. — Вот и Арсений, наверное, понял, — грустно кивает Антон, — он-то точно не тупой. Нурлан задумчиво жует уже десерт, пока Антону и кусок в рот не лезет. — Но раз он понял, — заключает Нурлан, — и продолжает с тобой общаться, значит, это взаимно? — Я думаю, он просто выдерживает вежливость, я же его ученик, — пожимает плечами Антон, — а мне этого не надо. Он, кстати, натурал, скорее всего, у него кольцо. И он с девчонками больше возится, чем с нами с Чебатковым. Хихикает там с ними, в чате что-то отвечает. — Он же профи, — хмурится Нурлан, — может, девчонкам больше, чем вам, лосям здоровым, нужно внимание? Короче, мне надо на него посмотреть. Антон вздрагивает, поднимая голову. — Ни в коем случае! Ты его уведешь сразу, — пугается он, — и соблазнишь. И что ты там делаешь со своими жертвами. Нурлан самодовольно усмехается. — За оценку спасибо, — щурится он, перехватывая в руку стакан с компотом так изящно, будто бы это красное сухое, как минимум, — ну, не хочешь, как хочешь. Давай я тогда сыграю роль твоего парня, посмотрим, будет ли он ревновать. — Да не хочу я, — Антон устало откидывается на стуле, потеряв полностью интерес к еде, — не хочу напирать на него, добиваться типа, делать что-то. Бежать впереди паровоза, быть этим паровозом, — он замолкает ненадолго, грустно поджимает губы, — в этом нет никакого смысла. Не хочу лезть, понимаешь? Я уважаю его и хочу, чтобы он был просто счастлив. — Мамочки, дорогуша, да ты просто по уши! — качает головой Нурлан. — Сам знаю, — обиженно бурчит Антон. Сложив свои тарелки одна в другую, Нурлан скрещивает руки на краю стола. — Бедолага ты, кругложопик. Что будешь делать? — Ничего, — рассеянно раскачивает вилку на краю подноса Антон, — если Арсений заметил симпатию, и он из наших, то он что-нибудь сделает. Если нет — значит, ему не надо. — Он хотел тебя подвезти, — замечает Нурлан. — Это ничего не значит. — Любовь расплавила тебе мозги. Антон запихивает булочку в рюкзак. С этого обеда нужно унести хоть что-нибудь, а то весь день будет ходить голодный. — Я, наверное, буду пытаться с ним дружить, — говорит он. — Чего? — опять удивляется Нурлан, правда, уже не так громко, хотя девушка за соседним столиком все равно на них реагирует. Он бросает на нее короткий взгляд, — Зачем дружить? — Если бы мы подружились, можно было бы общаться, хотя бы что-то. — Чувак, это же френдзона! — Нурлан делает такие большие глаза, что его казахский прищур выглядит неестественно, — Френдзона — это гиблое место! Тебе туда нельзя. — Я просто попытаюсь его разлюбить, — грустно говорит Антон. — Господи, как же тебя угораздило, — всплескивает руками Нурлан. Обеденную булочку Антон в итоге съедает вечером за чаем, размышляя, что действительно может быть благодарен всем своим учителям. И жизненным, и йожным. И особенно — одному учителю, одному очень особенному учителю.