Йоги йожат ежат

Конец ноября, несмотря на кошмарную погоду, кажется Антону лучшим временем года, потому что Арсений, наконец, возвращается. После лагеря у Антона не хватило смелости позвать его на кофе, но ведь сейчас же все по-другому? После того дня на пляже градус их общения возвращается в обычное русло, будто бы никакого подтекста в разговорах и не было, и Антон на всякий случай скринит переписку, чтобы доказывать себе, что ему не показалось. Арсений легко соглашается выпить кофе всего через день после возвращения, хотя Антон думает, что напирает — может быть, у него джетлаг? У них по плану прогулка с кофейными стаканчиками по бульварам, но Антон нервно выбирает одежду, которую Арсений даже не увидит под пуховиком. И никто, кроме Антона, эту встречу свиданием не считает, и все равно тот трясется, как микрособака, какая-нибудь Чихуахуа. В метро он трясется тоже, но можно даже нефигурально трястись вместе со всем вагоном, никто не заметит. О чем с Арсением говорить, он еще не придумал, но что-то сказать точно будет надо, сколько можно уже тянуть. Вдруг он решит, что Антон ничего не чувствует, и найдет себе кого-то. Или у него уже есть кто-то? У него же это чертово кольцо, про которое он ничего не рассказывает. Нервы-нервы-нервы. Арсений встречает его у метро, закутанный по самый нос. Так странно видеть его в шапке и куртке, и даже в перчатках. Он загорел и кажется похудевшим, или Антон просто забыл, как он выглядит. Как вообще человек может выглядеть одновременно и тоненьким, и таким широким в плечах? — Приве-е-ет, — сразу обнимает его Антон, забыв начисто о том, что нервничал весь сегодняшний день. Арсений обнимает его крепко, и Антон думает, что нифига он не тоненький и не хрупкий. И что в этой хватке хочется побыть подольше, но вежливо отстраняется через секунду. — Прикольно видеть тебя не через экран, — улыбается Арсений так открыто и непривычно, что у Антона не складываются два человека — этот, и тот собеседник из телеги. С ума можно сойти. Они идут по бульвару, шлепая по снежной слякоти. — У тебя сумка? — оглядывается Антон ему за спину. — Я успел забежать в школу, начальство планирует новогодние, надо было показаться. Кстати, — он разворачивается и хитро щурится, — ты оценишь, у меня с собой помидоры, схватил, что было, на перекус. Так что мы снова выгуливаем помидоры, правда, снова неправильные. Они желтые. — И здесь не так жарко, как в лагере, — отзывается Антон, замечая, что Арсений тоже его внимательно осматривает. Наверняка не ему одному сейчас непривычно. — Я подумал, что это у них желтая зимняя шубка. — Это подо что они мимикрируют? — поддерживает Антон. — Под желтые закаты в Индии? — Только если так. — Нужно было брать киви, у них точно зимняя шубка. Антон мысленно ставит скобочку в конце предложения, будто бы это все еще переписка. Вообще сложно поверить в реальность — вот он, Арсений, идет рядом, живой, можно даже потыкать пальцем. Еще и улыбается на туповатую шутку. Наверное, вот так он мог бы выглядеть, когда читал его сообщения. — Мне кто-то говорил такой прикол про киви, — вспоминает Арсений, — прямо так, что это волосатая зеленая помидора. — Да? Не слышал. Чувствуется некоторая неловкость, хотя разговор льется легко. Антон пересказывает последние офисные сплетни, Арсений делится дорожными историями про индийские внутренние авиалинии, где специями пахнет весь самолет целиком. Где-то в тихом переулке, когда Антон лезет за телефоном, чтобы посмотреть карту, Арсений вдруг говорит. — У меня для тебя подарок! Даже, на самом деле, два. — О, блин, а у меня ничего нет, — зависает Антон на месте и по привычке начинает себя ругать за недогадливость тоже что-нибудь приготовить. Арсений, видимо, трактует это по-своему. — Спокойно, это просто сувениры, ничего важного, — успокаивает он. — Что ты, конечно это важно! И я очень рад, — Антон старается максимально выразить чувства, но от такой улыбки у него, кажется, сейчас треснет лицо. — Это я вижу, — посмеивается Арсений, вытягивая маленький мешочек из рюкзака. Антон аккуратно достает оттуда плетеный браслет с маленькими черными камешками, минималистичный и сдержанный, но в то же время такой родной, будто бы был с Антоном всегда. Краем сознания он думает, что это и к Арсению тоже подходит. — Это не оберег никакой волшебный, — объясняет тем временем Арсений, — но про него есть настоящая индийская история. — Он такой красивый, — Антон поднимает на него глаза и, смущаясь последнего слова, вылетевшего тоже не очень понятно, про что именно, опускает их обратно. — Я нашел его в дальней точке своего обычного бегового маршрута у очень милой женщины, которая сказала, что она — колдунья. Так что, считай, этот браслет все-таки волшебный. Он заряжен на бег, — Арсений легко хихикает, но, похоже, считает это серьезным, — он почти пробежал марафон по индийским улицам. Я брал его с собой, она сказала, что для быстрых ног этот браслет надо типа зарядить. — Олеся бы была в восторге, — вставляет Антон. — О да, — улыбается тот, — я во все это особо не верю, но там такая атмосфера была, знаешь… В общем, я подумал, что это будет интересный прикол. Если что, я его почистил в мастерской, чтобы на нем не осталось красной пыли и всего такого. — Офигеть, он с тобой бегал. Это правда прикол. То есть, не прикол, то есть спасибо! — Антон путается в словах, гладя кончиками пальцев камни и плетение, так нежно, будто бы касаясь кожи самого Арсения. Потому что браслет его кожи точно касался. — Есть еще кое-что, — Арсений достает простую картонную коробочку размером со спичечный коробок, — открывай. Антон заглядывает внутрь, обнаруживая там кусочек простой медицинской ваты. — Вата? — хмурится он сначала, не понимая. Арсений улыбается, подкусывая легонько губу. — Вата. — Вата? — непонимающе переспрашивает Антон, — Ах «вата»! Блин Арс, черт, Арс! — он заходится смехом. — Вспомнил? — довольно улыбается Арсений. — Я не понимаю, как это родилось в твоей голове, — ухахатывается он, по инерции хватаясь за Арсовы руки, а тот как будто бы и не против. — Вата побеждает Капху, — напоминает Арсений лекцию по аюрведе из лагеря, — это секретное оружие против твоей Слизи. — А-арс, спасибо! — Антон снова его обнимает, ощущая где-то около шеи знакомый запах апельсина. Как же он по нему скучал! Бредя по улицам, они говорят без конца, будто бы все это время не переписывались каждый день. Все равно темы никак не заканчиваются, Арсений спрашивает и про Журавля, и про Стаса, и даже рассказывает про Мягкову, которая написала ему на почту огромное странное письмо в духе «Спасибо за все, но я буду искать свой путь». — И да пребудет с вами сила? — пародирует Антон ее писклявый голосок. — Может быть, она тоже увидела Йоду на потолке? И решила, что это знак, — пожимает плечами Арсений. Антон ненадолго задумывается, вспоминая, как давно это было и как много всего случилось — йога, Чебатков, лагерь… — Знаешь, у меня ощущение будто бы мы с тобой снова идем к морю, — на фоне этой ностальгии говорит Антон. — К морю Лаптевых, — поежившись, соглашается Арсений, — меня будто бы не было вечность, когда уезжал — не было такой слякоти. — А тебя реально не было вечность, — укоризненно замечает Антон, — я вообще не знаю, как у меня получилось без тебя заняться йогой. Это был какой-то ад сначала. А потом, — Антон хлопает руками, — склейка, и я в Египте делаю Приветствие Солнцу на балконе с видом на море, и более того — ужасно с этого кайфую. Это как вообще? Сюр. Арсений смеется, пряча улыбку под шарф, так что ее очень хочется оттуда вытащить, такая она живая. — Кажется, нас обоих здорово поматросило за это время, — качает он головой, — получается, кризис? — Я бы сказал, «Ширшасана в реальной жизни». — Типа все с ног на голову? — разгадывает Арсений каламбур. — Именно так, — Антон смелеет и решается на откровенность, — причем как минимум дважды. Я стал таким счастливым благодаря твоей йоге, а потом вообще случился лагерь, и я вернулся оттуда в абсолютной эйфории, почти как после той практики Ста Восьми. Арсений внимательно слушает и даже смотрит, то и дело поворачиваясь и не обращая внимания на дорогу. — А потом ты уехал, — вздыхает Антон, — и я упал в лимб, на первый слой Сумрака, знаешь, как в Дозорах? Где нет ни цветов, ни красок. Но я понял, о чем ты говорил, когда объяснял про опору. Опираться надо на себя, это правда. Теперь я знаю. Я был, как ёжик в тумане, но я нашел выход. «И своего медвежонка», — думает он, но вслух не говорит. — Ты точно поэт, — заключает Арсений, за что все-таки получает легкий тычок в плечо от несдержавшегося Антона, — ладно, ладно. Это и правда было сложно, и я рад, что у тебя все получилось. Правда, очень рад. От взгляда его глаз отлипнуть почти невозможно, но неловкость и смущение толкают Антона дальше по улице, вместо того, чтобы толкать поближе к Арсению. В ближайшем углу они покупают кофе для Арсения и чай для Антона, и он собирается наконец отдать свой кофейный долг, но за болтовней все это смазывается, и за напитки в итоге платит Арсений, махнув на все рукой и мастерски сменив тему. Антон ничего не может с этим поделать, этот удивительный человек может веревки из него вить и потом их во всяких Скорпионов и Черепах завязывать. Поэтому он только вздыхает и решает попробовать в другой раз. — А, если честно, — Арсений прихлебывает из стаканчика, — то как тебе в итоге лагерь? — Лагерь крутой, — Антон прислушивается к внутреннему аналитику, — я, правда, сильно офигел физически от тренировок, и вообще нагрузка была большая. Но, если бы я сейчас поехал, то ни одну ОФП-треню бы не пропустил. Еще бы и бегал наверняка. — Я тоже думаю, что надо разбивать людей по группам, — кивает Арсений, — попроще и посложнее. И мне тоже бега не хватало, я в Индии так кайфанул. Кстати, ты знал, что бег — это тоже йожная практика? — Да, ты говорил, — мурлыкает Антон. Горячий чай и Арсений рядом греют его со всех сторон, и он начинает плыть. — Блин, я тебе все уже рассказал, о чем теперь рассказывать? — всплескивает он руками. — Ща, погоди, — Антон лезет в карман за телефоном, — спросим кое у кого, я всегда так делаю. У него на все вопросы есть ответ. — Гугл? — смеется Арсений. Антон печатает что-то в телефоне, и у Арсения жужжат часы на запястье. — Ты серьезно? — он останавливается посреди улицы и читает от него же пришедшее сообщение, — «Арс, скажи, о чем говорить, если все рассказал?». Ну все, надо Антону пожаловаться, что я пью кофе со льстецом, нужно срочно придумать для него город. Антон только легко смеется, радостный, что удалось его рассмешить. — Ладно, тогда расскажу, как у меня дела, — качает Арсений головой, — я тоже вернулся будто бы из настоящего приключения, на самом деле. Проверка на прочность всего — тела, духа, даже вот каких-то социальных вещей. Он смотрит под ноги, пиная носком ботинка небольшой камушек. — Один неприятный немец минус, две классных англичанки и тайка плюс. Я пересмотрел, похоже, вообще всю жизнь, перестроился, — камешек улетает далеко за бордюр, символически подчеркивая его слова. — Теперь даже цель есть. Хочется более серьезные лагеря делать, с разными уровнями, классами, преподавателями, может быть, прогулками по тем горам, где мы были. Хочется такой лагерь сделать, чтобы все просто обалдели бы. И танцевать. — Ох, я бы однажды посмотрел на эту красоту, — честно признается Антон, не уточняя, на какую именно. Арсений глядит на него с благодарностью и, наверное, теплотой. Антон отвык от его эмоций, привык читать настроение по скобочкам и смайлам. — Горы и правда были очень классными, — говорит Антон, и голос похрипывает от волнения, — хотя я видел их совсем немного. Антон, конечно, не про горы. Арсений наверняка его понимает, но молчит, только тепло улыбаясь. Что ж, значит, Антон не будет ни напирать, ни флиртовать сильнее, тем более, что у него вряд ли это получилось бы. Пусть все идет своим чередом. В ближайшем окне вдруг обнаруживается здоровенный котяра. Он вальяжно лежит на когтеточке с подставкой, свесив с нее роскошный пушистый хвост, и повелевает улицей, по всей видимости. Они оба лезут за телефонами. — Блин, знаешь, что, — вдруг понимает Антон, — я вот фоткаю и думаю — надо Арсу отправить. Арсений озадаченно смотрит на свой телефон. — А и правда, — он поднимает брови, и шапка смешно налезает на глаза, — я бы тоже тебе отправил. Но я бы сохранил в избранном и отправил бы потом. — Ты планируешь отправку сообщений? — приходит очередь Антону удивляться, — Ты не йог, ты блогер! Кстати, — он кутается в шарф, чтобы скрыть смущение, — видел последнюю фотку в инсте, очень крутая. Но почему ты такой мокрый? Эту фотографию он рассматривал кучу раз. И даже не только рассматривал, но постарался о таком забыть, чтобы было не повадно. Их духовная связь вряд ли предполагает спонтанную ночную дрочку на фотку Арсения в позе Лотоса в одних маленьких черных шортах. А ведь в прошлый раз на нем хотя бы была майка! А эта фотка наверняка с той же секретной съемки со сложными асанами, и майку Арсений, должно быть, снял из-за жары. На фотке он был просто богом. С каплями, стекающими по груди, рельефно прорисованной из-за бокового освещения. Антон тогда очень долго сдерживался, но взгляд так и блуждал по изгибам тела, и вообще плоть слаба. Поэтому он больше никому и никогда не расскажет, что смотрел на эту фотку потом каждую ночь. И сейчас даже виду не подаст. — Мокрый? — возмущается Арсений, — А ты попробуй пойожить в плюс тридцать. — Лет? — Дурачина, — смеется Арсений и тоже тыкает его перчаткой в плечо. — Когда, кстати занятия по йоге, о мой великий учитель? Антон отвешивает шутливый поклон. — А то мне пора ехать в город Йожевск. — А. Ижевск? — переводит Арсений. — Ну зачем разгадывать слова сразу же, это же загадка, — пародирует Арсения Антон, — так же низя-я-я. — Так, пойду напишу Антону, — Арс показушно лезет за телефоном, — меня тут абьюзят. — Арбузят! Антон взмахивает руками, нападая на Арсения, и тот уворачивается, смеясь. — На следующей неделе йога будет, скорее всего, — прикидывает он, — только я больше не твой учитель, Антон. — С чего это? — теперь возмущается Антон, но не в шутку, а всерьез. — Когда ты начинаешь практику сам, я перестаю им быть, — пожимает плечами Арсений, — так однажды происходит. — И мне теперь нельзя к тебе приходить? — в ужасе спрашивает Антон. И дело не в йоге, просто поводов увидеться без нее как будто бы пока нет. Арсений поспешно мотает головой. — Приходи, конечно! Только уже не как студент. А как, — он долго подбирает слова, — как друг. Приходи пойожить, ёж. — Сам ты ёж! Антон быстро цепляет самый чистый снег из всех, что видит, и легонько, просто обозначая движение, кидается им в Арсения — Ах! Это битва? — восклицает Арсений, — Ну держись! Они бросаются снежками, и с неба тоже начинает идти снег, совсем не такой, как в ромкомах, а мелкий, мокрый, типично-ноябрьский. Но Антону все равно, потому что Арсений под любым снегом такой красивый, что невозможно не залипать. — Как твоя виолончель? — он спрашивает ненавязчиво и легко, и в этом чувствуется бережность. Приятно. — Я начал, — улыбается Антон, пытаясь поправить шапку, чтобы отросшие волосы не лезли в лицо, — кажется, Нил течет. Арсений, рассматривая Антоновы кудряшки, глубокомысленно произносит: — Я тоже танцевать начал понемногу. И да, Нил и правда. Течет. *** Утро встречает ароматами еды — Журавль снова готовит. Антон подозревает у него раздвоение личности — вроде бы он сказал, что закончил это дело, потому что занят теперь в проекте с Олесей. — Ты снова шеф Журавляо? — Антон говорит погромче, чтобы было слышно за шумом вытяжки. — И тебе доброе утро, — отвлекаясь от плиты, мурлыкает тот, — да просто делаю сразу на пару дней. Олеся сказала, что там какое-то благоприятное время для мозгового штурма, так что ближайшие сутки или даже больше я буду торчать в офисе. Как и Луна в Стрельце. Или Тельце? Похихикав над подвисшим со сложным лицом Журавлем, Антон открывает шкаф в поисках чая. — А что ты такое красивое играл с утра? — Мм? — не поворачиваясь, откликается Антон. — А, виолончель. Не разбудил тебя? — Я уже встал к тому времени, слушал подкаст про Раху и Кету, — Журавль снова тормозит, правильно пытаясь произнести название. — Это «Мун Ривер», — Антон наливает чай и лезет на подоконник, чтобы Журавлю не мешать возиться на кухне, — Я ее очень любил раньше, теперь вспоминаю заново. А что за подкаст? — Да Олеся скинула, я ниче особо не понял, но честно слушал. Она сложная, да? — Олеся-то? Думаю, непростая. Журавль ржет, закидывая гречку в контейнеры. — Технически ничего сложного, — прихлебывает Антон чай, — у меня скорее моральные проблемы. Как отлепить песню от воспоминаний, окей гугл. — Это как? — хмурится Журавль. — Я пытаюсь вспомнить, что было классного в моей игре тогда, в прошлом. Потому что все эти нормальные воспоминания… как-то попортились, что ли. Вот я и решил воскресить их через самую любимую мелодию. Как-то так. — Сложная тема, — бурчит Журавль, — ничего не понимаю в этой вашей психологии. Как и в астрологии. — Я тоже. Может, Олеся только что-то знает. — Ой, она тебе расскажет, — ухмыляется Журавль, — сама запутает еще больше. Но она прикольная. Я будто бы от нее подзаряжаюсь, знаешь? Типа, когда с человеком общаешься и тебя торкает. Но не так, чтобы это было про любовь или про какое-то вампиршество. Вампирятие, блин, как это назвать. А просто вы вместе создаете что-то, да? — Да, я уверен, что тебя понимаю. Журавль хмыкает и повисает какая-то необычная для этой кухни пауза. Он сосредоточенно закрывает последний контейнер и, видимо, решившись, осторожно поворачивается. — Знаешь… — серьезно начинает он, и Антон видит, как ему это непросто, — я ближайшие дни буду плотно в офисе зависать. Так что если тебе надо будет там… Ну… Он вдруг начинает тараторить: — Виолончельное свидание устроить, например, ты мне скажи, я из дома могу свалить там, пораньше, или прийти попозже, или в офисе там переночевать тоже могу, если что… — Эм, а к чему ты, — встревает Антон, но Журавль перебивает его жестом. — Не-не, не надо, я не то чтобы прям готов на эту тему разговаривать, но я тебя поддерживаю и вот, свалить, например, могу. Антон делает очень сложное лицо. — Так, спокойно, — выставляет руки перед собой Журавль и начинает говорить медленнее, — я — на твоей стороне. И вообще — полностью за тебя. Просто Олеся советует не вести на этой неделе важных разговоров. — А что Олеся? При чем Олеся? Что ты вообще имеешь в виду конкретно? — Антон не знает, что делать, то ли защищаться, то ли радоваться. Поэтому он просто замирает на подоконнике с кружкой в руке. — Все хорошо, Антон, никаких нервов, — нараспев говорит Журавль, — никаких дел за твоей спиной, просто… Ну, мы не слепые же. Олесе карты говорят про Марс или что у нее там, а я просто знаю тебя давно. Антон все еще пребывает в шоке, наверное, поэтому Журавль берется его веселить. — И вообще, в этом доме все изменилось, я вот даже гречку из-за тебя пересолил, — шутка повисает в тягучей тишине, — да-да, пересолил, а я никогда ничего не пересаливаю, это вся твоя влюбленная аура. Антоновы брови ползут вверх, и он, кажется, не дышит. — Погоди, Дим, я, — наконец выдохнув, пытается с чего-нибудь начать Антон. — Не объясняй, говорю же, — добродушно улыбается Журавль, — все хорошо. — Я не знаю, что сказать, — сдается Антон, опускаясь с подоконника вниз, — я хотел с тобой поговорить, на самом деле, много раз и еще очень-очень давно, еще до… — хочется сказать «до Арсения», но на такое не поворачивается язык. — А ты, выходит, сам все понял? — Конечно я понял, — довольно отвечает тот, отвернувшись к контейнерам, — ты всех почти по фамилии или по кличкам называешь, и только одного человека — по имени, еще и полному. Нашел тайну, — он упаковывает контейнеры в пакет и тепло усмехается, — совет да любовь, и все такое. Или так нельзя говорить? — Эээ… — Ну, мой хороший, — Журавль подходит и коротко обнимает обескураженного Антона, — мне важно, чтобы ты был счастлив, дружище. Ты счастлив? — Да, — только и может, что кивнуть Антон. — Ну и все, — размыкает объятия Журавль и забирает пакет, собираясь уходить, — ладно. — Погоди, — Антон встает со стула и плетется за Журавлем в прихожую, не придумав, что именно сказать и просто ожидая, пока тот оденется, — а тебе, ну, нормально? — Нет, — честно отвечает Журавль, и у Антона внутри разбивается разом сервиз на восемнадцать персон. Тот глубоко вздыхает, застегивая куртку на молнии. — Но астрологию я тоже сначала совсем не понимал, — добродушно разводит он руками, — так что просто дай мне время. И я думаю, что главное — что я за вас рад. И потом, вам же обоим есть по шестнадцать? — Даже дважды. — Ну и все. И привет Арсению, — говорит Журавль, уже стоя в проеме открытой двери и явно наслаждаясь смущающимся Антоновым лицом, — блин. Ты такой прикольный, влюбленный дурак.