Йоги йожат ежат

В машине холодно, и Антон терпеливо ждет, пока Арсений включит обогрев, запустит двигатель, тыкнет что-то в навигаторе и отрегулирует зеркала. — Что Даша тебе сказала? — прервав урчащую мотором паузу, спрашивает Арсений, поворачиваясь к нему вполоборота. — Я хочу сразу за нее извиниться, она, когда напивается, может ранить даже тех, кого ранить обычно нельзя. Даже меня. Что она сказала? Арсений, сбросив пуховик на задние сидения, остается в нежной розовой толстовке, такой растрепанный, мягкий, но, судя по взгляду, максимально собранный и серьезный. Брови сведены в переносице, стальные глаза смотрят прямо в душу. Антон третий раз в его машине, и теперь даже странно вспоминать ту первую встречу, белую футболку, красивые руки на руле. Кольцо, которое и сейчас серебрится в свете фонаря на его пальце. Антон поджимает губы и отводит от него взгляд. — Да ничего страшного, я понимаю, она пьяна. И это не мое дело, Арс, — опустив голову, тихо говорит Антон, — я вообще случайно с ней встретился, она сама за меня зацепилась. — Что она тебе сказала? — повторяет Арсений с нажимом. — И, что бы она ни сказала, не делай выводов, пожалуйста. Я могу объяснить это все, хотя правда может тебя шокировать. Антона валит с ног волна из всего сразу — и надежды, и страха, и жуткого чувства пустоты под ногами. Он вбирает воздух и вызывает своего внутреннего аналитика, чтобы не словить никакой панической атаки или чего похуже. Раз Арсений хочет все объяснить, значит, все же на Антона ему не плевать, это раз. Они едут на его машине в канун Нового года черт знает куда вместо того, чтобы есть салаты и ржать над танцующим на столе Егором, это два. И все это из-за загонов Антона. Может, у него и с Мартыненко ничего нет? Раз он так легко ее оставил. Антон вопросительно вскидывает подбородок. — Правда может шокировать? Звучит так, будто бы ты разведчик или секретный агент, — шутит он, чтобы разрядить обстановку. — Ну, пара секретов у меня и правда есть, — вздыхает Арсений, снимая машину с ручника и медленно трогаясь, — так сказать, скелеты в шкафу. Давно пора было рассказать. А вот это уже интересно. — Слушай, если не хочешь, не рассказывай, не надо, я просто могу… — начинает Антон. Может, если он просто сам сразу все вскроет, не будет и смысла ничего объяснять. — Подожди, я все равно собирался, — Арсений посматривает по зеркалам, — потому что Даша — важная часть моей жизни, пусть она и бывает иногда, хм… Эксцентрична. Антон фыркает, поеживаясь в куртке. В ней становится уже жарковато, но даже расстегиваться не хочется. Арсений снял свою броню. Антон к такому еще не готов. Важная часть, значит. Эксцентричная. Качели снова раскачиваются над пропастью, и Антон смотрит вниз, хотя знает, что нельзя. — Что ты знаешь? Что она успела рассказать? — снова спрашивает Арсений. Они выруливают на шоссе. — Я видел ее кольцо. Арсений косится на свою руку на руле с таким же перстнем и кивает. — Даша не моя девушка, мы не встречаемся и между нами ничего нет, — четко и размеренно произносит Арсений, не отрывая взгляда от дороги, и видя недоверчивый Антонов взгляд, повторяет, — на полном серьезе, мы не пара. Антон просто смотрит на него, ожидая внутри продолжения очень жирного и неприятного «но». Что там у них, дети? — Даша в отношениях, довольно давно и, надеюсь, надолго, — продолжает Арсений с самым спокойным в мире лицом, — рядом с этим кольцом она носит свое обручальное, не заметил? — Нет, — кивает Антон, нахмурившись. Серьезно не пара, что ли? — У нас одинаковые кольца не потому, что мы влюблены, хотя я ее, как друга и как человека, конечно, люблю. Антон тихонько сглатывает. — Помнишь, я говорил тебе про антикризисный менеджмент? Медленно кивая, Антон весь обращается в слух. — Так вот, это она. Мы были знакомы несколько лет по танцевальной труппе, дружили. Потом в моей жизни случились, — он потирает нервно руль пальцами, — неприятности, и она меня вытащила. А потом на нее саму обрушилась настоящая трагедия, я не вправе рассказывать, но просто поверь, что из такого не выходят живыми — настолько все было плохо. И я тоже ее поддержал, как мог, хотя больше всего мне в тот период хотелось просто… Он хмурится, подбирая правильные слова. — Хотелось… выключить этот мир, — тихо говорит он. — Понимаешь? — Понимаю, — шепчет в ответ Антон. Такие состояния ему, к сожалению, тоже знакомы. — Так что мы что-то вроде брата с сестрой, которые пережили вместе одинаково лютый пиздец, — Арсений выделяет слово и мат непривычно режет слух, — к счастью, это уже давно в прошлом. Арсений никогда не матерится просто так. Антоново воображение складывает по обрывкам прошлых разговоров всю картину. В какую же яму Арс упал, что у него даже при воспоминании об этом голос становится стальным, а руки стискивают руль так, что кожа обшивки скрипит. И какой же Антон конченый идиот, напридумывал себе невесть что! — Кольца — как напоминание о том, что такого больше не может случиться, — продолжает Арсений, — что мы будем жить и будем счастливы, во что бы то ни стало. На нем надпись «remember», видишь? Он протягивает руку, но Антону не нужно, он уже видел. И уже понял. — Арс, мне так жаль, — говорит Антон. Такие травмы не проходят просто так. — Самое странное, — кивает Арсений, — что мы и правда женаты. Фиктивно, конечно. Ей… В общем, ей нужно было быть замужем, чтобы решить некоторые дела. Мне было не сложно ей помочь. Арсений весело усмехается, будто бы рассказывает, как мазал кого-нибудь пастой в лагере, а не расписался со своей же подругой. — А потом как-то и не развелись, — продолжает он, — хотя у нее уже свой счастливый брак, и нам бы надо все расторгнуть, на самом деле, больше эта история без надобности. Только проблемы создает. Но она до сих пор меня стебёт, мол, муж, объелся груш. — А как она дважды вышла замуж? — Второй раз это было не в России. У Антона есть предположение, как и зачем это делается, и что там за таинственные отношения у Даши, терпящие такой фиктивный брак, но он помалкивает. Если уж начинать разговор про однополые приколы, то надо вскрывать карты, а это пока стремно. Хотя тот факт, что Арсений в принципе все это сейчас объясняет, наводит на мысли о взаимности, но думать их Антон совсем боится, чтобы не обнадеживаться раньше времени. — Еще она мутит танцевальную школу через мое ИП, а я иногда забираю их собаку, когда у труппы гастроли. Даша странная, но она мне как сестра, понимаешь? — Понимаю, конечно. Новой информации много, и ее сложно уложить в голове. Однако Арсений, кажется, свободен. А еще он посчитал нужным Антону об этом сказать. — Так что кольца — это символ того, что мы обязаны друг другу жизнью, — снова повторяет Арсений, разжевывая все так, как если бы Антон лютейше его ревновал, — наша дружба — это отношения вне категорий. Она буквально спасла меня. А я ее, причем не ясно, кому из нас было хуже. Какой же Антон непробиваемый идиот. — Арс, мне реально очень жаль, — снова тихо говорит он, — что все это произошло с вами. Я не представляю. — Спокойно, — улыбается он, — я не стоял ни на каком мосту, если что. — Это слава Богу, — вздыхает Антон, — это было связано с тем кошмаром, из-за которого ты схватил проблемы с телом, да? — Да. Она вытащила меня, — он делает паузу, видимо, не решаясь выдавать подробности, — и помогла восстановиться. — Я пожал бы ей за это руку. Спасибо тебе за эту откровенность. И я тоже хотел бы сказать кое-что, — начинает Антон, потому что, наверное, готов. — Подожди, это не все еще, — перебивает его Арсений, — это был только первый скелет. Он бросает взгляд на навигатор и включает поворотник, перестраиваясь. Антон снова готовится к какому-нибудь шоку. К тому, что Арсений — это вовсе не Арсений, к тому, что они на самом деле разлученные в детстве братья, что он — реально эльф. Или трехсотлетний вампир. — Второй скелет стоит в кабинете у Сереги? И его зовут Валера? — Нет, — посмеивается Арсений и как-то тяжело вздыхает, — второй скелет это… Я не уверен, что ты сможешь меня понять, но надежда у меня есть. — Я попытаюсь, — Антон может только пожать плечами. — Наверное, не очень правильно все разом вот так на тебя вываливать, но, пока мы не доехали, пожалуй, самое время. Арсений виновато улыбается, поворачиваясь совсем ненадолго, но Антону видно, как поблескивают его глаза и как дергаются ресницы. Он точно нервничает. Антон видел его радостным и грустным, и, даже, пожалуй, злым, когда тот ледяным тоном осаживал Мягкову или отшивал Щербакова. И нервным в общем-то, тоже видел. Но таким нерешительным — никогда. — Пока мы не доехали? Что у тебя там за дом, Арсений? — пытается Антон снова смягчить гудящее в машине напряжение. — Я пойму все, что угодно, если это не настоящий человеческий скелет в твоем платяном шкафу. Арсений удивленно поднимает брови. — Хотя нет, — добавляет поспешно Антон, — это тоже пойму, но потребую объяснений, потому что важен контекст. — Ты слишком мне доверяешь. Но не настолько все плохо. Хотя… это как посмотреть, — Арсений точно нервничает, он постукивает пальцами по рулю, — я включу музыку? — Ты у меня спрашиваешь? О, великие Йожные Боги, Арсений и правда не в себе. Он долго переключает радиостанции, пока не натыкается на что-то нейтральное. Но и эту вскоре сменяет на другую. А потом еще на другую. — Все равно не знаю, с чего начать, — окончательно сдается он. — Начни так — я ёжик и я упал в реку, — Антон пытается его подбодрить. На фоне Арсеньевского нервяка его и самого уже потряхивает. Еще и в куртке становится все жарче. — Я ёжик, — говорит Арсений, — и вот куда я упал. Пауза кажется невыносимой. — Если бы нас с Дашей не связывало наше второе рождение, — быстро тараторит он на одном выдохе, — если вообще взять любую другую ситуацию, мы не встречались бы все равно. Антон смотрит на него внимательно. — Мы бы никогда не стали парой. Потому что мне, так сказать, не очень нравятся девушки. Вообще, — добавляет Арсений через пару секунд, — совсем не нравятся. А вот мы и приехали. Антон замирает, как и Арсений, глядя то на дорогу, то совсем коротко на него, потому что боится поймать прямой взгляд. Хотя сейчас-то и надо как раз на него посмотреть. Успокоить, дать понять, что их таких здесь — два. Что за дела, опять Антону шестнадцать, и он не может признаться кому-то в любви, хотя это не он и признается, и не в любви даже. Господи, сколько мыслей, и ни одной нужной. Ему бы тупо ответить на это что-нибудь типа: «Мне тоже», но он молчит, перегруженный, выбитый, как электрические пробки, всем этим днем, и даже прыгать от восторга не в состоянии. Точнее, не в состоянии этого показать. — Шокирован? Злишься? — спрашивает наугад Арсений. — Нет, — говорит Антон, выдыхая и стараясь сосредоточиться на бешено бьющемся сердце, — я обрадован. Тон его голоса тусклый и серый, безэмоциональный, но на другое он не способен сейчас. — Обрадован, — на автомате повторяет Арс, медленно кивая сам себе. — Обрадован, да, — нервно сглатывает Антон, все-таки повернув к нему голову. — Хорошо, — говорит тот совсем тихо. — Хорошо, — как попугай повторяет Антон. Руль держится прямо, Арсений улыбается через сомкнутые губы. Антон посматривает на него, медленно отлипая от своего ступора, и пауза, наконец, кажется спокойнее. «Все хорошо», — думает Антон. Все очень-очень хорошо. Арсений не сказал ему ничего конкретного, а Антон ничего конкретного не ответил, но все хорошо. Чертова машина, сейчас бы влететь в Арсения с объятиями, забиться бы носом куда-нибудь в шею, но они едут уже за городом по неосвещенному шоссе, и Антон держит себя в руках, чтобы не тянуться к нему с касаниями, и только слушает какое-то «олл оф ю о мерри крисмас». Хихиканье рвется изнутри уже на второй строчке. То ли это истерика, то ли просто напряжению нужен выход. — Тук-тук, — давит он в сторону Арсения, и тот, изогнув бровь, поддерживает. — Ну, кто там? — Нам посылка из города Разъёбск!!! — верещит он на всю машину. — Никого нет дома, почтальон Печкин, — отвечает Арсений, отхохотавшись, — все переехали в деревню Верхние Охуеваньки. — Верхние? — многозначительно играет бровями Антон, разворачиваясь вполоборота. — А давайте-ка поподробнее, мистер кот Матроскин. — Бля-ать, — тянет Арсений и снова заходится хохотом, через который даже будто бы проступает смущение. Антон стаскивает с себя чертову куртку, потому что броня ему больше не нужна. Он видит, как Арсений косится на этот вынужденный неловкий стриптиз, но молчит, сдерживаясь. Бережет им обоим кукухи. Чувство предвкушения чего-то невероятного щекочет бабочками у Антона в животе. *** Навигатор показывает еще пятнадцать минут. Арсений все время поворачивается к нему, просто бросает взгляд, и Антон просит его смотреть на дорогу. — Потому что никаких аварий сегодня, — говорит он, сам улыбаясь в его сторону и чувствуя, как безбожно плывет. — Никаких аварий, кроме дискотек, — говорит Арсений и повышает тон, — Алиса! Включи Дискотеку Аварию! «Новый год к нам мчится, Скоро все случится» Господи, как это все хорошо. Антон думает, что нужно все сказать, признаться, но когда и как? Арсений гонит так, что кажется, будто бы он превышает скорость, но Антон следит за спидометром — все нормально. Тянет прямо сейчас выпалить, что влюблен, но его страшно отвлекать. Он бы сам себя за это по головке не погладил бы. Да сука! Чертова привычка каламбурить даже думать нормально не дает. Антон еще и ответил как-то нелепо. «Обрадован». Этого разве достаточно, чтобы описать все, что он чувствует? Страшно. Вдруг все же он все понял неправильно? Вдруг Арсению Антон не нужен, и парень не нужен, и он просто сейчас радуется, что его приняли таким какой он есть, что его друг его не отвергает за ориентацию? Дурацкие мысли он прогоняет подальше. Вот она, Антонова слабость. Он все время думал, что физически слабый, не может сделать чертову Чатурангу, не может бегать, растолстел. На самом деле слабость — вот здесь, в его сомнениях, в его страхах. Призрак Слизи откуда-то с нижних этажей сознания энергично поддакивает. «Нет, нахуй», — думает Антон. Это не слабость. Это — уязвимость. И это и есть его мягкое нутро, его сердце. Ему не все равно, что скажет Арсений в ответ на его чувства — не потому, что он слаб. А потому, что он любит. Любит Арсения и, похоже, теперь любит и себя тоже. Потому что любить — это принимать и оберегать слабости. В том числе и свои. — А вот теперь ты загнался, — оживляет его Арсений, выдергивая из оцепенения, — по глазам вижу. И обеспокоенно смотрит на зависшего Антона. — Нет, я просто понял. Понял все. — Весь этот мир стал тебе абсолютно понятен? — смеется Арсений в ответ, но смотрит как-то ласково, еще одним новым взглядом. — Вы почти приехали, — заявляет навигатор. Фары освещают хорошо расчищенный съезд с шоссе и дорожка, петляя, уходит к освещенным невысоким домикам неподалеку. *** Дом оказывается двухэтажным, довольно современным, с большим балконом, украшенным гирляндами. И правда, не менее двух. Территория напоминает Антону Финляндию, хотя он ни разу там не был. Припорошенная снегом крыша, низкие елочки и атмосфера абсолютного спокойствия, которая сейчас так нужна. Ворота утопают в сугробе — трактор почистил только подъезд и одно парковочное место. Они пробираются через узкую тропинку, немного заметенную из-за снегопада, но заметно, что сегодня над ней уже работали. Точно, Арсений же поехал к Позовым прямо отсюда. — Надо бы расчистить, но это можно потом, — бурчит он. Наверное, тоже любит идеальность или просто стесняется принимать гостей. Как это мило. Внутри пахнет деревом и уютом, это место не похоже на стереотипную дачу, скорее действительно — дом. — Здесь красиво. — Спасибо. Стараюсь приезжать хотя бы пару раз в неделю, хорошо разгружает голову. Ванная справа, я пока на кухню, — Арсений утаскивает пакеты, болтавшиеся все это время в багажнике, — надеюсь, ничего не успело замерзнуть. Антону в голову закрадывается мысль, вдруг Арсений мог что-то планировать на сегодня? Думал ли он, что они могут приехать сюда? И не в том настроении, в котором Антон был на вечеринке, а в том, в котором они сейчас? Немного нервно, смущенно, непонятно. Но очень хорошо. В ванной комнате тоже красиво — душевая кабинка из затемненного стекла, раковина, окруженная лакированным деревом. На нем поднос с декоративными минералами — Антон не разбирается, но кажется, что это кварц и гранит. Выглядит красиво. Так же красиво, как и стиль танцоров в лагере — эстетика, минимализм и приятная глазу чистота. Хочется касаться всего, что чувствовало руки Арсения. Хочется чувствовать руки и самого Арсения. Антон плещет в лицо холодной водой, чтобы так сильно не плыть. Кухня встречает его закипающим чайником, разбирающим пакеты Арсением и атмосферой некоторой неловкости. Или, может, это Антон свою неловкость проецирует на все вокруг. Арс стоит к нему спиной и, похоже, не видит, что Антон уже зашел. Кухня вся светлых тонов с простой мебелью и техникой — стеклокерамическая плитка, микроволновка, холодильник. За белым небольшим столиком в углу — темно-зеленый цветок, какие-то статуэтки на полке на пустой стене, на другой — картина, кажется, из Икеи. Арсений в этой белой кухне — как жемчужина в перламутровой раковине. — Красиво… — А? — оборачивается Арсений. — У тебя красиво, — говорит Антон, смотря прямо на него, потому что теперь между ними нет ни коробки передач, ни, кажется, недомолвок. Антон собирается духом. — Я должен… — У меня для тебя подарок, — одновременно с ним говорит Арсений, — прости, перебил? — Подождет, — улыбается Антон, — у меня тоже есть подарок. — Можно сначала мой? — Арсений закусывает губу. Он снова нервничает, причем очень сильно. Распихав последние продукты из пакета по ящикам, он ведет его на второй этаж по крепкой лестнице, попутно проводя экскурсию «Гостиная», «Спальня», «На втором этаже еще две спальни гостевых», а Антон только кивает и раздумывает, какие ему нужно будет сказать слова, как их сказать, прямо в лоб или нужно как-то завуалировать? На втором этаже половина дома представляет собой одну большую комнату, в которой почти ничего нет, только маленький диванчик, столик с колонкой и массивный шкаф в углу. — Ты здесь репетируешь? — Сейчас только йожу, — Арсений подводит его к шкафу, показывая рукой, — подарок тут. — Еще один скелет? — смеется Антон. — Открывай. Арсений реально взволнован. Прижимает сложенные руки к шее, снова губу свою красивую закусывает и даже качается на носочках. Антон бы смотрел на него вечность, но у него есть дело. Дверца открывается с характерным скрипом, и в пустом шкафу Антон видит что-то большое и кожаное с огромным красным бантом. — О, мой Бог! — Антон вытаскивает поскрипывающий в потных ладошках чехол из шкафа и осторожно кладет его прямо на пол. — Это виолончель? — Ты сказал, что твоя тебе не подходит по размеру, и я вот… — Арс?! Охренеть!!! Антон смотрит на него круглыми глазами. — Ты серьезно? Арс, ты вообще, — слова не клеятся, но тот только легко смеется, наслаждаясь Антоновой эйфорией. — Боже! Какая красота, — Антон залезает внутрь и проводит пальцами по струнам, — она великолепна, Арс, ты… А как ты… — Не чересчур? — снова нервничает Арсений, он сегодня только и делает, что нервничает, ну какой же кот. — Ты сумасшедший! Охренеть как я рад, — Антон впечатывается в него с объятиями, запоздало поняв, что не спросил, и отодвигается, — ничего что я тебя обниму? — С Новым годом, — Арсений притягивает его к себе сам. — У меня будто День рождения. Тот только легко смеется, снова покачивая его на волнах, как тогда, в лагере, и Антон замирает, наконец оказавшись в кольце его рук. Они соприкасаются телами, и Антон не понимает, чье это бьется сердце сейчас так быстро. Ужасно не хочется разлеплять объятия. Смешанные чувства эйфории от подарка и тянущей истомы внутри застилают глаза. Он только сильнее сжимает объятья и зажмуривается от переполняющего его счастья, снова растущего воздушным шаром прямо внутри ребер. И в этот раз уже нельзя пропускать мимо такой момент. Арсений вдруг шепчет ему на ухо: — А еще я знаю, как расколдовать твою Спящую Красавицу. Он мажет носом по Антоновой шее, склоняя голову и останавливаясь напротив самых губ. Антон чувствует его дыхание очень близко и нервно сглатывает. О Господи! — Можно? Антон перестает дышать. Подавшись вперед совсем немного, Арсений ловит его губами, и первое же касание выходит сразу каким-то гремящим в ушах и очень горячим, будто бы вся температура сосредоточилась сейчас в одной точке. Это — восхитительно, кошмарно хорошо, и Антон замирает, шумно вдыхая долго-долго концентрированный Арсеньевский апельсин. Они еще не были так близко, никогда, и уже от самого осознания голова идет кругом. Это будто бы вовсе не Арсений, это просто не может быть Арсений! Да как так?!? Губы расцепляются, чтобы соприкоснуться снова, дыхание перемешивается. Арсений склоняет голову и тянется ближе, нежно, мягко, Антон встречает его приоткрытым ртом и настежь раскрытым сердцем. Арсовы руки медленно ползут по спине вверх, Антон обнимает невесомо его волосы, кажется, всей длиной рук сразу. — Я думал об этом так долго, — шепчет Арсений, прислонившись лбом ко лбу. — Долго? — тупо переспрашивает Антон, не в силах оторваться от горячих губ и мешая ему говорить. — По ощущениям… вечность… мистер… знаток потолочных балок, — по слову между поцелуями выдает Арсений. Сравнение заставляет Антона хихикать. — Чего ты смеешься, — руки гладят его по спине, губы сцеловывают улыбку. — Ммм, — мычит Антон, почти от него не отрываясь, — настолько давно? Тогда ты меня обогнал, мистер преподаватель сайклинга. — Я так выглядел? — изумляется Арсений и, кривляясь, добавляет. — Как велосипе-едик. — Дурачина, — смеется Антон, все-таки осторожно вплетая пальцы в Арсовы волосы. Тот довольно зажмуривается и облокачивается на руку, — ты всегда выглядишь сногсшибательно. — О. — Это я вуалирую слово охуенно, чтобы не ругаться при тебе матом, — бормочет Антон. — От такого же красавчика слышу, — мурчит Арсений, блуждая губами, кажется, по всему его лицу, а руками по спине, и это очень кайфово. — Я-то чего? — Ага, а фотки с пляжа этого с котенком, меня чуть удар не хватил. Чего он, — возмущается Арсений и распахивает глаза, смешно косящие к носу на таком близком расстоянии. Антон вдруг понимает, что это не только у него дурацкая защитная реакция в моменты волнения — шутить. А еще он вдруг понимает, что они только что поцеловались. И это не сон. Боже, как это все может быть правдой? — Мне тоже не верится, — отвечает Арсений. Видимо, последнюю фразу Антон сказал вслух, хотя ему и не надо было — все наверняка написано на счастливом лице. Антон прислоняется лбом ко лбу снова и закрывает глаза. — Офигеть как не верится. И ты, и виолончель, и дом, и… Ты. И… — И ты, — вторит Арсений. — И ты, — напевает Антон. Влюбленность бьется внутри, как море, которое раскинулось за окном электрички, так глубоко… «и однажды в такой момент я отделюсь от тела, вытолкнусь из него» О, Йожные Боги, как автор этой песни написала этот гениальный текст, в котором нет ничего и есть все одновременно? Антон зажмуривается. — Нам, пожалуй, нужно немного времени, да? — Арсений гладит его носом по щеке, все еще сжимая в объятиях. — Угу, чтобы не офигевать так сильно, — кивок затрагивает и Арсеньевскую голову, и он смешно кивает вместе с ним. — Пойдем праздновать, — оставляет Арсений невесомый поцелуй где-то в уголке губ. Кухня встречает ярким светом. После полумрака второго этажа первый кажется реальностью после невероятного сна. Но Арсений, взяв его за руку, как только Антон любовно упаковал обратно виолончель, так руку и не расцепляет, так что реальность эта — новая. И очень классная. — А вот теперь море волнуется два, — говорит Антон, наскоро перехватив что-то из еды и выпив залпом пару стаканов очень холодного сока. Он водружает на колени свой рюкзак. — О Боже, — Арсений тоже откладывает приборы, — подарок? — Да. — И я ужасно волнуюсь, — он прижимает руку к груди. — Это я волнуюсь! — протестует Антон. — Отдал мне волнение назад, быстро! Арсений шутливо протягивает руку, и Антон кладет на нее коробку, обернутую в бумагу с рисунком красных елочных шариков. Антон смотрит и не верит, что только что целовал эти губы, гладил эти волосы. И вообще, это же Арсений! И у них все это безобразие — взаимно! Этот шок еще нужно будет пережить. Арсений разглядывает надпись около бантика. — «Арсению, от Всего Сердца из Нью-Ёк-сити, без привязки ко вторникам и в сопровождении помидоров правильного цвета», — он делает важное лицо, разглядывая елочные шарики, подписанные как «Помидора раз, Помидора два», — Нью-Ёк, ну Антон. Сердце у меня и правда ёк. — Макарёк, — не удерживается тот. Арсений разрывает бумагу. — А. Хре. Неть, — он поднимает глаза в таком радостном удивлении, что Антону хочется подарить ему еще сто таких подарков, — «Ньютоны»? Да ты гонишь! — Ага. — Они зеленые? Что? Боже, что? — Ага-ага, — довольно закусывает губу радостный Антон. Угадал с подарком! На боку новеньких беговых кроссовок красуется маленький ежик, который явно старались подобрать в тон и пришить сверху. Видно, что не родная кастомизация, но Антон думает, что ради ёжика Арсений может его простить. — Антон, Антооооон! Спасибо! — Арсений отодвигает стул и тянется к нему с кроссовком в руке и целует, прижимаясь так крепко, что Антон даже чувствует зубы через губы, но это так хорошо. Так сильно и так хорошо. — О Боже, прости. — С Новым годом, ёж, — Антон возвращает ему поцелуй, все еще не веря, что так вообще теперь можно. — Спасибо, ёж! Полночь они, конечно, пропускают. Она наступает незаметно где-то между радостным Арсением, то и дело прыгающим в новых кроссовках с неснятыми бирками и залипающим на него Антоном; пропадает куда-то вместе с упавшими виноградинами, которые никак не может поймать ртом Антон, но все время ловит ловкий Арсений; и безбожно забывается, не в силах вклиниться никуда между этих смотрящих друг на друга глаз. Арсений стелит им обоим в своей спальне, даже не спрашивая. — Дом, похоже, еще не до конца прогрелся, — Арсений копается в шкафу, говоря прямо оттуда, — так что вот, если что, ну, шерстяные носки, если будешь мерзнуть. Они натуральные и не колются. Антон пытается сформулировать что-то про ненатуральных ежей, которые тоже не колются, но Арс уже убегает в душ. Антон только улыбается от такой заботы, прижимая носки к груди, как живые. Когда Арсений залезает к нему под одеяло и проводит нежно рукой по щеке, Антон вспоминает о самом главном. — Ты мне очень сильно нравишься, — говорит он в полный голос, чтобы это услышал сразу весь мир, и продолжает немного тише, — просто чтобы не было недопонимания. Прям нравишься. — Никакого недопонимания, Антон, — улыбающийся Арсений тянется его поцеловать, — ты мне тоже очень нравишься. У него горячее дыхание и влажные волосы, и где-то под одеялом они соприкасаются коленями, пока Арсений целует его долго и нежно, касаясь кончиками пальцев лица и выдыхая медленно, шумно, как на йоге. Сердце начинает стучать, разгоняя кровь по всему телу, и Антону опять — чертовы шестнадцать, детский лагерь, Королевская ночь. — Охренеть, — шепчет он вслух, чтобы как-то остановить круговорот из мыслей и ощущений, и дышит Арсению прямо в губы. Кажется, если они сейчас продолжат, он просто умрет от напряжения и безумия, всего и сразу — тупо нервная система не вывезет. — Я не знаю, как от тебя оторваться, — шепчет Арсений, наверное, такой же офигевающий, — но нам бы поспать. И, как ты говоришь, размотало? — Размотало, — соглашается Антон, — так размотало, что пиздец. Мы с тобой оба теперь — в стране Размотании. — Это где Тигр и Евфрат? — мгновенно находится Арсений. Вот ведь, голова у человека работает. Ему бы тоже такую голову, способную соображать даже сейчас. — Эту шутку я не понял, — Антон даже не пытается расшифровать каламбур, он бы и два плюс два сейчас не сложил, — расскажешь мне завтра? Арсений коротко целует его и укладывается рядом на подушку. Господи, они и правда собираются вместе спать! — Завтра я расскажу тебе все.