рассадка гостей (seating arrangement)

      Как это вполне естественно бывает у компаний с четным числом друзей, Сынмин вбивает между ними кол и разделяет их по трое для каждой стороны на время свадебной вечеринки. Это означает, что Чану вместе с Джисоном и Чанбином приходится ровным строем направиться в комнату, где одевается Сынмин, тогда как Минхо разгоняет страдания Хенджина с его родней и всеми остальными.              Справедливое разделение, по мнению Чана, ведь у него появляется возможность просто развалиться на кресле, немного выпить и попытаться собрать мысли хоть в какую-то кучу, пока Джисон и Хэвон суетятся вокруг шейного платка Сынмина. Юджин, старшая из сестер Сынмина, критически осматривает его макияж.              – Как ты смотришь на то, чтобы добавить чуть больше золота?              Сынмин морщится, но она уже погрузила кисточку в палетку.              – Я не…              – Думаю, будет отлично смотреться с лавандой, – произносит Чеен, уткнувшись в свой телефон.              Тем временем Чанбин бросает на Чана подозрительные взгляды с другого конца комнаты.              – Ты это, полегче с шампанским.              Сынмин резко поворачивается к Чану, вызывая недовольные крики одновременно и у Джисона, и у Юджин.              – Не смей напиваться средь бела дня на моей свадьбе.              – Я выпил один бокал, – возражает Чан.              – Два, – обрывает его Чанбин.              – Прошу, можем мы не шевелиться? – с укором произносит Юджин, угрожающе сжимая в руке кисть.              На другом же конце коридора Хенджин, будто бы нервный метроном размером с жениха, раскачивается вперед-назад по совершенно иной причине.              – Знаешь, какой мой самый большой страх?              Минхо наливает себе еще один бокал розе.              – Что Сынмин бросит тебя у алтаря ради… – он окидывает взглядом комнату, – Сонхва?              Занятый макияжем Сонхва только отмахивается.              – Меня в это не втягивайте.              Хенджин качает головой.              – Хуже. Куда хуже.              Он распахивает глаза, к большому раздражению Сонхва, и таращится на Минхо.              – Что, если он наденет шейный платок? Я говорил ему надеть перекрестный галстук, чтобы тот сочетался с моим зажимом для воротника, но он любит бунтовать, а я просто в ужасе.              – Он не станет тебя расстраивать, – пытается поддержать его Чонин.              – Ты сейчас подводку размажешь, – бормочет Сонхва.              Минхо изящно отпивает вина из своего бокала.              – Эй, Енбок, почему бы тебе не написать Чанбину и не спросить.              Феликс, изучавший вместе с Йеджи схему рассадки, встревоженно поднимает голову.              – Думаю, нам стоит довериться Сынмину.              – Что ж, а я думаю, нам стоит успокоить нервы Хенджина.              – Это не то, о чем ты думаешь, и ты прекрасно это знаешь.              Хенджина снова начинает трясти.              – Если он наденет шейный платок, я ослепну. О боже мой, – он откидывается назад на стуле, чуть ли не теряя сознание. – Моя свадьба, моя прекрасная чудовищно дорогая свадьба…              – Так, – резко обрывает его Йеджи, – все заткнулись, никто свадьбу не испортит.              Минхо пожимает плечами.              – Возможностей хватает.              – Ты можешь прекратить? – умоляет Чонин. – Выбери сегодня буквально любую другую жертву для своих издевательств.              – Предлагаешь себя как козла отпущения ради невесты. Мне нравится твоя самоотверженность.              Чонин закатывает глаза и отбирает у Минхо бутылку.              – И вообще, с чего это ты пьешь?              Чан хмурит брови.              – О чем ты?              – Ну, если только ты, конечно, не алкоголик, – размышляет Хасыль и понимающе кивает, – в таком случае забей…              – Алкоголик здесь я, – возражает Чанбин, но никто не обращает на него внимания.              – … но если это не так, то должна же быть причина, – пожимает плечами Хасыль. – Обычно она есть.              – Мы знакомы от силы час, – резко указывает Чан, но затем чуть расслабляется. – Ладно, хорошо, ты милая, думаю, я могу и поговорить немного.              Ее глаза распахиваются чуть шире, и она тут же поднимает руки.              – Полегче!              – Я пью, чтобы утопить свои печали, – торжественно отвечает Чан, – но разве не все мы такие?              – Не-а, я просто люблю нажираться, – замечает Чеен, в ту же секунду, когда Джисон произносит:              – Я люблю нажираться.              Они обмениваются сияющими взглядами, и Джисон откладывает шейный платок, чтобы потянуться и дать ей пять.              – Твоя проблема в том, – произносит Феликс, – что ты злобный циник.              – Или… – Минхо замолкает, делая большой глоток, от которого у него сводит горло болью, – я просто старше, и мое мнение, сформированное на основе ценного жизненного опыта, заслуживает уважения.              Феликс поднимает одну бровь:              – Или ты просто старый и всем недовольный.              Моментально повисает давящая тишина. Феликс смеривает Минхо холодным взглядом и покидает комнату. Медленно отставив свой бокал, Минхо поднимается на ноги.              – Я схожу за ним, – говорит он ошеломленному Хенджину.              Снаружи довольно пустынно, но из сада доносятся разговоры гостей. В конце коридора на диване свернулась васильково-синяя фигура. Минхо садится рядом, но на безопасном расстоянии, и пару секунд они оба молчат.              – Ты хочешь мне что-то сказать? – спрашивает он ровным голосом.              – Вообще-то да.              Феликс чуть отодвигается, и Минхо чувствует тяжесть его взгляда на собственном лице.              – Мне казалось, ты не настолько глуп, чтобы сначала использовать свадьбу лучших друзей как оправдание для секса с бывшим, а после этого ходить и портить воздух, потому что он тут же не упал от любви в твои объятия.              Минхо напряженно смеется.              – Ох, жестче, папочка.              – Пошел ты нахуй, Минхо, – отвечает Феликс. Минхо отстраненно восторгается тем, как его голос повышается на пару децибел. – Думаешь, все вокруг вас не замечают?              – И все же, почему-то только мне за это ездят по ушам, – огрызается Минхо.              – Чанбин-хен поговорит…              – О-о-оу, вы работаете в паре, – насмехается Минхо. – Какая прелесть. Рад, что Чанбин нашел, кто согреет ему постель…              Ожидаемо. Ему требуется минута, чтобы прийти в себя. Алеющая ладонь Феликса подрагивает, дыхание учащено. Он моргает, будто только очнулся ото сна, и отстраняется, медленно опуская руку.              Спустя пару мгновений Минхо спрашивает:              – Перебор?              – Перебор, – подтверждает Феликс.              Минхо потирает пылающую щеку и разминает плечи, затем проверяет время. Через полчаса им нужно идти.              – Кто будет помогать на церемонии?              – Сестры Сынмина. И Юнхо, наверно.              – А, ясно.              Феликс ковыряет шов на своем пиджаке.              – Я не собираюсь извиняться.              Минхо кивает.              – Справедливо.              – Ты придурок. И ты это заслужил.              – Ага.              Короткая пауза затягивается.              – Но я могу поправить тебе макияж, – Феликс поднимает руку и слегка прикасается кончиком пальца к уголку глаза Минхо. – Подводка немного размазалась вот здесь.              Его челюсть подрагивает, и он отводит глаза. Минхо немного раздумывает, а затем берет его за руку.              – Я был бы рад, спасибо, – искренне произносит он и чуть сжимает руку.              Феликс вздыхает и откидывает голову назад, очень часто моргая.              – Заткнись! Скажи какую-нибудь гадость, пока я не расплакался.              Минхо задумчиво хмыкает.              – Надеюсь, Сынмин наденет шейный платок.              Следует пауза, затем Феликс давится.              – Наденет. Мы не смогли бы его остановить, – он начинает судорожно размахивать руками. – Не достаточно, не достаточно, скажи еще что-нибудь!              И вот они, как всегда, простые как румянец; каменистый спуск вел к мягкому приземлению. Сердце Минхо распирает и заполняет собой всю грудь.              – Слушай, тут намечается одна свадьба, на которую мне нужно сходить. Будешь моим «плюс один»? – он начинает перечислять, загибая пальцы: – Предложение включает в себя танцы со мной, возможность понаступать мне на ноги, а так же разделить мою часть свадебных сувениров.              Феликс качает головой и хлюпает носом.              – Дурак, у тебя уже есть «плюс один». Или ты забыл о Момо?              – Ты же знаешь, что она болеет, – Минхо придвигается ближе и пихает его в плечо. – Ну, хорош ломаться.              – Ты невыносим, – Феликс выпрямляется и осторожно проверяет, не осталось ли влаги под глазами. – Но понаступать на твои ноги звучит как уж очень заманчивое предложение. Сложное, сложное решение.              Минхо снова проверяет часы.              – Что ж, решай поскорее, потому что нам еще нужно поправить мне макияж, а время уже поджимает.              – Не торопи меня.              – Но я сделал тебе предложение, от которого невозможно отказаться.              Минхо тянется к нему ближе и складывает губы уточкой. Феликс начинает хохотать и закрывает его рот рукой. Его взгляд смягчается, медленно и осторожно, будто корабль, заходящий в гавань. Все еще пока не закончилось, вдруг понимает Минхо, и, возможно, закончится еще не скоро. И это немного больно, когда на тебя смотрят, как на дикое животное, но он проглатывает свою гордость и позволяет себя изучать. Маленькие шажочки.              Спустя пару долгих секунд Феликс улыбается ему и встает.              – Пошли, приведем тебя в порядок.              Однако время у них есть. Двадцать минут сейчас, и годы и годы потом. Минхо хотел бы так думать. Еще столько всего нужно сделать; столько сердец излечить, столько подводок поправить. На столько гор подняться. Куча дел.              Так что, он позволяет затащить себя назад в номер, буквально на секунду разминувшись с Чаном, который выходит из комнаты Сынмина вместе с Чанбином, следующим за ним по пятам.              – Да ты издеваешься, – шипит Чанбин.              Чан вздрагивает и чуть ли не бегом направляется к диванчику в дальнем углу.              – Я не планировал этого!              – Чушь собачья! – Чанбин нагоняет Чана в конце коридора и нависает над ним, съежившимся на диване. – Я дал тебе свою машину, а ты… ты забрызгал ее своей спермой…              – Господи Боже.              – Ты грязный развратник. Друг, с которым ни в огонь нельзя, ни в воду!              – Он сам ко мне подошел, я клянусь, – взвизгивает Чан.              Чанбина это не трогает.              – А ты же у нас такой слабый, да? Позвоночник из поролона, и только член твердый, ой, что ты вообще будешь…              Чан закрывает свое пылающее лицо ладонями и низко стонет.              – Прости, я почищу ее, я обещаю!              Он поглядывает на Чанбина сквозь пальцы. Тот стоит уперев руки в бока и смиренно качая головой. С тяжелым вздохом он падает на диван рядом с Чаном.              – Ну а что по поводу всего остального? – спрашивает он с укором.              Теперь очередь Чана вздыхать.              – Ты про что?              – Не надо сейчас играть со мной, поверь, – Чанбин смотрит на него резким взглядом. – Феликс сказал мне поговорить с тобой.              – О чем?              – О моих выдающихся достижениях с тех пор, как я перешел на новый режим тренировок, – Чанбин скрещивает руки на груди. – Ну же, Чан-хен.              – Поздравляю, – упрямо бормочет Чан и получает в ответ толчок.              Чанбин продолжает смотреть на него, как разочарованный родитель. Медленно выдохнув, Чан откидывается на спинку дивана. Внезапно он чувствует себя уставшим до самого мозга костей, тело кажется свинцовым под весом огромного количества эмоций, которые он просто не может прямо сейчас переварить. Выпитое шампанское постепенно дает о себе знать, и его голова медленно но верно начинает пульсировать.              – Что ты хочешь от меня услышать? – устало начинает он.              – Извинения было бы не плохо, – ровно произносит Чанбин. – Не думаю, что мне нужно перечислять тебе список всех, кого ты подводишь таким поведением.              Чан озадаченно смеется.              – Ого, вау, я и не знал, что высасывал из вас всю жизнь, просто находясь рядом.              – Я не это имел в виду, и ты это знаешь, – Чанбин протягивает руку и сжимает его плечо. – Я знаю, что тебе было тяжело находиться рядом с Минхо…              – Даже не начинай.              –… но ты действуешь вообще не тонко, – Чанбин качает головой. – Я думал, ты умнее этого.              – Просто потому что ты бухаешь и выплескиваешь чувства, – начинает Чан, но один взгляд на лицо Чанбина заставляет его умолкнуть. Он поджимает губы и отводит глаза.              – Да нет, продолжай, – тихо произносит Чанбин. – Не держи это в себе.              Чан вздыхает и снова откидывается на диван.              – Прости, – он потирает рукой лицо, надавливая большим пальцем на закрытый глаз. – Я облажался. Прости.              – Ну, для танго нужны двое, – отвечает Чанбин, затем замолкает не на долго и пожимает плечами. – Не мне тут чинить то, что сломано, но я согласился поговорить с тобой, потому что ты не настолько глуп, чтобы портить Хенджину свадьбу.              Это звучит достаточно отрезвляюще. Чан медленно кивает, пристыженный. Чанбин снова устало вздыхает и, похлопав Чана по плечу, встает на ноги.              – Теперь, если ты закончил с размышлениями, нам пора сопровождать жениха, – подняв бровь, он смотрит на Чана сверху вниз. – И ты совершенно точно почистишь мою машину.              Чан фыркает и кивает, затем встает с диванчика, потягиваясь и подпрыгивая, будто боксер перед выходом на ринг.              – Давай же сделаем это.              

***

             Минхо, сидящий на втором ряду по сторону Хенджина вместе с остальными его друзьями и родней, получает привилегию запечатлеть тот самый момент, когда маска спокойствия Сынмина трескается.              День стоит прекрасный, ясный и безоблачный. Солнечные лучи мягко касаются кожи, а ветер кажется достаточно прохладным, чтобы сгладить их жар. Висящий на арке белый тюль развивается за спиной Сынмина, который переступает нервно с ноги на ногу. Какая-то часть Минхо содрогается при виде него, при виде тяжести, скрытой в глазах Сынмина, и, какая бы нежность ни играла в уголках его губ, – это все еще слишком личное, чтобы так многие были тому свидетелями. У Минхо внутри поселяется странное чувство, будто напоминание, почему именно он всегда плохо переносил свадьбы.              Толпа с шепотом встает на ноги, и он сбрасывает свою задумчивость как раз вовремя, чтобы увидеть Хенджина, подходящего к алтарю. Его глаза тут же устремляются на шею Сынмина, и губы складываются во что-то, похожее на ругательство. Минхо фыркает и опускает телефон, удаляя запись, затем продолжает наблюдать за церемонией.              В конце концов ни бунтарство Сынмина, ни его шейный платок не останавливают Хенджина от попытки съесть его лицо на глазах всех друзей и родственников. Какое облегчение.              Члены семей собираются вокруг молодоженов, чтобы сделать фото, когда Феликс берет Минхо под руку.              – Ты можешь в это поверить? – шепчет он. – Только посмотри на них.              Сынмин стоит не шелохнувшись, когда мать Хенджина целует его в щеку и произносит что-то, заставляющее его покраснеть до самых волос. Он кивает. Госпожа Хван смеется, а Хенджин льнет к нему с улыбкой. Братья и сестры кричат и улюлюкают. Щелкает камера.              Минхо тяжело сглатывает и переводит взгляд прямо на солнце, чтобы выжечь подступающие потоки воды.              – Я бы предпочел не смотреть.              Феликс только смеется на это. Но Минхо не успевает огрызнуться, когда Джисон резко набрасывается на него со спины.              – Обними меня, Минхо, – плачет тот, и Минхо спотыкается. – Я полон чувств!              Минхо матерится и тут же морщится, когда какой-то ребенок из родни Сынмина давится от удивления.              – Ты полон намерения сломать мне спину, вот чего ты полон.              Оставшиеся гости собираются вокруг, дожидаясь своей очереди сфотографироваться. Минхо бросает взгляд в сторону и встречается глазами с Чаном. Тот неуверенно улыбается. Два пятнышка цвета поднимаются высоко по его щекам, белая кожа в солнечном свете сияет почти ослепляюще. На секунду шум, окружающий их, будто стихает.              Минхо улыбается в ответ.              – А ты привел себя в порядок.              Чан кивает в знак признательности.              – Да ты и сам не так уж плох.              За их спинами Чонин облегченно восклицает:              – Да уж, заряженные вышли пару дней.              Чан тут же набрасывается на него, и Минхо смеется, не упустив из виду облегчение, отражающееся на лице Чанбина, пока тот смотрит, как тявкающего Чонина душат в объятиях.              – Эй! – кричит Хенджин с другого края лужайки. – Время фотографий, тащите сюда свои задницы!              Минхо машет ему в ответ. Феликс цепляется за одну его руку, Джисон за другую, а остальные следуют недалеко позади.              Юджин и Юнхо проводят семью в банкетный зал, пока они все занимаю места вокруг молодоженов. Фотограф критически изучает их расстановку и морщится.              – Развернитесь чуть-чуть, пожалуйста.              Хенджин обхватывает Феликса за талию, прижимаясь к нему щекой.              – Ты сделаешь фото именно так, а не то.              – Я уйду со своим депозитом, и ты больше меня не увидишь, – поднимая камеру к глазам угрожает фотограф.              Хенджин умиляется и подзывает всех стать поближе.              – Ты слишком правильный для этого, Хонджун-хен.              – Ничего подобного, – возражает Сынмин, растягивая рот в неестественно широкой улыбке, когда Хонджун бросает на него недобрый взгляд.              Минхо притискивается поближе к Феликсу и укладывает ладонь на голову Джисону, который встал на одно колено перед Чонином. Яркое солнце слепит его, и, моргая, он прикрывает глаза рукой, пытаясь сориентироваться. Второй раз за день его взгляд встречается со взглядом Чана.              Они смотрят друг на друга, по ощущениям, целую вечность, между ними – сумма половины их жизней, на их спинах– вспышки сюрреалистичной ночи. Минхо с трудом улавливает, что фотограф подает им сигнал, но все равно обнаруживает, что не способен отвести глаз.              Улыбка Чана мягкая, как зимнее солнце перед самыми заморозками. Щелкает камера.              

***

             Чтобы переодеться для церемонии пебэк женихи расходятся вместе со своими семьями, а Чан наконец замечает, насколько он голоден. Банкетный зал весь гудит от смеха, когда они заходят внутрь. Джисон зачерпывает кучу свадебных сувениров из сосуда на столе у входа и бросает Чану и Чанбину по одному.              – Поздравления молодоженам, – произносит он с чувством, распаковывая шоколадку и забрасывая ее себе в рот. – Пройдемте, джентльмены, совершим налет на шведский стол.              – Мы с ним явно из одного теста, – кряхтит Чанбин и направляется следом.              Феликс хватает за руку Чонина и маневрирует за ними.              – К закускам!              Группа девушек проносится мимо в облаке смеха и развивающегося шелка, и Чан осознает, что они с Минхо были стратегически оставлены прикрывать тыл. Минхо сначала держится на расстоянии, но в итоге осторожно подходит ближе, чтобы дать другим людям место пройти.              Они все еще толпятся у входа, а у Чана уже начинает бурлить в животе, так что он, мягко улыбаясь, протягивает Минхо руку.              – Не присоединитесь ко мне на «все включено» шведском столе?              Минхо фыркает и берет его за руку.              – Веди.              Это довольно легко, размышляет Чан, идти, держась за руки, сквозь толпу гостей, часть из которых смотрит на них, но большинству нет никакого дела. Ему всегда казалось, что просто невозможно восстановить какую-то связь в присутствии других людей, и не чувствовать при этом жжение, будто от воды на раскаленном металле. Расставание и последовавший раскол зародили в нем стойкое чувство неприятия, которое, как он ожидал, сохранится, даже невзирая на все, что произошло между ним и Минхо в последние несколько дней.              Но ничего такого он не чувствует, правда. Все равно, как если бы он шел с любым другим своим другом. Если уж на то пошло, он ощущает себя просто глупцом из-за того, что так долго все это драматизировал в своей голове.              Минхо отпускает его руку и берет тарелку, которую начинает заполнять чрезвычайно медленно, непомерно долго выбирая закуски. Чан прислоняется бедром к столу и наблюдает за ним с нежностью.              – Ты думаешь об этом кише слишком усердно.              Минхо, прищурившись, рассматривает искусно сложенную башню из крохотных тарталеток, но вместо них останавливает свой выбор на фаршированных портобелло.              – Пытаюсь себя чем-то занять, – бормочет он, проходя дальше вдоль стола и набирая немного тортеллини. Затем оглядывается через плечо и поднимает одну бровь. – Ты не собираешься есть?              Чан придвигается к нему сбоку, по дороге захватив киш и с широкой улыбкой кладя его в тарелку Минхо.              – Конечно собираюсь.              Минхо только закатывает на это глаза и направляется к салатам, с Чаном, болтающимся сзади, будто консервная банка на веревочке, привязанная к машине.              – Где хочешь сесть? – спрашивает Минхо, стараясь выглядеть невозмутимо, пока оценивает свежесть рукколы в салате капрезе.              Чан смотрит на их стол, переполненный сейчас парнями и девушками, собравшимися вокруг и наблюдающими, как Чанбин и Сонхва соревнуются кто больше съест. Чанбин выглядит убийственно, Сонхва же кажется спокойным, до тех пор пока его рот не распахивается, будто звериная пасть. Джисон кричит что-то о чести и гордости, пока Чонин с большим удовольствием снимает это все на камеру. Феликса же занимает неконтролируемый смех над какими-то словами Уена, двоюродного брата Хенджина. Старшее поколение предпочитает обходить это сборище стороной.              – Господи, а еще даже не время коктейлей, – бормочет Чан и снова разворачивается к Минхо. – Может мы… постоим здесь?              Минхо вздыхает и направляется к возвышающейся платформе в начале танцевального зала. Там он садится на ступеньку и ставит свою тарелку рядом.              Какое-то время они едят в полной тишине, наблюдая издалека за своими друзьями. Участники соревнования скрыты от их глаз, но, судя по крикам наблюдающих, Чан предполагает, что они идут ноздря в ноздрю.              – Чанбину такими темпами скоро станет плохо, – комментирует Минхо. Он накалывает кусочек киша на вилку, затем замирает и протягивает ее ко рту Чана.              Чан неуверенно переводит взгляд с еды на Минхо. Медленно, он наклоняется вперед и кусает. Минхо убирает вилку от его губ и тоже пробует немного киша. Чан следит глазами, как вилка движется от тарелки ко рту Минхо, и мозг его гудит от белого шума, заглушающего «она была у меня во рту она была у меня во рту она была…»              – Ну и как ты себя чувствуешь?              Чан моргает и отрывает глаза от губ Минхо.              – М-м?              – Как себя чувствуешь? – повторяет Минхо и окидывает фигуру Чана многозначительным взглядом. – Что-нибудь болит? Растянутые мышцы, сломанные кости?              Лицо Чана заливается краской, и он бьет Минхо по руке.              – Заткнись. Ты что думал, я хромать тут буду?              Минхо только пожимает плечами и пробует пасту.              – Не знаю, это же ты ныл о том, какой ты весь хрупкий.              Он предлагает немного пасты Чану, который без колебаний соглашается.              – Спасибо, я в порядке, – Чан проглатывает еду и широко улыбается. – Теряешь хватку.              Минхо хмыкает, не изменившись в лице, но Чан видит, как его челюсть напрягается, пока возможный ответ вертится на языке.              – А ты свою не потерял?               Он бросает на Чана взгляд, чуть склонив голову в сторону. Чан тяжело сглатывает и решает попытать удачу.              – Мне хочется думать, что нет.              Минхо фыркает и начинает гонять еду по тарелке.              – Громкое заявление.              За столами раздаются радостные возгласы, когда Хенджин и Сынмин выходят в ханбоках поприветствовать гостей. Чан через весь зал видит, как краска спадает с лица Сынмина, когда толпа с криками устремляется к молодоженам. Мать Сынмина начинает потихоньку собирать всех на пебэк.              Окрыленный внезапным приливом храбрости, Чан оборачивается к Минхо и берет того за запястье. Минхо моргает, чуть распахнув глаза, и слова вырываются раньше, чем Чан успеет задуматься над формулировкой.              – Может быть, я покажу тебе, прежде чем уеду? – когда Минхо остается неподвижен, он добавляет: – Оставлю напоминание о себе.              Как только он это произносит, то понимает, что полностью залил водой тот небольшой костер, что они смогли создать. Вся тяжесть лет снова обрушивается на них, и Минхо отстраняется с испытующей чернотой в глазах. Горло Чана сжимается, тело плотно оборачивается вокруг готовых вырваться извинений, но Минхо опережает его.              – Думаю, у меня более чем хватает напоминаний о тебе, Бан Чан, – мягко произносит он.              Затем поднимается на ноги, с громким стуком ставя тарелку на столик, и присоединяется к толпе, направляющейся во внутренние комнаты для проведения церемонии.              Чан сидит на том же месте, по ощущениям, целую вечность. Солнечный свет, пробивающийся через высокие окна, заставляет холодок бежать вверх по его спине, и знакомый старый звон возвращается с грохотом тысячи гонгов. Где-то впереди него самолет отрывается от земли, и Чан застывает у выхода на посадку, всеми органами чувств ощущая шум и ярость его крыльев. Он несколько раз моргает и понимает, что зал пуст – ни Минхо, ни самолета, одни лишь километры и километры багажа, разбросанного вокруг него, будто мертвые тела.              – Хэй!              Чан оглядывается и видит парня, направляющегося к нему со стороны главного входа. Его шаги неторопливы, в руках бокал вина. Он подходит к Чану и жестом указывает на дверь во внутренний зал.              – Они уже скоро начинают. Возможно, вам стоит поторопиться, – он делает глоток из своего бокала и протягивает руку. – Есан. Мне нужно собрать всех внутри. Это, вроде как, моя работа.              Чан встает и пожимает его руку.              – Спасибо, я пойду тогда.              Есан поднимает бокал в прощальном жесте, Чан делает пару шагов, затем снова оборачивается.              – А вы не пойдете?              – Хм? А нет, нет, – Есан довольно улыбается. – Мне отлично заплатили за все это, и я не намереваюсь возвращать Хенджину ни копейки.              Чан усмехается и кивает. Медленно выдохнув, он снова собирается с силами, чтобы столкнуться с последствиями своих собственных действий, и выходит из зала.              

***

             Наступает время коктейлей, и Минхо, не обращая никакого внимания на разноцветные напитки, устремляется к открытому бару.              Внушительная часть лужаек Sum Mora ограждена для свадебной вечеринки, утопая в зеленых и золотых огнях. Высокий и сонный на вид диджей доводит всех до безумия. Со своего места за баром Минхо видит, как Чонин кружит Хенджина в опасном вальсе, пока Сынмин парит поблизости с теплой улыбкой, которой вовсе не мешают его нерешительные танцы. Чанбину и Уену удалось зажать между собой Феликса, и их громкий смех можно расслышать даже поверх грохота ремикса какой-то девчачьей группы. Чана нигде не видно, что, возможно, и к лучшему.              Минхо опрокидывает свой напиток и просит еще стакан джина, прежде чем повернуться к сидящему рядом.              – Хочешь чего-нибудь?              Джун, пара Есана, доставившая в последнюю минуту прекрасные стулья Хенджина, качает головой с широкой нервной улыбкой.              – Кажется, от этой музыки с моей головой что-то не так, – кричит он. – Странное чувство.              Минхо оглядывает линию из четырех шотов, стоящую перед ним.              – Уверен, что от музыки?              Но Джун его не слушает, заметив через всю лужайку Есана, танцующего с какой-то девушкой. Минхо потягивает свой напиток и придвигается к нему ближе.              – Ты в порядке?              – А? Ох, – Джун кивает и тут же морщится. – Да, у нас все круто. Мы не пара или что-то в этом роде. Ничего такого.              Минхо морщит губы, стараясь сдержать улыбку.              – Я имел ввиду твою голову.              Джун снова разражается нервным смехом, и Минхо решает послать все к черту. Он чуть торопливо проглатывает свой напиток и, глубоко вздохнув, встает на ноги.              – Хочешь потанцевать?              Да, Джун очень даже хочет потанцевать. И он не плох в этом, хотя и кажется немного погруженным в свои мысли, так что Минхо обнаруживает, что начинает получать удовольствие расслабившись. Можно только гадать, когда он в последний раз был в клубе, да и работа не позволяет отрываться слишком уж часто. Руки Джуна кажутся теплыми на его талии, их бедра движутся в удобной близости.              Музыка стучит в его черепе, зеленые огни прочерчивают по глазам Минхо, и он притягивает Джуна для поцелуя.              Путь к ближайшей пустой комнате оказывается довольно легким. Минхо прижимает Джуна к двери зала для пебэка с чувством легкого богохульства и более чем легкого опьянения. Джун выдыхает его имя и сползает на пол.              – Нам не стоит, – шепчет он, пока Минхо забирается на его колени, – это священ…              – Мне больше нравится, когда ты молчишь, – бормочет Минхо и снова его целует.              Дверь распахивается с громким скрипом, и незваный гость испускает тяжелый вздох. Минхо отстраняется и недовольно стонет.              – Привет, хен, – невозмутимо произносит Сынмин. – Отпусти Джуна, Есан его ищет.              Минхо уже собирается огрызнуться, когда Джун осторожно снимает его со своих коленей и с извиняющейся улыбкой встает на ноги. Минхо отшатывается.              – Просто не верится.              Джун снова морщится, пятясь из комнаты.              – Извини, было приятно познакомиться!              Минхо растягивается на полу, побежденно уставившись в потолок. Сынмин появляется в его поле зрения и выглядит куда менее осуждающе, чем Минхо мог бы предположить. Он протягивает руку, и Минхо со стоном хватается за нее, поднимаясь на ноги.              – Ну вот и все, – произносит Сынмин, похлопывая его по спине и ведя к выходу из комнаты. – Давай не будем гневить богов больше, чем необходимо.              Минхо фыркает.              – Ханжа.              – Осторожный, – поправляет Сынмин, закрывая за ними дверь. – Я только что вышел замуж и предпочел бы, чтобы все так и оставалось, – он указывает рукой в сторону одного из диванчиков в лобби. – Хочешь присесть? Я принесу тебе воды.              Проще было бы начать лаять на него, но алкоголь сделал Минхо гораздо более молчаливым, чем тому бы хотелось. Так что он делает, как ему было сказано, и опускается на диван.              Он осознает, что уснул, лишь когда Сынмин будит его через пару минут, вкладывая стакан воды в руку.              – Только не надо читать мне нотации, – отмахивается Минхо, обхватывая губами край стакана. – Уже читали раньше и читали лучше, если можно так выразиться.              – Не сомневаюсь, – усмехается Сынмин и садится рядом. На нем нет ни пиджака ни шейного платка, зато над воротником виднеется розовое пятно. Минхо давится водой.              – Что такое? – встревоженно спрашивает Сынмин.              Снова фыркнув в воду, Минхо указывает на его шею.              – Шлюшка.              Сынмин бросает на него бесстрастный взгляд.              – Счастливо замужем.              – Да никакой разницы.              – Это бессмыслица.              Сынмин терпеливо ждет, пока Минхо допивает воду и ставит стакан на пол. Затем наклоняется ближе, изучая лицо Минхо, на что тот закатывает глаза.              – На что ты, блядь, уставился?              Сынмин качает головой.              – Проверяю, в порядке ли ты? Нахера я это делаю, и правда.              – Расслабься, я выпил три бокала.              – Я не разбираюсь. Пару глотков виски обычно вырубают меня на весь вечер.              Снаружи поднимается волна визгов, когда песня меняется на что-то тягучее и индустриальное. Внутренности Минхо тут же содрогаются инстинктивно от желания пойти танцевать, и он начинает выстукивать ногой ритм.              – Пошли, ворчун, это все-таки твоя сва…              Но он тут же замирает. Сынмин, в свою очередь, кажется не менее пораженным. Он поднимает руку, начиная судорожно растирать ею макияж вперемешку со слезами.              – Черт, – шепчет он, мотая головой и крепко зажмуриваясь. – Все в порядке, я в порядке.              – Ты…              – Да, я только что сказал, я в порядке.              Сынмин садится, прямой, как стержень, и начинает втягивать и выпускать воздух, медленно и осознанно. Минхо молча сидит рядом, чувствуя нарастающие внутри опасения и скованность. Спустя несколько долгих мгновений он берет Сынмина за руку.              – Ты немного пугаешь меня.              Сынмин сдавленно смеется и слегка расслабляется, распахнув глаза и сфокусировав взгляд на противоположной стене. Минхо сжимает его руку и, чувствуя пульсацию крови в ушах, наклоняется чуть ближе.              – Нет, – шепчет он. – Сынмин, ты не можешь…              На этот раз смех кажется куда громче, более импульсивным. Сынмин оборачивается к нему с блеклой улыбкой.              – Я не струсил, не переживай, – он протяжно выдыхает и берет себя в руки, прежде чем снова откинуться на спинку дивана.              – Просто немного напуган, – признается он после недолгой паузы. Его пальцы возятся с манжеткой, застегивая и расстегивая ее до тех пор, пока пуговица уже не грозит оторваться.              Минхо цокает и отнимает от манжетки его руку, обхватывая ее своими собственными. Все это кажется очень странным, будто сидишь рядом со своим старшим ребенком, пытаясь решить проблему, о которой трудно говорить вслух. Подобные моменты уже случались с Хенджином, с Феликсом и с Джисоном, когда речь шла о сердечных делах, или с Чонином, когда тот хотел получить совет, о котором не мог попросить родителей.              Сколько Минхо знал Сынмина, тот всегда представлял собой что-то вроде саркофага молчания, уверенный и прямолинейный. У Сынмина не было проблем, ведь он был Сынмином. И сейчас, сидя здесь и держа его за руку, будто потерянное дитя, Минхо все сильнее чувствует себя не в своей тарелке.              – Напуган чем? – осторожно подталкивает он.               Сынмин останавливает на нем долгий взгляд, и колоссальный размах его уязвимости заставляет Минхо сдерживать порывы бросить его прямо здесь и бежать.              – Ты и Чан-хен были, вроде как, единственными, кто… ну, знаешь, – Сынмин машет неуверенно рукой и остальные слова вырываются сплошным потоком: – Вокруг нас всегда были женатые люди, но вы, парни, единственные были парнями. И то, что случилось… я не пытаюсь обвинять вас в том, что вы не стали терпеть тяжелую ситуацию ради нашего блага, но это все равно пугало, и я думал, что контролирую эти мысли, но сейчас просто…              Он проводит языком по внутренней стороне щеки, а пальцы его начинают подрагивать в хватке Минхо.              – Такое чувство, что, если мы облажаемся, это станет очередным примером провала, – заканчивает Сынмин и отводит глаза.              – Ох, Сынмин, – Минхо вздыхает и дергает его за руку, пока тот не позволяет притянуть себя в объятия.              Они оба напряжены, линии их тел кажутся незнакомыми друг с другом, грани впиваются в другие грани. Поэтому Минхо прижимает Сынмина ближе, обхватывая его обеими руками. Он чувствует, как сердце того затихает, сменяя грохот мягкой пульсацией. Бьется в паре с его собственным. Дыхание Сынмина постепенно успокаивается, и, наконец, он обнимает Минхо в ответ.              Минхо обхватывает его затылок рукой.              – Ты такой идиот. Это слишком большая ноша.              Сынмин утыкается лицом в шею Минхо и ничего не отвечает.              – Очередной пример провала – это моя задница. Хенджин на тебя слишком сильно влияет, – полушутя ругается Минхо. – Такой драматичный.              – Не обесценивай мои тревоги, – слабо протестует Сынмин.              – «Не обесценивай мои тревоги», – передразнивает Минхо и шлепает его рукой по спине. – А теперь слушай меня и слушай внимательно. Вы не будете теми же, что и сейчас, всю свою жизнь. Брак – это не что-то хорошо знакомое. Это упорство.              Он отстраняет от себя Сынмина и смотрит на его покрасневшее лицо и мокрые глаза.              – В какой-то момент ты об этом пожалеешь, – серьезно говорит ему Минхо.              Сынмин закатывает глаза.              – Твой подход к пациентам поистине бесподобен.              – Я не шучу, – одергивает его Минхо и встряхивает за плечи. – Ты пожалеешь об этом, потому что это естественно. Это обязательно случится. В этом-то все и дело. Поэтому, когда я говорю, что бояться нормально, я имею в виду, что бояться нужно. Или ты думал, это как в магазин за хлебом сходить?              – Конечно нет, – защищается Сынмин, хлюпая носом.              – Вот и хорошо, – Минхо снова его встряхивает, на этот раз чуть сильнее. – Оно того стоит?              Сынмин расправляет плечи и кивает, твердо и решительно.              – Каждой копейки.              Минхо улыбается и проглатывает боль, засевшую в горле. Затем похлопывает Сынмина по плечам и уже намеревается возвращаться в зал, но Сынмин, крепко схватив его, тянет обратно.              – Спасибо, – улыбается он слабо и застенчиво. – Ты крутой, Минхо-хен.              Нет ни малейшего шанса, что его заставил плакать Ким Сынмин, Кайфолом, 2000-ый год выпуска, в этот прекрасный вечер. Минхо корчит рожицу и поднимает его на ноги.              – Да-да, и мне реально нужно выпить.              

***

             Несколько часов спустя, пока сонный Чонин, наполовину растянувшись на его коленях, смотрит какие-то видео на Ютубе, Минхо приходит в голову, что, возможно, он попал в рай, даже невзирая на запах алкоголя и общую неразбериху.              Их всех уже давно вышвырнули из номера Хенджина и Сынмина. Феликс, укутавшись, крепко спит на кровати Чанбина, а Джисон свернулся рядом с ним калачиком. Чанбин, пьяно подпевая, слушает музыку на низкой громкости и отхлебывает время от времени свое пиво. И Чан тоже здесь, замечает Минхо, сидит, прислонившись к стеклянной двери на балкон.              В течение ночи Минхо обнаружил в себе все более и более возрастающее равнодушие к тому, что говорит и делает Чан. И вот сейчас, когда до рассвета остается несколько часов, он уже способен принять Чана как часть этой вселенной и двигаться дальше. Часть этого рая, за который он готов умереть. Некоторые вещи вокруг просто такие, какие они есть, и Чан – одна из этих вещей.              Он пропускает пальцы через волосы Чонина, закладывая их за уши.              – Эй, ты еще не спишь?              Никакого ответа не следует. Минхо чуть наклоняется и видит, что глаза Чонина закрыты, пока на опущенном экране телефона все еще играет какое-то видео. Осторожно, он забирает телефон и поправляет голову Чонина, чтобы тому было удобнее. Он стонет и разворачивается, утыкаясь в живот Минхо и безвольно свешивая руки.              – Если он отключился, я могу его забрать.              Минхо поднимает глаза. Чан смотрит прямо на него, вокруг его рта от усталости залегли складки. Он все еще прислоняется к стене, и не похоже, чтобы собирался вставать. Громкое заявление, снова думает Минхо, но сдерживается.              – Все в порядке, – произносит он вместо этого, обхватывая Чонина руками. – Я сам.              – Ты не сможешь открыть дверь так, – снова начинает Чан и протягивает ключ-карту. – Давай я схожу с тобой.              Это рай, и ты готов за него умереть, говорит Минхо сам себе, сквозь тьму глядя на Чана в ответ, превращая его в не более чем часть общей диорамы всей комнаты. Это рай, и Чан тоже здесь.              Он поднимает Чонина, и Чан проходит вперед них с ключ-картой. В одном из семейных номеров все еще гремит вечеринка, и шум ее проникает сквозь стены, блеклый и похожий на сон. Споткнувшись, Чан матерится и роняет ключ-карту, затем бормочет извинения.              Минхо подтягивает Чонина повыше и терпеливо ждет. Сегодня вечером он чувствует себя святым. Гнев и обида кажутся какими-то дальними родственниками, а в голове его поселяется устойчивое спокойствие.              К тому моменту, как он укладывает Чонина на кровать, его уже начинает настигать усталость. Минхо выпрямляется и зевает.              – Ну, я тогда пойду.              Он уже находится на пол пути по коридору, когда за его спиной раздаются шаги Чана. Лицо того покраснело, а пальцы сжаты в кулаки, скрывая нервное подрагивание. Глядя на него, Минхо чувствует желание упасть прямо в постель и не просыпаться больше никогда.              – Прости, – произносит Чан, и Минхо с большим трудом пытается вспомнить, за что тот извиняется. Это, должно быть, отражается на его лице, потому что Чан заламывает руки и делает неуверенный шаг ближе. – Тогда, во время обеда… Я пошутил, я не имел в виду…              А-а. Минхо моргает пару раз.              – Ты пошутил, что хочешь меня трахнуть?              Чан краснеет на это.              – Нет, нет, я… это не должно было стать последним разом перед моим отъездом.              – А чем еще это должно было стать? – спрашивает Минхо с любопытством. – Разве ты не улетаешь завтра?              Чан переминается с ноги на ногу и почесывает шею.              – Эм-м, послезавтра. Я поменял билеты.              Минхо кивает, не зная, что на это ответить. Чан снова смотрит на него, в его глазах светится сдерживаемая надежда, и Минхо не может постичь, чего тот от него хочет. Что тут оставалось? Свадьба позади. Дружеские отношения возобновлены. Черт, они до ужаса близко подобрались к потрясающей развязке, и вот они стоят здесь, наполовину погрязшие в путах сна, колеблющиеся между чем-то и ничем.              – Ты чего-то хочешь, Чан? – спрашивает Минхо, ведь он не просто терпелив, он еще и великодушен. Просто чудо вселенной.              Чан медлит. Его губы раскрываются, а лицо выражает страдание, но он так ничего и не произносит. Минхо протягивает руку и хватает его за запястье, начиная тащить за собой по коридору к собственному номеру. Он захлопывает за ними дверь и подталкивает Чана к одной из кроватей, его или Феликса – он не знает. Они молча снимают одежду, и Минхо первым забирается в постель, затягивая Чана следом.              Он прижимается ближе, утыкаясь лицом в шею Чана, и дышит глубоко и размеренно, уже находясь над отвесным обрывом сна. Рука Чана медленно вырисовывает круги на его спине, то пробираясь выше в его волосы, то снова спускаясь и укладываясь между лопатками.              – Думаю, я все еще люблю тебя, – произносит он будто между делом.               – Любишь?              – Скорее всего.              – И?              Пауза. Затем:              – И давай будем на связи, – рука Чана снова забирается в волосы Минхо. – Когда я уеду, давай оставаться на связи.              – Я не встречаюсь на расстоянии, – сонно бормочет Минхо. – Мне тридцать.              – Пропозициональное заблуждение.              – Твоя мать.              Смех Чана бурлит, будто ручей, медленный и дремлющий. Он закидывает ногу на бедро Минхо и притягивает того ближе, взлохмачивая его волосы своим мягким дыханием.              – Однажды я бы хотел пойти с тобой на Сонсан-Ильчульбон, – шепчет Чан.              Мечтай, хочет ответить на это Минхо, но засыпает.