Бессилие

— Как же достала эта Алия Ильшатовна! Ну откуда мне знать, где я практику проходить буду, — возмущенно размахивала руками Оля Соколова, соседка по комнате и по совместительству лучшая подруга Кати, сидя на холодном подоконнике туалета, — Пойду в швейный цех на Тукая, будут там рубашки шить, много ли ума надо, и вообще к черту эту инженерную работу, еще и схемы вычерчивать заставляют. Надоело. Катя понимала, почему Соколова недовольна. Устали все — впереди практика на предприятии, хотя они учиться еще толком не начинали, выпускная работа, состоящая из схем, чертежей и самого изделия, еще и в конкурсах разных участвовать заставляют. Катя же вечерами еще и полы мыла в училище, деньги всегда нужны были, вот и устроила на четверть ставки. Никто против точно не был. Мать даже и не знала. Деньги ребенок не просит, в обмороки от голода не падает — значит все прекрасно. — Кать, ты то где будешь практику проходить? — спрашивает Оля, спрыгивая с подоконника. Энтузиазма у обеих хоть отбавляй. — Не думала еще, — выходя из туалетной кабинки, отвечает девушка подруге. Подходит к раковине и руки методично моет. Голова гудит от мыслей, что дел сегодня куча целая навалилась — к родителям сходить надо, к лекции подготовится, выступать с докладом опять заставили, а вечером тащиться кабинеты учебные мыть. Лаврова крутится, как белка в колесе, выдохнуть лишний раз не может. Соколова железной линейкой поддергивает заклеенную форточку и открывает дверку, пуская теплый казанский ветер в туалет. На улице кажется жизнь своим чередом идет — опоздавшие студенты бегут на занятия, дворник метет желтеющую листву, а в далеке блестит водная гладь озера. Красота. Сейчас сбежать бы отсюда, наплевав на учебу и оценки. Но Катя не может, обещала себе, что с красным дипломом закончит училище, бабушке поклялась, что хоть кто-то в их семье получит образование. Тяжким грузом ответственности слова Катины ощущается на её же собственных плечах. Поддержка только от Антонины Никитичны чувствуется, но мимолетно так, в объятиях и поцелуях в лоб. К сожалению, большего бабушка дать не может. Да и Катя привычки плакаться не имеет, справится со всем сама. Оля зажигает сигарету и дым в окно выдыхает. В туалете все равно никого нет, а покурить хочется очень сильно. Катя выхватывает сигарету из руки подруги и сама затягивается. Глаза от наслаждения закрываются сразу же, и расслабляющая нега по телу растекается. Господи, как же долго она этого хотела. Ограничивала, ругала, заставляла бросить эту пагубную привычку, но ничего не выходило. Курила редко, только лишь когда на волоске от срыва нервного держалась. — Смотри, Диля куда-то побежала, — девочки сразу же к окну прильнули, высматривая одногруппницу. Та, крепко держа сумку в руках, быстро семенила в сторону серых жигулей. Странно, вроде бы через десять минут занятие по методам конструирования запланировано, об отмене не сообщили ничего. — Каримова опять со своим с занятий сбегает, — хмыкнув как-то невесело, заключила Оля, затягиваясь сигаретой и отворачиваясь от окна. — В смысле? — Кать, ну чего ты как маленькая в самом деле, ухажер у нее появился, — отвечает Оля раздраженно, словно ребенку задачку по арифметике объясняет. — Да поняла я, Соколова, не дура, — фыркает Лаврова и вновь хватает из рук уже почти искуренную сигарету, — Почему сбегает? — Не знаю, уже в который раз вижу ее с парнем на этих жигулях, выглядит еще так подозрительно, как преступник какой-то, ей-богу! Мне вообще кажется, что группировщик он, — Оля практические прошептала последние слова на ухо рядом стоящей девушке. Лаврова резко отпрянула от соседки, и мерзкий холодок прошелся по спине. Про то как она добиралась до общежития Катя никому не рассказывала. Вахтерша только подозрительно проскользила взглядом по голым ногам девушки и хмыкнула напоследок. Оли, к радости Лавровой, в комнате не было, поэтому на вопросы выпытывающие отвечать не пришлось. Екатерине только и хотелось, что забыть про всю эту ситуацию, из головы мысли противные выскрести. Мужчина, что проводивший, точно необычным оказался, нутром чувствовала. Красным сигнальным фонарем сверкал — не трогай, убьет! К какому именно слою общественному принадлежал не понимала она, то ли сидевший, то ли группировщик. — Каримова дура полная, от неё же не останется ничего, — с сожалением прошептала Соколова. А у Кати к горлу желчь подступать начинает, и голова кружится от осознания всего происходящего. Оле и Кате жалко чисто по-женски одногруппницу, сколько таких связавшихся с мотальщиками на пальцах не пересчитать. Слухи разные ходят — у таких обычно два итога бывает. Каких именно, думать не хотелось. Катя, тяжело вздохнув, подставила под воду сигарету, чтобы затушить, остатки обмотала в бумагу туалетную, дабы совсем никаких следов не оставлять после этого маленького баловства, и прошептала, опустивши взгляд на утекающую в слив мутную воду: — Диля уже взрослый человек, пусть сама решает, как для нее лучше. Сказала, как отрезала. Оля ничего не ответила, обсуждать такие ситуации девушки не любили. На подкорке сознания зарождалась тревога — улицы кишели такими личностями, как товарищ Каримовой, от этого и без того тяжелая жизнь, казалось совсем неподъемной. Женщиной трудно быть в их время. Захватив валяющиеся на полу сумки, девушки отправились на занятие. Сплетни — это конечно хорошо, но учебу никто отменять не планировал. Катя все никак сосредоточится на лекции не могла, вся эта ситуация, произошедшая на днях, выбила её из колеи. Уверено выстраивающейся прямой без выбоин колеи в жизни Лавровой. Перед глазами периодически очертания мужские появлялись — улыбка эта хитрая, прищур нахальный и татуировка, из-под рубашки черной выглядывающая. Ничего хорошего наколка не значила, понимала это девушка. Простые люди их так просто себе не делают. Желала бы знать, что же значит она, но спросить не у кого. Да и странно, если Лаврова обратиться к кому с таким вопросом. Хотелось к черту послать мысли эти ядовитые, что мозг девушки отравляют, но никак она не могла этого сделать. Каждый раз утром с кровати поднимаясь, вспоминала о туфлях новых и автомобиле грязном. А может ну его? Сосредоточится на учебе и работе. Точно. После занятия Лаврова быстро направляется в общежитие, чтобы прихватить овощи, привезенные от бабушки, и в дом к родителям отправится. Обещала матери еще месяц назад зайти, но времени все не хватало. А может и желания не было — этого Лаврова признавать не хотела. Любила она, конечно, родителей своих, но какой-то странной и закрытой любовью. С тяжестью в сердце каждый раз ходила в гости к ним. К своим родителям и в гости! Не домой. Планировала в этот день на рынок еще зайти, яблок азербайджанских купить, мама их любила. Год нынче не урожайный вышел, вот и приходилось такие фрукты задорого брать у торгашей. Поднимаясь на нужный этаж, живот все сильней и сильней скручивало от волнения. Думать даже не хотелось о том, что увидеть может, открыв скрипучую дверь. Никого не тревожило, что петли смазать уже давно пора. Не с первого раза попадает в замочную скважина ключом, руки от волнения трясутся. Заходит медленно в коридор, после пятой попытки все-таки открыла, и видит на кухне мать, сидящую за столом. — Катенька, — оборачивается ну шум женщина, и вмиг лицо морщинистое озаряется полупьяной улыбкой. Движения не скоординированы, хочет Алеся Ивановна встать и обнять дочь свою, но не может, алкоголь в организме мешает. Лаврова вздыхает тяжело, ну что ж, за что боролись, на то и напоролись. Каждый раз матери говорила, чтобы бросала пить, бросала отца-изверга. Помогла бы ей, работу нашла. Но ничего, абсолютно ничего не помогало достучаться до разума женского. Обида какая-то одолела Екатерину, и ушла из дома сразу после окончания школы. Пороги все обила ради справки об регистрации у бабушки в деревне. В двери закрытые стучалась, чтобы хоть малюсенький уголок в общежитии дали. Жить сил с родителями совсем не было. Каждый раз слезно умоляла тетенек побыстрее в паспорте прописку деревенскую сделать, чтобы по расстоянию подошла она для жительства в общежитии. И добилась своего, голосом, охрипшим от ругательств с женщинами, костяшками, сбитыми о двери, и глазом, дергающимся от нервов. Но все равно с постоянной периодичностью возвращалась в дом родительский, чтобы удостоверится, что мать еще жива, а отец не сидит за решеткой. — Мама, ну зачем же ты пьешь опять? — возмущается Лаврова и хватает стаканы пустые, в мойку бросает, укладывает на стол овощи и фрукты. — На вот съешь лучше, — в руки всовывает яблоко и направляется к грязной посуде. — Катюша, родная моя, — мать начинает причитать, и сразу же из глаз её слезы скатываются по щекам, что желтыми пятнам окрашены. Екатерина сразу подмечает под глазом фингал. Все как обычно, мать пьет — отец бьет. Лавровой хочется накричать на женщину, встряхнуть её со всей дури, чтобы мысли дурные из нее посыпались, как золото из антилопы. Перемыв всю посуду, Катя, не заботясь о руках сырых и боли материнской, хватает женщину за подбородок и ведет им из стороны в сторону, оглядывая очередные побои. — Он опять тебя бил? — шипит девушка. — Катюша, он случайно, — плачет мама и отворачивается, чтобы не глядеть на осуждающее лицо дочери. Не готова видеть упрек в девичьих глазах. Она дочь должна оберегать свою, опекать её, а не наоборот. — Конечно, — начинает возмущаться девушка, всплескивая эмоционально руками, — ну как ты не понимаешь, мам, когда-нибудь я вернусь домой, а тебя здесь не будет. — Хватит! — злобно обрывает женщина неприятные слова, которые бросила Катя не подумавши. — Чай пей и возвращайся к себе, пока отец не пришёл, — завершает эту бессмысленную дискуссию Алеся Ивановна. — Спасибо, я не голодна, — с сожалением в голосе шепчет девушка и выходит из кухни. Проходит в ванную комнату, водой ледяной ведет по лицу, чтобы взбодрится и в чувства прийти. Садится на бортик ванной и унять мысли беспокойные никак не может. Любит она родителей, но чувство это причиняет ей нескончаемую боль. Унять сердце ноющее никак не может. Беспокоится за маму, за отца переживает — он человек непьющий, но злой очень, агрессивный. Ненависть свою ко всему живому никак не контролирует. Настрадалась Катя от этого всего — запиралась в этой самой комнате, пока отец мать избивал, рыдала, что глаза не могла открыть с утра, уши ладонями закрывала, чтобы не слышать ругань за стеной. Но несмотря на это нужны они ей, жизнь представить свою не может без родителей. Кащей замечает знакомые черты, когда стоит на балконе и курит очередную сигарету. Белокурые волосы прыгают от резких движений девушки, которая впопыхах выскакивает из подъезда и порывисто садится на лавку, находящуюся рядом с соседним от его подъездом. И мужчина сразу же вспоминает свою новую знакомую, которую подвозил на днях до остановки. Катерина нежной истомой скользит в его голове. На губах сразу же улыбку хитрую вызывает. Кащей ножки красивые припоминает и окидывает издалека девушку голодным взглядом. Сидит опечаленная чем-то, а в лучах уходящего солнца выглядит как ангел. Павла это смешит, мысли его о девушке этой крутятся в голове мухами навязчивыми. Хоть и вспоминал он не часто о ней, но сейчас рад был увидеть. В голове сразу план выстраиваться начинает о том, как бы встречу новую невзначай организовать. Благодарность за помощь его стрясти хочет. Желательно, чтобы Катенька после встречи этой сама к нему потянулась. Кащей паутину плести липкую начинает, уверен, что девушка сама к нему придет, когда того он захочет. Ну а сейчас закрывает дверь за собой балконную и к пацанам за стол возвращается, чтобы вновь губами прильнуть к щеке то ли Людки, то ли Ленки, так и не запомнил он имя очередной пассии своей.