***
Женщины, разумеется, никакого интереса у Воландеморта не вызвали, лучше уж оставаться привидением. Бродерик Броуд, бывший невыразимец, не годился. Во-первых, он Тому просто не понравился: приземистый, землистый какой-то... Во-вторых, у него даже не синестезия , а явно полная иррадиация возбуждений с одних сенсорных систем на другие без всякого порядка. Еще парочка больных была непригодна по определению: у них необратимо был поврежден мозг как физиологический орган. А вот Фрэнк Лонгботтом неожиданно привлек его внимание, поскольку состояние бывшего аврора можно было охарактеризовать устаревшим термином "душевнобольной". Мозги в этой голове были абсолютно здоровыми, тело, конечно, ослабевшим и исхудавшим, но без патологий, все системы организма были готовы полноценно функционировать... При этом долгие годы Фрэнк находился в состоянии кататонического ступора , и надежд на его выздоровление ни у кого не осталось. И, наверно, только Волдеморт как призрак, имеющий возможность гулять внутри человеческого тела, способен был видеть, в чем проблема. Душа Фрэнка забилась в самый дальний уголок и не желала иметь дела с этим миром, душа Фрэнка мечтала о смерти. Но ей не удавалось покинуть тело, у которого не было физических причин умирать, а тело, обремененное душой, естественно, не умирало... Фрэнк был не просто находкой, нахождение такого набора всего подходящего, включая вполне интересную мужскую внешность, можно было назвать чудом. Теперь нужно было не спеша, аккуратно, без потерь соединиться со всеми точками бренной оболочки. Спешить не надо – малейшая ошибка и результат может оказаться под вопросом. Волдеморт расположился внутри тела, как в удобном ложе. Он наблюдал за целителями, которые ничего не делали, только заглядывали в палату и уходили, за медиковедьмами, которые вносили в организмы медикаменты и очищали тела пациентов чарами, за санитарами, которые переворачивали, усаживали или укладывали больных. Алиса Лонгботтом была в несколько лучшем состоянии, чем муж: она кушала, когда ее кормили, крутила в пальцах попавшие в руки предметы, по ее лицу пробегали эмоциональные гримасы. Фрэнк оставался безучастным ко всему. Приходили бабушка с внуком, сидели в палате. Бабушка вроде чувствовала удовлетворение, что видит сына, пусть и никакого, но все же живого. А мальчик явно тяготился этими посещениями и, возможно, был бы рад, если бы бабушка не водила его сюда. Даже стены нежно-персиковых оттенков и мягкий салатовый цвет одежды колдомедиков вместо успокоения и надежды рождал в мальчике чувство протеста. Иногда к Августе Лонгботтом подходили врачи и объясняли, что даже если удастся больного как-нибудь реанимировать физически, надежды на возвращение разума ее сына нет. Таким образом, Том полностью уверился, что ему не нужно будет изображать Фрэнка. Если объединение души с телом пройдет благополучно, он просто-напросто сможет спокойно утверждать, что ничего из своей бывшей жизни не помнит. То, что он Темный Лорд, его соратникам докажут их метки. А остальным знать об этом ни к чему. И Воландеморт начал процесс соединения своей души с нервной системой облюбованного тела. Объяснить, что он делает, в деталях он не мог бы, но общую идею вспомнил. Ощущение от процедуры было не очень-то приятным. Душа отращивала миллиарды псевдоподий и каждая из них нащупывала контакт с каким-нибудь нервным окончанием в организме, отыскивая возможность вклиниться в работу синапса . Том усмехнулся, подумав, что, наблюдая работу тел в буквальном смысле изнутри, начинает разбираться в анатомии лучше целителей и магловских врачей. Работа шла медленно, кропотливая и скрупулезная. То начинали непроизвольно подрагивать мышцы конечностей, то глазные яблоки поворачивались под веками, то неожиданно срабатывала выделительная система... Целители проявляли неуемный восторг, объявив, что пациент пошел на поправку. Тело начинало жить активной жизнью. Фрэнк мигал, открывал и закрывал глаза, бессмысленно, как младенец, двигал руками и ногами. И вроде всё получилось, Том чувствовал, что полностью слился с организмом, а что-то было не правильно. Управлять телом намеренно не выходило.***
Сразу после возвращения с каникул Гарри помчался к василиску. Гладил змея по голове, чесал под подбородком, обнимал за шею... – Как ты тут без нас? – Я скучал. И я выползал в Запретный лес только ночью. И внимательно наблюдал, чтобы не попасться на глаза Хагриду, как ты меня учил, – ластился Фраглинг. – Я охотился в лесу, в основном на кабанов. Кабаны вкусные и сытные. И я помню хорошо, как выглядят кентавры и единороги, которых показал мне Северус, и что их есть нельзя. Ты не волнуйся. – Ты умница, Фраглинг! Я очень рад. Я теперь смогу приходить к тебе, и Северус тоже. – Я бы хотел, чтобы еще кто-нибудь мог приходить ко мне. Ты не обиделся, что я так говорю, нет? – заволновался василиск. – Нет, что ты. Я не обижаюсь. И я посоветуюсь с папой. Может, он разрешит привести к тебе кого-нибудь. После разговора с Гарри и Фраглингом, Северус некоторое время не мог решиться. Он понимал, что для полноценного развития василиску нужно общение не только с занудным учителем, но и с детьми. Правда, ему казалось, что змеенышу хватит и Гарри с его неуемной энергией. Но, судя по всему, малыш нуждался в более широких связях... Пригласив к себе в кабинет Драко, который иначе надолго обиделся бы, и Гермиону, которая про василиска уже знала и хранила молчание, Северус взял с них слово, что всё дальнейшее останется в тайне... И с лукавым предвкушением повел детей в Тайную Комнату, где Гарри ждал их, обняв Фраглинга. Широко раскрытые глаза Малфоя нужно было видеть!.. Но и сам профессор был обескуражен, когда с двух сторон в его руки вцепились детские ладони... Гарри служил переводчиком с парселтанга для Драко и Гермионы, хотя василиск уже научился более-менее неплохо понимать человеческую речь. А декан, будучи легилементом, свободно общался с Фраглингом, который не находил ничего неудобного в том, что Северус распоряжался в его голове, видя его мысли и передавая ему свои. Так у василиска появилось двое новых друзей, и профессор Принц считал, что пока достаточно. Тайная Комната была вычищена и приведена в порядок. Бассейн заполнен водой, по комнате были расставлены деревца в кадках и шпалеры для вьющихся растений. Домовики весьма удивили декана, сообщив, что всегда знали о василиске. Вот когда Северус обругал себя, что не поговорил с домовиками сразу. Получив задание создать здесь комфорт, маленькие хозяева замка охотно занялись делом. В относительно небольшой по сравнению с залом комнате, прячущейся за статуей Салазара Слизерина, где Фраглинг обычно спал, тоже всё почистили и вымыли и насыпали толстый слой опавших осенних листьев. Теперь можно было бегать по залу, играя с змеенышем в ловитки, купаться в бассейне, лежать в ворохе осенних листьев, разговаривая или читая книжки... В общем, Фраглинг был счастлив и ребята, получившие дополнительное развлечение, тоже. Обнаружились приятные находки и для зельевара. Некоторые запечатанные зелья долгого хранения, ингредиенты, записи… Удивительным было то, что Гермиона не испугалась василиска, несмотря на свой предыдущий устрашающий опыт. Отойдя от первого шока, она отпустила Северуса и двинулась вперед, протянув руки, и стала почесывать и поглаживать сунувшегося к ней змея. К этому времени, оказывается, Гермиона прочла про василисков всё, что нашла в библиотеке. И довольно обширные статьи, посвященные "королю змей", и почти случайные упоминания в двух-трех фразах. И подвела для себя итог, что василиск, хоть внешне и напоминает змею, на самом деле змеей не является, его ближайший родственник – кокатрис. И тот, и другой рождаются из петушиного яйца, высиженного жабой, то есть естественным путем появиться на свет не могут, а являются продуктом деятельности магов, которые специально этих существ выводили. И кто именно вылупится, зависело от того, какие магические ритуалы проводились над петухом, жабой и яйцом. Станут ли эти создания разумными или останутся животными, зависело от первых дней их жизни – привяжет ли маг новорожденное существо к себе как фамильяра. В первое время им необходим наставник. Сформировавшись, они могут существовать самостоятельно, разум их уже не покинет. Разговаривают василиски на парселтанге, а кокатрисы на птичьем. Однако кроме этого оба владеют мысленной речью, поначалу лишь в образах, но развивая ее по мере взросления и общения с другими разумными. И василиск, и кокатрис – теплокровные. Кокатрис имеет более агрессивный, "петушиный" характер. Василиски спокойные, флегматичные, привязчивые, что является для них проблемой, так как живут очень долго и для нормального развития им желательно жить либо в семье, либо в клане на протяжении многих поколений. Когда Гарри уточнил у Гермионы, как так получилось, что она заинтересовалась василисками после того, что они с папой ей рассказали, не хотела ли она, наоборот, забыть о том, что произошло, Гермиона поразилась. – Я поняла, что Фраглинг не виноват и не хотел ничего плохого. Но мне всё равно было страшно вспоминать. А так как пугает неизвестность, необходимо было разобраться в этом феномене. Когда ты с чем-то близко знакомишься, то бояться перестаешь. Даже если выясняешь, что оно опасно, это уже не страх, а осторожность. А разумные василиски не опасны, если вести себя грамотно. Как впрочем, и неразумные животные. Достаточно знать повадки любого живого существа, чтобы можно было с ним спокойно общаться. Например, обычная собака. Если подходишь к незнакомой собаке, никогда нельзя ее погладить по затылку. Всегда сначала надо поднести руку снизу, ниже ее пасти и развернутой ладонью вверх. И только, если собака обнюхает ладонь и ткнется носом, можно начать ее чесать под подбородком и по щеке. Гладить собаку по голове можно только, когда она тебе полностью доверяет. И так с каждым животным. Конечно, Гермиона как всегда с горячим энтузиазмом была готова поделиться любыми сведениями, которые вычитала где-нибудь и которые по какой-то ассоциации ей вдруг вспомнились.***
А Гарри справился со своим переживанием. Во-первых, отдыхая вместе с василиском и Гермионой, убедился, что окаменение девочки не оставило последствий ни физически, ни психологически. А во-вторых... А во-вторых, Гарри решил поговорить с Северусом и попросил выделить ему вечер. – Папа, прости, что я хочу сделать тебе больно... – Я слушаю, сын. – Ты столько раз говорил, что виноват перед мамой и передо мной и что расскажешь, когда я вырасту. Я достаточно вырос? Ты можешь?.. Северус внимательно посмотрел в глаза сына. – Да. Наверное, ты достаточно вырос... Северус помолчал, собираясь с духом. – Я предал Лили. И тебя. Ты знаешь про Темного Лорда и про Пожирателей Смерти. Я был в их рядах, я служил Волдеморту. Я заслужил право войти в его ближний круг. Вот, – отец протянул руку, задрав рукав и демонстрируя странное тату на предплечье. – Я верил сначала, что мы правы. Это было затмение, но я верил. Видел, что мы творили, но верил. Я хотел доказать Лили, какой я великий, словно не понимал, что она никогда не примет величие, оплаченное муками людей. А потом Лили вышла замуж за Поттера – и я совсем обезумел. Я не знаю, до чего бы всё дошло – я напился и так разбушевался, что разгромил полманора. Хорошо, что Лорд выпорол меня настолько крепко, что я неделю с трудом вставал и немного присмирел. А через какое-то время Лили пришла ко мне, плакала, жаловалась, что Джеймс её игнорирует... В результате мы доутешались до ночи любви. Я надеялся, что Лили одумалась и останется со мной. Но на следующий день она сказала, что это была ошибка, что она любит Джеймса, и взяла с меня слово, что я никогда ни при каких обстоятельствах не напомню ей о том, что между нами произошло, если хочу её видеть хотя бы иногда. Я обещал. И слово я сдержал. Северус мрачно умолк, а Гарри смотрел на отца, сжавшись от напряжения. Зельевар сглотнул и продолжил: – Примерно раз в месяц-полтора Лили появлялась, плакала у меня на груди, жаловалась, что Джеймс больше внимания уделяет Сириусу, чем жене, что пропадает на работе, не появляясь дома по несколько дней, что приводит друзей и они шумно что-то справляют... А я гладил её по голове, обнимал за плечи, поил укрепляющими и успокаивающими для беременных и уговаривал, что Джеймс её любит, просто он такой бойкий и шебутной, но ведь это ей в нем и нравится... Я был уверен, что Лили ждет ребенка от Поттера, если бы был хоть малейший шанс, что ребенок мой, Лили сказала бы – так я думал. А потом она уходила домой, а я скрежетал зубами. И изо всех сил продолжал доказывать себе, что я чего-то стою. И поднимался всё выше в иерархии ПСов... А теперь самое ужасное, что я сделал, ужасное и подлое. Я услышал пророчество: что на исходе седьмого месяца родится ребенок, который может уничтожить Темного Лорда. И в угаре своего тщеславия помчался к нему, рассказать... предупредить... Представляешь, насколько я был одержим, что даже не подумал, что под угрозой моя Лили... А когда ты родился, то я валялся в ногах у Воландеморта, прося пощадить мою женщину. По срокам получалось, что малыш мог быть моим сыном, и я на всякий случай глянул на фамильное древо. Нет, ребенок не мой. Я не просил пощадить невинного младенца, я просил только о своей возлюбленной, не соображая, что если Лили останется жива, когда Темный Лорд убьет её ребенка – она мне никогда не простит этого. Воландеморт обещал, но когда он ворвался убивать тебя, Лили обменяла твою жизнь на свою. Рассказав о пророчестве, я подставил свою беременную подругу, я чуть не убил своего сына, я послужил причиной смерти любимой женщины. Эту вину никогда и ничем не искупить. А у тебя есть право меня презирать и ненавидеть. И я приму твой приговор. Гарри смотрел в больные глаза Северуса и понимал, что отец сейчас пустил его туда, где ПОСТОЯННО живут непреходящие вина и боль. О боли Гарри знал, знал, как папа любит маму, не способный смириться с тем, что её нет... А то, в чем именно Северус винит себя и за что не может себя простить... И думает, что Гарри его тоже не простит, когда узнает... Гарри неожиданно бросился к Северусу, обнял его, крепко-крепко сжимая за шею, прижавшись всем телом и уткнувшись головой в плечо. И неловко прошептал: "Я с тобой". Так и сидели, обнявшись, отец и сын весь вечер, переживая свою общую трагедию. А Гарри излечился от настойчивого желания избавиться от собственного чувства вины перед Гермионой. Ведь папа живет с куда более сильной мукой, не надеясь на отпущение...***
После очередного воскресенья Невилл ходил весь подавленный и отрешенный. Гарри не знал, то ли нужно поговорить с товарищем, то ли не трогать его. Но Невилл нечаянно сам поймал неуверенный взгляд друга и вдруг сорвался. – Мне ужасно стыдно! Особенно тебе говорить такое. Но никому другому я ни за что не скажу! Я не могу смотреть на родителей. Я, когда хожу к ним – это пытка. Не знаю, если бы они жили дома, может, мне было бы еще хуже, видеть их таких каждый день. Но я бы думал, что бабушка хочет их видеть близко, говорить с ними, гладить по голове и чтобы за ними смотрели любящие, родные домовики. Я не могу на них смотреть! Не могу! Мне кажется, это очень нехорошо – герои-авроры, превратившиеся в... такое... – Невилл судорожно всхлипнул. – Врачи ничего уже с ними не делают, даже не изучают. Сказали, что они безнадежные. Медиковедьмы смотрят на них, как.. на... неразумные организмы. Ну, они такие и есть, но если бы они лежали дома и их любили... Не знаю... Я, когда вырасту, заберу их к себе. Если им не может стать лучше, то пусть они хоть дома... Я не хочу ходить в больницу к ним! Не хочу! И видеть, во что они превратились. Медперсонал губы кривит брезгливо, если думает, что я не замечу: бесполезная и бесперспективная обуза. Никому не важно, что они были героями. И что их кто-то любил – тоже не важно... Всем плевать! Больше всего на свете я хотел бы, чтобы они умерли. Совсем умерли! Если бы я умел, я бы их убил. Это честнее и благороднее. Невилл разрыдался, а Гарри не понимал, как его утешить. Он не умел утешать плачущих от горя мальчиков. Неловко и растерянно он положил руку на плечо товарищу и сжал его, в надежде, что Невилл ощутит поддержку.***
– Тебе Луна нравится? – спрашивает Гарри Невилла, когда они возятся в теплице. Очень уж красноречивые взгляды Лонгботтом кидает на Лавгуд. – Очень, – смущается Невилл, вмиг краснея. – Только я ей совсем не подхожу. – Отчего? – Ну, ты же видишь, она полуфея. Такая как она на такого рохлю и не посмотрит. Что во мне хорошего? – Ты дурак, Невилл? – Ну... вот еще и дурак. – Точно, дурак. Ты умный, добрый, честный, терпеливый. – Это ты про то, что дядя надо мной издевается, как хочет, а я терплю? Трус и тряпка. – Ты не тряпка, ты великодушный, добрый и мягкий. – Ага. Мягкий, вот именно, – потыкал себя в бок Невилл. И добавил мечтательно: – Феи – они такие... Особенные. Они вообще редко на человеческих магов смотрят. Ксенофилиус, он странный, видит то, что не видят другие, потому Пандора его и выбрала. Может, он сам немного фей. Они, когда втроем гуляют – красивые такие... Ты можешь меня рядом с ними представить? – Невилл невесело рассмеялся. – Глупости ты говоришь. Оглянись, многие ли смотрят на Полумну, как на красивую девочку? Она многим не от мира сего кажется, над ней смеются. – Кто?! – взгляд Невилла вдруг становится твердым и решительным. Мальчик оглядывается, словно готов вот прямо сейчас разобраться со всеми, кто не согласен, что Луна самая прекрасная девочка на свете. – Вот теперь правильно, – сказал Гарри. – Неважно, нравишься ли ты ей. Если она тебе нравится, ты должен ее защищать. И Невилл кивнул серьезно. Действительно, разве важно, может ли он понравиться Полумне, если ее нужно защищать? Гарри стал часто замечать, как Невилл и Луна гуляют вместе, присаживаются около какой-то незаметной травки, разглядывают ее, что-то толкуют друг другу, улыбаются. – Луна рада со мной дружить! Представляешь? Что она во мне нашла? Оказывается, люди часто смеются над феями, – как-то растерянно высказал Невилл Принцу. – Поэтому феи редко общаются с человеческими магами. Странно, да? Они же такие красивые, нежные, волшебные... – Ничего странного, – Гарри совершенно не удивился. – Человеки редко принимают нормально тех, кто на них чем-то непохож. – Вот тебе Хагрид нравится? – А что? Нравится. Он непосредственный, как ребенок. Сильный, мощный и такой открытый. – А профессор Флитвик нравится? – Да. Очень! Он такой умный! Помнишь, он показывал нам, как можно составлять новые чары, применяя математику: анализ, исчисление, топологию... Ухх! А какой он Мастер Боевой Магии! Ооо! – А ты хотел бы по обмену съездить в Уагаду, Колдовстворец или Ильверморни? – Сейчас нет. Я так мало знаю. Но думаю, года через два, когда я разберусь в гербологии, было бы очень интересно. Там совсем другая флора и фауна. И учат, наверно, по другому. Можно много чему научиться дополнительно. – Ты чистокровный. Как ты к маглорожденным относишься? А к оборотням? – Отлично отношусь. Что за ерунда? О чем ты говоришь, я не понимаю! – И тебе не мешает, что Хагрид полувеликан, а Флитвик – полугоблин? – А отчего это мне мешать должно? Вот уж глупости! Ты что, на расизм намекаешь? Это же темнота! И замшелость! Неужели кто-то в наше время может думать, что другой лучше или хуже оттого, что он другой расы? Да, мне трудно иногда магловоспитанных понимать. Но это же не значит, что они хуже! Вон с Гермионой мы все дружим. Или Колин Криви – отличный пацан, при этом он на Гриффиндоре учится. А ты на Слизерине. Мне среди слизеринцев многие не нравятся – заносчивые, надменные, холодные. Но, может, оттого, что я с ними плохо знаком. Малфой чужим таким и кажется. Да он, в общем, так себя и ведет. Но на самом деле он совершенно нормальный. Когда среди друзей. Или гриффиндорцы – шумные, бешеные, носятся постоянно, орут что-то. Но Колин добрый и щедрый, наверно, там много таких, если познакомиться поближе. Нет, я знакомиться не хочу. Но считать их заведомо нехорошими людьми тоже не готов. А может, я должен к сестрам Патил плохо относиться, потому что они из Индии? Или к Блейзу, из-за того, что он чернокожий? Я и к русалкам хорошо отношусь, и к кентаврам, хоть с ними трудно договариваться, но это мои проблемы. А я уважаю их право на свою культуру. Мне Аргус Филч, например, не нравится, но не потому что он сквиб. Мне мой дядя тоже не нравится, а он и чистокровный, и волшебник сильный. А Филча я просто боюсь. – А ты сомневался, в чем ты особенный. У тебя нет предрассудков и ксенофобии. Ты никого не считаешь плохим заранее. И вон смотришь на меня с удивлением, мол, что в этом странного? – какого-нибудь другого ровесника Гарри постеснялся бы хвалить в глаза. Мальчишки не любят разговоров про чувства. Но Невилл в своем роде был простодушен не менее Хагрида. И поддержать его, искренне сказав добрые слова, было так же легко, как неуверенного в себе пятилетнего малыша. – Ты замечательный парень и отличный друг! И никогда не думай, что ты кого-то не стоишь.***
– Я должен сказать тебе важную вещь. Мы с Луной нашли василиска. Глаза Гарри расширились сверх всяких пределов и полезли не лоб. Невилл приписал эту трансформацию удивлению по поводу необычной находки. Не мог же он знать, что Гарри поразился, как можно было наткнуться на осознанно прячущегося Фраглинга. – Рассказывай. – Ты представляешь... Луна сказала, что в подвале живет василиск. – А она откуда узнала? – А его оборотни учуяли. Три волчонка. – Погоди! А оборотни откуда взялись? – застонал Гарри. – Прибежали. В горах за Запретным Лесом у них поселение. – И никто не знал?! Около школы живут оборотни?! Они же могут покусать и заразить ликантропией детей! – новость про василиска отошла на второй план. Про него-то Гарри знал, что "змей" не опасен. А вот оборотни!.. – Оборотни это не интересно, – ошарашил Невилл. – Как?! – Ну, хорошо. Раз ты не хочешь слушать про василиска. Во-первых, оборотни через лес не ходят – у них договор с кентаврами. То, что волчата прибежали – за ними родители не усмотрели. Они же щенки, дети. А дети иногда ужасно неугомонные. Ну, а кентавры детей не трогают, только прогоняют обратно. А эти просочились. Невилл увидел, что Гарри теряет терпение, и заспешил. – Во-вторых, оборотни не могут никого заразить. Ты меня не понял: они не ликантропы, а настоящие оборотни, натуральные вервольфы. Это не заразно. Оборотнем только родиться можно, у родителей-оборотней. Ну ты же знаешь! Эта троица через лес шастает. Два мальчика и девочка. Мальчики – братья, а самочка у них – заводила, они у нее на поводу идут. Луна с ними давно уже знакома. А тут они василиска учуяли и Луне рассказали. Натуральные оборотни ведь разум не теряют и от фаз луны не зависят. Они оборачиваются, когда захотят. Туда и обратно. Вот. Они в лесу после ночи унюхали след василиска и по следу дошли до замка. Но след пропадает в сплошной стене. Они нюхали, нюхали и вынюхали несколько небольших лазов, из которых несло василиском. Но в одиночку туда не полезли, потому что родители им рассказывали, что Хогвартс живой и может задушить незваных гостей. Поэтому они поделились с Луной, она же хозяйка, а вместе с хозяйкой Замок их пропустит. Ну а Луна со мной. Вот мы туда и полезли. Впятером. – Этого я от тебя не ожидал! Совсем не ожидал! Лезть к василиску в зубы, вместе с девушкой, да еще волчат туда тащить! – Иначе Луна пошла бы без меня. Ты же знаешь, феи вообще животных не боятся. Никаких. Она меня пригласила, просто чтобы мне приятное сделать. А василиск оказался разумным, представляешь? – Понятно. Пошли сдаваться моему отцу. – Точно нужно? – Точно. Пошли. Как только Северус услышал, о чем идет речь, то сразу спросил, где сейчас мисс Лавгуд и оборотни, и, узнав, что внизу, у василиска, ухватил ребят и, позвав домовика, перенесся в Тайную Комнату, которая давно перестала быть "тайной", но свое название сохранила. Фраглинг скользнул к своим любимым друзьям и тут же поделился новостью, рассказывая Гарри на парселтанге и радостно показывая картинки профессору. Вот в отверстие, предназначенное для воздухообмена, протиснулись пятеро ребят, трое из которых, увидев отдыхающего у бассейна василиска, мгновенно превратились в зверей и, оттеснив двух других детей за спину, стали угрожающе рычать на него. Фраглингу стало очень интересно, он вытащил из бассейна половину тела, до того лежавшую в воде, свился кольцами и уставился на гостей. Тут девочка (Фраглинг погордился собой, что сумел определить в ребенке девочку – до этого он вблизи из девочек видел только Гермиону) успокаивающе погладила зверей, обошла их и восхищенно направилась к василиску. Разговаривает она странно, Фраглинг мало что понял, но он чувствует, что она счастлива его видеть и он ей очень нравится. Девочка обнимала Фраглинга за шею и гладила по голове. Очень добрая девочка. А потом они все играли, очень весело гоняться друг за другом со зверятами, которых девочка и мальчик называют иногда оборотнями, а иногда волчатами, а еще щенятами. А потом мальчик сказал, что пойдет к Гарри. И Фраглинг очень рад, что у него появились новые друзья. Волчата робко приблизились к взрослому. Ясно было, что василиск с этим взрослым и с мальчиком, который с ним пришел, хорошо знаком, так же, как Луна и Невилл. Судя по запаху, взрослый не собирался делать ничего плохого. Но Невилл его немного боялся, а Луна нет. – Оборачивайтесь, – осторожно попросил взрослый. И волчата послушались, обернувшись детьми лет десяти. – Идемте на диван. Два мальчика и девочка... Врад, Верт и Риона. Профессор стал расспрашивать гостей и через некоторое время узнал всю предысторию. Домовики принесли угощение, все постепенно успокоились и расслабились. Северус волновался, как волчата пробираются через лес, но оборотни рассказали, что бродят по этому лесу чуть ли не от рождения. Тем не менее он взял с них обещание, что они расскажут о своих приключениях дома и следующий раз придут, только если взрослые им разрешат. И передал записку, в которой заверил, что василиск совершенно не опасен, и, если детям разрешат приходить в гости, василиск будет рад, а домовики предупреждены и всегда их примут, угостят и позовут декана и друзей, если те будут свободны. Через несколько дней волчата доставили Северусу медальон-приглашение в поселение оборотней. Домовик перенес декана за антиаппарационный барьер, а оттуда профессор аппарировал по порт-ключу медальона. Врад, Верт и Риона остались с василиском, куда пришли все его друзья: Гарри, Драко, Гермиона, Луна и Невилл. Зельевара приняли как дорогого гостя. Столы были накрыты прямо на площади, пировало всё поселение. Отмечали именно что возвращение детей. Оказывается, волчат не было три дня, и оборотни начали беспокоиться. Еще не так, чтобы очень сильно, все же дети-оборотни не столь беспомощны, как человеческие, но уже и не были спокойны. Три дня для щенков это немного долго. Стали собирать группу, чтобы идти искать, если не вернутся еще пару дней. Нужно было договариваться с кентаврами, чтобы пустили в лес, а это задача из фантастически сложных. Сначала праздновали, потом беседовали. Северус рассказывал про Хогвартс, оборотни про свою жизнь и обычаи. Декана вместе с учениками приглашали в гости в любой момент. Разобрались, что вдоль опушки можно пройти туда и обратно, не заходя в лес. Северус подарил амулет-приглашение, по которому любой домовик встретит и проводит к декану. Только к замку, конечно, нужно подходить в человеческом обличье. Профессор попросил других щенков попридержать, опасно им. И лес опасный, и озеро, да и школьники... Получил заверение, что другие волчата без спроса и не пойдут, не ходили же раньше. Это особая троица, неугомонная и бродячая. За приключение с василиском детей наказали: мальчиков публично высекли на площади, а девочку заставили смотреть. Самцы всегда отвечают перед всей стаей. А самок вервольфы, как и обычные волки, никогда и пальцем не тронут. В поселении на равных живет три десятка настоящих волков. Но беспокоиться не надо: вожак стаи вервольф и волки ему подчиняются беспрекословно. Они друзья и братья. А еще обитает парочка подростков-ликантропов. У оборотней не забалуешь. Взяв на себя ответственность, они внимательно следят и за тем, чтобы дети не ускользали от наблюдения, и за тем, чтобы пили лекарство, и учат, как грамотно вести себя в волчьей ипостаси, и приучают к мысли, что смена облика – это нормально. Ликантроп, принимающий себя и не обозленный на весь мир, даже лечению поддается лучше.***
Ликантроп – это химера . Химера не в магическом, а в биологическом смысле слова. Но химера не от рождения, а человек, в чей геном были внесены чужие гены горизонтальным переносом . Понятно, что без воздействия магии не обошлось: человек не бактерия. Ликантропия – это болезнь, излечение от которой пока не предвидится. Разобрать обратно мозаику, укоренившуюся в хромосомах, с сегодняшним уровнем знаний хоть маглов, хоть магов – не реально. Когда и как появились первые ликантропы, неизвестно. Неоспоримо только, что ликантропия связана с определенным вирусом, и хоть сам по себе без укуса ликантропа он ликантропию не вызывает, название "ликовирус" к нему приклеилось. Приближающееся полнолуние срабатывает как спусковой крючок. Активируется соответствующий внедренный ген и заставляет ломаться кости и рваться мышцы, перестраивая организм, природой для этого неприспособленный. Происходит бурная вспышка размножения ликовирусов, готовых переселиться в нового носителя, и ликантроп становится заразным. Разумеется, свет луны как таковой к процессу отношения не имеет, иначе достаточно было бы от него прятаться. Но взаимное расположение Земли, Луны и Солнца оказывает принципиальное влияние на ход болезни. Между стадиями оборота у болезни наблюдаются латентные периоды, когда ликантропия не контагиозна , ликовирусы в случайном носителе не укореняются и горизонтального переноса генов не наблюдается, даже если человек кого-то покусает. Известно, что некоторые паразиты, чей жизненный цикл требует смены хозяев, умеют влиять на их поведение, чтобы эту смену спровоцировать. К примеру, бактерия Toxoplasma gondii меняет поведение мышей по отношению к кошачьим. Жизненный цикл этого патогена требует участия в нем кошек, он размножается в их кишечном тракте. Кошки же заражаются цистами паразита во время поедания зараженных мышей. Поэтому микроб заставляет мышку игнорировать опасность и подталкивает ее к кошкам. Аналогично паразитический плоский червь Euhaplorchis Californiensis, заражая рыбу, заползает ей в мозг и заставляет ее плавать у поверхности болота, поворачиваясь на бок и посверкивая брюхом, чтобы быть съеденной птицей, внутри которой он производит яйца, с фекалиями куликов снова попадающие в болото (их поедают улитки, которых в свою очередь поедают те самые рыбы). Паразитоиды Волосатики развиваются из личинки во взрослую особь в теле некоторых хищных наземных насекомых, после чего заставляют зараженного ими жука или кузнечика стремиться в воду, где тот погибает, а волосатик покидает тело хозяина и в форме свободно плавающей особи начинает искать партнера. Но и всем знакомые бактерии и вирусы тоже не ждут пассивно, пока ими заразится кто-то еще. Они способны воздействовать на зараженный организм, заставляя его вести себя так, чтобы заразить других и дать патогену новый плацдарм для атаки. Даже элементарно чихать и кашлять. Очень нагляден в этом плане вирус бешенства, который меняет сознание своего носителя, превращая его в агрессивную кусающуюся тварь. Подобно им ликовирус тоже заставляет ликантропа во время "волчьей" фазы стремиться покусать людей. Причем волк игнорирует все преграды, бьется о любые заграждения, раня себя почти до смерти. Вирус влияет и на меркнущее сознание, и больной, в обычное время готовый дорого заплатить за лекарство, хоть немного облегчающее страшную боль неестественного оборота, с приближением полнолуния невольно забывает лекарство принять. Следовательно об этом должны позаботиться родственники больного или другие попечители. Обычные обезболивающие не работают – организм отключает их действие. В активной фазе болезнь полностью блокирует разум не только человеческий, но и звериный, оставляя чуть ли не одни только функции заднего мозга . Атрофируется даже инстинкт самосохранения. Антиликантропные зелья предназначены снять боль оборота и хоть в какой-то мере сохранить в ипостаси зверя разум и память. Поэтому постоянно идет работа над улучшением антиликантропного зелья. Работы ведутся в трех направлениях. Первое – усиление обезболивания. Ликантропы утверждают, что потеря соображения начинается с непереносимой, сводящей с ума боли. Второе – сохранение разума, хотя бы на уровне животных. Чем больше когнитивных функций обеспечивает антиликантропное средство, тем менее опасны больные для себя и окружающих. И третье – продление срока воздействия лекарства, например, до года, а в идеале до одноразового приема.***
Конечно, свободного времени у декана нет. Но, чтобы посещать поселение оборотней, он его находит. И через какое-то время вожак вервольфов, оказавшийся образованным, интересным, думающим собеседником и надежным, терпеливым товарищем, прочно занимает место в сердце Северуса. Профессор среди прочего узнал, что вервольфам известны случаи, когда ликантропы, вообще-то не имеющие отношения к настоящим оборотням, иногда перерождались в полноценных оборотней, никогда не теряющих разум и не зависящих от фаз Луны. И случалось это, если ликантроп напился крови оборотня. Но систему им вывести не удалось. Так что лечить ликантропию вервольфы не умеют. Зельевар загорелся идеей поэкспериментировать, добавляя кровь вервольфов в антиликантропное зелье, и кровь от своих новых друзей для опытов получил. Северус точно знал об одном маге, страдающем ликантропией и не желающем иметь ничего общего со стаей Фенрира Сивого. И очень рассчитывал, что Римус Люпин, давний и постоянный клиент, не откажется протестировать новое зелье, когда оно будет готово. Кстати, во времена учебы, из четверки "мародеров" именно ликантроп причинял молодому Северусу меньше всех проблем.