рассадка гостей (seating arrangement)

      Чан крепко спит на палубе, когда они достигают берега острова Чеджу.              Воздух кажется слегка колючим. Где-то среди ночи шел дождь, и темное небо прорезают тонкие грозовые облака. Минхо мысленно прикидывает расстояние до курорта и стоимость такси, пока пытается разбудить Чана. Нос того покраснел от холода, а шею покрывают мурашки. Он так и не попросил обратно свою куртку, и Минхо без понятия, как ему удается до сих пор спать.              – Эй, дурак-переросток, – Минхо снова настойчиво трясет его. – Мы на месте.              В целом атмосфера между ними царит довольно дружелюбная. Пока они забирают свой багаж и проходят в здание терминала, Минхо проигрывает в голове события прошедшего вечера. Чан выглядит как обычно, слегка потрепано из-за недосыпа, но идет совсем рядом и хрюкает в ответ, когда Минхо спрашивает, нужно ли ему в туалет. Если так подумать, это лучшее, на что можно было рассчитывать в такой момент.              Они не просили друзей встречать их, чтобы не доставлять никому неудобств в такую несусветную рань. Оглядываясь назад, Минхо стоило догадаться, что это все равно не остановит одного-двух идиотов от часовой дороги до терминала.              Так что, заметив Джисона, прислонившегося к стальной ограде возле зала для пассажиров и широко зевающего, Минхо ощущает разочарование, а еще удивление. Эти чувства еще сильнее умножаются, когда он замечает Феликса, слоняющегося поблизости, перекатываясь с пятки на носок.              Минхо низко стонет.              – Да вы, должно быть, шутите.              Чан врезается в него и тут же извиняется, медленно оглядываясь по сторонам.              – Что случилось?              – Созыв фестиваля дураков в зале ожидания, – бормочет Минхо и энергичным шагом направляется к их эскорту.              Он слышит непонимающее «фестиваля чего?» Чана за своим плечом, но его слова тонут в восторженном возгласе Джисона, который нависает над ограждением, вытягивая руки то ли за объятием, то ли за их сумками, Минхо без понятия. Наверное и за тем, и за другим.              Но ничего из этого он не получает.              – Какого хрена вы тут забыли?              – Вас встречать приехали, – сияет в ответ Феликс и пролазит под ограждением. – Привет, Чан.              Чан безмятежно ему улыбается.              – Привет, Феликс. Хочешь забрать мои сумки?              Феликс смеется и снимает с того его ношу. Минхо прищурившись смотрит на Джисона, который едва не лишился дара речи от радости, и тоже неохотно отдает свою сумку.              – Мы бы могли вызвать такси, – жалуется он, пока все направляются к парковке. – Еще так чертовски рано, чего вы спохватились?              Джисон обнимает Минхо рукой за плечи, прижимаясь своей щекой к его.              – Дружба заставляет тебя совершать глупейшие поступки!              Минхо пихает его локтем в ребра, тот издает квакающий звук и чуть не роняет чемодан, за что получает угрозу жестокой расправы.              – Мы подумали, что лучше приехать, чем заставлять вас вызывать такси, когда вы оба такие вымотанные, – звучит голос Феликса откуда-то сзади, где тот идет, поддерживая Чана. – Ну а Чонину нужен был повод, чтобы проехаться на внедорожнике Чанбина, так что мы решили: какого черта.              Минхо отшатывается.              – Он что, тоже здесь?              Без сомнения, Чонин машет им руками, стоя возле драгоценной Шеви Тахо Чанбина. Пока Джисон укладывает сумки в багажник, а остальные забираются в машину, Минхо продолжает слегка ворчать.              – Он вообще знает, что вы взяли его малышку, чтобы покататься? – на удивление внятно спрашивает Чан, когда они все наконец усаживаются.              – Не-а, – отвечает Чонин ровно в ту же секунду, когда Феликс произносит:              – Конечно знает.              Они обмениваются взглядами. Феликс поднимает одну бровь.              – Ты сказал, что все с ним прояснил.              Чонин пожимает плечами.              – Порой я напиваюсь. И тогда я вру.              Феликс низко стонет. Джисон протискивается к Чану и принимается пересказывать разные сплетни о Хенджине. Минхо чувствует, как от желания зевнуть у него сводит челюсть, и наслаждение накрывает все тело, когда по машине начинает расходиться тепло от обогревателя.              Чонин выезжает на главную дорогу, Минхо же плотнее укутывается в куртку Чана и прижимается к двери, упираясь головой в окно и позволяя мягкой болтовне убаюкивать себя.              

***

             Он просыпается около полудня, не помня ничего о прибытии в отель, кроме того, что Феликс довел его до их общего номера и уложил в постель.              Минхо с трудом садится на кровати, бесцельно уставившись на лучи солнечного света, льющиеся через открытое окно. Его плечи кажутся сведенными судорогой, а все тело подрагивает, протестуя против недосыпа. Он бросает взгляд на часы, затем тяжело вздыхает и кое-как поднимается с кровати.              В телефоне его ждет сообщение от Сынмина, говорящее ему спуститься в Sum Mora, когда проснется. Брошенный на лежащий на столике буклет отеля Haevichi взгляд объясняет, что Sum Mora – это довольно строгий и изысканный ресторан. Минхо прикидывает, что надеть, пока чистит зубы, и его глаза останавливаются на куртке Чана, аккуратно висящей на спинке стула возле кровати.              Он тут же замирает, процеживая пасту сквозь зубы. Поведет ли Чан себя иначе теперь, когда они находятся в компании друзей? Не украл же Минхо эту куртку, в самом деле. Чан дал ее ему по своей собственной воле. Черт побери, да он рисковал на всю жизнь остаться простуженным с его то иммунной системой, не более надежной, чем свечка на ветру, и хроническим синуситом, только чтобы Минхо ее надел.              И все-таки, наступило утро, многое изменилось.              Минхо решает изобразить невозмутимость и просто надеть куртку. Он может обвинить в этом рассеянность внимания из-за недостатка сна и, если уж запахнет жаренным, Поцелуй. Не слишком честно, конечно, учитывая, что они пока даже не обсудили, что все это значило, но Минхо никогда и не считал, что играть грязно – ниже его достоинства.              Однако что-то подсказывает ему, что этот план не выгорит, ведь Чан отлично знаком с его склонностью заранее продумывать каждое свое действие, когда дело доходит до изощренных противостояний.              Минхо проглатывает пену от зубной пасты и закашливается. То самое мучительное испытание – хорошо тебя знающий бывший муж, и т.д. и т.п.              В конце концов его болезненное любопытство по поводу реакции Чана в паре с желанием подпортить ему обед побеждают кодекс надлежащего поведения разведенок.              Но к чести того, Чан никак явно не реагирует, хотя это и может быть списано на то, что его полностью заслоняет Джисон, который начинает вопить прямо за столом, как только видит Минхо, разговаривающего с персоналом. Что ж, ну теперь он хотя бы знает, где они сидят.              – Утро доброе! – слишком назойливо здоровается Джисон и повисает у Минхо на шее.              Тот похлопывает его по спине.              – Уже полдень, – он указывает другой рукой на всех собравшихся. – Привет. И где невеста?              Сынмин фыркает и поднимается, чтобы оттащить от него Джисона, параллельно приобнимая Минхо одной рукой.              – Он с Феликсом в спа, – произносит Сынмин и передает меню с завтраками Минхо, только что севшему за стол.              Минхо поднимает свои солнечные очки на лоб и изучает листок в поисках самого дорогого блюда. Просто так.              – Нервы?              Сынмин мрачно качает головой.              – Если бы только нервы.              – Он нашел черную точку, – выдает Чанбин, сдвигая указательный и большой пальцы так близко, как может. – Вот такусенькую.              Минхо усмехается и делает заказ. К его легкому удивлению, Сынмин и бровью не ведет. Эх, радости работы в сфере финансов.              День кажется вполне приятным, до предпраздничного ужина все еще остается пара часов. Минхо откидывается на своем стуле, наслаждаясь океанским бризом и старательно игнорируя Чана, который пока и слова ему не сказал. Все остальные, в свою очередь, аккуратно обходят стороной этот вопрос, тем самым вызывая у Минхо благодарность и в то же время невероятное удивление.              И все же, сторониться друг друга после событий вчерашнего дня кажется странным. А может быть, это проявляется его острая потребность затевать конфликты ради того, чтобы чувствовать себя живым. В любом случае, Минхо переводит взгляд на Чана, медленно попивающего сок и слушающего Сынмина, болтающего почему-то об имущественном капитале, и уже открывает рот, чтобы произнести какую-нибудь чушь.              – Минхо-хен, ты проверял наш чат?              Так ладно, к этому он еще вернется. Минхо поворачивается к Джисону и улыбается.              – Еще нет. Пожалуйста, скажи мне, что он полон инкриминирующих фото с прошлой ночи.              Чонин поднимает телефон:              – Его содержимого хватит, чтобы уничтожить пятерых Хан Джисонов.              – Эй! – выкрикивает Джисон, побелев как полотно. – Ты давал слово!              Они начинают пререкаться по поводу священного договора Хан-Ян, Минхо тем временем просто смеется, осознанно игнорируя испытующий взгляд Чана.              Теперь, когда Сынмина занимают свадебные хлопоты, если кто-то и может учуять эту странную хрень, витающую в воздухе, как того боится Минхо, то это Чанбин. Он тоже был все это время до ужаса притихшим, довольствовался только наблюдением за другими и редкими ответами на чужие слова. Хотя в этом нет ничего плохого. Пока тот не жаждет конфронтации, Минхо не против побыть под пристальным вниманием.              Знаменитые последние слова.              – Эй, у тебя будет минутка?              Минхо оборачивается и видит спешащего к нему Чанбина, затем бросает долгий взгляд на лифт. Он собирался немного вздремнуть до предпраздничного ужина, но видимо с этим придется повременить.              Чанбин подходит с достаточно дружелюбной улыбкой, но есть в ней какая-то настороженность. Минхо слегка скалит зубы.              – Ты снова это делаешь.              Чанбин хмурится.              – Что делаю?              – Разговариваешь так, будто я хрустальный, – Минхо скрещивает руки на груди. – Не я тут выхожу замуж, хватит вести себя со мной как с бомбой замедленного действия.              Чанбин поднимает обе руки, будто сдаваясь.              – Боже, я даже ничего не сказал.              Минхо ждет, по-прежнему нахмурившись. Чанбин делает вздох.              – Вставать в оборонительную позу тебе тоже мало чем поможет, – произносит он без каких-либо эмоций, затем указывает за свое плечо. – Кстати, у них тут отличный бар с видом на море.              Минхо поднимает одну бровь.              – Алкоголь днем? Это и есть твой способ справиться с ситуацией?              – Античная история, – Чанбин отвечает легко и непринужденно, если не учитывать его покрасневшие уши. Он прочищает горло и с широкой улыбкой протягивает локоть. – Ты не против?              Минхо закатывает глаза и цепляется за его руку.              Glass Bar, как и предполагает название, фактически представляет собой красивую стеклянную коробку недалеко от бассейна, который выглядит как жалкая насмешка в сравнении с раскинувшимся чуть дальше океаном. Они берут два высоких бокала с пивом и выходят из бара, направляясь к одному их диванчиков, расположенных под навесами у бассейна.              Делая имбирный на вкус глоток своего дорогущего напитка, Минхо чувствует расползающийся под кожей зуд и размышляет, пощадит Чанбин его чувства или же сразу возьмет быка за рога.              – У вас с Чаном все в порядке?              Ага, значит рога. Минхо делает еще глоток, на этот раз побольше.              – Ты о чем?              Чанбин неопределенно машет рукой.              – И имею в виду, что-то произошло? Все-таки вы встретились спустя сколько, три года? – он смотрит на Минхо пристально, но мягко. – Это могло быть не совсем комфортно.              – Так и было, – тут нет смысла лгать. Минхо пожимает плечами. – Но все нормально, все уже позади.              Чанбин барабанит пальцами по низкому стеклянному столику, разглядывая океан, и у Минхо закрадывается подозрение, что ему дают возможность разобраться в собственной лжи и собрать мысли в кучу. Чанбин может и не узнать никогда, что именно скрывает Минхо, но он всегда точно может сказать, когда Минхо скрывает что-либо.              – Дело в том, – произносит тот аккуратно, – что он вообще ничего не рассказывает. Это не обычно для него, особенно в таких случаях.              Минхо кивает в ответ, будто представляет, о чем идет речь. Откуда ему вообще знать, что теперь считается привычным поведением для Чана?              – И когда он увидел, как ты подходишь, он просто… не знаю, – Чанбин качает головой и бросает взгляд на Минхо. – Ты сказал ему какую-то херню?              Минхо ощетинивается.              – С чего ты взял, что это я что-то сказал? И вообще, почему, когда дело касается нас, это всегда ваша первая реакция?              Чанбин пристально смотрит на него, не впечатленный этой вспышкой.              – Потому что ты тот, кто обычно говорит всякую херню, – категорично произносит он. – А Чан – тот, кто всякую херню делает.              – Это бессмыслица.              – Ты прекрасно понимаешь, о чем я.              Возможно. Без сомнения. Минхо проводит языком по внутренней стороне щеки и отводит глаза, клацая зубами по ободку стакана. Хренов Чанбин. Это было даже хуже, чем попасться Сынмину. У того хотя бы хватало здравого смысла, чтобы позволять людям пылать и рушиться, если они того сами пожелали.              Чанбин, с другой стороны, действовал столь же тонко, как слон в посудной лавке, если чувствовал, что пахнет самовредительством. Минхо молча закипает, но даже это дается ему с трудом перед лицом неприкрытого беспокойства Чанбина, ведь тот искренне пытается помочь и не дать этой свадьбе скатиться в очередной матч по кикбоксингу между Чаном и Минхо.              Ковыряя кутикулу на пальце, Минхо вдруг чувствует прилив досадной чувствительности. Хренов Чанбин.              – Мы поцеловались.              Первые пару секунд никакой реакции не следует. Уголком глаза Минхо замечает упавшую челюсть Чанбина и замерший на пол пути ко рту стакан.              Минхо хмыкает.              – Ты сам спросил, – он поворачивается к Чанбину с наглой улыбкой. – Итак, доктор, что вы на это скажете?              Чанбин с поразительной скоростью подбирает свою челюсть с пола.              – Вы трахались?              Его приходится силой утягивать назад на диван, чтобы он заткнулся.              – Говори, блять, потише, – шикает Минхо, ладонью закрывая рот Чанбину. – И нет, мы не трахались, ты меня вообще слушаешь? Мы поцеловались.              Когда Чанбин сдавленно мычит и с опаской садится обратно, Минхо отнимает свою руку. Чанбин выпрямляется, затем со все еще ошеломленным видом тянется к своему бокалу и делает большой глоток.              – Ого, – произносит он с трепетом. – И что это значит?              Пожав плечами, Минхо снова устремляет взгляд на океан.              – Кто знает. Я не думаю, что он захочет это обсуждать.              Чанбин снова кивает, спокойно и как-то торжественно.              – Что ж, думаю… Я полагаю, ему может понадобиться время, – мягко произносит он. – Он не станет устраивать сцены, это не в его духе.              – То есть, ты думаешь, это я бы стал устраивать сцены?              – Ну, это было бы не в первый раз.              Следует короткая напряженная пауза.              – Это самое мерзкое, что ты мне когда-либо говорил, – шепотом произносит Минхо.              Чанбин ничего не отвечает. Минхо поджимает губы и опускает взгляд на землю. Несколько минут они просто молча сидят.              – Очевидно, нам есть, что сказать друг другу, – осторожно произносит Минхо, по-прежнему изучая рисунок на плитке.              – Я сказал то, что должен был, – отвечает Чанбин. Потом добавляет: – А что насчет тебя?              Минхо поднимает голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Затем хватает свой стакан и протягивает его. Фыркнув, Чанбин чокается с ним своим собственным стаканом, после чего они пьют.              – Я в порядке, – произносит Минхо и снова откидывается на диванчик, криво улыбаясь Чанбину. – Я бы пошутил про Хенджина, но это будет дурным тоном, учитывая, как ты хорошо со всем справляешься.              – Спасибо, – произносит Чанбин, выпятив грудь. – Терапия работает, а постоянные перепихоны работают еще лучше.              Минхо понимающе кивает.              – Это точно.              Они допивают свое пиво, лениво болтая, и в итоге решают не напиваться средь бела дня. Дурной вкус, напоминает ему Чанбин, хотя это изначально и была его собственная идея. Минхо усмехается и отмахивается от него, прежде чем подняться на лифте к себе в номер.              Феликса нигде не видать, наверное до сих пор зависает с Хенджином. Разувшись, Минхо отряхивает куртку и вдруг замирает. Чанбин ее даже не заметил. Неужели она смотрелась на нем настолько естественно? Он сомневается, что носит достаточно кожи, чтобы казалось, что такая куртка – это нормальная часть его гардероба. Возможно, он слишком много думает о ней. Это просто сраная куртка, и она даже не его.              И все-таки.              Минхо смотрит на нее пристально пару секунд, его сердцебиение ускоряется, а по шее растекается жар. Он обводит взглядом пустую комнату, чувствуя себя воришкой под покровом ночи. Медленно и опасливо, он поднимает куртку и прижимает ее изнаночную сторону к лицу.              Он не уверен, чего именно ожидал. Она не пахнет ничем особым, не содержит запаха Чана, который поднялся бы от ткани и непокорной волной обрушился бы на его ноздри. Она даже собственным парфюмом Минхо не пахнет, а просто кожей, самой обычной и ничем не примечательной.              Вероятно, пришло время наконец отправиться на боковую и позволить мозгу в своем темпе распутать этот гордиев узел размером с Чана. Минхо вешает куртку на спинку кресла и снова роняет свое уставшее тело на кровать.