Йоги йожат ежат

Последнее занятие в вечернем «японском» зале для йоги Антон встречает в хорошем настроении, несмотря на то, что оно, вообще-то, последнее. Арсений сегодня необычайно мягкий и добрый, он по-отечески хвалит ту девушку в панамке, невесомо касается рукой ее плеча. Антон не в курсе, и соседка по коврику шепчет ему, что у Панамки сегодня впервые получилось поплавать без спасательного круга. И правда молодец девочка. — Хочу рассказать вам про еще один прием, который используется в Аштанга-йоге, — начинает Арсений вечерний класс с небольшой лекции, — так называемые «замки», их три, но мы рассмотрим два: Средний — в солнечном сплетении, и самый важный — Нижний, внизу живота. Группа, развалившаяся было на ковриках, ожидая очередную сказку про древних йогов и мудрецов, нехотя поднимается и садится по-турецки, чтобы попробовать. — Средний замок делается на выдохе одним движением, просто втягиваете живот к позвоночнику, — Арсений садится боком и двигает руками, показывая, — а для Нижнего представьте на секунду, что вы собираете все органы, расположенные ниже пупка, и осторожно поднимаете их немного вверх. И сам низ живота тоже чуть-чуть подбираете. Пробуем? — Хихи, девчонки знают такое упражнение, — мерзенько вякает Мягкова. Антон и забыл о ее существовании, она то ли не ходила на практику, то ли молчала несколько дней, вместо одних суток Випассаны. В таком случае жаль, что ее Випассана закончилась. — Не только девчонкам это полезно, — с укоризной отвечает Арсений, — и Нижний, и Средний замки нужно делать на долгих асанах. Выдыхаете, берете замок — и ваши мышцы немного расслабляются, потому что напряжение уходит в низ живота. И вы проваливаетесь в асану еще немного глубже. Они встают в одно из положений с наклоном, которое не получается почти у всех, и Арсений просит сделать его, используя замки. На удивление, Антон и правда проваливается ниже, поджав куда-то вверх место, которое не может назвать никак, иначе как странным словом промежность. — По сложным лицам вижу, что у вас получается, — усмехается Арсений. И смотрит почему-то на Антона. Это смущает, — давайте попробуем сегодня всю практику сделать так. Почувствуйте, как замки вам помогают, давайте пока только на Нижнем сосредоточимся. Если кто-то успел поесть позже, чем за час до тренировки, то не делайте, это будет не очень приятно. Практика идет хорошо. Через открытые панорамные окна в зал влетают ароматы цветов и едва заметная морская свежесть. Группа взбудоражена новыми вводными, много у кого начинают получаться сложные асаны, и Арсений быстрее обычного перемещается по залу, стараясь уделить внимание всем. Даже Мягковой добрый Арсений сегодня ни разу не затыкает рот, подходя к ней каждый раз, когда она этого просит. Антон йожит и думает, насколько и правда легче стало с этими замками. Даже в противных складках, где раньше так сильно тянуло под коленями, теперь можно прогнуться глубже и снять эту типичную для растяжек ноющую боль. Внутри себя он довольно мурчит, как кот. Арсений касается его сегодня очень тепло, будто бы не поправляет, а просто поддерживает. Антону становится неловко, эти касания совсем не похожи на обычную практику, Арсений прихватывает не пальцами за запястья, как обычно обозначая движение, а прикасается всей ладонью. Мягко, плотно. Ощущения кружат голову, и Антону кажется, что это — галлюцинации, потому что он — влюбленный дурачина, или просто усталость от сегодняшней прогулки по скалам, где его еще и припечатало солнечным ударом наверняка. — И, два-а, стоим, Нижний замок не забываем, — хитро щурится Арсений, который не мог не заметить его лицо. Наверное, он думает, что Антоново смущение связано именно с замками, от которых хихикает полгруппы, и слава Богу. Отличная ширма. На перевернутых позах Антон, как и обычно, тормозит, не спеша выполняя кракозябру вместо изящной Ширшасаны — стойки на голове. Часть группы плавно распрямляют ноги, удерживая равновесие с помощью согнутых локтей рядом с головой, и у Антона тоже получается собрать эту прочную конструкцию, но закинуть ноги он даже не пытается. То ли ему еще рано, то ли просто страшно. — Доверяешь мне? — тихо спрашивает незаметно подошедший Арсений, и, дождавшись тихого «угу» протягивает руку. — Давай ногу сюда. — Но я не… — пытается сформулироваться стоящий кверху попой Антон. — Ты уже да, — уверенно говорит Арсений, обхватывая его щиколотку и вытягивая ногу наверх. Он мягко ставит Антона в вертикаль, придерживая за лодыжки, но не сжимая, давая возможность выйти обратно в любой момент. Когда свободная футболка ползет вниз, обнажая Антонов живот, и он дергается от неловкости, Арсений быстро ловит край ткани и придерживает и ее тоже. Антон бы сказал спасибо за эту заботу, но вверх ногами он не может говорить. — Молодец, — шепчет Арсений, и продолжает считать для всей группы, — три-и… Равновесие ощущается каким-то волшебством, будто Антон — это бутылка, которая с переворота встала ровно на крышечку и стоит. Немного колеблясь, но стоит! Или что Антон — это карта в карточном домике, осторожно опирающаяся на самый край, или баскетбольный мяч, раскрученный и танцующий на пальце… Это положение настолько кайфовое, что теперь Антон понимает, почему Чебатков так любит балансы. Это и правда очень круто. Короткий миг волшебства проходит, равновесие теряется, и он с кряхтением опускается обратно, беспомощно поднимая глаза на Арсения. — Для первого раза хватит, — добродушно улыбается тот. Антон, похоже, счастлив. Как и в свой первый раз, он даже засыпает ненадолго в Шавасане после практики, успевая подумать о том, что впервые за долгое время не чувствует себя одиноко. Хотя коврик у него расстелен сегодня в самом углу, а рядом танцоры, с большинством из которых он так и не подружился, хотя очень хотел. Чебатков уже несколько дней пропадает с Нией, виновато спрашивая только дежурное «Как дела?» и «Доброе утро?» И все равно Антону больше не одиноко. Ему, похоже, хорошо с самим собой? Новое чувство заполняет теплом тело, пока он расслабляется под звуки гуляющего под крышей ветра, проваливаясь в короткий сон. *** После ужина Антон, даже не думая, собирает полотенце и многострадальное Чебатковское покрывало с его кровати, наливает воды в бутылку и прихватывает уже традиционные миндальные орешки в карман. Они не договаривались, но купаться сегодня точно пойдут — это, как-никак, последняя ночь. «Королевская», — пищит внутри него Спящая Красавица. Он просто выходит и садится на крыльцо ждать Арсения. Тот наверняка скоро придет в домик, Антон подслушал, что у них с организаторами после ужина короткая планерка. Точно как у вожатых в лагере. Арсений и правда вскоре подходит к домикам, неся папку с документами. — Купаться? — весело спрашивает он. Антон кивает. — Дай мне пару минут. Все это кажется таким простым и обыденным — просто двое друзей собрались ночью идти на пляж. Опираясь о крыльцо локтями, он поднимает голову — небо ясное, звезды горят, аромат цветов пьянит. Любопытно, что Антон не курит уже несколько недель, даже сам не помнит, сколько именно. И обоняние, похоже, восстановилось настолько, что тонкие запахи кажутся очень мощными. И цветы, и фрукты, и морская соль. И особенно — парфюм Арсения, с апельсинами и чем-то свежим. Все время он забывает спросить, что это за марка. — Идем? Арсений выходит из домика с тем самым пледом, который он давал Антону на киноночи, и это очень кстати, воздух немного прохладный. Антон благодарно забирает его в свой пакет — в их домике пледов в комплекте не было. Со стороны аллеи слышно хихиканье Нии и голос Чебаткова, что-то оживленно и эмоционально вещающий. Они, похоже, идут сюда. Антон ловит взгляд Арсения в безмолвном желании не попадаться парочке на глаза. Не хочется ни с кем делить их маленькую тайну, хотя Чебатков, технически, все уже давно знает. А вот Ния — нет. Арсений смотрит на него тоже как-то внимательно, но, пока они молчат, драгоценное время уходит, и ребята выруливают на тропинку к домикам. Прятаться поздно. — Добрый вечер, — смущается Ния, утыкающаяся лбом Жене в плечо. Она давится очередным смешком, не в силах остановиться, — а вы тут чего, тоже мышей ловите? Чебатков тоже прыскает, и так заразительно, что и они с Арсением невольно улавливают это безумное настроение, посмеиваясь за компанию. — Не обращайте внимания, это внутренняя шутка, — машет рукой Чебатков. — Шутка-мишутка, — давясь от смеха, почти хрюкает Ния, — мышь-утка! Чебаков, красный от попыток сдержать смех, подталкивает ее к домику. — Хорошего вечера, — вежливо говорит он, и кивает Антону вопросительно, косясь на спину Нии, уже взобравшейся на крыльцо. — Я буду поздно, — с пониманием кивает Антон. Чебатков одними губами отвечает «спасибо» и, быстро разобравшись с ключами, галантно открывает хихикающей даме дверь. Арсений довольно улыбается. — Ага, — комментирует Антон. — Может, той, другой тропинкой пойдем? — предлагает он. — А то как-то… — Согласен. А то всякие сумасшедшие тут ходят, хихикают. Как бы хихичкой какой не заболеть. Хихическим заболеванием. — И вместо психоза разовьется у нас хихоз, — подхватывает Арсений, цокая, — и что будем делать? — Звать хихиатра? — ахает Антон. — Это дорого, — вздыхает Арсений, пропуская Антона вперед по тропе. — Тогда нам поможет только доктор Позов, — Антон смеется, и луч его фонарика прыгает по тропинке бешеным зайцем. — Поз в помощь! — добивает разгон Арсений. *** На пляже сегодня так много людей, что им приходится забирать сильно правее, уходя подальше от воркующих парочек, занявших их основной секретный пляж. Антон думает, что они — такая же парочка, и предвкушение того, как может кончиться этот вечер, поселяется внутри. Щекотными лапками треплет ребра, заставляет дергаться и сжиматься от легкой искры надежды. У-ииии! Совсем небольшой микропляжик обнаруживается почти сразу после спуска с клиффа. Удачно спрятанное ровное пространство между скал почти недоступно ни с берега, ни с тропинки, и Арсений недоверчиво косится на Антона, уверяющего, что с его ногой он без проблем управится с путем через валуны. Сверху по клиффу едет очередная машина, из которой привычно громко доносится попсовая музыка. Антон безошибочно узнает эту мелодию и, не стесняясь начинает подпевать. — Опять она, — вздыхает Арсений, бросая на галечный пляж мягкий шоппер с вещами. «По барам В пьяном угаре, Что же ты, парень, снова вспоминаешь о том, Как мы гуляли — по тротуарам…» Арсений вдруг, накинув на себя покрывало, как мантию, начинает танцевать, передразнивая героиню песни. Он заламывает руки и бросает их из стороны в сторону, запрокидывает голову, точно пьяная девушка на танцполе, поглощенная своим страданием. Антон залипает. Это Арсений, наверное, еще и не старается совсем. Шутит, кривляется, хаотично двигается, едва ли даже вполсилы, но это уже выдает в нем профессионального танцора с первых же секунд. Ничего себе. Так Антон смотрел на Николая Цискаридзе, хотя ничего не понимал в балете, завороженный пластикой. И это было с экрана ноута, даже не вживую. Так Антон смотрел на волны, в совершенстве своих форм гладящие берег, или на великого марафонца Элиуда Кипчоге, устанавливающего мировой рекорд. Так Антон смотрит сейчас на Арсения, который уже не танцует, а, ссутулившись, укладывает покрывало, чтобы на него усесться. — Очень красиво, — констатирует общеизвестный факт Антон. — Угу, — бормочет что-то себе под нос Арсений, недовольный и сразу какой-то поникший. — В смысле, я не хотел что-то не то сказать, — начинает Антон оправдываться, — просто правда, очень профессионально, я ничего в этом не понимаю, но это как… как руки пианиста, сразу видно, что профи. Блин, не знаю, как сказать, извини, я… — Да все нормально, — Арсений подбирает к себе ноги, снова сворачиваясь в защитный клубок, — я просто сам от себя не ожидал, редко танцую. — Тяжело? — Антон усаживается, предусмотрительно оставляя между ними достаточно места. — Видишь, как, — вздыхает Арсений, — даже сам себя стесняюсь, получается. Я все думал, могу ли я тебе как-то помочь с этой проблемой с телом. Как йог, как учитель, как просто человек — поделиться каким-то опытом, но у меня, возможно, даже хуже проблема, и я ее еще не решил. — Хуже? — удивляется Антон. — Ты рассказывал про стеснение, и я в себе тоже его нашел. Я даже касаний особо не выдерживаю — ты вот говорил про профессиональную отстраненность на йоге — так оно и есть, похоже. Только дело не в профессии. Я просто не могу касаться людей. Антон вспоминает их контакт с Варнавой, руку на Антоновом плече в прошлую пляжную ночь, сегодняшнее тепло на практике, и это все явно какое-то противоречие, но ничего не говорит. Должно быть, это кривизна Арсеньевского восприятия, при травмах и загонах так часто бывает. — А еще я даже в шортах не могу ходить, в таких, как ты, — кивает Арсений на его ноги, — в смысле, коротких. Даже в таких модных. Антон смотрит на свои леопардовые шорты выше колена и вдруг чувствует себя практически голым перед Арсением. Никогда бы не подумал, что открытые ноги могут так ощущаться. Арсений все время ходит в легких широких штанах до щиколоток или до середины голени, позволяя себе ограниченные части обнаженной кожи. Как интересно. — Никогда не думал о шортах, как об обнаженке, — говорит Антон вслух, — а теперь даже как-то неловко. — Я тебя не съем, — смеется Арсений, — только понадкусываю. Антону опять становится странно. Наверное, он все-таки слишком остро реагирует на слова. Чертова влюбленность все-таки не отпускает, застилает глаза, но Антон уже знает, что надо видеть реальность, а не иллюзию. Поэтому он тоже легко смеется. — Из нас двоих я тут хищник, судя по шортам, — шутит Антон, — так что это я тебя, так уж и быть, не съем. — Ой, хищник, — язвит Арсений. Антону хочется процитировать, что «влюбленный волк уже не хищник», но он вовремя прикусывает язык. — Получается, мне нормально с голыми ногами, — вместо этого рассуждает он, — но с голым всем остальным уже не нормально. Удивительное дело. — Словил инсайт? — Даже не думал об этом раньше, — соглашается Антон, — никогда такого не было. Когда играл в футбол, там раздевалки, душевые, было вообще все равно, даже наоборот как-то, ну нормально, что ли. Арсений внимательно на него смотрит, и Антон понимает, что, возможно, дает ему понять что-то про себя, о чем никто его не спрашивал. Потому что в раздевалке ему когда-то было не просто нормально — а очень даже хорошо, мужские тела казались такими же красивыми, как женские, если не больше. — Одна из причин, по которым я завязал с танцами, — вздыхает Арсений, — это как раз открытые части тела. После некоторых событий не смог больше обнажаться. Мы тогда на почве этого загона с Егором и подружились, он единственный меня понял тогда. Хотя моя ситуация не была так критична, да и не было проблемой, что мое тело выглядит как-то не так, толстое или худое. Хореографу было норм, остальное не важно. Но вот ощущение, что на меня смотрят как на… — Мясную корову, да? Арс поеживается от этих слов, и Антон снова думает, что это слишком похоже на травму, очень нехорошую травму. На преступление против воли. — Я не знаю, как бы перенес это на твоем месте, — осторожно произносит он, — не спрашиваю, что случилось, но я бы охренел точно, столкнувшись с таким. Я, наверное, только сейчас могу принять, что получил не только физическую травму, но и моральную тоже. И она оказалась куда страшнее. — И куда непонятнее, да, — соглашается Арсений, меняя позу, постепенно раскручиваясь из своего тревожного клубка, — у меня физических травм не было в этот раз, да и с ними я бы справился точно. — Слава доктору Позову. — Слава, да, — коротко улыбается Арсений и снова мрачнеет, — а вот с этой херней… думаю пойти к психологу, на самом деле. Вот вчера подумал буквально. Что мое непринятие тела, оказывается, отравляет мою жизнь. И ведь… Ничего особенного. Никто меня не бил, не угрожал, не насиловал. Антон внутренне выдыхает, и внешне тоже, но Арсений этого не замечает, увлеченный рассказом. Никто не бил Арсения! Не бил, не нападал, Господи, слава Богу, и всем Йожным и Виолончельным Богам тоже. Огромный камень, размером с гору, по которой они бродили сегодня, падает с Антоновой души. — Чего, — все-таки реагирует Арсений на его шумный выдох. — Так, ничего, погоди, надо сделать кое-что, — повинуясь внезапному порыву, Антон хватает продолговатую гальку и прикладывает ее к уху, — алло, мистер Джон Уик? Вам звонит Каламбурошная-придурошная, да, придурошная, через И. Нам нужно отомстить за ментальное преступление. Я высылаю координаты. Арсений хохочет, откидываясь назад на своей половине покрывала. — Да уж, — продолжает он, тоже подбирая с пляжа какой-то камешек, — знаешь, если была бы драка какая-нибудь или нападение — я бы знал, что с этим делать. Мы выступали на корпоративах иногда, там бывали разные личности. Антон качает головой, поддерживая. Он так и думал — и про папиков, и про корпоративы. Как же несчастна бывает жизнь красивых творческих людей. — Так что это была бы не проблема. Вернее, не моя проблема, — вальяжно говорит Арсений, обнажая белые зубы в довольной улыбке. Видимо, с такими мудаками у него и правда был короткий разговор, — но вот ментальная травма, как оказалось, очень сложная вещь. Даже не думал никогда раньше, что это тоже травма — как ногу сломать. Он вдруг разворачивается к Антону, поджимает губы смущенно, извиняясь за что-то. — Ничего, что говорю это? — Я рад помочь, — с готовностью отзывается Антон, — как и ты помог мне. — Я себя в итоге ощущаю, знаешь, героем какого-то средневекового романа, — Арсений благодарно кивает, — такой Граф Попов, пребывающий в меланхолии и думах о своих печалях. Он делает широкий жест рукой, красиво изгибая кисть прямо перед носом у Антона, и он следит за ней завороженно. — Тебе бы подошел этот образ, — тихо говорит он, — белоснежная рубашка, шпага и честь. — Может быть, — с коротким смешком отвечает тот, — но только вот графа в итоге убивают. Причем можно попасть под пулю, оказаться жертвой на дуэли, в конце концов, а можно вот так, как я. Медленно пить отравленное вино. А тебе из перстня подсыпают все время еще немножечко яду. Антон косится на кольцо на его руке. — У тебя и перстень есть подходящий, кстати. Я надеюсь, это была метафора и тебя никто не травил? — Физически нет, — снова срывает он камень с Антоновой души, — но морально точно такое было. Только теперь это понимаю. — Я был в таких отношениях, — признается Антон, — это пиздец. — Это пиздец, — повторяет никогда не матерящийся Арсений. Откровений на сегодня, похоже, достаточно. В голове Антона все потихоньку встает на свои места, и он решает перевести тему. — Я пока на знаешь каком типе психотерапии? Самовывоз! — кричит он неожиданно громко, и Арсений смеется с контраста. Антон продолжает. — Йога, кстати, и правда как терапия, ты был прав. И спасибо тебе за то, что сделал для меня. И сегодня на практике — я реально же на голове стоял. — Сам стоял, — довольно улыбается Арсений, — я только страховал. — И это охренеть! — Антон взмахивает руками, едва не теряя равновесие, когда под ним качаются камни. Арсений заглядывает очень внимательно ему в глаза. — Что? — не выдерживает Антон. — Ты когда чему-то радуешься, — объясняет тот, — у тебя иногда проскакивает на лице такое необычное выражение — полного восторга, такое живое, что мне кажется это прямо квинтэссенцией жизни какой-то. Я пытаюсь это поймать. Антон смущается, не зная, что ответить и не зная, что ему делать, как успокоить бедное свое сердце, увидевшее в этих словах нечто большее, чем Арсений имеет в виду. — Спасибо, — бормочет он гальке, не в силах поднять глаза, — и за разговоры наши вот тут, на пляже, тоже большое спасибо. Они все были не зря. — Мы вроде не заканчиваем еще разговаривать, — улыбается Арсений, — даже если лагерь заканчивается. Бедное сердце Антона сжимается от избытка чувств. *** Море сегодня не самое спокойное, поэтому далеко от берега они не отдаляются, больше барахтаясь в воде, чем реально плавая. — Знаешь, — решает Антон поделиться, — я придумал способ как-то называть свои состояния, чтобы не сходить с ума. Как будто бы внутри моей головы есть пещера, типа той Адской расщелины, где мы были. Вот там на дне живет Слизь. Неприятная такая, мерзкая, будто из Ходячего Замка Хаула. А еще там в пещере Спящая Красавица, как у Пушкина — в хрустальном гробу спит. Вот Красавица — это моя типа способность к творчеству. Не то чтобы я прям творческий человек. — Еще какой, — фыркает Арсений. — Эта Слизь появилась, когда я ногу сломал. И все поехало под откос, — Антон пытается жестикулировать, но в воде это невозможно, и он смешно шевелится, восстанавливая положение, — я начал пить, курить, жрать все подряд, и укатился в полнейшую жопу, даже творчество запечатал буквально — в гроб, чтобы как-то уберечь его. А теперь, с йогой, будто бы все начинает налаживаться. — Какие прикольные образы, — Арсений изучающе на него поглядывает, балансируя в воде на расстоянии пары вытянутых рук. — Я ведь не похож на психа? — испуганно спрашивает Антон. — Ты похож не на психа, — размеренно диктует Арсений, — и не на математика даже. С такой фантазией, Антон, ты… — Хакер? — Ты поэт. Сравнение настолько от него далеко, что даже слова не находятся, но Арсений и так все понимает по его кривому лицу. — Серьезно, — не отстает тот, — ты прошел большой путь за это время. Я, как учитель был должен за тобой наблюдать — и я наблюдал, и я говорю тебе, что ты — молодец. Ты хочешь изменить образ жизни, а это и правда трудно. Но у тебя есть цель, и нельзя останавливаться. Даже если для этого придется использовать воображаемых друзей. — Это все точно не похоже на шизу? — шутливо волнуется Антон. — Будем считать, что это максимум воображение. Арсений не сказал «мы», но Антон додумывает, что оно там было. — Я, так-то, тоже псих, — вдруг признается Арсений, — иногда разговариваю в своей голове с Гуруджи. — Который в Майсоре? — вспоминает Антон. — Такая йожная версия отца, — иронизирует он, разворачиваясь в воде, — так что интересно, что сказал бы про нас обоих психолог. Опять «нас». Антона эта ночь, скорее всего, убьет. — Кстати, — спустя паузу снова начинает Арсений, оплывая Антона по кругу, — по Аюрведе ты все правильно делаешь. Древняя индийская система лечения говорит, что в человеке три компонента в равновесии — Пита, Вата и Капха. И вот Капха — это как раз слизь, прям так и называется. — Как я угадал, — цокает Антон языком, разворачиваясь за Арсением по кругу. — Если она перевешивает, то нужно компенсировать ее Ватой — активностями, легкой едой, спортом. Так что этот лагерь и твой бег очень в тему. Повышаешь свою Вату, побеждаешь свою слизь. — Ну доктор, я же так загоржусь совсем! — Антон бы покраснел, если бы уже не был красным от всего этого длинного разговора. — Не, ты загордишься вот сейчас, — коварно зыркает на него Арсений, — когда я скажу, что твоя Спящая Красавица правда очень сильная. Я вижу, как у тебя глаза горят, когда ты про музыку говоришь. И это очень красиво. Антон, придуриваясь, изображает обморок с погружением в воду, чтобы не выдавать настоящие эмоции. После таких слов нет никаких шансов выглядеть нормально, мыслить нормально, поступать нормально. Антон только надеется, что ничего не испортит сегодняшней ночью. *** К домику они идут той же дорогой, не торопясь и освещая себе путь фонариками. Ночь из прохладной становится душной и теплой. Недалеко от освещенной уже поляны они останавливаются, чтобы послушать стрекотание цикад. — Классно, да? — шепотом говорит Арсений, глядя куда-то в звучащие кусты. — Красиво, — Антон вовсе не имеет в виду цикад. Кажется, если это молчание продлится еще хотя бы немного, то Антон ляпнет, что Арсений ему нравится, вот так вот просто, без предупреждения и без любых разговоров-подготовок, потому что последние дни взвинчивают его нервы донельзя, слишком сильно. Арсений стоит тут рядом, с мокрыми волосами — опять нырял на разворотах. Белая, уже традиционная футболка, длинные легкие штаны, он как будто бы статуэтка, или прямо античная статуя, только живая, теплая и наверняка нежно-фарфоровая на ощупь. — Я, — начинает он и не очень понимает, как говорить дальше. Арсений вовремя его перебивает. — Ты сказал сегодня, что благодарен, и я тоже хочу сказать. Я ёжик, и я упал в реку, — начинает он, как на спикерской, и коротко выдыхает смешок, — я упал за эти пару недель в реку твоего тепла. У Антона дыхание перехватывает от этих слов. Арсений стоит перед ним и так легко говорит такие громкие вещи! Всемогущие Йожные Боги! — И меня прямо растопило, как лед в кипятке, — Арсений пожимает плечами, — я и забыл, что такое — живой контакт. Знаешь, я ведь обычно сдержан. Ты и сам говорил, что я далекий эльф. Антон кивает, все еще стараясь унять сердцебиение. — Хотя, скорее я — недалекий эльф, — смеется он, и становится понятно, что неловко здесь не только Антону, — в общем, я почему-то стал тебе доверять, мог просто быть собой, и это было легко. Спасибо, что дал мне это. Возможность говорить, не боясь ничего. Обычно это я организую такие безопасные пространства, и только в рамках йоги. А тут впервые кто-то сделал это для меня. Спасибо. Антон только улыбается в ответ, растроганный донельзя. Господи, да он бы для Арсения создал любые пространства. В этом и всех соседних мирах! — Я даже чувствую себя теперь тебе должным, — добавляет этот невозможный. — Йог никому ничего не должен, Арсений, — улыбается Антон, — и я рад тоже, что оказался тебе полезен, и… Эта ночь не может закончиться вот так, на темной тропинке, без хотя бы чего-нибудь. Антон берет побольше воздуха. — Насколько это будет нормальным, если я тебя обниму? Можно? — Можно, — говорит Арсений, сам шагая вперед. Антон осторожно заводит одну руку ему поверх плеча, а вторую сбоку, отзеркаливая жест. Максимально нейтральные обнимашки, ничьи руки целиком не снизу и не сверху, но у Антона все чувства внутри перемешиваются. Он прижимается неплотно грудью в грудь и выдыхает, как-то сразу обмякая. Прячет голову Арсению в плечо, вдыхая знакомый уже тонкий аромат апельсина, смешанный с чем-то еще, и ужасно не хочется, чтобы эти объятия заканчивались. Быть так близко к Арсению кажется очень интимным, будто бы это запредельный уровень доверия, куда больший, чем секс в любом из вариантов. Как тепло. Арсений не отстраняется. Он просто стоит и дышит, и Антон тоже дышит, подстраиваясь под это медленное дыхание, как будто они снова внутри йожной практики. Сознание уплывает опять в какие-то психоделические дебри, и Антону кажется, что миллион маленьких световых щупалец его души связываются с такими же, торчащими из Арсения, и эти полосы света оплетают их со всех сторон. Такой бывает светомузыка на концертах — плотные белые лучи во все стороны, медленно ползущие вдаль. Антон прижимается на выдохе всего на миллиметр ближе, забывая, что Арсений, возможно, не любит такие касания, но сопротивления не встречает. Теперь они касаются солнечными сплетениями, но Антону кажется, что это Сплетения Солнц. Он бы вслух сказал такой каламбур, но сейчас говорить вообще не хочется. Арсений легонько качает его из стороны в сторону, не разжимая рук. А Антон плывет. Просто, нахрен, плывет от ощущений и от осознания того, что его все еще не отталкивают. И вокруг только поют и поют цикады, оглушительно стрекочут, почти перекрывая бешеное Антоново сердце. Через черт знает сколько времени они отрываются друг от друга, и первое, что Антон делает — смотрит на Арсеньевские губы, которые тот поджимает, сглатывая. Его синие глаза тоже блуждают по Антоновому лицу. Не время. Антон понимает это за секунду до того, как Арсений снимает руку с его плеча, улыбаясь немного виновато. Не время рушить это световое поле, это хрупкое доверие. Не нужно лезть. Красть поцелуй хитростью или силой. Так нельзя. Ни с Арсением, ни с Антоном. Слишком рано для такого резкого сближения двух людей, старающихся построить что-то новое, правильное, здоровое. Чего у них раньше никогда не было. Можно было бы спросить разрешения поцеловать, просто словами, но это тоже будто бы все разрушит. Антон понимает — о да, теперешний Антон такие вещи понимает. Теперешний Антон более чуткий и внимательный. Теперешний Антон не будет ломать себе колени, пытаясь запихать себя в позу Лотоса. Не будет вынуждать Арсения отвечать ему, если тот не готов или не хочет сам, по любой из причин. Но, пока они идут к домикам, Антон понимает самое главное — у него с Арсением есть шанс. — Спокойной ночи, — тепло говорит он, и Антону не кажется — тот тоже сейчас что-то чувствует, он дышит невпопад, и выглядит сбитым с толку. — Добрых снов, — Антон пытается передать во взгляде все, о чем думает, и даже, похоже, перебарщивает, потому что Арсений отводит глаза, хмыкая смущенно и качая головой. В домике он ставит телефон на зарядку и почти уже выключает интернет, как телефон жужжит сообщением в телеграме. Арсений присылает ему его же собственную фотку, сделанную в Адской долине. Размотанный чувствами Антон кидает ему стикер со смущенным ежом.