Йоги йожат ежат

Новая неделя приносит Антону новое сумасшествие. Anton Shastoon: «Я хочу бегать». Arseny: «И вам доброе утро. Та-ак?» Anton Shastoon: «Короче, раньше так не хотелось. Я просто думал — а вот хорошо бы, но прям желания не было. А теперь я двадцать четыре на семь схожу с ума. Вчера достал кроссовки, прикинь? Меня так будоражит». Arseny: «Ты там осторожнее с будораженьем. Оно может забродить)) А вообще покажи кроссы!» Антон кидает фотку обутых ног сверху вниз, на фоне перехода между асфальтом и бордюром. Arseny: «Ты уже и побегал, что ли?» Антон довольно улыбается и кивает энергично, снова забыв, что Арсений его не видит. Anton Shastoon: «Сегодня утром. Просто вышел на улицу и сделал пробежку, она совсем маленькая, но пофиг, она получилась!» Arseny: «Батюшки, прям ногами? По асфальту?» Anton Shastoon: «Ага». Довольная улыбка на его лице светится так ярко, что даже встреченная около лифта бабушка вдруг начинает неловко смеяться и желает хорошего дня. Arseny: «Какое кощунство. По бордюрам там чистыми кроссовками бегает. Нет, чтобы здесь, по страшной грязи и камням». Арсений присылает фотку, на которой тоже беговые кроссовки, явно не впервые надетые, «натруженные», как говорил Антонов футбольный тренер. Снимок концептуальный: красноватая влажная земля, огромная лужа, у которой он, собственно, и стоит, и в которой отражается телефон. Разбросанные вокруг камни только дополняют картину, и само фото обработано таким фильтром, что выглядит очень классно. Anton Shastoon: «Ты издеваешься? Это же прям готовый кадр для Пинтереста, и композиция, и свет, и текстура смотри какая красивая!» Arseny: «Это потому, что ты поэт и везде видишь красоту». Anton Shastoon: «Ну хорошо, что не хакер». Arseny: «Это не обсуждается)) Как ощущения?» Anton Shastoon: «Круче, чем все. Я, правда, бежал секунд тридцать всего, но бежал! Завтра собираюсь растянуть коврик и пойожить полноценно всю серию. В общем, повторяю за тобой. Егор на спикерской говорил, что он твой фанат, теперь у тебя их два!» Антону пофиг, что именно Арсений сейчас о нем подумает. Быть откровенным в переписке — совсем не то же самое, что говорить подобные признания в лицо. К тому же, переписочный Арсений воспринимается, как совсем другой человек. Еще более близкий и классный, честно говоря. Arseny: «Ты осторожнее там с полноценной серией. И с фанатством, а то увлечешься йогой всерьез, и однажды с тобой может случиться это:» В диалог прилетает фотография, сделанная внутри шалы. Невысокий смуглый индиец, должно быть, сам Гуруджи, наклоняет Арсения в асану — мостик, но какой! Он хватается ладонями прямо за свои собственные щиколотки сзади, образуя телом невероятное кольцо. Anton Shastoon: «Ебануться, кошки гнутся!» Из Антона вылетает первое, что приходит в голову. Он когда-то сам придумал это выражение, но никогда в этом не признаётся. А сейчас и подавно не стоит — когда они уже решили, что Арсений кот. Неудобненько получилось. Arseny: «Чего?))» Anton Shastoon: «Выражение такое. Но офигеть у тебя гибкость. Офигеть у тебя сложность!!! А это Гуруджи, да?» Arseny: «Первый день практики с ним был сегодня. Я пока не понял, но меня накрыло». Anton Shastoon: «Поздравляю! Офигеть фотка! Офигеть ты!!! Как это возможно вообще? А еще есть?» Антон в шоке, Антон в радостном афиге за то, что у Арсения наконец все получилось. А еще Антон — фанат, и ему срочно нужно пополнять секретную папочку. Arseny: «Спасибо)) ну, максимум есть фото ковров с начала или конца практики, я не могу же сам себя снимать, и никого не могу попросить в процессе. А жаль, я бы посмотрел, насколько у меня упоротое лицо». Сперва Антон хочет возразить очевидное — одна же фотка есть! Откуда-то она же взялась. «Челлендж эксептед», — говорит себе Антон и вызывает внутреннего аналитика. Проведя короткое расследование, он определяет по обрезанным краям, что фотка наверняка взята из тиктока или сторис, и без труда находит аккаунт главной йоговской Школы. На редких рекламных видео Арсения не оказывается, но в комментариях он находит англичанку, которая тоже выиграла чудом билет в этот индийский Хогвартс, и на радостях снимает почти все подряд, установив объектив прямо внутри шалы у стены. И стримит. Какая хорошая англичанка. Антон находит записи, где есть Арсений, и пересматривает их сначала раза три, потом выбирает самые красивые асаны, скринит, минимально обрабатывает и кидает ему. Anton Shastoon: «Теперь даже я могу сказать, что я хакер». Arseny: «Как??? Ничего себе. Спасибо!» Антон с гордостью смотрит, как одна из фоток моментально появляется в Арсеньевском йожном аккаунте. Теперь, сильнее, чем новый футбольный сезон, Антон с трепетом ждет англичанкинских стримов, и в одном неожиданно находит пасхалку от Арсения. Видимо, выяснив, кто из ста двадцати человек практикующих та самая девушка, он расстилает коврик прямо рядом с ней и, Антон готов поклясться, подмигивает ему через экран. *** Полноценно йожить Антон все еще не начинает, но собирается. Он помнит, что нельзя опираться на Арсения, потому что любая поддержка — это костыли, а ему нужно встать на свои собственные ноги. Но не может отказать себе в соблазне представить, что он сейчас в шале рядом с ним. Это же не опора и не костыль, да? Антон зажигает дома свечи, распихивает лишние вещи по шкафам, наводит не просто порядок, а прямо идеальный минималистичный порядок, чтобы комната была похожа на аскетичную индийскую деревню. Даже покупает ароматические палочки с запахом сандала для полного погружения. На потолок он лепит звездочку из цветной бумаги, чтобы была хотя бы одна звезда, как в их родном зале, или как на безлюдном пляже. Журавль, когда случайно видит ее, долго угорает, что Антон звезданутый. Наверное, так и есть. Но это работает, а, пока это работает, Антон собирается это делать. Потому что делать то, что работает только для него — и есть ключ к успеху, как они выяснили. Арсений, конечно, тоже его подкалывает, хихикая над бомбочками для ванн и новыми тарелками, почему-то нежного сиреневого цвета. Антон настолько наглеет, что не стесняется кидать Арсению фотки утренних омлетов и салатов, которые он очень старается сделать красивыми. Журавлю показывать такое — немного стыдно, но Арсению, почему-то, в самый раз. Через пару дней и сам Арсений этой философией тоже проникается. Антон как раз торчит в офисе, ковыряя никому не нужный скучный отчет и мечтая свалить домой пораньше, как его рок-звезда вылезает в телегу, судя по времени, возвращаясь с вечерней практики. Arseny: «Мне понравилась твоя идея выбирать те способы, которые подходят и нравятся только мне. Здесь тоже люди так делают — каждый водитель обязательно должен украсить свой туктук». Anton Shastoon: «Кто там?» Антон на такие вещи теперь мгновенно реагирует. Arseny: «Я не про прикол». Anton Shastoon: «Не про Приколугу?» Arseny: «Калуга через а, дурачина)) Тогда уж Приколомна». Anton Shastoon: «Раунд!» В такие моменты он готов поклясться, что, пусть даже на мгновение, Арсений смеется по ту сторону телеграмма. Arseny: «Так вот, местные украшают свои эти колымаги как хотят, вообще безо всякого вкуса, но именно в этом и есть особый шарм. У меня сначала глаза болели от этих сочетаний, а чувство прекрасного вообще падало замертво». Это легко представить, у Арсения отличный вкус по части вещей и дизайна, Антону точно до этого далеко. Arseny: «Но индийцы такие крутые! Они самовыражаются, не заботясь о том, как это выглядит. Если они любят оранжевое и синее, и все одновременно яркое, и еще чтобы с цветочками, они просто ляпают это на туктук». Anton Shastoon: «Кто там» Arseny: «)) Ляпают, говорю, сверху, на «туктук». И едут». Anton Shastoon: «В Ляпландию». Arseny: «Тебе понравилось, я смотрю))» Довольный Антон аж раскачивается на стуле, не думая, что он, вообще-то, на работе, и его сияющее лицо видно в опен-спейсе буквально всем. Arseny: «Так вот, я тоже решил это делать. Гуруджи задает высокий темп, и на практике всегда очень жарко. Меня бесит, что коврик начал скользить под руками, и я сходил, купил специальный пад, типа полотенца, совершенно по цвету к коврику не подходящий. И раньше я бы ни за что так не сделал, но взял с тебя пример, и теперь йожу на нем. Просто я люблю этот цвет. Морскую волну». Anton Shastoon: «И тебя больше не триггерит?» Arseny: «Мне кажется, я выгляжу, как дурак, но зато практиковать легче». Тонкая эльфийская организация Арсения не позволяет, наверное, использовать неподходящие на его вкус цвета в одежде или в жизни, поэтому покупка пада — большой шаг. Антон решает Арсения поддержать, как может. Anton Shastoon: «Я нашел тебе пирожок: Красивый меч, и конь, и латы, И замок, тянущийся ввысь. А кто там ржет в углу палаты — Заткнись». Arseny: «Спасибо))» Anton Shastoon: «Как сама практика? Получается?» Arseny: «Нелегко. Мы начинаем только с Гуруджи работать, а я не могу никак нормально вкатиться. Тут немного другая волна, не знаю, как объяснить. Наверное, дело в менталитете, поэтому сложно. И еще у меня довольно неприятный сосед по дому. Но в йоге всегда так — она учит тебя что-нибудь немножко терпеть». *** В какой-то из выходных Антон тусуется на кухне, попивая чай с печеньем и весело качаясь на стуле. За стул и печенье Журавль бы его отругал, причитая, как бабка, про испорченный аппетит и травмы. Антон почти наяву слышит это характерное «расшибёсси же, егоза». Но Журавль умотал с Олесей куда-то за город, так что кухня сегодня будет Антоновым местом преступления. Anton Shastoon: «Печенье для лазания по горам». Антон кидает фотку тарелки с песочным печеньем с такой подписью, но Арсений прикола не понимает, слишком лихо Антон завернул. Arseny: «Мне на ум приходит только Безенги, но это не безе, сдаюсь». Anton Shastoon: «Подсказка — это Курабь’е». Arseny: «Ммм, значит про скалолазание… Карабин-бье?» Anton Shastoon: «Ну Арсений! Ну подумай!» Arseny: «Помню горы «Ка-два», которая Чогори, и Казбек, а курабье не понимаю, прости». Разочарованный вздох сносит редкие крошки со стола. Да, с юмором Антону еще работать и работать. Anton Shastoon: «Курабь’е — Карабкань’е. Я ем печенье, чтобы выкарабкиваться из всего». Arseny: «А-а, круто». Шутка, конечно, не то чтобы прямо разрывная, но раньше Арсений и на такие вещи реагировал как минимум позитивно. Он явно не в духе, уже пару дней ответы один грустнее другого. Антон грешным делом думает, что что-то случилось. Anton Shastoon: «Как твоя практика?» Arseny: «Да норм, не хочу пока рассказывать, потом все. Как ты?» Вот так примерно он и реагирует. Антон чувствует, что что-то происходит, но решает пока не лезть. У него самого тяжелая неделя — началась работа над новым проектом. Стас не нашел ничего лучше, как назвать его «Куб». Где «Сфера», там и «Куб». Антон, раскаченный упражнениями в каламбурах, говорит Стасу на планерке, что следующим будет «Тор», но тот ничего не понимает в математике. Зато Арсений, выйдя ненадолго из своей задумчивости, ухахатывается с пересказа о том, какую Стас прочитал ему лекцию. Anton Shastoon: «Еще в конце так важно добавил: «Называть проекты именами супергероев, Антон, просто ребячество». Arseny: «Жеребячество! А он главный конь. Мне твой Стас даже нравится, я бы с ним поработал. Такое поле для приколов!» Anton Shastoon: «О, да. Ты бы его сожрал». Arseny: «Я при нем сожрал бы пончик и заявил бы, что супергерою пришел конец». Anton Shastoon: «Ору! :)))))))) Но он бы тебя не понял». Arseny: «Он реально не знает, что такое тор? Это же школьная программа!» Разговор утекает куда-то через школьные годы к котикам, погоде, и, наконец, добирается до практики. Arseny: «Будешь йожить сегодня?» Anton Shastoon: «Нет. Капец пришел, откуда не ждали. Я идиот, у меня после стирки села форма, и я не влезаю в йожные штаны. А вторые я отдал Журавлю, и этот балбес сжег их в отпуске, оставив сушиться около костра после ночных купаний». Arseny: «Наш человек». Anton Shastoon: «А эти свои я купил еще в лагере, они были такие классные! А теперь их нет. А вместе с ними нет никакой мотивации». Arseny: «Йожь без штанов))» Антон смущается немного, и эти мысли отвлекают его от очевидной правды — дело вовсе не в одежде, штаны — это отмазка. На самом деле Антону просто лень. Arseny: «Делай без мотивации. Дисциплина куда круче, чем мотивация, дисциплину не нужно никогда ждать, или звать. А мотивация — переменчива. Она как женщина. Или как муза. Муза приходит только туда, где уже налажен процесс». На моменте про женщин Антон сникает, но идея ему нравится. Он раскручивает мысль дальше, перекладывая на привычную для себя тему. Anton Shastoon: «Кажется, я понял. Если я хочу сочинить музыку, но не умею играть ни на чем, муза придет и нашепчет мне в голову мелодию, а я ее даже записать не смогу. Поэтому нужна дисциплина, нужно просто каждый день нажимать на клавиши, чтобы уметь это делать достаточно хорошо, быть натренированным. Чтобы не упустить музу, когда она придет». Arseny: «Да, я об этом. Хоть со штанами, хоть без штанов, главное — йожь, а мотивация сама потом появится». Arseny: «А вообще, чем больше я тебя слушаю, тем больше считаю, что ты не хакер, ты поэт. Поэтому — вот тебе нечто на поэтовском. Кое-что, чтобы прикладывать к ранам души, когда плохо. Тук-тук». Anton Shastoon: «Я так и знал. Кто там?» Arseny: «Вам посылка из города Стопбольм». И присылает фотку красивейшего заката над индийской деревней. Антон приближает каждый сантиметр этого снимка и смотрит, смотрит, как переливаются оттенки в длинных косых облаках. Никогда он не видел такого согревающего душу неба, теплого, сладкого и целебного, как мед в малиновом чае холодной зимой. Красные и оранжевые полосы расчерчивают все небо, яркие и горячие, почти такие же, как бьющееся в растроганной нежности Антоново сердце. Скорее бы Арсений вернулся домой.