Йоги йожат ежат

Пятница начинается вполне себе хорошо. В приподнятом настроении после утренней йоги, которую Антон не просто делает, а делает под бодрый «Goa Trance» просто потому, что Гоа — это тоже в Индии, он идет на работу. Хочется быть таким открытым миру и таким светлым, классным, несмотря на слякоть и темноту на улице. Он здоровается с охранником, и тот с удовольствием жмет ему руку: — И вам хорошего дня, Антон! В лифте он улыбается девушке, с которой они путают кнопки этажей, но ничего ей не говорит, чтобы не смущать, хотя она и так розовеет щеками и поправляет за ушком выбившуюся прядь. — Антон, какой ты сегодня посвежевший, — делает ему странный комплимент секретарь на ресепшн, но он и этому тоже радуется, почти вприпрыжку шагая по лабиринту из стеклянных перегородок. До планерки еще полчаса, и, благодаря утренним подъемам и йоге Антон теперь приходит раньше, а в дни, когда у него удаленка, успевает даже больше. Пока есть время, он идет за кофе на кухню, и внезапно натыкается там на Джабрика. — Че такой бодрый, заебал, — бурчит он. — И тебе доброе утро, — беззлобно отвечает ему Антон. Ему энергии не жалко, с уставшим Джабриком можно даже и поделиться. — Хуютро, — он раздраженно бьет кофемашину, — думаешь, самый умный, блять. — Чего? — Ничего. Понаберут себе проектов и выебываются ходят, пидоры, блять. — Ты чего, Джабрик? — Антон меняет интонацию, потому что эта грубость уже переходит все границы. — Мы в одном департаменте работаем, не забыл? Обсудить что-то хочешь? Джабрик — программист, и он, к сожалению, из той породы консервативных людей, которые сопротивляются любым изменениям, даже сильно упрощающим жизнь. Во время работы над «Сферой» Антон автоматизировал для его команды некоторые процессы так, что они сэкономили пару недель рабочего времени, но только одному Джабрику это не понравилось. Воздух на кухне становится тяжелым и плотным. Джабрик медленно разворачивается, подгибая пальцы в кулаки, и вся бравада Антона тут же сникает. Инстинкты внутри пищат, что сейчас будет драка, и ее нужно немедленно избежать. Был бы Антон собакой или волком, давно бы уже принял позу покорности, не успев даже задуматься. Но Антон не волк. И Антон не хочет больше чувствовать себя подавленным и побежденным. Не хочет больше им быть. Но одно дело — думать, а другое делать. Весь опыт конфликтов остался в спортивном прошлом, да и что он сделает? Антон умеет орать на противника по поводу фола, требуя желтую карточку, а стоять на месте, выдерживая твердый взгляд — не умеет совсем. Джабрик внимательно оглядывает его с ног до головы и вдруг выдыхает, сбрасывая напряжение. — Да не, — он качает головой, — Тох, забей. — А что ты тогда наезжаешь на меня с утра пораньше. Я тебе сделал чего? — Антонов напор звучит, как детская обидка, и ему бы заткнуться, не усугубляя ситуацию, но его несет. — Хрен знает, встал не с той ноги. Не бери в голову, давай, доброе утро. Он тянется пожать руку, и Антон на автомате ему позволяет, хотя на самом деле не очень-то и хочется. Если честно, то совсем, блять, не хочется, что это за приколы такие? Самое кошмарное — Джабрик не снял конфликт, не аннулировал его и не посчитал за ерунду. Это скорее было похоже на временное отступление для перегруппировки. Он затаил обиду и наверняка будет теперь мстить. «Опять двадцать пять», — устало думает Антон, облокачиваясь на столешницу и потирая глаза. Было бы о чем вообще говорить? Развели непонятно что на пустом месте, никакой вражды-то и нет. Понятно, что Джабрик просто завидует. Он в отделе дольше всех, и без карьерного роста — тоже дольше всех. Ему надо бы уже давно развиваться, но он то ли не хочет, то ли ленится. Ему предлагали старшего, ведущего, даже, вроде, руководителя, но он так ничего и не сделал. Антон чувствует почти физически, как его обесценили. Это обидно и неожиданно плотно его задевает. Получается, он не такой уж и хороший? Раз приносит пользу людям и расстраивает их этим. Бред. Джабрик просто невоспитанный гандон, и в его словах нет ничего, кроме желчи и злобы. Или нет? Тут точно что-то было не так, но Антон никак не может понять, что. Оно ускользает от осознания. *** Оно ускользает от осознания весь вечер, как бы Антон ни пытался разобраться в ворохе странных мыслей и чувств. Слизь снова окутывает со всех сторон, шепчет в уши: «Ты хочешь всем помочь, но делаешь только хуже. У тебя нет друзей. Ты обижаешь Джабрика, хотя ты умнее и мог бы подумать получше, как с ним разговаривать, как общаться. На тебя рассчитывают, а ты думаешь только о себе». Чувство вины, вот как это называется. Но Антон же ничего не совершал, так ведь? Это какая-то ересь, что он виноват в том, что Джабрику не дают повышение, это вообще даже не его дело! Антон открывает диалог с Арсением. Уж если кто здесь и специалист по реальным вещам в реальной реальности, то это он. Уже занеся палец над клавиатурой, он в последний момент останавливается. Как там говорил Арсений? Пока ты ходишь с костылями, у тебя нет никакого смысла шагать своими ногами. Нужно попробовать справиться самому, самостоятельно. Как есть. Рама окна поддается легко, и Антон вдыхает осенний воздух, проветривая комнату. Но сейчас ночь, и для йоги слишком поздно. Включить комп и раскидать всю путаницу мыслей на майнд-карте, как обычную рабочую задачу — тоже не вариант, вставать рано, а от света монитора он потом долго не заснет. Замерзнув немного, он закрывает окно и ложится на спину прямо на пол на свое любимое место. Без психолога с такой фигней, наверное, не справиться, но одно он знает точно — Слизь не имеет права его мучить и мешать ему жить. Все эти воображаемые друзья, разумеется, просто прикрытие для симптомов депрессии, или тревожности, или еще какой-нибудь нервной хтони, и Позов прав, нужно нести это к специалисту. И Антон отнесет обязательно, но не сегодня. Сегодня он может сосредоточиться вниманием на теле и помочь себе прожить это, чем бы оно ни было. Сначала одну ногу, потом другую, потом руку, потом спину… Обычная йожная практика — расслабить и отпустить. Антон представляет, как разбушевавшаяся Слизь укатывается в свой угол в пещере, и Спящая Красавица даже открывает недоверчиво один глаз, будто бы спрашивая: «Она правда успокоилась»? Джабрик тут не при чем, Антон знает, в чем на самом деле дело. Это все его необъятная потребность быть обязательно всем нужным, самым хорошим, самым любимым. Только вот он не червонец, чтобы нравиться всем. И тем более пытаться это у других выторговать или вымолить, пока они сидят на шее, свесив ножки. Тьфу. Вот что такое — его костыли. И вот от чего нужно избавиться. *** Никогда в жизни Антон не просыпался от душевной боли. Видимо, вчерашний фокус не прошел, и тоска накатила с самого утра. Кому нужна его никчемная жизнь? Дома тухло, на работе противно, друзья ему не пишут, а Арсений… Ужасно хочется напиться. Он выдувает залпом воду, потом чай, потом даже кофе, хотя обычно его не пьет. Это не помогает, охота только бахнуть лихо вискаря или еще чего покрепче. — Чтобы что? — задает он сам себе вопрос вместо Арсения, потому что Арсений бы точно такое спросил. — Чтобы снять боль, — сам себе отвечает Антон, — чтобы не видеть, что моя жизнь мне не нравится. Чтобы просто залить глаза. Когда-то давно психолог говорила, что алкоголь — это анестетик. Будто бы залепляет чувства, прикрывает их, но на деле — под ним, как под плохой повязкой, рана начинает гноиться еще сильнее. Так что в некоторых ситуациях нужно жить без анестезии. А боль придется из себя выдавить, как прыщ. Толком даже не умывшись, он сразу открывает застежки виолончельного чехла и вытаскивает инструмент, не давая себе ни секунды передумать. Пока он вкручивает шпиль, привязывает к стулу держатель для него, чтобы не повредить паркет, двигает всю конструкцию в правильное место, стараясь ни о чем не думать, внутри борются две противоположности, куда же без них. Привычные образы Слизи и Спящей Красавицы встают перед глазами, как в странном мультике Миядзаки, где все очень красиво, но ничего не понятно. Спящая Красавица в сверкающем доспехе выглядывает из-за открытой, как щит, крышки хрустального гроба и воинственно щурится. Слизь на другой стороне пещеры шипит и ходит волнами, как бурлящая лава, но ближе не подается — слишком уж ярко сияет у Спящей Красавицы остроконечный шлем. Антон подозревает, откуда она его взяла — на дне ее защитной хрустальной капсулы валяется обертка от шоколадки. Главное, чтобы Слизь не поняла раньше времени, что это не митриловый доспех и меч из волшебной стали, а всего-навсего фольга. Струны настраиваются по тюнеру, который Антон удачно так и не удалил с прошлого раза. В голову лезет куча воспоминаний, пока он примеривается рукой к грифу и тихонько касается струн. Все, что связано с Мартином, и даже с оркестром, Антон решительно отбрасывает, стараясь вспомнить детство — время, когда между ним и виолончелью не было больше никого. Первая позиция дается легко, он выводит гамму до-мажор, как в школе, на уроке с классным педагогом, ласковой, влюбленной в музыку женщиной. Вспоминает, как написал первую свою мелодию, как готовился к отчетным концертам, как с гордостью играл для родителей на праздниках. Пальцы сами наигрывают простенькую пьесу класса из второго, наверное, красивую, тягучую и очень ровную. То что надо, чтобы успокоить рой мыслей и не спугнуть отважную Спящую Красавицу, грозящую фальшивым мечом мерзкой Слизи, хотя Слизь сейчас сильнее ее в разы. — Вперед, моя девочка, — шепчет Антон, и это ощущается самым правильным, так относиться к этой части себя. Чувствительность не делает его менее мужественным, даже наоборот. Позволяет болеть за себя. Поддерживать. Пьеса идет легко, и Антон тихонько радуется. Красавица во внутреннем мире лихо пододвигает свое нелепое хрустальное убежище поближе к центру пещеры, почти полностью занимая световой столб. Ну и что, что это гроб. Умирать тут больше никто не собирается, а в критической ситуации и не такими предметами защищаться будешь. — Ничего, маленькая, — приговаривает Антон, наощупь следуя пальцами по грифу, — мы выведем тебя из этого подвала, не дело тебе там жить. Я привезу тебя к морю, моя хорошая. Мелодия заканчивается, но Антон заводит ее по второму кругу, не желая терять ощущение этого хрупкого равновесия, лазейки в заборе, секретного пути между Сциллой и Харибдой, который он, наконец, нашел. — Я, конечно, дико извиняюсь, — в дверь стучится Журавль, — но ты не охуел? На время этим утром Антон посмотреть забыл. Который час? — Бля, Димасик, прости, — он спешно укладывает инструмент на бок, пока Журавль входит в комнату, потирая заспанные глаза, — слишком громко, да? — Да не, бро, нормально все, просто, ну, суббота? Ты время видел? — Черт. Я привык, что встаю рано, видимо. Разбудил? — Один кофе, полчаса на жалобы, и ты прощен, — заявляет Журавль. — Согласен! Пока Антон ставит чайник, тот успевает умыться и немного прийти в себя. — Слушай, я вообще рад, — смягчается он, плюхаясь на кухонный стул, — просто не люблю, когда меня будят. — Тысяча извинений, монсеньорэ, — искренне сокрушается Антон, суетясь с завтраком. — Да брось. На самом деле звук — мощь. Прямо как пароходный гудок, — Журавль вздрагивает на стуле, — брррр! Пробирает до нутра, не помню, чтобы так с гитарой было когда-нибудь. Или с каким еще инструментом. — Так это и не гитара, — довольно говорит Антон, радуясь такому сравнению. — Сыграешь что-нибудь еще? — Я все нормальные пьесы забыл, — вздыхает он, ставя на стол кружки с напитками и тарелки для шкворчащего уже омлета на сковороде, — боюсь, что всё, кроме школьной программы, заставит твои уши вять. — Значит, будут вялые, — отмахивается Журавль, с удовольствием склоняясь над поданой ему кружкой. — Город плохих музыкантов Вялыткарино-ушеево, — автоматически каламбурит Антон. — Что? — хмурится Журавль. — Ничего, — улыбается он, — приятного кофепития. Придуманный прикол Антон собирается прямо сейчас отправить Арсению, и, открыв диалог, с удивлением обнаруживает, что тот был в сети последний раз больше суток назад. Антон замечает две вещи сразу — Арсений изменил настройки конфиденциальности, впустив Антона в ближний круг доверия, похоже. Потому что раньше под его именем висело безликое «Был недавно». А еще Арсений уже больше суток молчит. Такого тоже раньше не было.