Йоги йожат ежат

Проспав, по ощущениям, часов двенадцать, а на деле всего семь, и позавтракав в гордом одиночестве, поскольку большая часть коллег тусила до рассвета, Антон решает сходить на пляж. Отельные анимации его не привлекают, официальных пунктов программы больше нет, так что почему бы и не потратить этот день, наблюдая за морем? И, может быть, победить еще один страх. Если Арсений смог купаться днем, то и у него должно получиться. На пляже никого нет, хотя уже почти полдень, так что и раздеться не составляет труда. Гавайские плавательные шорты по цвету почти совпадают с водой, она здесь совсем другая — синяя, прозрачная. Но само море холодноватое, поэтому, пару раз окунувшись чисто для галочки, Антон находит место для пережидания полуденного зноя, замечая одинокий гамак, удачно натянутый под навесом. Спросив у пляжного бармена про гамак и получив в довесок к разрешению подушку для головы и парочку безалкогольных дайкири, он шагает по раскаленному песку к спасительной тени. Удивительное время— зима в Египте. Солнце палит, а море не прогревается. Anton Shastoon: «Срочная телеграмма из деревни Подвигово — я победил дракона!» Хотя Арсений, скорее всего, еще не освободился, но поделиться хочется уже сейчас. Антон устраивается в гамаке, мысленно благодаря услужливого бармена за подушку и Богов за найденную у стены высокую табуретку, идеальную, чтобы поставить коктейль. Сравнивая себя сейчас и себя полгода назад, Антон офигевает от контраста. Лежит тут в одних шортах, на пляже! Посреди белого дня! Трезвый, регулярно тренирующийся, выспавшийся нормально. Способный защитить себя. Способный радоваться любым своим достижениям. Телефон, лежащий на животе, жужжит входящим сообщением, и Антон вздрагивает от щекотки. Arseny: «Рад слышать! Мы тоже все завершили, осталось пара конференций, и все». Anton Shastoon: «Как ощущения?» Arseny: «Надо еще уложить в голове. Как ты? Как там море?» Вместо ответа он присылает Арсению кружок: Anton Shastoon [video]: — Вашему вниманию предлагается видеоотчет, — важно объявляет он, снимая береговую линию, — море имеется. Песок, как вы можете видеть, тоже имеется, — он переводит камеру на край гамака и вальяжно шевелит ногами, приподнимая стаканчик с дайкири, — а также некоторый фруктовый чилл и довольное лицо. Он переключает камеру на фронталку, и в этот момент ветер треплет отросшие кудри, закрывая весь обзор. — А также, — смеется Антон — имеется некоторый чёлочный прикол. Arseny: «Ну что это за модель! С вашими локонами страсти — только в рекламу!» Антон и правда делает ради прикола несколько смешных фоток в стиле глянца, как он это себе представляет, и отправляет с десятью ржущими смайлами. Arseny: «Это что, фотосессия??? Все, запускаем рекламную кампанию школы». Anton Shastoon: «Слоган будет «Йожь — балдеж?» Arseny: «Еж — красавчик». Антон хихикает, но удивленно приподнимает бровь. Такого раньше не было даже в те моменты, когда Антон думал, что наблюдает Арсеньевский флирт. Arseny: «Смотри, тебя там турецкие барышни какие-нибудь украдут. Завернут в ковер, и все». Anton Shastoon: «Да где они найдут такой длинный ковер? И я, кстати, в Египте, так что максимум могу стать подпоркой для пирамиды. Или тем чуваком с опахалом». Арсений тему не развивает, переходя на рассказы о последних днях их курса, и Антон так погружается в переписку, что не сразу распознает источник тоненького писка где-то совсем рядом. Рядом с гамаком обнаруживается из ниоткуда взявшийся котенок, так жалобно мяукающий и вставший на задние лапки около ножек табуретки, что Антону приходится взять его к себе. Уложив подушку под головой поудобнее, он снова ложится, и котенок растягивается у него на голой груди, заведя свой маленький трактор, и блаженно прикрывает глаза. Такая маленьковость требует незамедлительного кружка. Сначала Антон снимает, как он качается в гамаке с видом на море. Потом включает фронтальную камеру. Anton Shastoon [video]: — Вот бывает придешь, ляжешь в гамак, а встать отсюда уже не получается, потому что тебя придавил кое-кто рыжий и полосатый. Arseny: «Эй! Предупреждать надо! От такой милоты люди и умереть могут. А смерть от Палак Панира — позор для йога. Это все будет на вашей совести, котятки». Антону снова кажется, что режим флирта продолжается, так и не включившись. Или ему это просто кажется? Anton Shastoon: «Приятного аппетита! А Палак Панир — это та зеленая жижа с сыром?» Arseny: «Расплавленным». Anton Shastoon: «Как я». Arseny: «Нет, я». Антон давится своим дайкири, когда не видит дальше ни одного смайлика или хотя бы фирменных скобочек. Сам он имел в виду, что здесь жарко, и можно расплавиться на солнце, а Арсений? Что ты имел в виду, Арсений? Общение сегодня максимально странное. Он ни разу не пояснил, что есть шутка, а что нет, ни разу это не высмеял. И не скаламбурил. Он что, серьезно? Арсений, тем временем, снова слезает с темы и рассказывает, что пара последних дней была глубоким погружением в практику. Ни в какой храм в джунглях, к Антоновому сожалению, они не ходили, оставаясь в шале. Но знания, которые они получили за закрытыми дверьми, Арсению еще предстоит осмыслить. Arseny: «Сложнее всего было переступить через страхи. Есть одна асана, поза Скорпиона, она в полном варианте мне не дается, все время боюсь рухнуть». Антон, моментально погуглив, приходит в шок. Anton Shastoon: «Офигеть, и ты так умеешь? Теперь я понял, что такое скрутить в бараний рог. Я бы боялся в такой позе не то чтобы упасть, а сломаться пополам». Arseny: «Ты гибче, чем тебе кажется))» Антон старается пропустить это мимо ушей, отбрасывая ненужные фантазии, и увести разговор в другое русло. Anton Shastoon: «Я тоже борюсь со страхами, ну как борюсь — скорее лежу в сторону борьбы. И буквально лежу на пляже без одежды средь бела дня. Это для меня достижение». Увести разговор не получается. Arseny: «Без одежды? Какие кардинальные методы)) Все-таки тебя украдут». Anton Shastoon: «Не придумал город для кражи, но придумал тот, который я, похоже покинул. И ты, наверное, тоже». Arseny: «Ну-ка? Тук-тук, кто там?» Anton Shastoon: «Вам извещение о запрете посещать Страдатов. Никаких больше страданий! Это в смысле Саратов». Arseny: «Эй, нельзя пояснять города, тогда же будет неинтересно! А шутка хороша))» А вот теперь Арсений пишет, как настоящий Арсений, и замешательство понемногу проходит. *** Они проводят в переписке необычно много времени — Арсово расписание сегодня свободное, он шарится по городу, иногда скидывая фотки улиц и кафешек. В одну из них он, похоже заходит за масала-чаем. Anton Shastoon: «Этот ваш чай с молоком выглядит, как кофе! Черт, я же должен тебе кофе». Arseny: «Не должен)) Ты — йог, а, значит, ты никому ничего не должен». Антон в ответ присылает кружок, на котором недоверчиво прищуривается и качает головой. Arseny: «О-оооо, ты попался, я буду использовать его против тебя». Anton Shastoon: «Приклеишь тоже на рекламу?» Arseny: «О нет. Я сделаю из этого стикер и буду присылать в чат школы, когда ученики будут отписываться о пропусках. Будешь для них мотиватором». Anton Shastoon: «Я могу только демотиватором! Или бесполезнотиватором. Смотри, что научился делать — очень важное умение, я считаю». В кружке он показывает, как ловко перекатывает пальцами медальон, как в Пиратах Карибского моря, который шел в подарок к коктейлям. Видимо, по версии бармена, пираты очень любили безалкогольный дайкири. А еще втайне Антон надеется, что его длинные быстрые пальцы возымеют нужный эффект, но Арсений отвечает сдержанно и совсем не об этом. Arseny: «Круто! Теперь нет вопросов, почему ты хорошо играешь на виолончели». Anton Shastoon: «Как раз думаю начать играть всерьез». Arseny: «Я бы всерьез послушал))» Невозможный дурацкий Арсений, и даже ведь не представляет, какое впечатление на Антона производит и какое влияние оказывает. Anton Shastoon: «А я бы посмотрел, что вы там делаете, почему твоя группа пропала из инсты англичанки?» Arseny: «Так мы же «в закрытую» занимаемся, есть вещи, которые не нужно видеть практически никому. Но я тебе кое-что покажу». Один прогиб, и ты погиб — это про присланную Арсением фотографию. Как он так делает, не понятно. Это, похоже, одна из модификаций той самой позы Скорпиона, только сложнее. Арсений стоит на прямых руках, вверх ногами, прогнувшись в спине так, что ноги почти касаются лба. Черная майка липнет к телу, промокнув, наверное, насквозь, и открывает напряженные плечи, рельефные руки, прочно стоящие на коврике. Гуруджи его страхует, расставив руки по обе стороны, и, судя по выражению лица, что-то говорит, но Антон задыхается не от уникальности момента. И не от секретности происходящего. У чертова Арсения чертовы ноги в чертовых шортах. Черных, ультра-коротких шортах в обтяг, и Антон с этого ракурса видит и круглые ягодицы, и эти идеально очерченные бедра, и вытянутые носочки ног, и еще одну выпуклость, на которую совсем тяжело смотреть. О, Господи. Второй дайкири он допивает залпом и машет бармену с просьбой повторить. Отдышавшись и высказав все свои жалобы дрыхнущему котенку, он собирает силы на нейтральный ответ. Но все равно не получается сосредоточиться, и выходит какая-то ерунда. Anton Shastoon: «О, Йожные Боги!!! Это та-ак красиво, Арс! А тебя из этого узла хотя бы развязали? Я бы побоялся тебя есть, будь я крокодилом». Arseny: «Хорошо, что ты не крокодил))» — Ну, блять, нет, — говорит Антон вслух как раз в тот момент, когда бармен приносит коктейль и замирает в замешательстве, — сорри, это я не вам. Арсений там, возможно, напился индийского рома со специями или перемедитировал, что так общается, но Антон в глаза не долбится, и это точно где-то на грани подкатов. Вернется Арсений из своей Индии — им точно нужно будет поговорить. Вообще, надо бы сейчас, но сейчас стремно. Не всех драконов можно победить за одни сутки. Arseny: «А ты, судя по кружкам, похудел, что ли? Лицо такое… другое. Точно нужно устроить фотосессию». Этот человек когда-нибудь перестанет его так разъебывать? Антону в такой ситуации остается только глупо шутить. Anton Shastoon: «Я не завернусь сам в такие узлы». Arseny: «Я тебя заверну. В ковер». Антон вздыхает, откладывая телефон, и чешет котенка за ухом. — Рыжий, вот скажи, как теперь это все не заруинить? Котенок только урчит, подставляясь под касания и коротко цапая маленькими коготками по Антоновой груди. Антон думает, что он и правда изменился, лицо будто бы стало острее. Ощупывает рукой мягкий живот, прикидывая, не стал ли и он хотя бы немного поменьше, но он не стал. Arseny: «Нет ну правда. Где твои щеки? Нужно срочно ехать к бабушке есть пирожки. Знаешь, куда?» Anton Shastoon: «Тук-тук?» Arseny: «В Борщ-Анджелес». Антон ржет, бессовестно мешая котенку нормально спать. Arseny: «Кстати, как там Стас?» Anton Shastoon: «Да ты знаешь, мы, вроде как, все уладили, и он меня теперь уже не бесит как будто бы». Arseny: «Ну вот, а я приготовил для него стишок-пирожок. А теперь получается, что он больше нам не враг и хихикать мерзко про него уже нельзя». Антон складывает в шкатулочку это «нам». Anton Shastoon: «Давай сюда свой пирожок. Мы с котенком внимательно слушаем». Arseny: «Это не для котенковских ушей! Только для взрослых котов». Антон на секунду воображает, что это Арсений так завуалировано назвал его котом. Приятно. Arseny: «Мы долго били крокодила Ведёрком с криками «умри», Но Стас уже переварился Внутри» От Антонового хохота котенок окончательно просыпается и испуганно озирается по сторонам, и тот еле уговаривает его никуда не спрыгивать. Anton Shastoon: «О Боги! Нет, ну кого-то в этой истории точно должен был съесть крокодил». *** Вот так он почти весь день торчит на пляже, отклонив подчеркнуто вежливое предложение Стаса присоединиться к ним за обедом, и возвращается в отель только к ужину, довольный получившимся отдыхом. Уже валяясь на кровати в номере, он отправляет Арсению фотку заката и сокрушается ее кривизне. В Египте темнеет так стремительно, что он едва успевает сделать снимок, жалуясь, что в галерее их диалога среди прекрасных лебедей появился гадкий утенок. Arseny: «Я тоже сегодня неудачно сфоткал. А еще, пока пытался с балкона высунуться побольше, спугнул бедного Генри, и он ушел насовсем». На прикрепленной фотке закат куда красивее Антонового — то самое оранжевое небо, крыши домов, верхушки невысоких деревьев и пальм. Антон бы все отдал за возможность постоять сейчас рядом с Арсением на этом балконе. Точнее, не сейчас, а почти шесть часов назад. Anton Shastoon: «Генри просто не выдержал такой концентрации красоты:) Это, получается, закат из прошлого?» Arseny: «Солнце-то одинаковое)) Хотя было бы круто — отправить тебя в прошлое, или меня в будущее, чтобы посмотреть одновременный закат». «Одновременный оргазм» — звучит у Антона в голове. Ощущения странные, напряжение от всего сегодняшнего дня, а, может, и вчерашнего тоже, доходит до внутреннего предела. Изменения в Арсовском тоне сегодня заставляют сердце трепетать в надежде на взаимность, и даже, кажется, ментально возбуждают. Или не ментально, потому что теплое щекочущее чувство закручивается где-то внизу живота. Антон теперь из-за йоги слишком хорошо знает собственное тело, чтобы списать это на «просто спазмы» или «показалось». Есть еще вариант «перегрелся на солнце», но он весь день провел в приятной тени под навесом, так что это тоже не может считаться за отмазку. Открыв в диалоге все последние картинки, чтобы сохранить себе Арсеньевский закат, он натыкается на сегодняшнюю фотку с ним в позе Скорпиона. Напряженные руки, открытые короткими шортами бедра, длинные красивые ноги… Он наскоро прощается с Арсением, закрывает приложение и ныряет в сохраненные закладки с порно, быстро отыскивая нужный ролик. С пляжем, оранжевым закатом и долгой красивой прелюдией. — Будем считать, что я перегрелся, — говорит себе Антон в качестве оправдания, скользя рукой по животу вниз.